Инна Михайловна Чеганова
Между нами война
– Брат. – Эрис не могла найти слов. – Братец… Простите ли Вы меня за всё? – она обмякла от слёз. – Простите?
– Разве ты виновата в чем-либо? – он не смотрел. Его глаза видели пустоту перед собой.
– Я не желала ему зла… Я хотела, чтобы он был счастлив. Он – замечательный человек, бей. Со зла я говорила о нем плохо. Но мое сердце так не считало.
– Я знаю, сестричка. Ты очень добрая.
– Маулен… Брат, он не обижен на меня? – от обилия пролитых за сегодня слёз ее глаза жгло. Казалось, они кончились. И откуда только бралось столько вновь?
– Нет конечно. Он полюбил тебя за твое сердце, абла. Он знал, какая ты на самом деле. А на хороших людей не обижаются.
– Я не забуду Маулена. Я молюсь за всех тех, кто был мне дорог. И за его упокой буду молиться всегда. – сказала Эрис. – Прости меня, Маулен бей. Пусть Аллах поможет тебе в могиле. Пусть она будет светлая и теплая. Пусть твои добрые дела станут твоим спутником до Конца Света. Пусть Аллах вознаградит тебя высшей степенью. Аминь.
– Аминь. Спасибо тебе, сестренка.
– Вы идёте?
– Нет. Я посижу с ним еще. Чтобы моему братишке не было страшно одному. Он слышит наши шаги и разговоры. Я подскажу ему, что нужно отвечать ангелам допроса. Вдруг он растеряется…
– Хорошо, бей. Прощай, дорогой Маулен. – Эрис погладила его могилу и встала.
Она ушла, оставив Малика рядом с его могилой.
Глава девяностая
Таррос научился молитвам и основам Веры. Еще он прошел обязательную, хоть и болезненную процедуру сунны пророков. И теперь решил войти в эту жизнь обновленным человеком. Настал день, когда он решил уйти.
– Прощай, Джалалиддин, я никогда не забуду всё то, что ты сделал для меня. – они стояли перед садом, снег на деревьях растаял. Почки миндаля набухли. Они готовились к цветению. Нежному и недолгому. Дающему плоды новой жизни.
– Прекрати. Помни – ты раскаялся. Ты заново родился. Сейчас у тебя нет грехов в книге деяний. Стоит сказать нехорошее слово – и ангел на левом плече запишет грех. Посему совершай добрые поступки. Не давай ангелу правого плеча время на отдых. – улыбнулся мудрец. Глаза его, уставшие от жизни, сияли в лучах весеннего солнца.
– Дай совет. – Таррос стеснялся сказать, но тот понял всё во взгляде.
– Запоминай, Аббас.
Будь либо так близко, чтобы тебя могли удержать, либо далеко, чтобы тебя могли забыть. *(Руми)* И, еще… – он склонился над его ухом и прошептал пару фраз. Глаза Тарроса закрылись от этих слов. Уголки губ растянулись в улыбке.
– Да будет Аллах доволен тобой.
– И тобой, Аббас. – они обнялись. Таррос-Аббас отправился в путь. И решил он зайти прямо к правителю, чтобы искупить вину перед всеми мусульманами, ибо совесть ни на секунду не давала ему покоя.
Гияс-ад-Дин и Шамс-ад-Дин беседовали в зале. Легкая газовая тюль персикового и салатного цветов колыхались от мартовского ветра. Резные оконные ставни были широко открыты навстречу солнечным лучам.
– Мне очень жаль. – он сидел на своем троне. Его маленький стильный тюрбанд был сдвинут немного налево. – Маулен бей как сквозь землю провалился. Я возлагал на него большие належды. Чертовы монголы… Теща написала мне, что больше не смогла сдерживать их войска. Они убили много грузинских князей и их солдат. – он зажмурил глаза и резко выдохнув и поджав губы, открыл их.
– И что? – степенно спросил визирь.
– Что-что. Она приняла их условия и сдалась.
– Проклятье… – Шамс-ад-Дин с театральным негодованием выругался. Он спросил:
– Каковы наши действия? Они вернутся?
– Да. Малик бей мне говорил об этом. Они вернутся, и с ними придут христиане. Я написал всем, кому только мог. – он подпер голову рукой. Ее рельефы выдавались через шелковые одеяния. – Армия Трапезундской империи, Армянские рыцари Христа придут к нам в начале лета. Малик предупредил меня, что монголы прибудут после весны. Они идут сюда.
– Что? А на что мы будем содержать союзников?
– Не твоё дело. – он нахмурился. – Насчет этого не беспокойся. И акынджи со своими племенами со мной. А сражаются они так же неистово и дико, как монголы. Надежный Иоанн обещал прислать воинов. Много воинов. В общем, я уверен – мы разобьем врага. Но я планировал отправить Маулена к Дардыну Дотагоду Чачбе. А он пропал без вести. Я послал гонца к Малику. Может, он дома отдыхает. – он помотал головой и нахмурился. – На службе его нет.
– Зачем Вам Дар-ад-Дин? Он самоуверенный и спесивый. – Визирь скрывал волнение и самодовольство в одном лице. – он изгой среди своих. Он пользуется слабостью царицы Русудан и пытается создать свою империю. Хочет освободиться от влияния Грузии.
– Так ей и надо. – выразительно постановил Гияс-ад-Дин. – Она обещала мне поддержку. Подлая, сдалась. Тамар скоро родит ей внука от меня. – он улыбнулся и выпучил пронзающие зрачки черных глаз. – А бабушка? Испугалась чумных монголов.
– К Вам хотят войти, мой султан. – слуга, опустив голову и спрятав руки, поклонился Гияс-ад-Дину.
– Что? Я беседую. Не мешать. – абсолютно равнодушно сказал Гияс-ад-Дин.
– Посетитель сказал про себя – он «необыкновенный человек и у вас остались еще пути, по которым он пока не ходил.»
Гияс-ад-Дин со звуком соскочил с места.
– Впустить быстро! – его утомленный взор загорелся. Визирь раздражился.
Немного погодя в залу вошел не кто иной, а сам Таррос Армандо Каллерджи. Он был одет по-простецки. Не совсем по-восточному. Все же, одежду бывшего командира нельзя было назвать полноценно западной. На его плечах была черная накидка с капюшоном. На лице появился тот самый свет. Но лихость в нахальном взгляде никуда не делась.
Султан расхохотался так, что смутил визиря.
– У тебя что, борода отросла? – он указал на умеренно обросшее лицо Тарроса. – Я думал, ты уже умер в Венеции. Как так? Иоанн обманул меня?
Визирь шепнул на ухо Гияс-ад-Дину что-то.
– Аферист… – удивленно произнес он. – Ты трюкач, Таррос, трюкач. Воскрес из мертвых?
– Салам алейкум, султан Гияс-ад-Дин Кей-Хосров. – Медленно и с расстановкой произнёс Таррос.
– Уалейкум ассалам. – он поднял брови.
– Меня теперь зовут Аббас. И я пришел искупить вину перед правоверными. Вашими подданными. – уверенно заявил Таррос.
– Ты думаешь, ты кому-то нужен? – вспылил визирь. – Ты преувеличил свою значимость. Ты стал бы нужен на корм воронам у себя на Родине. – Шамс-ад-Дин не мог простить его за помощь Малику.
– Молчи! – оборвал его султан. Он смотрел на командира. – Ты – на редкость одаренный человек. Твоя смерть показалась мне не выгодна с самого начала. Удивил. Удивил меня. Да! Ты – нужен мне. И даже очень. – его смазливое лицо было довольным. Он сел на место.
– Я готов исполнить Вашу волю.
– Благородный поступок, Аббас-Таррос. – он склонился к нему. – Между нами – я тоже Гияс-ад-Дин-Димитрий. Только об этом знают единицы. – он засмеялся снова. – Я хочу подружиться с тобой. Делюсь секретами.
– Я ценю это. – серьезно ответил он, смотря на ренегата.
Визирь недовольно косился на них.
– Ты сделаешь дело. Важное дело. Аскетичный знаток Евангелия и грозный орденоносец. Жестокий храмовник и отвратительный интриган. Отправляйся в окрестности Грузии. Найди там одного отступника – Дардына Дотагод-Чачбу. Сейчас его княжество образует Эристоват Цхухуми в составе Западной Грузии на правах мтаварства. Сама Тамара дала его отцу самтавро – самовласть. Теперь её дочь – моя теща, кусает локти. – он, запрокинув голову рассмеялся так, что его щетинистый кадык заплясал. Потом резко и хмуро продолжил. – Пусть платит за предательство. Приведи мне его самого и его солдат. Ведь ты – прославленный полководец и оратор. Вместе убедите как можно больше грузинских князей идти за вами. Убеди Воинов Христа. – его приподнятое настроение вызывало одинокие приступы смеха. Все же, нервозность выдавала себя. – Что? – Гияс-ад-Дин сурово пронзил глазами Тарроса, изумленного его истеричным поведением. – Что так смотришь на меня? Отдашь долг перед теми, кого убил. Благодаря твоим действиям сюда придут защитники их жен и детей. – заявил он. – И берегись вездесущих монгольских агентов. Поймут – убьют. И тебя, и Дар-ад-Дина.
– Я готов, султан. – Таррос покачал головой. – Назови крайний срок. Надеюсь, пока у меня есть время. Отсрочка. Нужно уладить одно дело.
– Какое еще? – голос его прозвучал скептично. Холодная зала отдавала эхом пустоты, которая отскакивала от мраморного пола. Её желто-золотые стены вибрировали от их речи. И только огромный ковер поглощал звон.
– Личное.
– Ясно. Я понимаю тебя. – он загадочно улыбнулся. – Тебе можно только позавидовать. – он оценивал Тарроса глазами. Султан вытянул губы и прищурился. – И как ты сумел подчинить сердце такой женщины… Впрочем…
Таррос нахмурился. Его врожденная ревность, сидевшая на своем законном троне на видном месте в душе, начала скрыто возмущаться. Все из-за некоей досады, промелькнувшей в черноте хамского взгляда Гияс-ад-Дина.
– Кокжал – греческая рабыня. Кстати, моего первенца родила красивая, умная и добрая эллинка. – он искал точки пересечения с Тарросом. – Но сейчас речь не обо мне. Твоя любимая пришла в этот бренный мир лидером. Я понял, что она в тебе нашла, Таррос.
Я делю людей на два типа – лидеры и плебеи. Холопы, рабы, рабочая сила. Те, которыми пользуются. И за счет них мы – лидеры, приходим и остаемся у власти. Мы – хозяева, стоим во главе. Нас боятся и уважают. Нас любят и слушаются. За нами идут и нам подражают. Пред нами в страхе почтительно склоняют головы.
Твоя рабыня может быть и родилась в бараке глухого волчьего края А ты – может быть ты и родился в казарме. Или в рыбацкой лодке – неважно. Твоё качество хозяина – врожденное. Оно дано Богом. И ваши качества лидеров делают вас такими похожими, хотя вы и разные люди. Возникает непреодолимое притяжение… Это естественный отбор.
И ты знаешь, бесхарактерный плебей может родиться и во дворце. А хозяин может притворяться плебеем. Может убивать, рвать, обманывать, в крайнем случае – плакать и истерить, лишь бы добиться своего. – он явно увлекся. Последние события угнетали чувствительного Гияс-ад-Дина. Напряжение нарастало. Визирь, слушая монолог, точно приобщал себя к хозяевам, принижая достоинства султана, рожденного во дворце.
– Да ладно, я шучу. Не кипятись. Лети к своей любимой и вымаливай прощение. Потом – ко мне. Ты должен привести абхазские и грузинские войска к началу лета. Ясно?
– Да. Мир тебе, султан. – хмуро произнес Таррос.
– И тебе. – доброжелательно ответил султан.
Таррос вышел.
– Не, ну вот наглец! Со мной – и на ты. – он улыбался, явно симпатизируя Тарросу-Аббасу.
Визирь лишь молча плевался ядом.
Эрис и Малик бей решили разгромить небольшую ставку монголов в лесу. Они приблизились к Баяты, совсем потеряв страх.
Мама Амина была в трауре после гибели Маулена. Эрис чувствовала долю своей вины. Девушка не знала, что Тарроса спас Малик. Это была военная тайна, в которую воительницу не посвятили по личным соображениям, а не служебным.
Эрис прощалась с Фатимой и ее маленькой дочкой. Девушка обнимала беззащитный теплый кулёк и с закрытыми глазами вдыхала сладкий аромат спящего ребенка. Затем распрощавшись с женщинами, Дина ушла к себе. Она готовилась к выходу.
Эрис надела свои платья и доспехи из толстой красно-коричневой бычьей кожи. Она обмотала голову и шею черным тянущимся шарфом, оставив лицо открытым. Сверху прикрепила небольшой серый платок, пустив концы свободными. Она не надела воинскую шапку. Эрис закрепила пояс и саблю, застегнув широкий пояс старшины. Она перекинула через плечо лук и взяла колчан и щит, надев его на нарукавник. Девушка вытащила из-под подушки ту самую нежную подвеску из белого золота. В ярком весеннем солнце, пробившемся к ней в шатер через открытый шанырак, граненый кулон испускал радужные лучи-блики на стены юрты. Эрис боялась молиться за неверного Тарроса, боялась думать о том, жив он или мертв. Отправили ли его в Венецию к новому Дожу, или он всё-еще в Никее. А может быть, он уже доплыл? Хотя нет, рановато. Значит, он еще жив…
Мысли разрушали ее фундамент. Они, словно ржавчина или коррозия, постепенно изъедали ее внутренний стержень. Эрис начала терять баланс. Сама того не осознавая, она стала ранимой и уязвимой, все еще продолжая отгораживаться от других, демонстрируя свою силу воли. Может, Эрис стала проявлять её даже сильнее прежнего. Никаких эмоций. Но ее взгляд стал более болезненный. В нем виделось глубокое страдание.
– Дина абла! – Арслан-альп звал её. Задумавшаяся Дина дернулась. Она сжала подвеску в нежной ладони и прижала к сердцу, будто чувствуя Тарроса. Она сглотнула слёзы и спрятала ее во внутренний карман. Эрис намотала бинты на кулаки и запястья и надела свои толстые перчатки. Она вышла на дневной свет. Женщины и дети прощались с воинами. Мария рыдала и обнимала печального Тюркюта. Аят успокаивал Нуркыз. Молодые воины Кокжал сдержанно прощались с невестами. Эрис оседлала Йылдырыма. Малик был в кругу родных. Она смотрела на плачущие семьи друзей, осознавая, что одиночество стало ее печатью. Только Агейп и Беркут шли к ней.
– Дина абла! – беркут начал бежать. Он принес ей ярко-фиолетовую фиалку. Непонятно, где он ее нашел, но это точно был первый цветок в этом году, который она увидела.
– Фиалка?! – Дина взяла её и понюхала.
– Она была одна среди кучи всяких некрасивых травинок. Ты тоже такая одна – красивая сестра. – Беркут сделал прекрасный комплимент, рассмешив её и Агейп.
– Замечательные слова, братишка. Смотри за семьей, помогай бабушке. Молись вовремя. Не разрешай Айтогду много болтать с девчонками – пусть лучше больше учится.
– Хорошо, абла. – Беркут махал ей рукой. Дина удалялась, поведя за собой строй солдат.
Таррос уже второй день был в пути. Он останавливался, чтобы выполнить молитвы. Его душа наполнилась спокойствием. Земля только начала отогреваться и просыпаться. В воздухе стоял неповторимый аромат. Небо было ярко-лазурным. Белые облака летели и быстро растворялись в ветренной вышине. Таррос благодарил Аллаха за Иман. Теперь он чувствовал то же, что чувствует Дина – полную убежденность и уверенность, что Господь к нему ближе, чем собственная яремная вена.
Таррос приближался к Баяты. В последний вечер он решил остаться на ночлег под одиноким раскидистым деревом над степью. Он спешился и долго сидел под ним, любуясь неповторимым закатом.
Пусть легкий весенний ночной ветерок
Ласкает уставшую душу твою.
И ты понимаешь – твой жизненный срок
Созрел и висит на последнем краю.
А юность легка – улетела давно.
Тебе все казалось честно и легко.
Ты думал – все любят, но всем все равно.
С разбитым сознаньем – нигде и никто.
И вихрь судьбы тебя смог захватить,
Ему это было не трудно совсем.
Кто ты в этой жизни – ты смог позабыть.
Не смог лишь решить природу проблем.
А ключ, что таился в сердце твоем.
Лекарство, нектар, живая вода —
С собственным «Я», с собою вдвоем
Начать диалог не посмел никогда.
А те, кто вокруг, ты знай – не при чем.
Последуешь если – твоя лишь вина.
Ты думай душой – заключается в чем
Смысл жизни. Душа над собой лишь вольна.
Таррос не помнил, когда в последний раз видел такое великолепие. Он помнил, что только рядом с Эрис его черствая душа оживала, становилась чувственной и начинала видеть то, за чем отказывалась наблюдать в одиночестве. Теперь он понял, что можно любить просто для себя и не желать ничего взамен. Эта другая любовь и любовь к Аллаху сделала его сильнее. Вечерний ветер ласкал его лицо. Таррос улыбался, вспоминая то, как обнимал свою юную Эрис на далёком Крите. Эти воспоминания остались самыми нежными и добрыми моментами его жизни, преисполненными чистой любви. Но несмотря ни на что, обновленный Таррос решил пойти и попросить прощения у Дины перед тем, как уйти на опасное, возможно, на последнее задание в его нелегкой жизни.
Отряд Баяты шел в сторону монгольских разведчиков. Они проходили мимо кладбища, мимо Маулена. Люди сделали дуа. Они прошли лес и вышли в степь. Было прекрасное утро. Эрис с хмурым выражением лица брела впереди строя. К седлу Йылдырыма была прикреплена тамга племени и флаг Конийского султаната. Малик, Арслан и Тюркют шли рядом. Аят и другой старшина – Абдулла следили за правым и левыми фалангами. Топот и пыхтенье их неторопливых коней слышались издалека.
Эрис думала, что пора бы ей умереть в этом бою. Скоро будет война. И она не хотела бы остаться в живых и снова разгребать тела близких людей и эвакуировать глумленных мирных жителей. После суда ее острое слово предпочитало оставаться на уме, не слетая с языка. И теперь Эрис не знала, какими речами начала бы утешать народ в случае их поражения.
Недавно султан получил письмо от врага, в котором говорилось строками из Корана, что монголы – наказание Аллаха для забывшихся верующих, отступивших от повелений Бога и догм религии. Но, благо, образованный султан язвительно ответил, что презираемые Господом язычники, обходящие кругом камни в знак почета, где бы они их не нашли, не могут быть карой верующих, пусть и оступившихся. Он сказал, что монголы – люди, созданные Аллахом для ада, подобно Гогу и Магогу. И он ответит им на поле боя, разгромив. А затем он пригрозил подхалимам из числа сарацин-богословов, помогающих ханше Дареге и хулагуидам составлять такие письма, карой Аллаха и своим мечом.
Эрис не смотрела вперед. Ее отстраненный взор печалил сердобольного Малика. Аят, знающий, что несколько его верных соратников готовы разругаться меж собой и отдать свои сердца Дине, положив их на ладони, лишь косился, в душе осуждая её за упрямство, холодность и совсем неженский образ жизни. Тюркют и Арслан наоборот считали, что сестренка всё делает правильно, и ее жизнь и характер – пример дочерям степей.
Таррос шёл вперед, на юго-запад, и раннее солнце светило ему в спину. Он преодолевал широкий холм. Копыта коня застревали в грязи от растаявшего снега. Они чавкали и завязали в ней. Он посмотрел под ноги жеребца и подбодрил его. Затем поднял голову и увидел огромное войско кочевников. Его душа вздрогнула. Он сразу подумал, что это Баяты. А значит, в их рядах будет Дина.
Но что ему делать? Спрятаться за другим холмом? Погнать коня обратно? Ускакать прочь и не попадаться на глаза Малику и остальным?
Таррос переборол себя. Это был один из самых волнительных моментов в его жизни. С ним мог сравниться лишь тот момент, когла Таррос шел просить руку Эрис у ее опекунши.
Таррос спустился с холма, погнав коня. Малик и остальные сразу заметили приближающегося всадника. Они подумали, что это гонец. На путника он похож не был – налегке и быстр.
Он приблизился к ним и Малик начал его узнавать. Эрис не было дела ни до кого. Она продолжала размышлять о том, что ждет эту республику впереди. Она теребила черную блестящую гриву Йылдырыма перчаткой.
– Таррос идёт. – произнес Арслан, не умеющий держать себя в руках. Эрис опять вздрогнула, услышав голос соратника. Она оцепенела, испугавшись того, что в ее голову проникли или ее мысли стали видны окружающим. Эрис подняла округлившиеся глаза на альпа. Тот смотрел вперед. И действительно, Таррос уже был в нескольких метрах от них. Его лицо мешало разглядеть слепящее солнце. Грудь Эрис до острой боли пронзило волнение. Ее пальцы на руках мгновенно заледенели. Дыхание зажало в глотке стальной хваткой.
– Ассалам уалейкум, Малик бей. – поприветствовал Таррос. Малик остановил войско.
– Уалейкум ассалам, Таррос. – взгляд Малика стал суровый.
Арслан и остальные с недоверием и неприязненно косились на него.
– Малик. Брат. – он замялся, затем продолжил. – Как начать… в общем… я свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад – Его раб и посланник.
Малик широко улыбнулся. Его лицо от этой улыбки покрылось букетом морщин в углах глаз.
Челюсти стоящих рядом солдат поотвисали. Малик спешился. И Таррос поспешил сделать то же самое. Они обнялись долго и по-дружески.
Эрис застыла на месте. Неужели самые сокровенные желания, в которых она не признается сама себе, были исполнены Милостивым? Ее лицо запылало багровой краской. Пока Малик рассказывал, куда держит путь, Эрис старалась скрыть волнение. Даже ее руки дрожали.
Они оседлали лошадей.
– Сестра. Брат Аббас идёт с нами. – сказал Малик. Таррос почтительно кивнул ей, боясь взглянуть на лицо. Эрис лишь отвела взгляд, нахмурившись еще больше. Картины прошлого начали всплывать. – Мы помогли ему убежать из-под византийской стражи, Дина. Он не отправился к Дожу. – Поведал Малик. Строй возобновился.
Эрис молчала, делая отстраненный вид. Таррос осторожно поглядывал на неё. Все та же серьезность. Та же стать. И та же необчайная красота.
Слова Малика удивили её. Эрис боялась признаться себе, что радость от его внезапного появления и невероятного принятия Ислама, затмила гнев и обиду своей яркостью. Она боялась взглянуть в его сторону. И это заметили Кокжаловцы. Они оживленно обсуждали вчерашнего крестоносца, который встал на путь милости.
Они шли до самого заката и сделали привал. Началась суета. Эрис ушла в уединенное место размышлять и молиться. Подальше от остальных. Подальше от Тарроса-Аббаса.
