Инна Михайловна Чеганова
Между нами война
– Вставай! – громко произнесла она. – Ну же!
– Я не могу… – Глаза дичи горели от ужаса.
Эрис пинком откинула труп воина, придавивший девушку.
– Прикройся! – приказала Эрис. Она быстро стянула штаны с трупа солдата и кинула на окровавленную жертву. – Оденься и выйди к пленным. И молчи о том, что произошло сегодня. Поняла меня? И побыстрей, пока эти не оклемались. – Эрис брезгливо тронула ногой соратника.
Девушка покачала головой. Никон и остальные ворвались в залу.
– Ты где, мы тебя уже час ищем! – Никон быстро оглядевшись, все понял. Взгляд ужаса в глазах одной жизни, бывшей ничтожной в кровавой бездне войны – он не сможет растопить лед в сердцах вождей. Это – ничто, ибо люди для них не имеют ценности.
– Пошли. Веди ее к остальным пленным… – сухо отрезала Эрис. – Таков приказ. – Атрей увел изувеченную девушку, которая от боли еле перебирала ногами.
– Таррос приказал на выход. Мы помогли ему освободить венецианскую знать. – Аргос был хмур.
– Действуем по приказу.
Они вышли. Утреннее солнце освещало омерзительную деятельность человека. Это война.
Таррос стоял, похожий на каменного титана, его окружила измученная знать. Все пленные сидели между кровавыми лужами. Трупы стаскивали в кучу. Везде скользкая кровь и вонь. Георгиус поднялся на лоджию, желая посмотреть с ветренной высоты. Его увидели остальные Каннареджо, и команда воссоединилась, подбежав к Эрис, стоящей внизу.
– Таррос предупредил, что еще есть противники, прячущиеся по углам. Он сказал, что так бывает всегда. – поведал Аннас.
– Я рада, что вы все живы, родные мои! – воскликнула Эрис, но на ее лице не было радости – только гробовая скорбь и суровость. Им показалось, что перед ними стоит взрослый, умудренный жизнью, человек – такое выражение было на ее личике.
– Георгиус, давай к нам. – позвала Эрис.
– Иду! – он посмотрел вниз – его кудри вились на прохладном морском ветру. Георгиус быстро ринулся к лестнице. Вдруг, непонятно откуда, его разила стрела. Он, перевалившись через перила, с грохотом упал на каменную плитку, застилавшую площадку.
– Георгиус! – закричала Эрис и подбежала к нему. Стрела, задев шейные артерии, проскользнула мимо.
– Братишка! – ее глаза наполнились ужасом безысходности. Он открыл глаза. Багровая кровь стремительно вытекала из разбитого затылка, образуя темную лужу. Пульсирующим фонтаном она также выбивалась из шеи.
– Братишка, ты не умрешь! – причитала Эрис. Ребята склонились над ними на коленях. Таррос подбежал к ним. Его люди уже расправились с убийцей Георгиуса. Ребята расступились.
– Георгиус, мой орел… – Таррос уже понял, что парень не жилец. – Эрис… – он сочувствующе посмотрел на Эрис. Ее взгляд был полон отчаянья и ужаса. Таррос не мог выдержать этого.
– Дай мне, Эрис! – он склонился над ним, пережав артерии пальцами. Но это не очень помогло – алая и горячая, кровь просачивалась, к тому же начиная идти изо рта.
– Нет, братишка… Таррос!.. – она посмотрела на командира, как на всемощного. Но он был всего лишь человек, и остановить ход судьбы не мог.
– Сестра… – прошептал Георгиус, захлебываясь. – Передай привет маме… – его взор черных юных глаз был устремлен в голубое небо.
– Нет… Что я скажу ей?.. – сокрушалась Эрис, плача.
– Эрис. – Таррос взял ее за плечо. Ее расцарапанное лицо и разбитый лоб, полный безысходности взор, придавали тяжелый вид. Таррос посмотрел в ее глаза.
– Не плачь, Эрис. Ты выбрала этот жесткий путь и тебе не раз придется говорить матерям слова скорби в вечную память.
Она покачала головой. Эрис вытерла слезы, отпуская безжизненную руку Георгиуса.
– Прости братишка, я не смогла защитить тебя. Прости меня…
Каннареджо скорбили по верному другу. Из их глаз лились слезы.
– Эрис, я сам похороню его. – тихо сказал Таррос.
– Благодарю… – она посмотрела на его руку. Таррос смущенно отпустил Эрис. Он хотел бы оградить любимую ото всех опасностей и забот, от скорби и боли – но эта жизнь распорядилась иначе.
В огромных верблюжьих глазах Георгиуса отражались белые облака…
Мама,
Я стану ветром.
Мама,
Я не стану пеплом.
Мама, не плачь, не грусти —
Мама, ты меня прости.
Я буду в волосах играть твоих,
Колыхать шторы у твоих дверей,
Я буду нежно обдувать тебя,
И дышать в золоте родных полей…
Мама,
Я стану светом.
Мама,
Не быть мне прахом.
Мама – не плачь, не грусти.
Прости меня и отпусти.
Я буду светочем играть в глазах,
И солнечными бликами в окне,
И отражаться в маминых слезах.
Мама, прошу, не плачь по мне…
Мама!
С дождями я каплей упаду.
Буду
Шелестеть листвой в твоем саду.
Буду
Журчать меж камней у ворот.
Утром
Будить, пронзая
Темный небосвод.
Мама…
Я стану ветром.
Мама…
Я стану светом.
Мама…
Я стану влагой.
Пал я,
Не став отрадой…
Воины хоронили своих соратников и врагов до позднего вечера, смывая их кровь с земли водой, что вскоре просто испарится, войдя в вечный круговорот жизни…
Глава тридцать восьмая
Эрис и ребята ночевали в крепости. Мужчин, как оказалось, было около шестиста, в живых осталось не больше восьмидесяти. Людей Тарроса погибло не более двухсот. Таррос, как и обещал, собственноручно похоронил Георгиуса. После того, как плененные вырыли братские могилы, их заперли в темницах подвала крепости. Старики, дети и женщины вернулись в поселение. В наказание за мятеж, самых красивых и здоровых девушек сразу же отвели в Ретимнон для переправы в Анатолию, на продажу. Солдатам достанется много золота. Такова была трагедия. Таррос написал письмо поменявшемуся Дожу – теперь венецианцами, у которых была врожденная страсть к скитаниям, правил Бартоломео Градениго.
Эрис вышла утром посмотреть на крепость вблизи. Она подошла к входной арке. Над этим входом висели гербы четырех самых известных венецианских семей. Она знала только гербы семей Кверини и Долфин. А два остальных не смогла определить. Над гербами находилось гранитное изображения льва Святого Марка. Внутри стояли три небольшие башни, первый этаж которых был сводчатым. Самая крупная, четвертая башня была идеальным местом для большого числа солдат.
Наземные строения во внутреннем дворе были построены в последнюю стадию. Это ряд прямоугольных комнат, в которых размещались солдаты или которые могли использоваться для других целей – в качестве складов и кухонь. Здесь же, в южной стороне была маленькая церковь святого Марка во дворе укрепления.
Таррос дал приказ сотне солдатам остаться в крепости, а остальным дал увольнительную на три дня и три ночи. Все было именно так, как о нем рассказывали. Эрис хмуро наблюдала за бешеными псами, весело отправляющимися на терзание народа. Парни из Каннареджо тоже были не в восторге от этой гегемонии. Особыми ценностями крестьяне не обладали, но золота от рабов вполне хватит и для того, чтобы часть отдать довольной высшей власти.
Эрис устремилась к Тарросу, стоящему в окружении капитанов.
– Командир Таррос! – осмелившаяся Эрис суровым взглядом обожгла Тарроса, не постеснявшись людей вокруг него.
– Слушаю, сержант Фортунато. – он повернулся к ней лицом. Таррос и его не отправившиеся в Ретимнон помощники стояли на утренней площадке у церкви.
– Венеция ведет миролюбивую политику, основанную на взаимовыгодном сотрудничестве с местным населением. Захватив крепость, местные предъявили требования – почему бы нам их не выслушать и не выполнить? Почему Вы позволили солдатам идти и разрушать чужие дома и судьбы? Неужели Дож будет поддерживать эти зверства?
Таррос нахмурился:
– Я никогда не прихожу выполнять чьи-либо требования. Дипломатия – дело административных властей. А наше дело – война. Ах, Эрис, Эрис. – он покачал головой, снисходительно улыбнувшись. – Давай отойдем.
– Пусть отойдут они. – она кивнула на капитанов, вызвав их недоумение.
– Да будет по твоему. Разойтись! – скомандовал он и капитаны отошли по своим делам.
– Я слушаю. Что Вы хотели сказать?
– Знаешь, Эрис – не идеализируй жизнь, разочаруешься. Люди, осмелившиеся сделать такое, должны были заплатить за ослушание и неповиновение.
– Их вынудили наглые местные бароны и их гнет. – отозвалась Эрис.
– Ты что же, оправдываешь врага?
– Я за справедливость. – брови Эрис заносчиво поднялись. Ее молоденький подбородок нагло вздернулся.
– Эрис, ты не права. Я понимаю, что ты переживаешь за бедный народ, но венецианские предводители развивают местные земли. Они помогают строить непобедимую Империю и люди должны это понимать. – Таррос стоял спокойно, добро смотря на Эрис.
– Зачем нужны бесконечные ограничения? Конфискация земель? Зачем? – возмущенно вопрошала она. – Если у венецианцев мало земли и много силы духа, это не позволяет им так распоряжаться чужими жизнями. – возмутилась она.
– Эрис, не мы одни так делаем. Испокон веков люди друг друга завоевывают и порабощают, пораждая новые народы. Они становятся сильнее – уже не те, но и не другие. И сегодняшние события будут стерты из истории и умалчены везде из-за своей невыгодной непривлекательности. А когда подобных событий станет много и их станет сложно скрывать, последующее задокументируется и сохранится в архиве для будущих поколений.
– Ясно, командир Таррос. – Эрис была расстроена из-за смерти Георгиуса и участи этих обреченных людей… Все вызывало в ней скорбь и тревогу. Она посмотрела на своего любимого Тарроса – он был преисполнен спокойной уверенности, что его путь лежит по правую сторону истины. Но Эрис это не удовлетворило.
– Эрис… – Таррос посмотрел на нее любящим взглядом, полным томительной тоски. Эрис, услышав его грустный тон, спрятала глаза. Она боялась опять сблизиться с этим запретным искушением. – Мое предложение тебе все еще остается в силе и останется, вопреки обстоятельствам, несмотря ни на что…
Эрис не ожидала услышать это откровение сейчас. Это было не к месту и не ко времени. К тому же слишком опасно. Ее глаза вновь сами наполнились слезами. Она молча глотала боль, медленно моргая.
– Командир Таррос. Не причиняйте невыносимую боль нашим сердцам. Прошу, пожалейте меня… Республика, за которую мы воюем, будет в ярости… – она признавалась в своей невиновности. Простые слова, способные перевернуть мир.
– Эрис, законы меняются. Я буду ждать твоего ответа всегда, если понадобится – всю жизнь. Я никогда не оставлял тебя, я знал, что случилось с твоей бабушкой. И про твой дом. – признался разгоряченный командир.
– Что? – переспросила Эрис, удивившись.
– Я наказал виноватых. Наказал так, как они того заслужили. – Хмуро добавил Таррос.
– Нет… – ужаснулась она. – Это не могли быть Вы… Алессандро раскрыл то страшное преступление, это же были разбойники!
– Эрис. Алессандро сам заказал его. По моему поручению. – хладнокровно ответил Таррос. – Я не хотел тебе говорить этого. Но ты знай, что я всегда рядом с тобой. – Его глаза светились чистой любовью, несмотря на матерую суровость во всем образе.
– Командир Таррос. Я заклинаю, прошу Вас ради Господа, не подвергайте себя опасности из-за меня. Я не прощу себя. Я не переживу этого! – сказав это, покрасневшая Эрис принялась быстро удаляться. Затем она уже бежала, бежала скорее, чтобы не дразнить свое измученное сердце присутствием любимого человека. Таррос смотрел на ее уменьшающийся силуэт. Он твердо знал, что никакой закон никогда не заставит его отказаться от любимой.
Эрис, скрывшись ото всех, начала безудержно плакать – ее любовь смешалась со страхом. Она боялась за Тарроса и теперь медленно начинала бояться его самого. Его жестокость и упрямство угнетали ее. Но любовь сильнее любых чувств. Пробыв в одной из каменных казарм, Эрис вышла на дневной свет, решив пройтись и посмотреть, что творится в одной из наказанных деревень. Она решила пойти одна. Эрис надела шлем и ушла незаметно.
Спустившись с крепостной насыпи, Эрис прошла в лагерь. Она оседлала Сириуса и поскакала к дороге. Отсюда было не далеко. Стеганув коня, она помчала в поселение по жаркой пыльной тропе.
Эрис проходила по узким улочкам и ее взгяду открылась вся трагедия и апокалипсис еще только предстоящих трех черных суток для местного глупого народа, нарвавшегося на войска хозяев. Ни одного мужчины – ревущие больные дети, оставшиеся без матерей, здоровых увезли. Присматривающие за ними престарелые женщины, со страхом прятавшиеся в домах, и Эрис видела это. Оцепенение в глазах покаранных женщин… Эрис шла мимо пьяных орущих войнов, шумными кучками врывающихся в дома обреченных… Эти позорные дни точно будут стерты со страниц истории…
Ее грудь разрывалась от воплей стариков, чьих родных убили вчера и унижали сегодня. Истерия победы чумой прошлась по этой деревне, затронув собой еще три. Подвергнувшиеся глумлению потеряли человеческое выражение в глазах – животный страх и дикость горели в них. Это шокировало юную Эрис до глубины души. Она корила себя за то, что помогла извергам уничтожить их мужей – своих земляков. Эрис поскакала к следующей деревне, находящейся в предгорьях – та же разруха поглотила ее. Человеческая жестокость и садизм во всей красе… Не выдержав, Эрис помчалась прочь – в поле.
Она сидела на мартовской теплой земле, и ее душа менялась так же стремительно, как менялись формы огромных облаков, проплывающих над ней. Это не то, к чему она стремилась с детства – стать одной из озлобленных собак, растерявших гуманность на поле боя.
– Господи, помоги мне! – говорила она, плача. – Господи, укажи мне верный путь, прошу тебя, я не хочу быть злой… Господи, как же я устала от своей любви. Она сожгла мое сердце… Мне больно. Она сожгла его… – Эрис долго рыдала, обняв колени и уткнувшись в них лицом.
Нужно было возвращаться в крепость. Она вскочила на Сириуса и погнала его обратно. Красный закат нагнетал обстановку. Эрис обошла поселения кругом, не желая снова увидеть ужас.
Придя в крепость, она обнаружила ребят, ждавших ее с нетерпением. На их лицах был гнев и негодование.
– Сестра! Мы хотим поговорить с тобой! – важно заявил Никон и его взор горел.
– Я слушаю вас, братья… – вид у Эрис был крайне уставший и виноватый.
– Ты видела, что солдаты творят в деревнях? – чуть не плача произнес Аннас. – Это же чьи-то мамы!!!
– Успокойся, братишка. – попросила Эрис.
– Ни за что! Сегодня они – завтра мы! – сетовал он.
– Не стоит так… так… – Эрис хотела сказать – так относиться к этому, но не смогла. Ее саму выворачивало наизнанку от омерзения всех событий.
– Они увели детей и вырастят из них таких же волков, сестра. – сказал серьезный Аргос.
– Они увели девушек в рабство, а их отцов и братьев на кораблях увезут воевать, пахать на полях или строить крепости… – произнесла она, и взгляд ее был пустым.
– Я не хочу быть одним из них. – отрезал Никон.
– Я тоже. Уж лучше стать мятежным дезертиром, чем озверевшим солдатом. – произнес Софос.
– Вы все хотите этого? – спросила Эрис у своих птенцов. – Вы хоть понимаете, что мост в прошлую жизнь будет сожжен и назад дороги не будет?! Мы не сможем вернуться в часть!
– Эрис, на нашем острове есть много архонтов, ръяно выступающих против венецианцев. Уйдем к ним, пополнив их ряды, сестра. – предложил Азариус.
– Подумайте хорошо. Подумайте о своих матерях…
– Мы о них и подумали, решившись на такое. – буркнул Ахиллес. Эрис не ожидала от него такого великодушия.
– Ясно. Я поддерживаю ваше решение. Этот путь станет самым страшным испытанием для нас. Может, даже смертельным. – она опустила голову и слезы закапали из ее глаз.
– Сестра, это из-за него, да? – Никон обнял Эрис за плечи. Он прекрасно знал, между кем ей приходится выбирать в данный решающий момент.
– Никон, брат, он всё поймет. Я уверена в этом. – ее слова поражали Никона своей доверчивостью. Ахиллес глотал яд ревности, но вчерашние дети стали взрослее и понятливее, чем раньше.
– Сестра, мы сбежим? – спросил Атрей.
– Нет, братишка. Мы уйдем. Мы – не трусы. – гордо отрезала Эрис.
– Ты что, Таррос казнит нас! – испуганно воскликнул Тичон.
– Нет, братишка. Ничего он вам не сделает. Я знаю это. – она покачала головой, смотря отсутствующим взглядом сквозь ребят. – Я поговорю с ним в последний раз, и если он не согласится убрать солдат из деревень, мы сразу же уйдем. Готовьтесь.
Эрис выскочила наружу – навстречу новой судьбе. Новой жизни, еще более тяжелой, чем сегодняшние дни. Она столкнулась с Тони.
– Привет, что ты тут делаешь? – спросила Эрис.
– Я… К вам хотел. – смущенно ответил венецианец.
– Заходи, парни у себя.
– Зайди со мной, Эрис. – попросил Тони удрученно.
– Что-то случилось? – спросила Эрис.
– Я… Мне стыдно за те зверства, что делают наши войска на вашей земле… – Эрис увидела перед собой нового Антонио – благородного парня со смелым сердцем.
– Пошли за мной. – Эрис вернулась к своим. Они встретили вошедших взглядами, полными удивления. Не дожидаясь прилюдий, Антонио выпалил:
– Я больше не хочу служить Тарросу… Мне не кому рассказать об этом… Вы – единственные, кто меня поймет. – Тони расплакался. – Мое сердце разрывается, я не хочу становиться выродком!..
– Э, ты что сопли развесил? – воскликнул Аргос.
– Мои не поймут меня. Даже Риккардо и Маурисио. Они против меня. Я становлюсь изгоем. – жаловался Тони дрожащим голосом. Вчерашний спесивый венецианский капитан, которому Таррос сломал крылья.
– Хорошо – хорошо. А от нас-то ты чего хочешь? – спросил Ахиллес. Он сразу распознал в нем сильнейшего соперника.
– Не знаю…
– Зато я знаю. – ответила Эрис. – У тебя есть родители?
– Да. Они в Венеции. – ответил Тони, сев и спрятав голову.
– Ты хочешь вернуться к ним?
– Я просил отца забрать меня, но он неумолим. Я – его пятый из шести сыновей. – Тони ужасно акцентировал венецианским. – Меня просто забросили сюда. Я не нужен ему… – он растирал слезы руками.
– Прекрати. Не плачь, друг. – Эрис похлопала его по спине. – Все родители любят своих детей.
– Все, кроме моего отца. – Тони поднял нахмуренное красное лицо. Оно было слишком миловидно для простяка.
– Он же обеспечивал тебя! – воскликнул Никон.
– Это не признак любви. Я благодарен ему за это. Узнав, что Таррос сделал со мной, он просто ответил в письме – что я размазня и баба. Что я сам виноват.
– Не переживай, брат. Что ты хочешь от нас? – сказала девушка.
– Я знаю, какие вы на самом деле. Я знаю, какая ты – Эрис. – он посмотрел на нее взглядом, полным надежды. – Я знаю, что происходящее не понравилось вам – вы похожи на призраков: то есть среди всех – угрюмые и наблюдательные, то исчезаете…
– Говори прямо – ты подумал, мы уйдем без разрешения Тарроса и ты надеялся улизнуть с нами? – голос Эрис стал веселым.
Тони быстро покачал головой.
– Вот хитрец! Но смельчак! Ты – молодец. Антонио… Как фамилия? – продолжала Эрис.
– Антонио Соранцо. – тихо сказал он.
– Сколько лет?
– Двадцать четвертого января двадцать исполнилось. – улыбнулся он.
– Молодец-молодец. А мне восемнадцать будет – девятого октября. – непринужденно поведала Эрис.
– Почти как у Тарроса! – воскликнул Тони. Эрис при его имени всегда больно вздрагивала сердцем. – У него второго октября. Ему будет тридцать четыре.
Ахиллеса бесило, что Антонио и Эрис нашли общий язык. Он кипел, но молчал. Его страшные глаза гневно горели, но он привык скрывать свои чувства.
– Короче, ребята. Я ходатайствую за Тони. Мы станем его семьей. Решать вам – я никогда не пойду против своих братьев. Никогда. – сказала Эрис.
– А я не пойду против тебя, сестра. – сказал Никон, улыбнувшись Тони.
– И я. – поддержал Аргос.
– И я. – это был голос Софоса.
– И я тоже! – шутник Атрей потянул руку.
– Я! – слышались Азариус, Филон, Тичон, Элиут и другие ребята. Все, кроме Ахиллеса:
– Вы хоть подумали, чем обернется для нас гнев командира Тарроса? Он простит наш уход? Да. Может быть – благодаря твоей милой мордочке, по которой этот дядя сохнет уже пару лет! Но его! – он показал на Тони. Впервые в жизни после того, как Эрис проучила Ахиллеса, он снова заговорил.
– Заткнись, урод! – Эрис вытащила свой клинок и приставила его к горлу Ахиллеса. Ее взгляд был страшен – рука давила на шею и нож впивался в кожу.
– Проси прощения! – прорычала она. – Проси, животное. Хочешь отправиться к выскочке Персиусу? – она не отдавала отчет своим словам. – С этого начался его путь в потусторонний мир. И я больше не стесняюсь говорить об этом. Нет старой Эрис. – она вплотную приблизилась к его лицу и грозно прошептала. – Да, любит. По-настоящему. И я – тоже. Знаешь, что это такое, когда взаимно?! И тебя – паршивая псина, это совсем не касается. Ты усёк?
– Да… – прохрипел он.
– Проси прощения. У Тарроса. Потом у меня. – он. а отодвинулась и сказала уже громче. Под лезвием Эрис появилась кровь.
– Сестра, отпусти, ты же убьешь его! – попросил Никон.
– Сначала пусть извинится. – хладнокровно сказала Эрис.
– Малака *м. дак (греч.)*, извиняйся уже! Что, не слышишь?!! – заорал Аргос.
– Прости, Эрис!
– Сначала у командира! – крикнула сержант.
– Прости, Таррос. – зло прорычал Ахиллес. Эрис отпустила руку.
– Пошел вон, подлец! Не желаю видеть тебя… – буркнула Эрис, вставляя клинок Тарроса в ножны.
– Он не простит нам приход Антонио. Никогда. – сказал Ахиллес, вытирая кровь на шее.
– Заткнись, Ахиллес всезнающий. Тони, не слушай этого малаку, привыкай к буйным нравам Каннареджо. – сказал Никон.
Антонио улыбнулся. Но в его душе остался осадок. Боязливый и неприятный.
– Я видел, как солдаты истязают местных. Я возненавидел наемников. Ненавижу. – сказал Тони.
– Ребята. Приказываю вам готовиться к уходу. Я скоро вернусь. – Эрис выскочила и снова направилась в деревню. Она, собравшись с силами, объездила все четыре поселения, и не смогла сдержать слез.
Эрис искала Тарроса. Было уже темно. Его не было в крепости. Загнанный Сириус тяжело дышал и она отпустила его отдохнуть.
Эрис прошла в пустующий лагерь. Ее грудь разрывало брезгливое чувство от увиденного ею. Это придало Эрис уверенности в правильности принятого ими решения. Пройдя к командирскому шатру, она решительно попросила войти.
Таррос сидел у себя за маленьким рабочим столом.
– Прошу разрешения! – снаружи послышался лишенный учтивости тон. Таррос мгновенно узнал этот голос и бросил перо.
– Входи, Эрис. – Таррос быстро встал, поправил воротник камзола, протер уставшее лицо и пригладил кудрявые волосы ладонью, желая привести себя в подобающий вид.
Вошла решительными шагами Эрис. Она была в гневе и глаза её источали бурю вырывающегося негодования. Не дожидаясь позволения обращения, она, требовательно смотря покрасневшими от утомления и давления глазами, круто начала:
– Командир Таррос, вы должны приказать солдатам прекратить зверства! – резким тоном потребовала возбужденная Эрис.
– Эрис. Я понимаю тебя, а ты пойми меня тоже. – он, опираясь раскрытыми ладонями о край стола, начал говорить мягко, желая сгладить острую тему. – Если я это сделаю, они откажутся воевать. Я не могу запретить им право на трофеи. Это основное правило войны, Эрис. – выдержанно отвечал Таррос, смотря на нее чуть исподлобья.
– Если бы я знала, какой ад они устроят этим страдальцам, никогда бы не помогла Вам взять эту крепость. Разве благородному войну к лицу грабежи, разбой и насилие? – ее лицо исказилось от злости на воинов и на себя в первую очередь, жалости к мученикам и ужаса осознавания, что их кошмар продолжается сейчас. – Ответьте! – Эрис уже заскипела и не унималась. Командир знал, что ее упрямство и жажда справедливости не даст ей замолчать.
– Эрис. Это война. Это жизнь. – его хладнокровный тон взбесил Эрис и она, глубоко и часто дыша, со всей силы метнула свой шлем о земь, вызвав громкий грохот. Таррос тоже начал вставать в позу недовольства, он поднял голову и сверлил ее глазами, окончательно упустив точку взаимопонимания. – Солдат – человек со своими страстями и нуждами. Обычно сдерживаемую страсть свою он утолит в насилии, нужду отчаянной жизни – в грабеже. И не я это придумал, не надо смотреть на меня так! – Таррос повысил голос. Когда он повышал голос, он срывался и бархат и глубина его исчезала, превращаясь в резкие и неприятные крики. – Мы должны отправить золото за людей в Венецию, Эрис… Так надо.
– Я поняла Вас, командир. – уже немного сдержаннее ответила она, непрерывно кивая головой, но все же ее взор и сама она горела негодованием, дрожа в напряжении. – Я ухожу. Может Вам и нравится беспредел, знайте, что и в Ваших рядах есть те, кого не устраивает утоление животных инстинктов. И те, кто захочет со мной, уйдут тоже.
– Что? Ты в своем уме? – его брови поднялись в крайнем удивлении.
– Я ухожу. И вы не остановите меня. – твердила Эрис громко и четко. Таррос в душе знал, что так и будет.
– Ты не смеешь. Ты останешься и дислоцируешься через неделю со всеми. Это приказ. – сказал Таррос чуть тише, уверенно и твердо.
– Я решила. – сказала она, и глаза ее наполнились горькими слезами окончательного разочарования жизнью и ее обитателями.
– Ты не посмеешь! Дезертиров я лично убью своими руками, тебе ясно! – снова крикнул Таррос, сильно ударив кулаками об стол.
– Вы не сможете остановить меня.
– Эрис…
– …Все слова, сказанные мной ранее. тебе… Пусть проходит время… Мое сердце не изменилось и не изменится. Я не жалею. Не отпускаю воспоминания нарочно и не отказываюсь от клятв. – сказав это и не ожидая его ответа, она развернулась, и чеканя шаги, вышла прочь из его командирского шатра.
Таррос не остановил ее. Он не закричал ей вслед. Лишь в порыве крайней степени возмущения он слегка приоткрыл занавес и провожал её взглядом, наполненным гаммой противоречащих друг другу чувств.
"Уходи. Иди. Тебе не место среди таких грязных пропащих псов, как мы, Эрис… Прости, что разочаровал тебя, единственная, светлая ты моя… " – его губы почти не шевелились, он нервно сжимал кулак своей руки, касаясь им лица, и его, пронзающие сумрак из-под волевых бровей, воспаленные глаза, наполнились душераздирающей тоской неразделенных чувств, скрытых от всего мира.
"Как же так? Ты не понял меня!.. Как же мне больно каждый раз сталкиваться с тобой, Таррос Армандо Каллергис, нося эту маску безразличия. Лучше убей меня, убей как дезертира. Убей меня…" – Эрис стремительно удалялась, миновав гущу стоянки, выставленных дневальных, пройдя полевую кухню со всем ее бардаком, но ноги несли её сами, в душе обострилась боль, уже давно появившаяся из-за далекого расставания с командиром, с другой стороны – гнев и решимость, вызванная чудовищным произволом распущенных солдат их ополчения.
"Я клянусь, что пока не умру, буду на стороне угнетенных. Я мечтала быть воином с самого раннего детства, воином – безжалостным к поработителям, а не разбойником, прикрывающимся законом".
Эрис, собрав свой маленький отряд, с дикой тоской и болью в разорванном сердце, отправилась в ночи к границам Ситии. Антонио был рад появлению новых друзей – он не очень горевал о потере старых, что больше не воспринимали его авторитет. Ахиллес был хмур – он чувствовал себя правым, но униженным. А парни из Каннареджо были рады и воодушевлены тем, что приняли верное решение.
