Инна Михайловна Чеганова
Между нами война
– Я тоже считаю Ваше решение вполне справедливым. – произнес Ватац. – Хотите ли Вы просить о помиловании? Покаяться? Попросить прощения у султана за нанесенный урон? Как православный владыка Никеи, я выслушаю Вас. Говорите последнее слово.
Тарросу было скорбно. Ему было больно, что на этот раз он действительно в последний раз видит Эрис.
"Она была нежна и невинна. Она стала столь красива. Незабываемая… Прекрасная… Как цветущая роза… Я не зря любил тебя столько лет, ты – королева… Благочестивая, высокая, благородная… Ты зажигаешь тех, кто вокруг тебя. Любимая… " – он не замечал ничего. Только ее родное лицо.
– Говорите слово, обвиняемый. И суд разойдётся. – произнес Гияс-ад-Дин.
– Я сознаюсь во всех преступлениях, предъявленных мне. Вы не учли много других преступлений. Я сам сбился со счета. Я – зло. Но я был еще хуже. До того, как повстречал её. – он посмотрел в сторону Эрис. Все посмотрели на неё. Он вздохнул. – Она сделала меня лучше. Показала, что добро и красота живет на земле. Я изменился только благодаря ей. Затем, потеряв ее, я оступился и упал в бездну. Я не смог выбраться. У меня была навязанная другими цель. До того, как я обрел тебя вновь, любимая… Посмотри на меня, прошу… В последний раз, твои красивые глаза, твой нежный взгляд, я же знаю тебя другую…
Моя любимая, я так виноват перед тобой. Я заслужил стоять так, на коленях перед правителями, перед всеми… Господь есть. Он все видит. И Он наказывает меня снова – показав тебя и забрав. Эрис!
Эрис-Дина не могла не взглянуть. Из-за обилия сдерживаемых слез ее глаза видели мутно. Малик смотрел на сестренку. То, что произошло сегодня, не укладывалось в его мозгу. Эта трагедия была глубока. Эта длинная история закончится сегодня. И Малик уже решил, как полагается поступить настояшему кочевнику. Воину, сдерживающему обещания. Даже если оно было дано не сарацину.
– Любимая. Видишь меня? – градины ее слез упали, открыв его плачевный образ. Жалость – не прощение. И это не любовь. – Прости меня. Скажи что-нибудь, прошу, родная…
– Прощает Господь. А я – никто. Я – простая смертная. Даже если я переступлю через себя, я не в силах стереть память. Твоё зло… Мои страдания… Моё презренное положение… Унижения… Время, проведенное в рабстве.
Никто никогда не сможет вернуть мне нашего сына, который умер из-за тебя. Ты можешь воскресить его? Или эти Цари смогут?
– Прошу… – Таррос начал плакать. Немо и сдерживаемо, как и полагается плакать мужчинам. – Встретив тебя здесь, на чужой земле, я понял – добро не умирает. Оно не может умереть, Эрис. Это – Божья Воля.
Его синие глаза смотрели в неё. В неё, в самую душу, вызывая воспоминания и жгучую боль.
– В Венеции, на плахе, я буду вспоминать тебя. Ты та, которая вытащила меня из тьмы, благодаря тебе я опомнился. Я получил шанс на покаяние в грехах в этом мире. Спасибо тебе за все, Эрис. Я всегда буду любить только тебя. – он ждал её голоса. Но Эрис замолчала. Маулен был в немом отчаяньи. – Даже если ты не заговоришь со мной, мне хватит твоего взгляда…
Я всё сказал.
Гияс-ад-Дин вытер скупую слезу. Иоанн сосредоточенно и хмуро наблюдал за действием.
– Благодарю владыку Никеи за этот исторический визит. Благодарим всех собравшихся. Благодарим свидетелей. – сказал султан. – Приговор к исполнению!
– Стража! – голос Иоанна прозвучал громко, полоснув Эрис-Дину по сердцу. – Увести заключенного!
Два других вооруженных византийских война подошли к нему со спины. Они потянули его.
– Вставай! – солдаты развернули его. Он поднялся. – Пошли!
Его грубо держали за предплечья связанных рук. Их взгляды вынужденно разминулись. Ресницы Эрис слиплись от обилия слёз. Она смотрела, как громко шагающие воины выводят Тарроса из зала. Смотрела на его спину. На черный затылок. Он не мог обернуться – его держали за голову. На этом всё закончится. Они удалились.
"Аллах… Прости меня… Господи… Помоги мне пережить всё… Моя жалкая жизнь – темный омут…"
– Дина. – Маулен постарался сделать свой голос как можно более участливым. Он подошел к ней. Протянул руку к ее руке. Но в ответ Дина прожгла его ненавистным, воспаленным взглядом. Она часто дышала. Она смотрела так только на военных извергов, которых без раздумий лишала жизни. Зал пришел в движение.
– Маулен. Больше никогда не подходи ко мне. Я расплатилась с тобой. И больше ничего не должна. Оставайся удовлетворенным. Ты добился того, чего хотел. Ты опозорил меня перед всем миром. Я ненавижу тебя. – она развернулась, резко отдалив руку от его ладони.
– Дина! – уже требовательно повысил голос Маулен.
– Маулен! – его путь преградил Малик бей. – Я буду вынужден принять меры, если ты не перестанешь. И я не посмотрю на то, что ты – мой брат. Ты понял меня?
Маулен скривил покрасневшее лицо. Затем неестественно засмеялся.
– Хорошо, братец.
Народ начал растекаться. Дина шла на выход по коридору, из которого только что вывели Тарроса. Она вышла из резиденции на ступени. Ей было стыдно показываться кому-либо на глаза. Теперь каждый знает ее прошлое. Отвратительно…
– Дина! – глупый Маулен бежал следом, продираясь сквозь толпу.
Эрис решила больше не отвечать ему. Не смотреть. Не говорить. Она подняла воротник кафтана к лицу. Эрис быстро спустилась со ступенек. Нужно было уйти отсюда как можно скорее. Почти бегом она шла к Йылдырыму.
Она проходила мимо карет и повозок. Дина остановилась. Ей показалось, что что-то притягивает ее взгляд. В повозке для преступников сидел Таррос. Он сидел, опустив лицо на скованные спереди руки.
Эрис не могла не начать плакать снова. Больше не будет этого человека. Именно с этим человеком она познала любовь – чувство, которое заставляет бедную Землю продолжать жить даже во время великих бедствий. Суровые солдаты сидели по обе стороны от него. Таррос почувствовал и поднял голову. Он увидел Эрис. Люди мелькали между ними. Он видел ее слезы.
И он увидел её неравнодушие.
Люди умеют общаться глазами. Для этого не нужны слова.
Маулен догнал Эрис. Он встал между ними, не заметив Тарроса за спиной.
– Дина, ты зла на меня? Дина, проси все что хочешь, я сделаю, клянусь! Только прости меня, если обидел. Смени гнев на милость. Не поступай так со мной!
– Ты правда исполнишь все? – спросила она сдержанно.
– Клянусь. Ты же знаешь, как сильно я люблю тебя! Я не смогу без тебя… – лепетал он.
– Тогда исчезни из моей жизни навсегда. Навсегда! – Таррос видел её лицо. Ее озлобленное, равнодушное выражение. Когда Таррос обижал ее, она не смотрела так. Тогда ее лицо было трагично. В глубине глаз была обида. Ненависть за предательство ее чувств. Здесь же Таррос видел уничтожающий оппонента мужской взгляд.
Она ушла.
Маулен обернулся. Таррос ненавидел его. Хотел убить. Но не мог.
Маулен подошел к нему. Он плюнул на Тарроса сквозь дверные прутья. Солдаты не противили ему. Они будто не замечали этого. Взгляд Маулена был бешен. Он заставил упавшего духом Тарроса зажечься вновь.
– Le sue labbra sono dolci. Come miele. Morbido e vellutato. Lo so. Dopo aver provato, non riesco più a fermarmi. *Ее губы сладкие. Как мед. Мягкие и бархатистые. Я знаю это. Попробовав, я уже не могу остановиться. (итал.)* – медленно и цинично проговорил тюрок.
– Feccia. Сreatura. Ti ucciderò. Uccidero, feccia! *Мразь. Тварь. Я убью тебя. Убью, ублюдок!!! (итал.)* – он начал громко ругаться. Его глаза метали молнии. Таррос бросился на прутья, как дикий зверь, желая разорвать Альвизе на куски. Воины грубо посадили его, ударив в печень.
– Рrova a prenderlo. Рatetico bastardo. *Попробуй достать. Жалкий подонок. (итал.)* Ты – там, за решеткой. А я – здесь, с моей Диной.
Маулен начал удаляться, увидев на крыльце Малика. Повозка для преступников тронулась. Таррос на потеху солдат бил себя по голове кандалами. Он проклинал эту подлую жизнь.
Малик искал Кокжал. Но ее нигде не было. Не было и Маулена. Малик боялся глупости братишки. Но нужно было закончить одно дело. И он начал делиться планами с облепившими его Арсланом, Тюркютом и войнами Эрис.
Глава восемьдесят восьмая
Эрис.
Копыта Йылдырыма с грохотом впивались в землю.
Эрис неслась туда, куда глаза глядят. Да и глаза ее смотрели вникуда. Прыгнуть в пропасть? Нет, это грешно. А что еще остается ей, опозоренной, потерявшей веру в счастье на земле?
Холодный воздух февраля задувал в самую душу. Ее слезы застывали на щеках. Город кончился. Пустая дорога и голые деревья.
"Голые деревья… Они тайно работают, готовясь к своей весне…" – на ум пришли слова Римского мудреца из Балхи.
"Никакой весны не будет. Я не вижу твоих предпосылок. Я не чувствую ничего, кроме разрухи. Перед моими глазами пролетают лица, которых больше не вернуть. Родные, юниоры, сослуживцы, враги, жертвы. И мой сыночек. А может я схожу с ума?..
О, Аллах… Я не могу забыть всё то, что случилось в моей жизни. Прости меня… Я боюсь твоего наказания… Прости… Я старалась похоронить это… Я мечтала, чтобы ему было больно. Но его боль вошла в меня. Я не могу забыть его… Прости меня, Господи…"
Эрис боялась наказания Бога за одно чувство, которого остерегалась и от которого сбегала. Мусульманин может любить женщин Писания. А мусульманка не может любить их мужчин.
Эрис ненавидела себя. Она вспоминала лицо Никона. Как он улыбался, поддерживая ее до конца. Веселого ушастого Атрея. Бедного одинокого Тони. И начинала ненавидеть Тарроса еще сильней.
Эрис не было обидно за себя. За ее одиночество после его побега. О ее позорном положении в доме Анны. О рабстве и ужасе, что она перетерпела, находясь среди разбойников. Не было обидно за собственные боль и страдания.
Она боялась, что Каннареджо возненавидят ее за предательство, увидев с небес ее чувство. Она боялась, что ее малыш спросит у нее на том свете, почему она не возненавидела того, кто обрек его на смерть.
Сердце Эрис сгорало от боли. Она замирала от рези в нем.
«Хоть бы ты остановилось. Прямо сейчас. Ты предаешь меня. Предаешь всех, кто тебя любил. Предаешь Бога. Смерть тебе, подлое сердце…» – плакала она и мчала в пустоту. Йылдырым заходился пеной.
Таррос.
Таррос ехал по заснеженной дороге, окруженный конвоем. Его повозка была в самой середине. Клетка с железными прутьями, как для животных. С ним сидели два византийских конвоира. Уже начало вечереть. От мороза командира знобило. Каждый метр, что они проезжали, Таррос считал увеличением расстояния между ним и Эрис.
Его смирившееся лицо выражало горе. Глаза были наполнены глубокими страданиями. В его нательную одежду были вшиты кулон и завернутый локон Эрис. Он никогда не расставался с ними. Их место было у его сердца. Если бы можно было поместить их в него, под кожу, меж его ребер, сумасшедший сделал бы и это. Он чувствовал тепло, излучаемое от его внутреннего кармашка.
Иногда из глаз Тарроса падали слезы. Затем безмолвный плач менялся на ступор. Зимние сумерки нагнетали тоску. Если б сейчас он умер, если бы на них напали волки или медведь, командир сам бы бросился в пасть к хищнику. Чтоб он разорвал его и вынул душу из тела, что привязывает её к этой земле.
Перед его глазами стояло личико родной Эрис. Той, которую он полюбил. Доброе и красивое. И такое настрадавшееся. Ее заплаканные глазки. И всё из-за его поступков. Он разрывался от гнева на самого себя. В этом бурном потоке мыслей всплывал ненавистный Альвизе и его губы, говорящие об Эрис. Настоящая судорога сводила его грудь. Он не мог даже представить, что она принадлежит другому. Он сходил с ума…
Малик бей.
Малик бей и его войны мчались по дороге. Они знали эти окрестности лучше, чем свои пять пальцев. Они знали самые короткие пути. Малик обрезал путь осужденному. В то время, как Гияс-ад-Дин и Дука отправились в Белокому, бей поехал спасать своего врага. Он не смог сдержать обещание перед командиром монголов Данзаном. А Малик не из тех, кто бросает слова на ветер. И он решил исполнить своё слово, пока есть возможность.
Афера на войне. Это не запрещено. Может не разрешено, но все же…
Тюркют купил свежее обезглавленное тело у смотрителя столичного кладбища для преступников. Он переодел его в судебную форму Тарроса, что была на нем самом. И теперь вёз этот страшный груз на своем коне.
Они остановились. Легкие войны ждали, что никейские медленные солдаты выедут к ним навстречу примерно через два часа. Малик, Тюркют, Арслан и войны Кокжал рубили деревья. Они повалили несколько тяжелых дубов на дорогу. Хитрые тюрки спрятались в роще. Тьма сгущалась.
Наконец, посреди глухой тишины зимнего леса послышались звуки повозок и голоса солдат.
– Не убивать солдат! Оглушать, обезвредить! Вытащить Тарроса. Мертвеца сковать и посадить на его место.
Малик полоснул по ноге своего коня.
– Прости, брат. Очень нужно. – он наполнил свой бурдюк свежей кровью. Затем перевязал его ногу. Бурдюк воин засунул под одежду Атабека.
Ловушка у лесоповала заставила солдат остановиться и спешиться. Они начали дружно расчищать дорогу, позабыв о Тарросе, ведь с ним были конвоиры.
Таррос только начал засыпать. Толчок и голоса заставили его проснуться. В его голове промелькнуло: "Да нет, не может быть… Неужели Малик пришел за мной?"
– Гёш, гардашлар!!! – Малик помчался вперед. В кромешной тьме они начали своё дело. Войны Кокжал обезвредили стражников Тарроса, пока Тюркют и бей отвлекали остальных. Атабек нашел ключи и открыл повозку. Арслан вытолкнул Тарроса и внес тело, посадив на место командира. Ирбис надел на труп кандалы, снятые с Тарроса. Атабек щедро полил конской кровью там, где надо.
Таррос все еще не верил в случившееся.
Тюрки схватили его и быстро направились к лошадям. Они все сделали чисто, без разговоров и по плану.
Малик посадил Тарроса на коня худого Ирбиса. Он разделил своего богатырского коня с кокжаловцем. Темная ночь и страшный лес скрыл кочевников. Они летели, подобно ветру. Они направлялись в сторону Баяты, в более безопасное место.
Конвоиры пришли в себя. Они не помнили, что произошло с охраняемым. Это было ужасно – не справиться с заданием и потерять особо опасного преступника по дороге в столицу. Теперь всему отряду придется везти окровавленный и обезглавленный труп Тарроса. Командира, которого люто ненавидят все.
Маулен.
Маулен решил, что добьется благосклонности Эрис другим путем. Он станет героем. Агент решил втереться в доверие султану и лишить жизни главного подхалима монголов – обнаглевшего визиря.
Маулен не видел Эрис уже больше недели. Он раньше всех почувствовал аромат приближающейся весны. Он стоял у окна на одном из верхних этажей дворца. Ему казалось, что днем солнце начало припекать сильнее, заставляя снег подтаивать. Вечером становилось морозно. Его лицо было подставлено теплым лучам. Приятное ощущение расплывалось по телу. Он улыбался. Он вспоминал Эрис. Здесь, во дворце, где мимо него мелькало множество красивых девушек и женщин, никто не смог вызвать один его взгляд, наполненный интересом. В кипящем, как котле, городе, изобилирующим разными людьми, он специально искал девушку, лицо которой было бы красивее лица Дины. Но он не находил такую. Ему становилось смешно.
Маулен не знал слова «Сдаюсь». Малик учил его, что надежда никогда не умирает. Брат-воевода всегда говорил ему в детстве, что если у тебя есть твердое намерение, цель не заставит себя долго ждать. Что эта жизнь любит упертых. И что она благоволит смелым. Маулен вспоминал, как Малика отговаривали от Фатимы. Как против того обернулись беи и люди. И как его счастье повернулось к нему. Брат для него был примером во всем, осознавал он это, или нет. Сердце Маулена тосковало по Эрис, сейчас его согревали любовь и солнечный свет.
Он думал о будущем, стоя у окна и вглядываясь в сияющую даль – туда, где были его дорогие люди. Он размышлял, как можно добиться поставленной цели и уничтожить Исфахани. Это стало бы полезно и для службы внешней разведки, в которой он служил. Его радовало одно – Тарроса уже давно увезли, и, может быть, отправили с послами в Венецию. Его даже не огорчало упрямство Эрис, ведь она – всего лишь женщина, и слово её не железно. Так он думал.
Гияс-ад-Дин после возвращения благоволил образованному и воспитанному Маулену, в громком деле показавшем себя с лучшей стороны. Но Шамс-ад-Дин Исфахани был наиковарнейшим человеком. Началась новая интрига, из которой выйти живым должен только один.
Малик бей и Таррос.
Тюрки освободили завоеванную крепость и вернулись в Баяты по приказу Гияс-ад-Дина. Но некоторые бедные греки хотели, чтобы те остались. И теперь их простолюдины стали всячески помогать сарацинам. Племя Канълы наряду с Баяты начало строить тесные взаимоотношения с настрадавшимися греками.
Мария ждала Тюркюта. Мама Амина, Фатима и дети ждали Малика.
Когда начало светать, Малик бей объявил остановку. Таррос собирался уходить. Но он не мог не поговорить с беем.
Хмурый Малик был неразговорчив.
Они спешились. Тюркют и Арслан смотрели на человека, который еще вчера, сияя своими западными доспехами, угрожал им войной. Матерые войны Кокжал оценивали того, который в свое время сумел покорить сдержанное сердце их суровой начальницы.
Весь образ Тарроса говорил о душевных муках.
– Иди. – отрезал Малик на греческом. Да он и не умел говорить на нем, в отличие от Гияс-ад-Дина, Маулена и других.
– Зачем ты спас меня, Малик? – спросил Таррос, уходя. – Я сделал тебе, твоей семье и твоему народу слишком много зла. Ты пошел против родного брата. – он был изумлён.
– Я руководствуюсь не своим нафсом. *эго. Сущность человека, толкающая на выполнение желаний (араб.)* Я всегда руководствуюсь повелению Шариата. Когда приказывает Аллах или пророк, у верующего не остается права выбора. Хочу я или нет… Была б моя воля, раздавил бы тебя, не задумываясь.
Но ты помог нам, сдержав слово и сказав правду. Ты оказался в плохом положении. Моя Вера приказывает помогать притесненным. Моя Вера призывает прощать раскаивающихся. Даже если это – убийца родных верующего. Так наказал Аллах и пророк. Если бы ты понимал, что братское отношение к другим народам – это ключ к миру, подобного бы не произошло.
– Спасибо тебе, Малик. Ты был моим лучшим, достойнейшим врагом. Я не надеюсь на то, что после всего ты примешь мою дружбу. – Таррос признательно посмотрел на бея. – Я много видел в этой жизни… Поменял много мест пребывания. Искал Бога – я искал истину. Истинную Веру. Я нашел ее, смотря на сарацин. Веру милости и добра. Нас учили, что истинный сарацин не откажется от Веры, даже если его сжечь на костре живьем. Нас учили, что нельзя слушать сарацина, ибо можно попасть под его влияние. Я не слушал. Я смотрел на ваши, на твои поступки, Малик. Я уважаю тебя.
– Ты был жестоким притеснителем. Убийцей невинных. Хитрым и злым. Покайся перед Аллахом. Попроси Его о милости. Нет такого человека, которого бы Аллах не простил. Покайся и больше никогда не возвращайся в прошлое, Таррос.
– Неужели Он меня простит? Я всю жизнь верю в Бога. Но это не принесло мне пользы. Я молился много и часто. Но это не отстраняло меня от зла. Вредных привычек, принесших разочарование в самом себе и своих поступках…
– Таррос. Слушай внимательно. Запомни мои слова. Точнее, это слова нашего пророка, мир ему.
"Каждый человек совершает грехи, и лучшие из грешников – это те, кто приносит покаяние.»
Я вспоминал слова – "Не отвечай злом тем, кто совершил зло по отношению к тебе. Относись к ним с прощением и добром!»
И я сделал то, что сделал.
Мы знаем то, что "Если бы человек перестал грешить и каяться, Аллах вмиг уничтожил бы эту Землю и всех, кто на ней."
А насчет привычек – Аллах запрещает то, что приносит вред телу и душе, Таррос. Ищи новый путь.
– Спасибо тебе, Малик бей… – он прослезился. Малик покачал головой. Таррос протянул руку. – Ты простишь меня за всё, доблестный воин?
– Пусть Аллах прощает тебя. Мы – всего лишь Его создания. – он ответил на его рукопожатие. Таррос в порыве обнял его. – Прости меня, Малик бей. Прости. – они отстранились. – Малик бей…
– Что?
– Я хочу найти свой путь. Куда мне идти?
– Проси Аллаха. Он укажет. Возьми коня и иди. Арслан, менин кисам аты бин. *мою сумку положи на его лошадь(тюр.)*
Арслан принялся выполнять.
– Благодарю тебя. – Таррос раскрыл куртку. Он начал ковыряться в кармане нательной туники, разрывая нить. Таррос вытащил кулон Эрис. – Прошу тебя о последнем. Не откажи. Передай эту вещь своей сестре. Она ее узнает…
Малик бей не хотел этого делать. Но, посмотрев в его глаза, душа бея сжалась. Он протянул руку.
– Прощай, бей. – Тюркют не перевел последние слова.
Таррос развернулся и оседлал скакуна. Он уехал, кивая всем воинам.
– Зачем мы его спасли? Я бы оторвал его кучерявую башку и на копье надел. – сетовал Арслан. – И победно въехал бы в стойбище, показывая народу!!
– Перестань, альп. Может Аллах сделает его мусульманином. А это лучше нашей мести. – произнес бей, засунув руку в карман. – Поехали домой.
Эрис.
Эрис осталась в лесу. Она хотела вернуться, когда все немного уляжется.
Ей было стыдно появляться перед Маликом после всего, что произошло. Она хотела ненадолго отречься ото всех, посвятив все время молитвам.
Она думала, что Таррос уже в Никее и скоро отправится на родину. Она хотела, чтобы Маулен не приезжал в стойбище, когда она там. Но желала, чтобы он чаще посещал мать. Пересекаться с ним было для нее так же неприятно, как вспоминать злодеяния Тарроса.
Девушка набрела на небольшую, но удобную пещеру около гор вокруг равнины Баяты. Здесь было тихо и спокойно. Эрис читала Коран и плакала, уединившись в намазах. Она просила Господа облегчить ее судьбу. Она просила указать ей путь. Просила приблизить ее к Создателю.
Маулен.
Маулен постепенно разузнал, где бывает визирь. Какими путями ходит. Он планировал ударить его ножом, спрятавшись в укромном месте. Но визирь, ненавидевший Малика, опередил его ходы. Он вел себя, подобно приманке.
И Маулен Азизулы попался.
Маулен считал, что его победа уже у него в руке.
– Дина. Я делаю это не только в интересах государства. Я делаю это ради нас с тобой. У нас будет будущее. – шептал он. – И мне не важно твоё прошлое…
Он стоял в темном проходе дворцовой пристройки. Мужчина нервно сжимал твердую рукоятку клинка, спрятанного под джуббой. Шамс-ад-Дин проскользнул в полумраке. Глаза Альвизе загорелись, подобно глазам хищника, что завидел травоядное. Он надеялся вернуться домой с гордо поднятой головой. Хотел самоутвердиться и добиться уважения, подобно старшему брату.
Хотел, чтобы его смелостью восхитилась Эрис.
Никаких слов. Никаких объяснений. Четыре человека напали на бея со спины. Они накинули на шею крепкую веревку, скрутив его. Маулен сопротивлялся до конца. Его ноги ослабли.
Визирь медленно подошел к нему. Агент понял, что проживает последние мгновенья своей опасной и одинокой жизни.
– Ты – способный человек, Маулен. Но ты не учел одного – это дворец, и здесь царят совсем другие правила. Не такие, как у вас. Если ты считаешь себя умным, хитрым, настоящим волком, то – ошибаешься. Здесь на тебя всегда найдутся соперники посильнее. Следующая очередь – Гияс-ад-Дина. – цинично высказался он, смотря на умирающего бея сверху вниз.
Но Маулен не слышал его. Он мысленно повторял Шахаду, не в силах проговорить её вслух. Шамс-ад-Дин кивком головы приказал доделать черное дело до конца.
Гортань Маулена хрустнула. Бравый и бесстрашный молодой человек, привыкший рисковать и менять окружение, был повержен, по глупости и чрезмерной самоуверенности ввязавшись в игру, которая ему оказалась не под силу. Исфахани хладнокровно приказал отвезти его задушенное тело к владениям Малик бея и выбросить на дороге.
Эрис.
Эрис жила в пещере уже больше недели. Она жгла костер прямо внутри. Отшельничество успокоило ее мысли. Конечно, она постоянно раздумывала обо всем, что случилось. Перед ее глазами стояли Таррос и Маулен. Просто эти думы не жалили ее так ядовито остро, как пару дней назад.
Недалеко протекал приток Сангарьи. Здесь было так тихо и умиротворенно, что Эрис подумывала и не возвращаться. Но все же, она решила провести последнюю ночь в лесу и отправиться в аул утром. Теперь она снова захотела идти на верную смерть, ведь не осталось ничего, что держало бы ее тут, в этом мире.
Она накормила Йылдырыма и оставила около входа в пещеру. Поужинав, девушка собралась отойти ко сну. Она мысленно попросила Аллаха дать ей подсказку на дальнейшие действия. Эрис закрыла глаза и прошептала "Бисмиллях".
Ее глаза открылись. Они смотрели в книгу хадисов. В них отражался теплый очаг.
"Умейте прощать и идти на уступки. Ибо прощение и снисходительность лишь прибавляют величия и значимости человеку. И если желаете, чтобы Аллах возвеличил вас, простите же и вы другим их грехи."
Она прочитала и закрыла книгу, подумав, что это совпадение. Эрис повторила. Она широко распахнула очи. Они впились в строчки.
"Прости человека, который сделал тебе зульм". *то есть, притеснение(араб.)*
Эрис прослезилась. Она помолилась и начала шептать молитву пророка, которую он сказал, когда его обидели.
– Господи…
О Ты, самый Сострадательный и Милосердный! Ты Господь слабых и мой Повелитель. У меня нет никого, кроме Тебя, на кого я бы могла опереться, но если Ты не будешь сердиться на меня из-за того, что я бессильна, чтобы вызвать любовь и уважение к Твоему слову, я не испытаю тревогу по поводу всех тяжёлых испытаний, которым я подвергаюсь…
Эрис уснула прямо на полу, на молитвенном коврике.
Такой зеленый сад!..
Эрис идет вперед. Идет на прекрасный свет. Весенний сад и голубое, сияющее небо. Она еще никогда не видела, чтобы свет не слепил глаза. Мягкий…
Эрис шла, на ней была невесомая, белая одежда. Казалось, ткань движется и развевается сама по себе. Ее голова была покрыта чем-то, похожим на капюшон. Ее ноги щекотала изумрудная трава. Деревья были большими. На них были и цветы и плоды, что удивило её.
К ней подошел мальчик. На вид ему было около шести лет. Он улыбался. Его темные кудри вились и опускались на шею. Сияющая белая одежда малыша была украшена жемчугом. Его глаза были ярко-синие.
Он взял ее за руку и потянул вглубь сада. Они почти бежали вдоль бурной речки.
Они остановились. Эрис увидела человека, склонившегося в земном поклоне. Он молился и кланялся. Эрис видела его со спины.
Его знакомый голос тихо и внятно говорил строками из Корана.
– Мы услышали Твоего посланника, призывающего нас к вере в Аллаха. Мы ему повиновались и уверовали.
Господь наш! Прости же нам наши великие грехи и очисти нас от наших скверных деяний и упокой нас с твоими верными рабами и праведниками. Господь! Я навредил самому себе тем деянием, которое я совершил. Прости мне мой грех.
Господь наш, мы навредили самим себе, если же Ты не простишь наши грехи и не помилуешь нас, мы понесем тяжёлый урон…
Мальчик улыбался и вглядывался в лицо Эрис. Он был похож на Тарроса. Силуэт молящегося тоже был похож на него. Мужчина повернулся. Это был Таррос.
Он скорбно посмотрел на Эрис. Эрис захотелось убежать из этого прекрасного места, где благоухало цветами и чем-то успокаивающим, похожим на запах маленького ребенка.
Она попятилась назад. Но кто-то начал тянуть ее за подол платья. Эрис посмотрела перед собой. Она увидела еще одного мальчика. Такого маленького! Он еле стоял на ножках. Его бесподобное личико походило на ангельское. Эрис села и прослезилась. Таррос виновато улыбнулся и заплакал тоже. Он смотрел на неё, сидя под раскидистым деревом. Эрис обняла детей.
Громкий голос начал повторять строки из Священной Книги:
– Воздаянием за зло является равноценное зло. Но если кто простит и установит мир, то его награда будет за Аллахом. Воистину, Он не любит беззаконников.
Спешите к прощению вашего Господа и Раю, ширина которого равна небесам и земле, уготованному для богобоязненных, которые делают пожертвования в радости и в горе, сдерживают гнев и прощают людей. Воистину, Аллах любит творящих добро.
Эрис проснулась от необычного ощущения в груди. Она соскочила с места. Огонь давно уже потух. Эрис вышла на улицу – было время утренней молитвы.
