Инна Михайловна Чеганова
Между нами война
Глава тридцать четвертая
Эрис брела по узким вечерним улочкам, целый день протомившимися под критским солнцем. Этот злой мир поражал ее своими бесчестными и бессердечными обитателями. Она ничего не расскажет Никону – она не помешает двум влюбленным соединиться. Единственным местом, где всегда можно было бы найти комнатку под квартиру являлся злополучный рынок. Точнее, бедный квартал за ним. И вот Эрис медленно плетется к нему – в своем стальном шлеме и с сумкой жалких пожитков за поникшими плечами…
Она проходила мимо заборов под деревьями, на которых висели нацарапанные мелом корявые вывески "Сдам комнату". В кармане ее были небольшие сбережения, собранные за несколько месяцев. Ее грудь разъедала усталость от ударов судьбы, но необходимо было двигаться дальше.
Зайдя в несколько домов, она не нашла места. Наконец, после очередной попытки, уже начав отчаиваться, Эрис смогла найти комнатку.
Это был довольно-таки большой двор с малым количеством растительности – везде было посыпано галькой, кроме заросшего огорода. От хозяйского дома вверх, на холмик, вела широкая площадка, шуршащая под ногами. На том холме был построен хрупкий дом о двух этажах – два открытых длинных коридора-балкона с пятью дверьми на каждом. Располагались комнатки ровно в ряд, отдельно. Никто никому не должен мешать.
Эрис досталась последняя комната на первом этаже-лоджии. Это добавляло ей обособленности ото всех. Две уборные, нерабочая баня и маленькая летняя купальня находилась еще выше дома, и к ним, чтобы постираться у воды, нужно было взбираться по высоким каменным ступеням.
Хозяевами были зрелая супружеская пара, имеющая двух дочерей-близняшек на выданье. Здесь царил свой дух и свои законы. Хозяин был молчалив и снисходителен, а его жена была строга и требовательна. Мыла и убирала огромный двор за плату соседка Эрис.
Эрис каждый день улыбалась Никону и отговаривалась от его расспросов о жизни в доме Агнии; на просьбы дойти до дома вместе. Но, в конце-концов, его любимая сама все рассказала ему. Всё же утаив одно – обман своей мамы. Никон удивился, почему Эрис ушла оттуда. Не желая позорить избранницу друга, девушка лишь ответила, что в комнатке слишком тесно.
Эрис каждое утро набирала себе воды из колодца в огромную бадью, желая искупаться после работы теплой водой, согретой на солнце. Но, приходя поздно, Эрис обнаруживала емкость пустой – воды уже не было. Эрис омывалась ледяной водой и шла спать, продолжая оказывать по утрам услугу бесстыдным соседям.
Так прошла ее критская зима, и наступила весна, грозами которой Эрис надышалась вволю, тихо созерцая с лоджии.
Однажды ночь была жарковатая, и девушка оставила дверь приоткрытой – она не знала, что ночью к ней в комнату забредет пьяная старуха. Эрис напугалась, найдя возле себя ужасное существо, невесть откуда забредшее к ним во двор через оставленные открытыми забывчивыми квартирантами ворота. Она растолкала ее и та принялась дико орать и поносить Эрис. Затем эта бабуля спрыгнула в ночи с высокого первого этажа вниз, в длинную траву в огороде. Хозяйка, бывшая всегда на чеку, вилами выгнала, как оказалось, отпетую рыночную воровку, пока добрый хозяин спал.
Здесь жили итальянские эмигранты, работающие на стройке в городе. Так же обитали и люди, приплывшие с материка и пахающие на тростниковых полях. В одной из комнат обитали веселые девушки, говорящие на венецианском диалекте, в котором артикль «е» писался «х» и произносился как «с», как в слове rosa. Они работали на хлопковых рядах и в ткацкой. Поздней осенью, а именно, одиннадцатого Ноября, девушки устроили колядки – Венецианский праздник Святого Мартина, прошедший на ура. Они весело распевали, ходя по соседям:
San Martin xe'nd sofita
A trovar la so'novissa
So'novissa no ghe gera
San Martin col culo par tra!
*Святой Мартин забрался на чердак, невесту он проведать не дурак, Святой Мартин невесты не застал, и с чердака на задницу упал! (венец. диалект.)*
Получая сладость, соседки пели веселое доброжелательное продолжение. И только попробуй зажмотиться – получишь гадкий стишок-проклятие уже про свою обитель и пятую точку.
Девчонки дышали жизнью!
Были и скандальные соседки – рыночные торгашки. Не обошлось без хулиганов – несколько юных названых братьев, промышляющих на опиуме, привозимым на кораблях из Анатолии, Понтийского моря вместе со специями. Сзади, в отдельной комнате у уборной жил один здоровенный мужик – по манерам и речи отпетый головорез с садистскими наклонностями, иногда делившийся отвратительным прошлым с Эрис, когда та ждала своей очереди постираться. Сверху, над Эрис, жила и странная супружеская пара – добрая жена и отчаянный пьяница муж. Они постоянно ссорились навсегда и так же бурно сходились. У них не было детей, в отличие от других соседей – доброй пары евреев, многочисленных детей которых Эрис так и не смогла научиться различать. От подростков до молочного малыша. И всем этим людям по карману были только такие маленькие душные комнатки. Здесь жилище стоило в два раза дешевле, чем у матери Агнии.
Хозяйка следила за порядком – их семья держалась подальше, особняком от квартирантов, близко не пересекаясь с народом. Парни-итальянцы не ровно дышали к девушкам с их краёв, каждый вечер весело перекрикиваясь и пересвистываясь с ними. Парни – снизу, девушки – с верхнего этажа. Обычно все заканчивалось веселым поливом строителей. К одинокой Эрис пытались проявить симпатии несколько парней, но они были безжалостно отвергнуты ею в грубейшей солдатской форме. Постепенно все привыкли к суровой, но отзывчивой и невероятно красивой девочке-сержантке.
Сложились и влюбленных парочки – они предпочитали уединяться за пределами общежития, дабы не вызвать гнев хозяйки. Готовили внизу – у каждого был свой маленький открытый очажок под первым этажом. Итальянские парни и девушки практически каждый день довольствовались мамалыгой на кукурузной муке с водой. Такие же кукурузные лепешки покупались на рынке. По праздникам была та же мамалыга, только на муке пшеничной, с молоком вместо воды. Дешевые дары моря также привносили в рацион бедняков разнообразие. Эрис же никогда не готовила себе – не было настроения. На ужин она покупала по дороге домой у рынка кусок жареной рыбы и лепешку – в старой рыбной жаровне продавали анчоусы, бычков, мойву, сардины, креветок, молодь каракатиц. На сладкое можно было найти венецианское гардо – каштановые лепешки и запеченные фрукты. Днем же солдат питалась в столовой. Этим и довольствовалась.
Вот так Эрис жила около года – время беспощадно шло. Ее одиночество наложило отпечаток на характер девушки, сделав ее более серьезной и нелюдимой. Ей уже давно, в начале октября прошлого года исполнилось семнадцать лет и ее красивая внешность стала еще более привлекательней. В части все было гладко – ее строгое отношение к работе сделало из юниоров универсальных солдат. Но она не останавливалась на достигнутом, и всегда ставила новые цели.
Эрис никогда не забывала о Тарросе. Ее сердце ныло от боли, ей было тоскливо. Она часто плакала по ночам, обнимая его клинок и белую повязку, целуя подвеску, подаренную когда-то им. Теперь все, пережитое ею когда-то, казалось просто сказочным сном… Эрис всегда молилась за Тарроса. Больше, чем за себя.
Ночь…
Как покрывало, опускается с небес,
И в мою душу вновь приходит мрачный бес,
Я точно знаю, что от чувств не убегу —
Тебя сильней люблю, жить дальше не могу.
В плену у них, подобно мертвой от тоски.
Печаль сжимает сожаления тиски.
И новый день мне не приносит ничего,
Поникла духом, мне так тяжко без Него.
Всё слёзы прячу – не поймет меня никто.
И жизнь – не жизнь, и свет – не свет, и всё – не то.
Мне предначертано дышать – я не умру.
Я так хочу сбежать – но от себя не убегу.
Ты – словно призрак, над душой моей паришь.
Недосягаем, за собой меня манишь.
Как же жестока к нам разлучница судьба!
И будет тщетна тут борьба или мольба.
Будь проклят день, когда я встретила Тебя!
Теперь обречена терзанием, любя.
А как же Ты? Как мой любимый Ты живешь?
Все то, что связано с Тобой, волнует все ж.
Я за Тебя молю Всевышнего всегда —
Благословенье дай на все Его года…
Эрис не давала себе послаблений. Ей нужно было продолжать жить из-за огромной ответственности. Что Эрис и делала. Она за все время видела Алессандро всего пару раз. Он приезжал по делам и в спешке покидал часть. Он избегал встречи с Эрис. Его мучала и разъедала совесть. Во второй его визит Эрис нечаянно столкнулась с ним взгядом, вызвав в нем дикое чувство всепоглощающей вины. И Эрис прочитала это в его молчаливом смоляном взгляде. Но он знал, что проведитторе установил за ней и Тарросом слежку. И оправдывал себя этим.
До Эрис дошли слухи об ужасной смерти чиновника Августоса и его дочери. Это произошло зимой на лесной дороге. Сыскной миллитари Алессандро списал все на шайку орудующих в тех местах разбойников – все выглядело, как ограбление повозки магната. С них даже сняли одежды. Но это зверское убийство отличилось особой жестокостью – перед смертью над беднягами долго глумились на глазах друг у друга. Как будто убийцы специально упивались омерзительным адским действием, поражающим своей жестокостью. Также Алессандро не учел одного – голову Августоса так и не нашли. Но, впрочем, решение столичного ищейки никто не смог оспорить.
Она больше не слышала о Бартоломео, зато Яннис рассказал, что Инфантиди и Пасхалис тоже скоропостижно скончались естественной смертью.
Также Эрис расстраивали сплетни, которые распускала мать Персиуса – она говорила, что ее проклятия сделали Эрис бездомной сиротой. Она была рада этому. Его мать не забывала о бедной Эрис, несмотря на то, что прошло уже более полутора лет после смерти Персиуса.
В части Эрис узнала, что командир Таррос, мобилизовав свой гарнизон уже две недели стоит на западе острова. Виной этому были агрессивные восстания крестьян во главе с их архонтами.
Яннис всё время хотел втереться в доверие Эрис. Но она и ребята не допускали этого. Хоть и дали ему некоторые послабления. После смерти Августоса и Пасхалиса над ним исчез гнёт парочки из его влиятельных дружков. Но Эрис не могла простить старика за лживую продажную душонку. Ребята по-прежнему проводили дни на ристалище, а по вечерам подрабатывали.
В один обычный выходной день Эрис решила остаться дома и заняться стиркой. Теплый февральский воздух и солнышко заставляли цвести миндаль и набухать почки на деревьях.
– Эрис! Там тебя спрашивают. – сообщил сосед-итальянец по имени Эдуардо. Эти веселые шумные парни напоминали Эрис кандийских сан марковцев.
– Кто? Я никого не жду. – произнесла Эрис, сосредоточенно полоща белье – зная характер хозяйки, она сразу при переселении запретила друзьям приходить к ней.
– Какая-то шикарная златокудрая красотка в повозке. Иди, посмотри. – ответил сосед, заходя в уборную. – А то сейчас я сам вернусь к ней! – протяжно добавил он из кабинки.
– Да она шарахнется от твоих духов. Ты лучше облегчись! – крикнула соседу девушка-солдат.
Эрис, бросив дела, спустилась с вышины по ступенькам. Пока она прошла длинный двор, ее охватывало волнение. Эрис открыла ворота и подошла к повозке, заглянув в нее.
– Каллиста?.. – тихо произнесла она, увидев сестренку Тарроса, жену Алессандро.
– Милая Эрис! – Каллиста выпрыгнула из кареты, вешаясь на шею Эрис. – Милая моя! – она держалась за руки сержанта и слезы полились из ее красивых глаз.
– Дорогая Каллиста! – Эрис была счастлива видеть ее. Как будто прошлое рухнуло на неё – все воспоминания и чувства нахлынули разом. – А где Джузеппе?
– Я оставила его с няней. Мы очень устали с дороги, я приехала из Кандии к Алессандро только недавно и – сразу к тебе.
– Спасибо, дорогая. Как ты нашла меня?
– Как можно не найти тебя, когда мой муж – главный сыскной? – улыбнулась Каллиста.
– Точно. – Эрис улыбнулась в ответ. – Пойдем внутрь.
Эрис завела Каллисту во двор. Та, с удивлением, озиралась по сторонам. Она была шокирована этим общежитием для простолюдинов, больше похожим на большой кудахтающий курятник с цветастыми флажками развешанного белья.
– Ты живешь здесь? – тихо спросила она у Эрис.
– Ты не ожидала увидеть меня тут? – ухмыльнулась Эрис.
– Нет, ты что… – смущенно ответила Каллиста.
– Здесь обитает настоящий народ. Тот, кто делает Республику. А мой дом сожгли больше года назад, землю забрали. – буднично ответила Эрис, проходя по узкому деревянному балкону, ведущему к комнатке. Сестра Тарроса промолчала. Эрис заметила на ее плечах свой подарок. Это было приятно.
– Заходи. Я сейчас принесу тебе поесть…
– Не стоит. – перебила Каллиста.
– Ты что, брезгуешь? – пошутила Эрис.
– Нет, о Мадонна, что ты такое говоришь! – воскликнула гостья.
– Подожди. – Эрис открыла дверь и громко крикнула. – Эдуардо, Эду! – в ответ издалека послышался мужской голос. – Давай неси сюда одну миску своей стряпни! И побыстрей давай! – Каллиста расслышала согласие.
– Это мои соседи. Ваши земляки. Добрые и честные малые. Только вот, влюбчивые до жути. Ну, благо, взаимно – девчонки венецианки, живущие сверху, и, как говорится, "Каждой твари по паре." – Эрис говорила и стелила перед гостьей ажурную чистую салфетку, поставив на нее кувшин с морсом и лепешку. Она приподнесла Каллисте огромную чашу с фруктами – девушка в течении недели собирала лучшие соседским малышам.
Каллиста улыбалась. Она осматривала комнатку Эрис. Крошечная чистая коморка, где из всего богатства была лишь циновка, на которой сидела Каллиста, дорожная сумка и деревянный ящик – под стул и шкаф одновременно. На стене висели ее плащ, служивший одеялом, оружия и доспехи.
– Ну почему ты не привезла Джузеппе? – укорила её Эрис. – А можно я увижу его? Сейчас? – Эрис очень любила маленьких детей и старалась радовать их. Соседи были не исключением.
– Конечно. Я привезу или ты сама…
– Можно? – это был итальянец – сосед.
– Да. Ты хоть руки вымыл?! – Эрис подняла левую бровь.
– Обижаешь, Эрис. – парень покраснел.
– Поставь и иди отсюда. – нагло отрезала она. – И не надо так пялиться на мою венецианскую подругу, ее муж – капитан части. На каменоломню сошлет тебя, и никто не узнает о твоей смерти через семь лет. – честно предупредила она. – Спасибо, брат. – она слегка улыбнулась.
– Не за что, сестра, обращайся! – сказал улыбчивый Эдуардо, скрываясь за занавеской.
– Ох, Эрис-Эрис. Ну как тебе это удается?
– Что?
– Подчинять мужчин без применения женственности? У тебя – стальные нервы. Честно.
– Не говори ерунды. Мужчины уважают строгую серьезность, умение дать сдачи в любых условиях и любят, когда отвечают за свои слова. Вот тогда добьешься их уважения. А сопливая неженка надоест за месяц любому.
– Ты права. – задумчиво сказала Каллиста.
– Ты далеко остановилась? Надолго?
– Да. Я остановилась в крепости Ситии. – ответила Каллиста.
– Как стройка? – поинтересовалась Эрис.
– Почти готово, ну еще, конечно, будут доработки. Я больше не могла ждать. И Алессандро тоже. – она улыбнулась. Но, увидев во взгляде Эрис печаль, улыбка исчезла с ее лица. – Если честно, это мой брат прислал меня. Он с войском двинулся на запад – там чрезвычайное положение. Он сказал, чтобы ради нашей безопасности я ехала к Алессандро…
– Как он? – сдавленно спросила Эрис и ее глаза невольно наполнялись слезами.
– Держится…
– Он не болеет? Не ранен? У него ничего не болит?.. – сердобольно поинтересовалась Эрис.
– У него болит здесь. – Каллиста показала на сердце. – Как же так, Эрис? Как же ты могла? – с укором спросила Каллиста, заглядывая ей в глаза. Эрис отвернулась. Она немо плакала и ее горло сдавило.
– Я ничего не сделала. Ты ничего не знаешь. – отрезала девушка. – И ты не имеешь права что-либо говорить мне.
– Имею. – Каллисте было жалко Эрис. Но ей было обидно за брата. – Я видела, с каким распахнутым сердцем он отправился в Ситию к тебе. Да, я так и знала, что к тебе. Но обратно он вернулся без него. Без сердца…
– Не говори так, умоляю. Не терзай мою душу…
– Он стал другой. Он и так был нелюдим и груб. Сейчас он стал какой-то душевнобольной. Не хочет общаться… Без того вспыльчивый, рвет и мечет. Он всегда был трудолюбивый и целеустремленный, теперь вообще стал помешан на службе. Его больше ничего не интересует. Его глаза – потеряны и пусты. Я не знаю, что у него на душе. Но я знаю, что это из-за тебя. – обвинила Каллиста.
– Я не виновата, Каллиста… Я тоже страдаю… – Эрис говорила, молча рыдая. – Спроси у своего мужа, он все расскажет! Он знает все! – вспылила она. – Спроси и больше никогда ни в чем не обвиняй меня! – Эрис начала громко всхлипывать, поспешно растирая раскрасневшееся лицо.
– Прости, милая… – Каллиста обняла ее. – Милая Эрис, прости за резкость. Я не хотела. – извинялась Каллиста.
– Я не обиделась. Все хорошо. – Эрис быстро успокоилась, поглощенная стыдом. Но ее грудь то и дело самопроизвольно отчаянно вздыхала. – Попробуй. – она указала гостье на миску с угощением.
– О, неужели это мамалыга! – воскликнула Каллиста. – Я не ела ее с раннего детства. Тогда мы жили бедно и другая пища была не по карману нашим родителям… – Каллиста вспоминала и пробовала. – Давай со мной.
– Прости. Я не хочу, спасибо… – вежливо отказала расстроенная девушка.
– Благодарю. – Каллиста выпила налитый для нее морс.
– Милого Джузеппе расцелуй за меня, прошу… – Эрис взяла чашу с фруктами со стола. Она ссыпала все содержимое в холщевый мешочек. – Это ему. Прошу…
– Конечно! – воскликнула умиленная мать.
– Приезжай ко мне с Джузеппе.
– А ты? Ты приедешь? – с надеждой спросила Каллиста.
– Это исключено. Нас не должны видеть вместе. Таков закон. И твой Алессандро – мне будет слишком больно видеть лучшего друга Тарроса. – Эрис давно не произносила этого любимого имени при ком-либо. Ей стало невыносимо больно, но она сдержала себя, глубоко вздохнув.
– Милая Эрис. Я очень рада, что с тобой все в порядке. Я очень переживаю за вас обоих…
– Я тоже… Я молюсь о нем… – хмуро проговорила Эрис, пряча заплаканный взор.
– Я знала, что не обманулась на твой счет. Теперь я вижу, что моего бедного брата тоже любят. Прекрасно то, что его чувства взаимны. Я рада. Я надеюсь, что все образуется. Ты прости, но мне пора. Джузеппе будет плакать. – попросила Каллиста.
– Конечно, дорогая, конечно. Смотри за ним хорошо, прошу.
Каллиста, покачав головой, прослезилась. Они вместе встали и еще раз обнялись на прощанье.
Девушки вышли из ворот. Каллиста вновь крепко обняла Эрис, поспешно сунув ей в ладонь маленький сверток пергамента. Не успела Эрис сообразить, как сестренка Тарроса, поцеловав ее в щеку, запрыгнула в повозку, приказав удалиться. Эрис и Каллиста долго махали друг другу, прощаясь взглядами.
Эрис чувствовала, что в ее руке что-то бесценное. Она побежала в комнату под соседские взгляды.
Эрис заперла дверь и плюхнулась на циновку. Дрожащими пальцами открыла она свиточек, связанный узкой красной ленточкой.
Она узнает этот почерк из тысячи… Когда-то Эрис была рядом с его рукой, наблюдая то, как он быстро, машинально оттачивает каждую черточку. Такой ровный и уверенный. Твердый, как и его обладатель. Немного наклоненный влево, говорящий о целеустремленности и силе. Украшающие строгость проскальзывающие черточки, ведающие о импульсивности и чувственности…
《Здравствуй, моя любимая Эрис, амато тезоро мио.
Я не знаю, с чего мне начать писать тебе. Но я знаю, что ты прочтешь мои слова до конца. Я хотел бы написать что-нибудь обидное, в отместку твоей жестокости, но не могу. Я признаю свою слабость.
Время проходит, а мои чувства остаются, Эрис. Я все также мечтаю о тебе, и я не могу смириться с судьбой, поступившей с нами так жестоко.
Моя милая Morosа, мое сердце навсегда подчинилось тебе. Не считай меня сумасшедшим, знай – мужчины тоже умеют любить по-настоящему. Я изменился благодаря тебе. Ты определена для меня Создателем.
Любимая моя, зои му, латрия му, я могу писать бесконечно, но хочу оставаться в твоих глазах сильным, под стать тебе. Я хочу, чтобы ты была моей в этом мире и на небесах. Иному не быть. Я хочу осчастливить тебя, хочу, чтобы ты подарила мне сыновей. Я не хочу, чтобы из твоих красивых добрых глаз упала хоть одна слезинка. Не плачь.
Я знаю, ты по-прежнему любишь меня. Ты скучаешь. Ты любишь меня еще сильнее, чем раньше. Потому что мы чувствуем одно и то же, ощущаем это…
Смотри – я растоптал свою гордость, отправляя свое сердце на этом пергаменте.
Ты отвергла меня. Ты убила меня. Но мою любовь ты убить не сможешь. Внимай мне, агапи му:
Как начать мне, что хочешь слышать?
Что мне рассказать о себе?
Я – тысяча волн, слитых в одну.
В водовороте бездонном
Дай мне покой и любовь.
Держи надежно меня в жестоком мире.
Лишь один твой поцелуй
Каждый страх мой глубинный
Может победить
И душа моя прекратит, словно море буйное, волноваться.
Скажи снова, что любишь меня
И я стану непобедимым,
Я стану твоим совершенством.
Я был рожден среди волн
И жизнь моя – сплошные эмоции.
Усмири меня, в своих ладонях
Своим живительным теплом.
Я рожден был бурным морем,
Увидь, что в этом бездонном хаосе
Я выбрал тебя одну, душа моя.
Окуни меня в свою любовь,
Усмири меня навсегда,
Чтобы стал я твоим цветком —
Твоей розой, пусть и с шипами.
Как мне продолжить?
Что попытаться добавить?
Я чувствую тебя,
Я знаю, мы с тобой на одной глубине…
Когда тебя не было,
Ночь густая меня окружала,
Ледяною водой холодя сердце мне.
И Господь дал мне тебя.
Теперь спрячь меня, поддержи
Истинной крепостью будь
Средь песков.
Хочу быть рядом с тобой,
быть светом и тенью твоей,
как умираешь по мне, скажи, прошу…
Хочу быть слезой
В твоих родных глазах
Чтобы плакала без меня.
Возьми меня,
в мечты свои возьми.
Не выдержу, ты чувствуешь?
Давай, спаси же меня!
Укрой меня,
в объятьях своих укрой меня,
чувствуешь, что я чувствую?
Теперь ты знаешь, если уйдешь – я потеряюсь, потеряюсь…
Хочу чтобы ты внимательна
была ко мне, талисману своему,
Хочу, чтобы не случилось с тобой плохого.
Хочу, чтобы ты доводила меня до конца,
Как воск, меня плавила,
В горячих твоих поцелуях потеряюсь.
Только тебе позволяю всё —
Заставлять меня плакать
И заставлять смеяться.
Дана сила тебе —
Подчинить меня.
Я признаю свою слабость,
Жизнь моя и ее свет – это Ты.
Спаси меня, погибну…
Я не буду подписываться. Ты знаешь мой почерк, знаешь обо мне всё. Ты доверяешь только мне, потому что я стал твоим родным. Самым близким. Первым. Ты говорила мне это, и я видел твою обнаженную душу. А я скажу тебе, что я – твой первый и последний. Твой Единственный. Как и ты – Моя.
Schiavo vostro.》
*твой верный слуга – сейчас употр. сокр «chao» (венец. средневек.)*
Эрис рыдала, прикасаясь горячими губами к его письму, словно это было живое существо. Словно это была райская святыня. Вся сдерживаемая боль, все спрятанные чувства вырывались из груди бедной девушки вместе с глубокими рыданиями.
Как же ей хотелось кричать на всю Вселенную, что она любит его. И плакать, спрятавшись в его объятиях. Умолять о прощении, разрушить этот жестокий мир, разлучивший их. Успокаивать его, неустанно говоря о своей любви и снова увидеть его счастливые глаза…
Она думала, что больше никогда не успокоится и умрет от плача, разрывавшего ее сердце. Но, ближе к вечеру, Эрис, свернувшись в сиротливый комок, уснула в слезах.
