Инна Михайловна Чеганова
Между нами война
– Ты отравить меня хочешь? – он засмеялся.
Луиза сделала обиженный вид.
– Я не куплюсь на твои надутые грязные губки, лиса. Они не сравнятся с невинными губами моей Эрис. Поняла? Наливай давай.
Луиза налила полную флягу.
– Теперь пей сама. – он протянул ей. – Пей, говорю. Хотя… – Таррос выпил залпом. – Лучше бы ты отравила меня сегодня… Я устал. Понимаешь, что это такое, когда устают от жизни? Устают от безысходности, от несправедливости небес? Почему Бог забрал ее? Почему? Ответишь мне, Луиза?
– Почему Бог сделал меня рабыней? Игрушкой? Игрушкой похотливых богачей? За что? Я же не об этом мечтала с детства… Моя мать работала в Риме, в доме утешения для военных. Там меня ждала бы страшная участь. И она договорилась с одним начальником… Меня еще ребенком вместе с другими отправили сюда. В эту мерзкую жизнь. Проклятую жизнь… Я скоро состарюсь. И что? Сдохну под каким-нибудь забором, и всё на этом. Прощай, Луиза. Одна из миллионов…
– Да. Грустно. Но я ничем помочь тебе не могу. Допустим, я отпущу тебя. А что потом? Пойдешь и возьмешься за свое. Только где-нибудь в порту. Так что живи пока в свое удовольствие. Будь спокойна – мне ты не нужна. Мне вообще, никто, никто не нужен. Никто, кроме Эрис…
– Как она умерла?
– Какое тебе дело? Пошла вон, дьяволица. Иди прочь. – Таррос отсел подальше.
– Мне просто интересно. Я же рассказала про себя.
– Моя Эрис – самая красивая, умная, гордая девушка. И самая верная. Но клевета помутила мой разум. Знаешь… – он посмотрел на флягу. – Как это вино. Я не знаю, что на меня нашло тогда… Понятия не имею… Моя жена – самое чистое создание, когда-либо ходившее по этой грешной земле. – на его глазах показались слезы.
– Перестаньте. Жизнь продолжается. – Луиза дотронулась до его плеча. Он страшно шарахнулся, как от огня.
– Уйди, Луиза. Не зли меня. Иначе, я за себя не отвечаю. – строго предупредил он, сжигая ее ненавистным взглядом.
– Хорошо. Простите. – она напугалась его утробного голоса и бешеных глаз. Он был такой же непробиваемый и холодный, как и его стальные доспехи.
Луиза встала и сделала вид, что ушла. Она стояла и ждала, когда на Тарроса начнет действовать снотворное, что рабыня заранее подмешала в вино.
Когда командир начал клевать носом, Луиза вновь подошла. Таррос не мог связать и слова. Рабыня помогла ему подняться. Таррос еле перебирал ногами. Она волокла его до самой комнаты сама, боясь попросить солдат. Никто не должен был знать, что к себе Таррос пришел в стельку пьяный.
– Наконец-то! Ну и тяжелый же ты, гад! А на вид не такой уж великан, стервец. – Луиза раздела уснувшего командира и накрыла его. Она обшарила его карманы – письма нигде не было.
– Вот проклятье! – девушка чуть не разрыдалась.
Потом, взяв себя в руки, она начала обыскивать комнату. В ящике под амфикефалью были несколько писем. Прочитав пару, рабыня не заинтересовалась ими. Но, наткнувшись на свиток со свежей датой и ознакомившись с его фанатичным тамплиерским содержанием, Луиза ужаснулась.
– Мерзавец! Так вот кто ты на самом деле! Подонок. Собака магистра тамплиеров. – Луиза выбежала и спрятала письмо там, где его не нашла бы целая армия.
Но ей теперь нужно было алиби. Защита ее невиновности. И опытная интригантка решила рискнуть. Вернулась она с белком от куриного яйца в бутыльке. Вылив содержимое на ложе и размазав везде, где только требуется, она разделась и улеглась рядом спать. Прав был Таррос про женскую хитрость и не зря он её боялся.
Глава шестьдесят девятая
– Арслан. Почтовых голубей, обученных летать в Конью, приказываю иметь каждому пятому посту. Запомните солдаты – когда ты на посту, ты не имеешь права двинуться с места. Не имеешь права. Я жду нападения греков. Мы в полной боевой готовности. И мы максимально приблизились к границе. В случае нападения приказываю стрелять сигнальной стрелой от поста поперечного к посту. Ночью – огнем. Днем – красной лентой. Чем быстрее твой сослуживец узнает, тем быстрее поможет.
Девушка проводила инструктаж перед вечерней сменой дневальных.
– Да благословит вас Аллах.
Закончив, она села у костра немного передохнуть.
– Вот ты, сестренка! Скажи, на что тебе сдалась эта служба? Нахождение среди грубых воинов? Зачем тебе это, абла? Могла бы остаться в стойбище. Жить спокойно. Плести ковры и растить детей, как все нормальные бабы.
– Арслан. Все-таки ты такой же глупый, каким кажешься на вид. – лицо его сделалось озадаченным. – Да, я часто грублю. Считай, что это мой способ самозащиты. Служба… Я с детства мечтала о ней. Понимаешь? Ты – герой, защищающий слабых и униженных. Герой… – Эрис усмехнулась. – Полуголодный, немытый, замерзший или спаленный на жаре… Не знающий тепла и уюта очага… Никому не нужный, кроме своих сослуживцев. Когда умирает настоящий герой, никто, кроме Бога, ангелов и Земли не узнаёт об этом. Ну и падальщики. Как же без них. Все же, это лучше, чем сидеть дома и ждать, когда к тебе придут поработители и начнут глумиться над тобой на глазах родных. Понял, брат?
– Да. – Арслан сидел тихо. Он скучал по жене Айгюль. И трем своим деткам. Его дома ждали, а рабыню Дину – нет. За ним ухаживали, а воинственная девушка всегда всё делала сама. За стойкость, выдержку и серьезность этот воин уважал ее наравне с Маликом.
– Знаешь, сестра, ты – мой гардаш. Гардашум. – сказал Мерген. – Ты пошла за нами с чистыми помыслами. Я не знаю, что это такое, когда по тебе скучают родные. Меня нашли у трупа матери. Амина ана рассказывала, что я копошился у ее груди и пытался пить молоко. Она лежала на земле в неестественном положении, ее ноги были абсолютно изломаны, вывернуты… – на лице солдата не было особой боли. – Да, я говорю спокойно. Я не помню ее. Я вырос среди других сирот с саблей в руке. И умру на поле боя. И семья мне не нужна. Эта война – долгая. Что станет с моей женой, если я погибну? Правильно… Участь моей матери стала лучше, потому что она умерла. А те, которых уводят в плен, будут страдать дольше…
– Мой добрый гардаш, я сочувствую твоей боли… – произнесла Эрис.
– Расскажи Марии, как нам живется на войне. – подошли Тюркют и Мария. – Она думает, что мы – красиво скачущие в ночи Лачины. *Рыцари в латах (тюрк.)*
– Состояние на войне?
Давай о теле. Это легче. О душе говорить больнее. – Эрис не смотрела на собравшихся. – Иногда от продолжительных походов мне кажется, что мои ноги сварились в плотной обуви. Сначала больно, потом не чувствую. Только мозоли жгут. Но я не люблю разуваться когда есть возможность, потому что потом больно обуваться и идти снова, ноги будет ломить… И если бы не фетва ученых об обязательном обновлении омовения ног раз в сутки, – это когда на тебе одеты плотные носки, которые можно протереть для молитв, не снимая, – я бы вообще не разувалась. Так легче не чувствовать мозолей. От долгого пребывания в седле в кровь стираешь бедра. Но ты терпишь… Ради священной цели – донести истину до мира и освободить всех людей от алчной тирании, установив законы Создателя, а не корыстных несовершенных созданий.
Мои туго заплетенные волосы… Я заплетаюсь так крепко, что кожа на моем лице утягивается. Это также необходимо мне, как и туго подпоясаться. Я – женщина, и не могу каждый раз, как Арсланага, чесаться при всех и поправлять прическу. И эти волосы не расплетаются еще в течение продолжительного времени.
Образ жизни солдата похож на постящегося. Мы идем изнуряюще долго, в любое время года. Наши лошади устают и хотят пить. Сначала мы кормим и поим их, лишь потом думаем о себе. Пищу и воду надо беречь, наше омовение может не нарушаться сутки. От регулярности и обилия воды и еды человек растлевается, его тело становиться непригодным ни на что, даже на самоослуживание. А у Джундуллоха *Воин Господа (араб.). Христиане называли себя Воинами Христа, мусульмане – Воинами Аллаха* нет такого. Мы делимся последней каплей и последней крошкой. Есть и пить чтоб поддерживать работоспособность тела, не более.
Омовение нарушается больше и быстрее от крови и ран, чем от исправления низших нужд.
Спишь в седле… Если это можно назвать сном. Так, полудрёма. Или немного бреда.
Иногда, закрыв глаза, кажется, что прошло много времени в забытье, и открыв их, я не узнаю где я, кто я… Но потом быстро прихожу в себя и обнаруживаю, что но на самом деле прошло всего пару минут…
Мария, сестричка, не жалеешь, что тюрка выбрала? Время еще есть, пока не поздно, можешь отказать братцу. – Эрис засмеялась. Тюркют нахмурился.
– Нет, ты что! Я буду делить с ним горе и радость. Я лучше умру, чем оставлю своего милого… – произнесла прижавшаяся к жениху девушка, преданно смотря на него. Воин возгордился невестой.
– Дай Аллах вам счастья. И детей праведных – салих. Салих – это когда здоров и телом, и духом. Маму святой Марии, матери Иисуса, звали Анна. Ее мужа звали Имран. Он был пророком. Она просила так – "Господи, дай мне потомство Салих. Я отдам ребенка Тебе на службу." И родила девочку. Чистую от всего плохого. Она сдержала обет – отдала малышку в мужской храм. И той было суждено родить без мужа. По Воле Господа. Господь скажет "Будь!", и оно бывает. Иисус – чистый пророк, один из лучших, но никак не сын Бога. Иудеи не приняли Иисуса, оставшись иудеями. Те, кто приняли Иисуса, стали христианами. А те верующие, которые приняли последнего пророка, стали нами. Так что, Мария, мой тебе совет – стань Мариам.
– Не торопи ее, сестренка. Она сама решит все. – вступился Тюркют.
– Я познала великое счастье. Это лучшее, что было у меня в жизни. Даже если я останусь в худшем положении, я всегда буду чувствовать любовь и присутствие Создателя. И поверь, Тюркютага, эта хорошая девушка со временем все поймет сама. Я верю в неё.
Мария с трепетом слушала Эрис-Дину. Тюркют переводил ей на греческом. Она внимала сестре. Понимала по глазам. Будучи богобоязненной, почувствовала то, что Эрис хотела донести до неё.
– Сестра, ты не боишься темноты? Ночью в лесу, или в степи? У нас много говорят про злых духов и тому подобное… – спросила Мария, дивившись внешним хрупким видом Эрис.
– Я знаю. Они есть. Но я уповаю на Аллаха. Молюсь пять раз в день. И он меня защитит. Так что я могу спокойно в одиночку пересечь лес. Ночью. И нам, людям, следовало бы больше бояться себеподобных. Но и от них Он защитит.
– А рассказать, как мы однажды с Маликом зимой пошли на волков? – спросил Арслан. – Это было страшно.
– Ну валяй. – сказала Эрис.
– Дело было так. Я, Малик, Аят и кривой Аскар пошли на волков. Совсем обнаглели в тот год, многих овец погрызли. Ну мы и решили подстрелить парочку. Зима, знаете, темнеет рано. Брели мы по степи, по следам. А они, лютые, по замерзшей реке, оказывается, приходили к нам. Перешли мы эту реку. Идем, идем, все никак не обнаружим стаю. Даже кони наши окоченели, не то, что мы. Огонь не разведешь – все промокшее и во льду. Ни хворосту, ни палки. Топор дома забыли. И на старых вояк бывает проруха. – он засмеялся. – Совсем ночь настала. Тут, как назло, буран настал. Знаете, бывает же так, в нос, уши, рот, глаза, везде снег забивается! В один миг. И, свист, гул такой страшный. В общем, кошмар. Думали, ну вот он, конец наш, не на поле боя, а в сугробе.
Кони больше не могли идти, утопая в чурыме. Мы их тащили за поводья сквозь мглу и тьму, ветер с ног сбивал нас. Пальцы ног и рук я уже не чувствовал.
И вдруг видим – впереди, прямо перед нами изба старая. Дальше руки протянутой-то не разглядишь. Маленькая такая. Перекошенная. И решили мы войти. Кое-как вход нашли. Голыми руками откопали. В сени мы завели коней. Сами в заброшенную комнатку вошли. Ни печки, ни следов жизни. Начали думать, как не уснуть, уставшим. Потому что не проснулись бы больше. Ноздри слипались от мороза. Даже плюнуть нельзя – на губах заледенеет. До утра дожить нужно было.
Ну вот наш Малик и говорит в кромешной тьме: "Встаньте каждый в четырех углах по одному."
Ну мы на ощупь пошли и встали.
"А теперь по правую руку развернись Арслан и беги вдоль стены. Как добежишь до товарища, тронь его рукой и остановись в его углу. Пусть товарищ твой бежит к следующему. И так по кругу."
Мы жутко обрадовались смекалке воеводы. Все-таки он у нас умный мужик. Бегали по кругу пару часов, и знаете, вспотели, запарились прямо. И решили остановиться, чтоб не простудиться. Развеселились мы – сон, как рукой сняло.
Болтали, шутили. Буря уже стихла. Окно было занесено, не видать день ли на улице, ночь ли.
Кони наши топтались в сенях. Вышли мы к ним – все хорошо. Слава Аллаху! С трудом дверь занесенную отперли – уже утро было, свет слепил глаза. Побрели мы домой.
– И что страшного? Я думала, сейчас про джинна раскажешь. – усмехнулась Эрис.
– Ох, сестра. Не думал, что плохо у тебя с подсчетами. Четыре угла. Я бегу и добегаю до Аскара. Аскар до Аята. Аят до Малика. А один угол – то пустует, когда два человека в точке старта соединяются. Кого тогда трогал Малик, и кто трогал меня? Кто был между нами, пятый?
– Аузу билляхи минаш-шайтани раджим. *Прибегаю к защите Аллаха от проклятого шайтана(араб.)* – сказал Мерген, съежившись.
– Сразу до нас не дошло. Аят потом уже резко остановился. Он, хитрец, первый догадался. Видели бы вы его лицо. Без того бледный мужик под цвет сугроба стал! И мое… И Малика. Не забуду ту ночь. Как вспомню – кровь стынет в жилах. Топот наш общий в ушах стоит до сих пор.
Мы, уже добравшись до стойбища, обнаружили хвосты наших коней заплетенными в косы.
– Прекрати, Арслан-альп. Хватит пугать Марию. – сказала Эрис.
– Но я же вам не байку травлю, правду говорю.
– Все. Я пошла. Хорошо сидеть с братьями у теплого костра в холодную ночь, служба не ждет. Надо проверить округу. – сказала Эрис и встала с места.
Таррос проснулся от того, что Луиза гладила его лицо. Женщина, находясь рядом с ним, разглядывала его черты при утреннем тусклом свете. Ей показалось, что он очень красив. Пока не проснется и не покажет своего нутра.
Таррос зажмурился и начал чесать там, где только что были ее пальцы. Он резко открыл глаза. Хитрая и коварная лежала на его груди.
Выражение лица Тарроса было ужасным. Это была немая гримаса. Глаза, полные боли. Вины. Сожаления. Брезгливости. Презрения.
Луиза мгновенно пожалела о своей мистификации. Ее симпатия двух минут улетучилась. Слишком уж этот человек лют и беспощаден. И во взоре его теперь читалась свирепая ярость.
Он оттолкнул Луизу и та упала на пол. Чувство собственной омерзительности, отвращения к самому себе окатили его.
– Какая же ты все-таки тварь, распутная блудница. Ты сдохнешь под кем-нибудь. Будь ты проклята… – он не говорил больше ни слова. Таррос начал молча одеваться, даже увидев грязную ловушку Луизы на себе.
– Я и так проклята. – ее задели слова истины. – Разве это я виновата? Кто тут мужчина? Кто главенствует? Ответь, милый? Я или ты? – нагло нападала она.
– Луиза. Если ты не заткнешь свой поганый рот, через пару минут отсюда вынесут твой труп. – он не смотрел на нее. Таррос сказал это таким голосом, какого она еще не слышала. Это заставило ее замолчать. – Пошла вон. И впредь постарайся больше никогда не показываться мне на глаза. Ты – свободна. Иди куда хочешь.
– Вы говорите правду?
– Проваливай к черту и сделай так, чтоб я тебя больше не видел. Никогда.
– А бумага? – она не поверила своим ушам.
– Я хотел бы тебя убить. Потому что ты – тварь. Бесполезное существо. – он полез в тот самый ящик и достал нужный сверток. – Ты – мерзкая женщина. Забирай это. – он, не садясь за стол, что то написал и поставил роспись. – Но я не хочу марать свои руки в твоей крови. И я виноват во всем сам. Я сам теперь проклятый человек. Клянусь, увижу тебя еще раз – передумаю и зарежу. Уходи. – он говорил. Хмурое лицо его вызывало жалость. Глаза Тарроса потухли.
– Спасибо Вам, диоикитис. Спасибо… – Луиза не верила в свою удачу. Она даже начала жалеть о совершёной подлости по отношению к нему. Но инстинкт самосохранения заставил ее убегать из этого мрачного места как можно скорее.
У нее не было средств начать жизнь заново. Драгоценности, полученные от Гавриила, были. Но сформировавшийся характер падшей женщины брал верх даже после великодушия командира.
– Я не зря старалась. Альвизе, не зря.
С этими словами Луиза вышла прочь из крепости.
Она пришла к лавке и позвала Альвизе сквозь гогот рынка.
– Неужели принесла? – Альвизе улыбался.
– За все надо платить. Двадцать гиперпиронов – и свиток твой.
– Ты что, с ума сошла? Я столько в год зарабатываю… – воспротивился Альвизе.
– Я вижу, тебе он не особо нужен. Тогда прощай, венецианец. – она сделала вид, что уходит.
– Стой! Дам половину.
– Пятнадцать.
– Двенадцать. Больше у меня нет. – сказал шпион.
– Хорошо.
– Давай скорее сюда.
Она вытащила письмо и отдала ему. Альвизе посчитал золото и протянул Луизе.
– Спасибо. – произнес он.
– Ну и жадина же ты. Правда, хороший купец из тебя получился бы на самом деле. – довольно сказала она, пряча деньги.
– Я и есть купец. И держи язык за зубами. – пригрозил Альвизе, взявшись рукой за свой клинок, висящий на поясе. – Поняла?
– Так вот, оказывается, какова твоя благодарность? – она покачала головой.
– Девушка, запомни, мы – мужчины таким женщинам как ты, никогда не благодарствуем. И честные из нас шарахаются от таких, как от прокаженных. Мне жаль тебя. – этого было достаточно. Луиза была наказана за свои козни парой простых фраз, полученных от честного человека.
Рабыня уехала прочь из Белокомы. Прочь из чертового места. Навсегда.
Таррос сегодня был в скверном расположнении духа. И он решил отправить своих солдат на постройку придорожных пунктов для караванов.
Сам он остался в крепости, готовя остальных к нападению на тюрков в случае их агрессии.
Эрис предвидела заранее, что греки неспроста проявляют наглость. Значит, как полагала она, у тех есть основа под ногами. Уверенность. Но, все же, девушка обильно расставила воинов у приграничной территории и дала четкие руководства, как необходимо реагировать на врага.
Леон и его люди уже не стеснялись своей религии. Они молились и декламировали свои песнопенья на страх простолюдинов, видевших франков.
Отряды франков под руководством тамплиера вошли в приграничные леса. Здесь было много разбойников, но Малик старался и изгонял каждую банду.
– Тюркют. Увези Марию в аул от греха подальше. – сказала Дина, увидев, как вдалеке напуганные стаи лесных птиц поднимаются в небо.
– Хорошо. – воин быстро исполнил приказ капитанши.
Наглые франки начали рубить лес прямо под носом у тюрков. Звуки многочисленных топоров донеслись до них.
– Это греки? – спросил Мерген.
– Полагаю, да. – ответила Дина.
– Есть план?
– Если они пересекут рубеж – ведите себя тихо. Дайте им почувствовать себя хозяевами. – сказала Эрис.
– Зачем? Не проще ли отрубить их бошки и повесить на колья приграничной изгороди?
– Не глупи, Арслан. Их слишком много. Придут другие. Лучше я и мои ребята возьмем в заложники их командира. До прихода Малика я не хочу начинать войну. Ясно?
– Правильно говоришь, сестренка. – ответил Арслан.
Пока солдаты работали и явно искали конфликта, Эрис собрала свой отряд.
– Мерген. Ты за старшего. Если начнутся боевые действия, отправляй письмо в столицу.
– Есть.
Напряженный день начался.
Десять солдат во главе с Эрис ждали, когда соседи перейдут границу. И они это сделали. Совершенно спокойно и без опаски, словно были у себя дома.
Эрис молча руководила воинами. Опасные и тихие, двигаясь подобно теням, они оглушали греков без кровопролития. Точными и четкими ударами. Делали они это в лесу, в тени деревьев.
Через полчаса набралось более двадцати привязанных к стволам солдат.
– Вот так рождаются страшные сказки про темный лес, откуда не выходят. – сказала Эрис, оглядев улов. – Где главный? – спросила она у одного солдата. – Где? Говори! – Она сжала веревку у его горла.
– Капитаниос Леонтий там. Чуть севернее. На пегой лошади… Высокий такой… – еле-еле выговорил мужчина.
– Если соврал – башку оторву, привязав тебя за шею к верхушке наклоненной ели.
– Клянусь…
– Аскарлер! Смотрите за ними. Исакули, Атсыз, за мной.
Эрис отправилась севернее. И через некоторое время они увидели Леонтия, окруженного пятеркой солдат.
– Ур! Всех, кроме командира. – В мгновенье ока стрелки положили телохранителей франка.
Эрис вышла к нему.
– Леонтий! Слезай с лошади! Теперь ты – мой пленник! – приказала она на греческом, обнажив меч.
Взор франка был напуган. Но он быстро оттаял, как только узнал в Эрис монашку с рынка.
– Подлая! Так это вы, вонючие пастухи, украли невесту архонта!
– Аскарлер! – парни быстро стянули его с лошади. Завязался неравный бой, где Эрис сама обезвредила Леонтия.
– Вяжите его. – приказала Эрис. – Сколько вас сегодня здесь? Отвечай!
– Больше вас, дрянь.
Эрис ударила его.
– Заткнись и отвечай по делу.
– Сегодня нас сто, завтра придет тысяча, послезавтра…
Эрис снова ударила его.
– Ты – наш пленник. Будешь вести себя хорошо, вернем тебя обратно. – сказала Эрис.
Пленных увели вглубь приграничной территории.
– Сестра. Сходила на охоту? – засмеялся Мерген, увидев всех связанных греков.
– Как тебе улов? Вот этот – их командир. В случае опасности нападения обменяем на мир с целью избежания большого количества жертв. Как тебе? – Эрис указала на Леонтия.
– Подлая перебежчица. Ты ведь не сельджукских кровей. Гадюка. – Выругался он и тут же получил крепчайший удар лапой Арслана:
– Так-то лучше. Прикуси язык.
– Ты так сильно не бей! Еще умом ослабнет. А нам не нужен свихнувшийся командир. – сказала Эрис, вылив на голову Леона фляжку воды.
– Эй, Леонтий, очнись. – она взяла в руки его шлем и меч, на котором было выгравировано на латинском "Господь полагает, а в моей руке Истина."
– О, Аллах. Я сомневаюсь, что это простые греки. – произнесла Дина, рассмотрев надпись.
– А кто же еще? – спросил Мерген.
– Такими вещами занимаются рыцари-орденоносцы. Эй! – девушка растрясла Леона. – Говори, ты из какого Ордена будешь, отвечай. Не молчи – жизни лишу. – пригрозила она.
Хороший удар медвежей лапы тюрка подействовал подобно зелью истины.
– Тамплиеры. Слышала таких? Мы – самые грозные воины Христа. И мы пришли сюда, чтобы вырезать вас, поганые сарацины. – он смеялся, скалив окровавленные зубы. – Мы уничтожим вас. Вас всех. Вы даже не подозреваете о нашей мощи. Это мы контролируем мир. Защищаем гроб Господень. Мы приказываем тысячам уходить из теплых домов, от любящих жен и маленьких детей. Приказываем убивать вас и евреев. Вырезать, как собак. Давить, как крыс…
Это с нашей подачи сонмы детей идут на восток. Идут с одной целью – стать мучениками-освободителями… – говорил он безумно. – Там их встречают наши шиитские друзья – ваши, сельджуки, лютые враги… Они окуривают их хашишем. И дети, выросшие в горных пещерах поклоняются старику. Он говорит – «убей себя», и они делают это. Он показывает им женщин и явства. Он мастер фокусов – они говорят с пророками. И дети, ставшие юношами, назовутся ассасинами – хашишинами… Мы договариваемся со стариком о цене – и фанатики убивают вашу элиту. Ценой собственной жизни идолопоклонники, рожденные во Франции и Римской империи вырезают погань… – его вырвало от тяжелой травмы головы.
– Арслан, ты явно не расчитал силу удара. Он не должен умереть. – Дина была разгневана.
– Дина абла, греки пересекают границу. – сказал Бугдай, получив красную стрелу.
– Леонтий! – она вытащила из своей дорожной сумки перо и бумагу. – Пиши, подлец. Пиши приказ, прошение об отступлении. Быстро. Иначе, тебе не сдобровать.
– Я напишу. Напишу. Но знай, сюда вернется наш командир. И тогда не сдобровать вам, дикари. – он, смеясь, взял перо освобожденной рукой. Он написал на итальянском о том, чтобы командир не вздумал идти на поводу у тюрков. Что тамплиер Леон падет мучеником во имя святой цели.
– Ты что чиркаешь, подонок? – Дина приставила нож к его горлу. – Не переводи мой пергамент. Пиши на любом языке, я все равно пойму. Пиши о том, как тебе страшно в плену у номадов и о том, как сильно ты хочешь домой. Понял?
Леон написал снова. Он поведал кратко, но содержательно:
"Приказываю солдатам, закрепленным за мной отступить от тюркских границ. Передать это послание бедному неимущему брату.
Диоикитис Таррос, я в плену у тюрков. Прошу спасти меня в обмен на их требования."
– Молодец. Так-то лучше. – Дина взяла свиток из под его руки и бегло пробежалась по строкам. Когда ее зрачки достигли слова Таррос, они расширились так, словно хозяйка испытала страшную боль.
– Дина абла? Что опять? Надо торопиться! – говорил Гайдар.
– Всё хорошо… – её будто бы подменили. Хмурый взгляд девушки начал излучать боль, и это заметили многие. Она свернула пергамент. Зажмурила глаза, и, открыв их снова, выдохнула.
– Арслан. Отвяжи одного солдата.
Арслан быстро выполнил приказ.
– Сними с него доспехи.
Воин сделал и это.
– Езжай к своим и передай приказ Леона. И скажи тому, кому передашь письмо – отряд Малика шлет вам, что мы не хотим видеть вас у своих границ. Отступите к себе, и будет вам мир.
Дайте ему лошадь Леонтия и его шлем. – с этими словами Эрис села на Йылдырыма.
Грек уехал.
– Арслан. Веди пленных к пятому посту, враги могут сделать попытку спасти своих. Я поеду и проверю – все ли в порядке у других. Пришлю вам еще людей для охраны пленников. – тихо говорила Дина.
Мерген удивился реакции сестры. Даже Леонтий заметил то, как гонор девушки растаял на глазах. А Эрис искала одиночества, чтобы успокоить надвигавшуюся бурю в душе…
