Лариса Кольцова
Космическая шкатулка Ирис
– Да, ты прав. Он был именно что с микро душой. Он ничего не мог в себя вместить человеческого. Ни любви, ни последующей памяти о тех, кто любил его по-настоящему – по высшей шкале человечности. Он потому и был подлецом с лицом невинного дитяти. Я могла бы сказать тебе, что я злорадствую такому вот краху его жизни, поскольку мою жизнь он превратил в затяжной и вечно уже длящийся крах, но я страдаю такому вот финалу всего того, что является и моей жизнью. А Венд это уже из другой повести также ушедших лет, к моей не имеющей отношения. Плох он там был, хорош, мне он не интересен, как персонаж не мною прочитанной книги. Ты меня понимаешь? Хотя с его женой я дружила. Она была именно что уникальной женщиной, и он, похоже, очень её ценил, хотя и страданий ей причинил предостаточно. Он был тем, кто смог вместить в себя всю глубину и силу чувства Нэи, дав ей соответствующий отклик. А что было у меня? После Арсения ничего у меня не было. Ни-че-го! Я скукожилась внутри себя, как обгорелая ветошь, в бесформенный комок. И весь мой женский потенциал, данный на долгую жизнь, был сожжён именно что злодеем Арсением! А внешне-то да! Видный и преуспевающий муж был и есть у меня. Дом всегда полон благ, работа ради общества и уважение многих, очень многих. Я никого и никогда не оскорбила, не обделила тем, что им и положено по закону, не пренебрегла ничьим обращением и просьбой о помощи, я не третировала своих подчинённых и не презирала тех, кому я обязана служить по своей должности. Конечно, я всегда холодна и не всегда доступна до их человеческого любопытства, но и только. Меня и любят, хотя без взаимности с моей стороны, и уважают, что я очень ценю и чем дорожу. И вот мой сын, самое дорогое мне существо, попал в такую передрягу из-за той гадины, кто стала матерью моих внуков. Как-то надо всё это принять, сложить их жизни со своею, чтобы она стала более усложнённой и большей уже суммой данных, чем была до того. Это непросто для моей души, стянутой в обруч внутренних и замкнутых всегда переживаний. Надо как-то выходить из своего уже заточения, в коем я прожила почти всю свою жизнь. И ты, Кон-Стан, как тебе и ни странно, стал таким вот резаком по живому, дающим тем ни менее мне освобождение от себя самой, от прежнего, что необходимо отпустить туда, где и хранятся, или не хранятся, все те информационные образы, кои ты назвал странным выражением «инверсионный след». Может, они и рассеиваются бесследно, а может, и остаются где-то, куда нам вход пока что запечатан. – Ола устала и прислонилась к холодной стене. Константин встал первым и протянул ей руку, чтобы помочь встать. Это оказалось делом нелёгким. Ола впервые ощутила всю свою грузность, хотя была весьма стройной и худощавой женщиной. Но то ли ноги затекли, то ли впечатления её перегрузили, она никак не могла подняться. Константин легко поднял её, ловко подхватив за подмышки, и поставил на ноги. Вот словно она была ребёнком, а он, как делал некогда её отец, с лёгкостью её поднял над землёй. А ещё так делал Арсений…
Ола вдруг заплакала. Константин сделал вид, что не придал тому значения, хотя как человек тонкой организации отлично видел всё взбаламученное состояние бедной женщины, на чью голову обрушилось столько всего нового.
– Сейчас поужинаем, а потом отлично выспимся, – только и сказал он. Поставил Олу на песок дорожки, приложил к поверхности скалы что-то, чего не расшифровал взгляд Олы как явственный предмет или реальный ключ, и несколько отошёл в сторону. Без всякого звука часть скалы куда-то исчезла на глазах потрясённой Олы, и открылся обширный проход внутрь. А внутри скалы сразу же разлился свет, приятный и похожий на предвечерний.
– Где же твоя Икри? – зачем-то спросила Ола, уже понимая глупость своего вопроса. Чего тут Икри делать?
– Она здесь. Готовит ужин, – ещё более удивил её Кон-Стан. И Ола сразу ощутила внезапную радость, что там находится женщина, давно ей знакомая.
– Она бродит за мною по пятам, как тот самый человек за нею самой…
– Какой человек? – поразилась Ола. – Кто бродит за Икри?
– Как и положено алгоритму древнего мифа, за похищенной царевной-лягушкой всегда бредёт её несчастный царевич.
Ола опять его не поняла, – О каких лягушках и царевичах речь?
– Я рассуждаю вообще, метафорически, – пояснил он и добавил, – Икри тоже путешественница и тоже лягушка-царевна.
– Лягушка? – переспросила Ола, не поняв такой странной метафоры. – Разве Икри настолько в твоих глазах неприглядна? Или все ваши женщины небесные красотки, до которых нам и не подняться, как ни тянись на своих цыпочках?
– Она краше любого из моих образов, что я намечтал себе когда-то в юности, – ответил он, – Исключая разве что Ландыш. Икри знает о Ландыш, но поскольку та главный персонаж не моей сказки, то и ничего. Хотя да. Икри ревнива, как и все женщины.
– Ландыш? Так это женщина? Уж не та ли, что стала женой правителя Руднэя-Ат? Но её имя какое-то иное…
– Имя изменено в силу местных традиций. Только муж знает её настоящее имя. А ещё я.
– Так почему же твоя Икри не стала твоей царевной? Или та другая, настоящая царица нашей земли, так и не допустила до твоего сердца никого, кто не она? Она, по-видимому, коллекционирует пленённые души? Ради забавы?
– Ландыш – царица моей души? Да ведь она не ради меня скинула свою обыденную маскировку. Я же говорю, она живёт в чьей-то чужой уже сказке. Я отпустил все свои прошлые воспоминания в далёкое плавание по реке забвения.
– Ничего ты не отпустил. И всё же твоя Икри счастливейшая из женщин, если рядом с нею такой человек, как ты, Кон-Стан. Она, поверь мне, того заслуживает. Не верь ничьим наветам, если они когда касались или коснутся твоих ушей. Не могу ничего сказать о твоей Ландыш, но как я наслышана, Руднэй не тот человек, что способен дать женщине подлинное счастье. Он чрезмерно рассудочен, высокомерен, а навалившаяся глыба власти и ответственности за страну окончательно поглотила все его мысли и чувства, не исключая и глубоко личных. Боюсь, что на долю твоей прежней возлюбленной остался только самый куцый хвостик, как говорит моя мама Ифиса. Она видела Руднэя лишь раз, но и того ей хватило, чтобы составить мнение о его психотипе. Человек он очень непростой и многосложный, но из тех, кто не выделяет на женщин никогда и ничего ценного из богатства своей души. Он мыслит глобально, и все свои наличные ресурсы тратит на дела управления. Жена лишь для производства потомства, а не для душевного общения. Он в нём и не нуждается. Его воспитатель, заменивший ему отца, сделал из него мыслящую машину, каковым является и сам. Он поднял его на такой уровень сознания, на такую вершину, где простые, но тёплые человеческие чувства превращаются в ледники. Там разреженный воздух, потому он и обречён там на одиночество. Твоя возлюбленная, увы, также обречена на вечное заточение в своей домашней башне, пусть она и хрустальная.
– Да не была она никогда моей возлюбленной! – Кон-Стан заметно вздрогнул. Он как-то сразу поверил речам Олы, и участь неизвестной бывшей его соотечественницы вызвала в нём жалость на грани страдания. Он был непосредственный как юный мальчик, хотя являлся вполне себе зрелым мужем по виду и возрасту. – Я был всего лишь по-мальчишески и безответно в неё влюблён. Она была последней возлюбленной Венда, а не моей. Мы с ней всего лишь дружили.
– А как же Нэя? – оказывается, Ола имела в себе неисчерпаемый потенциал удивления, поскольку она встала на месте и не двигалась сама по себе вглубь открывшегося пространства горы, увлекаемая туда Константином.
– Нэя? Я о ней ничего не знаю. Кажется, одна из жён Венда погибла на каком-то далёком космическом объекте. Возможно, ею и была та Нэя.
– У вас там мужчины имеют много жён?
– По-всякому бывает у нас, как и у вас. Жёны-то следовали в порядке очерёдности, сменяемости, так сказать. По мере того, как или уходили сами, что у нас не возбраняется, или ещё что случалось. Разлюбили, рассорились, не сошлись характерами, удалились слишком далеко друг от друга. У нас свобода взаимоотношений, а не так, чтобы одновременно всем жёнам сидеть в гаремах.
– В каких гаремах?
– Ну, я не знаю слова-аналога в вашей речи для обозначения того места, где живут жёны многожёнцев.
– Законом запрещено иметь много наложниц, как было у прежних аристократов. А общественным мнением такое вот поведение как распыление мужчины себя в разные стороны приравнено к порицаемому разврату. Человек должен вести упорядоченную и трудовую жизнь во благо себя, своих детей и всего общества в целом.
– Всё правильно излагаете, знаток всевозможных законов, засмеялся Константин. – Вы разговариваете со мною так, будто я ваш сын. И настолько убедительна ваша материнская власть надо мною, что я, видите, всего себя вам и выдал. Вы уж при Икри только не затрагивайте подобных тем.
– Не учи меня, сынок. Я не окончательно выжила из ума.
Так вот как! Оказывается, и Нэи давно нет, как и Арсения. Такие сведения удваивали груз переживаемых Олой мгновений. Однозначно назвать их тяжёлыми она бы не смогла. Ведь сведения были всякие, в том числе и радостные. Её сын свободен, а она в одночасье стала бабушкой трёх внучат. У неё закружилась голова, и возник ощутимый спазм в области желудка. Она поняла, что не сможет есть в гостях, куда её любезно приглашают. В ней наличествовал несомненный нервный перегруз. Константин сразу это понял по её побледневшему лицу. Он как-то ловко и быстро сунул ей в рот маленькую прозрачную и безвкусную горошинку, после чего женщина ощутила мгновенное успокоение и приятную тишину всего, что её окружало.
Им навстречу вышла высокая красавица Икри, чьи светлые волосы венчали её лоб подобием царской короны, а одежда была невзрачной и зеленоватой, как и положено лягушачьей коже. Икри была в мужских штанах и в мужской же рубахе. На ногах высокие ботинки.
– Здравствуй, Ола, – произнесла она без всякого удивления или же умело его скрыла. – Прошу к нашему столу. – И она сделала лёгкий наклон головы навстречу неожиданной гостье.
Странная вечеринка
Они проследовали сквозь странную и пустынную геометрию бесконечных помещений, прежде чем оказались в маленькой и уютной комнате, в которой было самое обычное окно! Открывающее вид на дивный утренний лес, а вовсе не на вечерние тёмные массивы гор, как должно было бы быть. Опережая её удивление, Икри засмеялась и сказала, – Ола! Это не настоящее окно. Это вроде миража. Картинка.
– Да ведь она шевелится и звучит по-настоящему! – Ола подошла совсем близко и тронула окно, ощутив, как и положено, скользкую поверхность стекла. – Я слышу приглушённое пение птиц за стеклом.
– Нет тут ни стекла, ни птиц, – сказал Кон-Стан и нажал на какую-то малюсенькую пластиночку. Тотчас же перед Олой возникла серовато-белая стена. Начисто пустая. И помещение стало скучным и совсем уж тесным.
– Верни, – потребовала Ола, и когда он вернул мираж, она ощутила облегчение. Долго рассматривала она чудесный пейзаж, где господствующим цветом был зелёный, а небо над пробуждающимся и нереальным миром было розовато-перламутровым. – Кто придумал такую живую картину? Ты? – обратилась она к Кон-Стану.
– Нет. Тут много завалялось всякого…
Ола не стала уточнять. – Пока мы шли через все эти рукотворные, не знаю, как их и назвать, пещеры, меня не покидало ощущение, что там, в их запутанной бесконечности, кто-то должен обитать. Явно обитает! А ты говоришь, что нет призраков.
– Нет тут никаких призраков, – повторил он упрямо, а Икри добавила, – Тут вполне могут быть обитатели и гости. Чтобы ты понимала, Ола, в нашем мире полно пришельцев из числа тех, кто тут когда-то жили или просто гостили. Не все они покинули нашу Паралею. Да и потомков своих оставили здесь достаточно. – Икри отвечала без всякой шутливости, серьёзно. При этом она расставляла по поверхности кубического столика прозрачные тарелочки розоватого и золотистого цветов.
– Хочешь сказать, что вам подобное соседство не угрожает ничем?
– А чем угрожает-то? – спросил Кон-Стан. – Разве мы тут хозяева всему? Мы такие же пользователи время от времени. Кто не в курсе, сюда не попадёт по любому. А случайному человеку сюда не добраться никак.
– Непонятно. Но пусть так и будет, – согласилась Ола. – А что за вспышка была на том берегу озера? Ты заметил, Кон-Стан?
– Вспышка? – встревожилась Икри. – Какая вспышка? Откуда?
Кон-Стан молчал. Он намеренно щурил свои синие глаза, словно бы боясь того, что Икри прочтёт какую-то угрожающую именно ей, Икри, тайну.
– Ола, вам померещилось. Не было там ничего. Может быть, какой-то особый блик, возникший на ледяных вершинах Хрустального Плато.
– Нет, – не согласилась всегда честная и прямодушная Ола. – Это было на берегу. Яркий объект не то, чтобы упал, а плавно соскользнул с неба и замерцал так, как если бы у него были зеркальные грани. Хотя, конечно, берег-то далёкий. Мало ли что могло там находиться.
– Откуда же он мог соскользнуть? – не отставала уже Икри от Кон-Стана. – Опять пришельцы? Вернулись? А ты говорил, что уже никто и никогда сюда не прибудет, если в протяжённости наших лет жизни тут. А что касаемо будущего, откуда мы может знать. Ты же там совсем недавно совершал облёт и ничего не заметил? А зачем, кстати, ты туда летал? Ты же сам говорил, что твои машины давно законсервированы и запрятаны так, что их никто не найдёт. И всё же одну ты распечатал и ничего мне не сказал? Чтобы не брать меня с собой?
– Я не видела, чтобы он летал, как ты говоришь, – встряла Ола в загадочный эпицентр возникшего напряжения между Икри и Кон-Станом. Она просто его почувствовала, не понимая ничего. – Он бродил на своих двоих, а не летал на каких-то там крыльях. А без них он и не сумел бы так быстро переместиться с того берега туда, где я и была.
Икри рассматривала содержимое тарелочки, куда она положила вполне себе обычные тушёные овощи и белую рыбу выпотрошенным брюшком кверху. Изнутри рыбки торчали веточки съедобных пряных трав. – Кон-Стан обожает озёрную рыбу. Её ловит Сирт и продаёт нам. То есть обменивает на необходимые себе вещи. У Сирта есть лодка, а Кон-Стан не умеет ловить рыбу. Кон-Стан у меня странный. Он умеет то, что не умеет никто, и не умеет того, чему обучен всякий ребёнок на Паралее. Правда, он многому тут научился. В определённом смысле он самый старший из моих приёмных сыновей, – она улыбалась, но в глазах её таилась сильная тревога.
– Чего ты волнуешься, Икри? Ясно же, что он никуда от тебя не денется, – пошутила Ола, стараясь разрядить обстановку. – Если небесный пришелец ради тебя тут остался, то…
– С чего ты взяла, что он остался ради меня? – перебила её Икри, став неприязненной. К кому относилась её вдруг возникшая пасмурность, к Оле или к Кон-Стану, было неясно. – Он остался тут, чтобы охранять ту, другую. Таков был приказ его командира. – Не попалась бы ему я, могла быть кто угодно. Или вообще никого бы не было. Для него это всё второстепенное, Ола. А та, что тут осталась, для него его главный тут смысл.
– Зачем она тут осталась? – спросила Ола, искоса поглядывая на задумчивого, но спокойного по виду Кон-Стана. Он не встревал в разговор, словно бы он его не касался. Болтают себе женщины, и пусть.
– У неё и надо спросить, зачем? Любовь, я думаю. А, Костя? Что скажешь в дополнение к нашим предположениям. Ужас, как любопытна для меня вся та история, связанная с твоим подвигом. Ты должна понимать, Ола, что для Кон-Стана остаться тут без своих сородичей, было делом весьма нелёгким.
– Ты же сама говоришь, что тут его сородичей полно, – напомнила Ола.
– Мир Паралеи огромен. И он не может, да и не должен знать, кто и зачем тут остался и где живёт. У него своя тут задача. Или если хочешь, жертвенный поступок. А их так уж воспитывают с детства, что общее выше частного. Справедливость выше закона. Стремление к познанию, даже страшному по той или иной причине, выше душевного комфорта. Исполнение долга превыше всего, страха, эгоизма, личного интереса. Лучше умереть, чем уронить звание человека и хоть на минуту стать животным, чьи инстинкты не отменяемы только на животном уровне, и не оправдывают никак человека, увлекаемого ими. Что там ещё?
– Икри, из-за чего твоя паника? – спросил он.
– Из-за того самого, о чём ты знаешь лучше, чем я, – ответила она. – Знаешь что, Ола, он скоро меня покинет.
Кон-Стан молчал, ковыряя рыбу двузубой вилкой, и не ел, хотя и пытался произвести впечатление жутко голодного человека.
– Ты хотя бы кусочек овоща положи в рот, не так трудно будет тебе, – заметила Икри. – Или ты не голоден?
– Кстати, о голоде, – ответил он. – Там, снаружи, толчётся один человек. Он пришёл след в след за кем-то из вас. А уж за кем, не знаю, не отследил. Он сильно измучен и голоден. Похоже, в отличие от нашей лягушки-путешественницы он покинул родной дом порядком уж дней назад. Как бы не упал от истощения. Может, пригласим его сюда?
– Кто лягушка, я? – возмутилась Ола.
– Да не ты, а я, – успокоила её Икри. – Это у нас с ним игра такая. Кто бы мог там быть, а Кон-Стан? – Икри взяла маленькую штучку из нижнего уровня стола и направила её на пустую стену, противоположную миражному окну. На стене возникло изображение того, что было по ту сторону входа в подземный город. У той самой скалы, где и сидели недавно Ола и Кон-Стан, стоял запылённый и несчастный Кэрш-Тол. Не узнать его Ола не могла. – Кэрш? – Ола в удивлении смотрела на его фигуру, совершающую вполне себе бессмысленные телодвижения, как это бывает свойственно человеку, раздумывающему, идти ему восвояси или ожидать чуда.
– За тобой и пришёл, раз выследил, куда ты вошла, – продолжил Кон-Стан, обращаясь к Икри. – Представь состояние человека, думаю, мало склонного к мистике, когда женщина, которую он отслеживал, исчезла в скале. Он, по-видимому, кружит тут с самого утра, да так и не может взять в толк, куда ты пропала? Ещё один поисковик запутанных троп лягушки-царевны.
– Я давно и наглухо о нём забыла, – ответила Икри, погружённая в смакование рыбы, – Какой же изумительный вкус у здешней рыбы. Нигде такой больше нет, – добавила она.
– А овощи кто выращивает? – спросила Ола.
– Инара вместе с маленькой Инэей и её мужем-помощником, – ответила Икри. – Да и дети давно ей помощники. У них тут на диво слаженная дружная компания и трудовая колония вместе. Живут и трудятся, не покладая рук, не омрачая ни себя, ни других тоской и сварами.
– Инара – труженица? Да ты шутишь? – изумилась Ола. – Она сроду ничего не умела, кроме как высокомерничать и играть всегда бездарную роль своего непомерного величия.
– Захочешь выжить, так и другой ролью овладеешь, – ответила Икри.
– Хочешь сказать, что она ничуть не изменилась и не любит моего Сирта?
– Я не знаю, кто там кого любит, кто только притерпелся. Но живут по видимости слаженно, – ответила Икри.
– Как же рождённые дети? Их, вроде, трое. Тут тоже новая роль любящей матери?
– У неё и спросишь, – ответила Икри.
– А Сирт? Хочешь сказать, что такого мужчину эта ничтожная и никем не востребованная в течение многих лет девица не любит?
– У него и спросишь, – ответила Икри.
– Заладила! – крикнула Ола. – Будто ты вхожа в их семейные тайны! Что там и как. Пожила бы сама десять лет в уединении, да ещё с таким роскошным мужчиной рядом, так я бы посмотрела, как бы ты не полюбила его. Ты вон и Кэрша-Тола любила, как был он богат и знатен, как жил среди роскошных мест и обладал домами и землями. А теперь вот не любишь, как стал он одним из всех прочих и равных друг другу. – Ола даже покраснела, как при новом муже Икри выдала той такой вот плотный пакет компрометирующих данных. Икри застыла с непрожёванным куском рыбы во рту. Она тщательно вынула незримую косточку, а после ответила. – С чего взяла, что я его любила тогда за его богатство и мнимое возвышение среди прочих? И что разлюбила за бедность и опускание в среду тех, кого он прежде не считал себе ровней?
– Не так разве?
– Нет. Успокойся. Коли уж у нас такое доверительное общение вдруг возникло, то я и скажу. Я люблю Кэрша, как и любила. Точно так же, как мой Кон-Стан любит свою прежнюю подружку-путешественницу. И в любую минуту он, не скажу, что с лёгкостью, а покинет меня навсегда. У него все упования связаны с его Родиной, там остался смысл его жизни. Там его родные дали, его семья, его светоносное небо. У нас и нет с ним тайн. Но неодолимые обстоятельства, у каждого из нас свои, развели нас по разные стороны в нашем жизненном пространстве с теми, кого мы любили и любим.
– А! – воскликнула Ола, – вот оно как! Так не зря Кэрш скитается столько лет в одиночестве? Ждёт твоего возврата к себе?
– У него и спроси, чего он там ждёт. Я не собираюсь этого делать, – ответила Икри.
– Так что будем делать? – обратился к ней Кон-Стан. – Пустим и накормим твоего бывшего друга? Или он не сможет дойти обратным путём от утраты сил.
Икри молчала. Это был тот самый случай, когда молчание – знак согласия. И как не хотелось Оле общаться в данную минуту с Кэршом-Толом, а выбор гостей был не за ней. На то была воля хозяев. Кон-Стан встал и вышел за пределы импровизированной гостевой комнаты.
– Выходит, не забыла ты его, – проворчала Ола, сама не понимая, отчего это Икри вызывала в ней такое вдруг возникшее неприязненное чувство. А причина была в том, что Ола не понимала женщин, которые всегда и всюду находят себе объект для любви, какие бы сокрушительные потрясения ни постигали их. При этом умудряются и сами стать объектом обожания для других, не обладая особенно-то ничем выдающимся в себе. Ола никогда не считала длинноногую и прямую как палку Икри красавицей с её белёсыми бровками, волосами цвета соломы, глазами, подобными подкрашенному искристому кварцу. Как и прочими достоинствами тех, кого принято было считать мутантами. Хотя мутантами они и не являлись. Ни с медицинской, ни с антропологической точек зрения. Это были просто другие существа, с другой глубинной структурой, хотя и весьма похожие внешне на окружающее большинство исконных жителей Паралеи. Но что значит исконные? Кто был прежде, кто будет потом? Никто о том не знал и не объяснял ничего внятного.
– Я и не бактерия, чтобы не иметь в себе памяти, – ответила Икри.
– А чего же тогда говоришь, «забыла наглухо»…
– Ола, чего ты лезешь ко мне в душу? Я, конечно, понимаю, тебе предстоит весьма душевно затратная встреча с сыном и его семьёй, но такое негодное поведение никак тебя не оправдывает.
– С чего бы «душевно затратное»? Это будет самый счастливый миг, когда для меня начнётся совсем новая жизнь. Я же заново родилась из непроглядной мглы прошлого. И вот скажи ты мне, неужели любовь Кэрша в те годы была так невыразительна сама по себе, что ему приходилось хлестать «Мать Воду»?
– Он пристрастился к ней лишь в годы смуты. Он всё потерял. За это, за его постыдную слабость и безволие по жизни, я и ушла от него.
– И прогадала! Он опять сумел вскарабкаться на весьма престижную высоту в управленческих структурах, а ты осталась в своей деревне, никому не нужная. Если бы не скиталец, ты так и жила бы со старой четой Инэлией и Хор-Архом, собирая с ними травы и прочие минералы для того, чтобы варганить лекарства для простого люда. Да и то, как говорил мне Кэрш-Тол, они воздействовали скорее информационно на своих пациентов, даже мистически, чем руководствуясь наукой…
– Твоей науки они не знают, да и знать не хотят. Любая наука разновидность сектантства. А они стоят на другом уровне понимания Вселенной.
– То-то ты так преисполнена была всю жизнь своим особым высокомерием ума, немного иначе его выражая, чем Инара, а всё же всякому давая понять, что лучше тебя нет никого вокруг. Моя мама Айра всегда меня учила: «Давай всякому понять, что ты его лучше, умнее и значимее. Пусть не любят, а будут невольно преклоняться. А как будешь всем сестра родная, да любящая, – так затопчут, исклюют всю до самой мездры». Мою маму, правда, мало кто любил, но боялись её.
– Твоя сестра Рамина, кажется, имеет дочь от Кэрш-Тола? – спросила Икри, делая вид своей полной невозмутимости. Что было не так. Не так! – злорадствовала Ола, ясно видя не зрением, а чувством пульсирующую больную точку Икри. Икри сама некогда жаждала детей от Кэрша, но не случилось…
– Кажется, моя сестра не от него родила свою дочь, – ответила Ола, не будучи жестокой. – Да и когда бы они успели хоть кого породить, разбежавшись через полгода? А в Храм Надмирного Света Кэрш повёл мою Рамину, когда та была в тягости. Таково было условие его освобождения от кары закона со стороны Сэта. А Сэту такую вот мысль внушила я. Я не хотела, чтобы Рамина стала падшей и кинула хоть малейшую тень на наш славный род.
– Ваш славный род? Чем же был он славен? Своим распутством и влиянием в прошлом неправедном устроении жизни?
– Считай, как хочешь. Я по любому смогла всунуть в тебя намного больше жгучих мелких жал, чем ты в меня.
– Ты насмешница, Ола, – Икри рассмеялась. – Но я даже не почувствовала твоих укусов. – Она наигранно почесала свои руки, одну другой.
Внезапное появление в настоящем прошлого времени Икри, у которого лицо Кэрш-Тола
Неизвестно, во что вылилась бы такая вот неприязнь гостьи к той, кто накрыла для неё стол, как в комнату вошли Кон-Стан и потрясённый Кэрш-Тол. Кэрш пучил глаза, не понимая, куда он попал. Он даже не узнал Олу, поскольку меньше всего ожидал увидеть её здесь, а вот Икри он узнал сразу же.
– Здравствуй, Икри, – сказал он сипло. – Не ожидала такой вот встречи? А я давно тебя выследил…
– Садись. Поешь хоть, – ответила Икри, – а то свалишься на пол от усталости. – Она заботливо подвинула ему нетронутую порцию Кон-Стана, поскольку лишней тарелки, как и лишней порции рыбы у неё не было. С тою же изящной заботливостью она налила ему полный прозрачный бокал алого сока. Он выпил его залпом, заметно двигая своим кадыком.
– Уф! – отдулся он, – как же здорово и вкусно! – и жадно накинулся на еду, отрывая крепкими зубами крупные куски от ноздреватого хлеба. – Горячий? – удивился он на хлеб. – Разве ты печёшь тут хлеба?
Икри незаметно подбросила ему овощей со своей тарелки. – Я только его разогрела. А пекла хлеб Инара.
– Кто? – спросил Кэрш с набитым ртом. – Инара? Не помню такую.
– Да всё ты помнишь, – отозвалась Икри.
– Зачем мне её помнить? Наши жизни никогда не пересекались.
– Ну-ну. Хоть в этом тебе повезло, честный ты мой. А обратись она к тебе непосредственно, чтобы ты свёл её с братьями Ян, так тебе тоже пришлось бы отвечать за участие в преступном сговоре. Ты всегда обладал уникальным даром в отрицательном смысле, что весьма часто влезал в конфигурации преступных людей, где тебя использовали втёмную. Если бы не способность Тон-Ата прозревать не только незатейливые и юркие мыслишки обычных людей, но и тёмные днища преступников, то с тобой и разбираться бы никто не стал. Взяли бы как пособника. Тебя же братишки Ян весьма активно оговаривали. Каждый по своей причине, видимо. Не касайся всё то дело сына Тон-Ата, с тобою никто не стал бы разбираться отдельно, – повторила Икри. Говоря о взаимно саднящих вещах, Икри была сама любезность и лучезарное спокойствие.
– Хочешь сказать, что ваш закон несправедлив? Тупо слеп и пристрастен?
– Это уже давно не наш, а всеобщий тут закон для всех. В том числе и твой. Икри хотела сказать, что как бы ни был справедлив закон, его пока что приводят в исполнение люди старой формации, не склонные к долгому размышлению и излишнему состраданию. И загрузку подобных людей совершало ваше правящее тогда сословие. Ваши отцы-аристократы не думали, что их дети вкусят плоды своих посевов. – Кон-Стан стоял у фальшивого окна, спиной к прочим, глядя в фальшивую же глубину иноземного пейзажа. Но иноземным он был для Олы, Икри и Кэрша, а для Кон-Стана родным. Кэрш дёрнулся от звука его голоса, его шея и заметно похудевшее за все эти годы лицо заметно налились тёмной кровью. Он казался Оле почти старым, хотя он был намного моложе неё. Вдоль его загорелых щёк были заметны лощины, как бывает у тех мордатых людей, что резко худеют по той или иной причине. Ола рассматривала его и не понимала, как Икри могла его любить хоть когда? Чем, собственно, он влюбил в себя и Рамину? А Рамина точно была влюблена в первое время, забыв о том, кто и сделал ей ребёнка. Своего загадочного Ва-Лери, никогда так и не найденного Олой. А она того хотела, чтобы призвать его к совместному взращиванию плода от их с Раминой взаимного посева. Ола вдруг впервые задумалась о словах полубезумной Финэли. Та говорила когда-то о пришествии в павильон Рамины заоблачного бродяги. Но Ола только отмахивалась. «В каком смысле он заоблачный? Дурак что ли, ничего не соображающий в жизни? Пустой и легковесный»? «Ты сама подумай хорошенько, о чём я тебе толкую. Оберни лицо внутрь себя», – гнула своё старуха, любившая напустить тумана там, где можно говорить чётко и ясно. А на самом деле она намекала Оле на то, что Рамина столкнулась грудь с грудью где-то на запутанных тропах бытия с таким же пришельцем, как в своё время и она, Ола. Но для Финэли всё, что касалось взаимоотношений полов, было табуировано. Тем более, что Сирта воспитывал не родной отец, который по представлениям Финэли ни о чём не догадывался. Она не могла произнести вслух столь страшную в её мнении тайну.
– Кажется, следуя алгоритму древнего мифа, соперники за царевну должны сразиться? – Кон-Стан развернулся ко всем лицом, ширя его ясной улыбкой. Ола вдруг рассмотрела, что у него есть золотистые и бледные крапинки на коже – веснушки в обозначении самих землян.
– Но я что-то не хочу никаких битв, – продолжал Кон-Стан. – А ты как? Будешь за неё биться со мною? – обращался он к Кэршу. – Для чего-то же ты выслеживал её по столь опасным дорогам? Влез в тоннели даже. Скакал по скалам, где каждый твой очередной шаг мог быть последним.
– Как равнинный козёл, возомнивший себя горным, – добавила Ола, нисколько не щадя самолюбия Кэрша.
Кэрш как впервые уставился на Олу. – Кажется, я вижу тут Олу-Мон? Или наши высшие управляющие структуры давно вошли в альянс с пришлыми и незваными гостями из Иномирья?
– Вошли-то вошли, а вот как выходить вам всем из такой вот ситуации, непонятно, – ответила Ола, сама не поняв, что она такое сказала.
– Нам? – спросил Кэрш, – Это кому?
– Тебе, – пояснила Ола. – Ты же, когда бежал за Икри, какую-то же цель и преследовал?
– Чисто любознательную, – сознался он. – Я вот, кстати, наблюдал за тем самым любопытным посёлком, где поселился ваш сын с женой. Там и дети у них. Бабушка старая, а также забавная девушка, похожая на карлицу с таким же маленьким мужичком.
