Лариса Кольцова
Космическая шкатулка Ирис
Ландыш слушала старика, почти любя его. – У меня никогда не было отца, – сказала она вдруг. – Я рада, что у Руднэя такой отец как вы.
– А у Руднэя никогда не было матери, – сказал старик. – Так что вы с ним частичные сироты. Те женщины, что его воспитывали, любили его и любят, но мать не заменит никто.
– А отца?
– Отца заменить можно, – ответил он. – Тут другое. Отец связан с детьми духовной крепью. Её может и не иметь со своими детьми отец по крови. А мать, она с детьми одна душа, она их питает, пока они растут. Она им та глубинная защита, что не рушится и в течение всей жизни человека. – Старик говорил с Ландыш так, будто Руднэя рядом нет, а они вдвоём. Руднэй сидел рядом и ел. Наконец-то с заметным аппетитом.
– Отец, Лану надо довезти до того места, которое она и укажет. Я думаю, ей не стоит тут задерживаться? Я не прав, Лана? Твои друзья не будут тревожиться из-за твоего долгого отсутствия?
– Будут, конечно. Мне надо доехать до города ЦЭССЭИ.
Старик и Руднэй переглянулись. – Отлично, – сказал старик. – У Руднэя отличная машина. Он тебя и довезёт. А я вот что хочу тебе сказать, милая Лана. Когда ты объяснишь своему главному, о чём был наш разговор, когда скажешь, как мне и ему необходима наша встреча, приходи сюда в любое время. Подойдёшь к тому человеку, что тут над всеми старший. Он выделяется от прочих. В крайнем случае, спросишь, кто у них главный. Передашь ему вот это, – и старик протянул ей квадратный жетон, похожий на тот, что давала администратору заведения Рамина. Только жетон был из чистой платины. – Поешь, отдохнёшь, подождёшь. И я приду к тебе. Или Руднэй придёт. Или же это будет Сирт. Или же ещё одна женщина, которую ты увидишь вскоре. Она подойдёт. И ты сообщишь о месте и о времени встречи. Моей и своего командира. Надо, чтобы и ты его сопровождала к месту нашей встречи. Вот и всё, что тебе надо будет сделать. Это надо не только нам, но и вам. А вернее, ему, тому бородачу с лысой головой. Он и сам не понимает того, что стал передаточным звеном для очень важного сообщения. А я тот сигнал уловил. Ему он не слышен, поскольку у него нет той живой структуры в голове, которая и ловит этот сигнал. Большего объяснить не могу. Да тебе и не надо. Его держит тут именно то послание, которое он таскает на себе, а того не понимает. Паралея же ему ни к чему. Чего он тут забыл? Он же тебе как-то объяснял, чего вас сюда занесло?
– Мы ищем Рудольфа Разумова. Прежнего ГОРа нашего подземного города и баз в горах. Он где-то тут застрял. Так я поняла.
– Скажи своему бородачу и начальнику, или кто он тебе? Нет тут Рудольфа Разумова. Он давно покинул Паралею. Не умер, а умчался на своём звёздном агрегате туда, где и нашёл своих из своей же расы. Я сам, впрочем, обо всём ему скажу. А ты расскажешь в тех общих чертах, что и сумела запомнить. Если твой главный думает, что он сможет отсюда уйти по собственному желанию, это не так. Его не пустит то, чем он обладает лишь временно! А ты, если ты всё мне рассказала, также подумай о том, что у тебя осталось после твоего мужа. Какое наследство? Это важно.
– Наследство? – удивилась Ландыш. – Только моя дочь Виталина.
– Нет. Я о другом. О некоем предмете. Он мог его тебе подарить, скажем.
– Розовый алмаз на моём обручальном кольце? – спросила она.
– У тебя есть Кристалл?! – вскричал старик. – Так вот в чём дело. Где же он?
– Я забыла его в рюкзаке у Владимира.
– Какого Влад-Мира? Он кто? Твой коллега? Как же ты могла отдать ему такую ценность?
– Да я всего лишь его спрятала, чтобы воры не ограбили в темноте. Владимир же богатырь. Да и вооружён так, что его никто не одолеет. Мы с ним и должны встретиться в ЦЭССЭИ, – Ландыш не просто чуяла, что скрывать и юлить нельзя, а и не видела смысла скрывать от старика всё то, что и без того ему известно. Вопрос откуда, она даже себе не задавала. Она чуяла, что существует некая глубокая и идущая из прошлого самого Радослава его связь с этим стариком. Это было как резкое дуновение в лицо, но пришедшее из той жизни, что осталась давно позади. – Если алмаз когда принадлежал вам, так ведь мне его сам Радослав подарил.
– Пусть он у тебя и останется. Это же твой Кристалл. Раз уж ты его носишь на себе. – Старик взял руку Ландыш в свою. Он опять стал целовать то место на её безымянном пальце, где она и носила своё кольцо. – Я чую его излучение, – шептал он, – я уловил его сразу. Он давно уже врос в тебя, моя девочка, моя дочка… – Что скрывалось за странным определением «врос в тебя», она уточнять не стала.
Появление Инары
Та часть погасших маленьких светильников, рассыпанных как новогодние гирлянды на лианах и где-то под потолком, вновь включились. Стало светлее. Тут-то и появился ещё один персонаж, вернее, появилась. Это была молодая женщина. Как ни странно, её наряд полностью повторял костюм старика. Облегающий и мерцающий френч до колен, а ниже шаровары такого же цвета. Только у френча были короткие рукава, а поверху была небрежно наброшена накидка из чего-то пушистого, похожего и на мех и на перья одновременно. От малейшего её движения ворсинки приходили в движение и мерцали искорками на своих кончиках. Локоны мягких и негустых волос облегали её некрупную голову как кукольный парик. Однако, невероятно-красивое лицо портил её взгляд. Вроде и опушенные густыми ресницами, яркие глаза вошедшей словно бы имели в себе железные острия, резко входящие в каждого, кто встречался с нею взглядом. О таких женщинах говорят, «железная дама», «железная леди», «волевая и непреклонная особа». Их никогда не любят и боятся мужчины. Их ненавидят и заискивают перед ними сами женщины. Ландыш определила бы её как фантастическую бесполую птицу Алконост с женской головой, поскольку не удивилась бы тому, если бы у женщины оказались сложенные крылья за спиной. Что создавало такой вот странный визуальный эффект её внешнего облика, сразу понять было сложно. Может, накидка её была тому причиной. Или поворот шеи, когда она взглянула на Ландыш искоса и несколько сбоку, тогда как могла посмотреть и прямо. Обычно так смотрят птицы. Нос точно не мог быть ей помехой, он был у неё небольшой и очень хорошенький.
– Отец, – резким голосом произнесла она. – Мне сказали, что ты тут. Я… такое дело…
– Не сочиняй, – перебил её старик. – Пришла, так и садись с нами. Место как раз есть.
Ландыш нисколько не удивилась тому, что у девицы такой резкий тембр голоса. Мягкого воркующего голоса от неё ждать было бы сложно. Никакой другой ей просто не подошёл бы. Голос это инструмент души, её внешнего выражения в мире. Не удивилась бы она и тому, что девица девственная и обречена таковой остаться навсегда. Но тут вспомнила, что её любит чудаковатый Сирт, от которого она сбежала куда-то и когда-то, оставив его одного в жениховской рубахе, которую он так и таскает на себе. Понятно, то была метафора. Что рубах у него было полно, но именно так он сказал. Конечно, она была стройна, приглядна, даже необычна, но уж очень явственно пёр из неё несносный характер. Чего же милый, потому что добродушный и умный Сирт такую себе выбрал? Другой не было? Первая и всегда глупая, часто порабощающая любовь? О вкусах не спорят?
Ландыш давно устала от такой сложной во всех смыслах компании. Устала заниматься анализом вместо того, чтобы просто веселиться, как и было обещано Раминой. Как веселились все вокруг. Смеялись, что-то разбивали на столе, вскрикивали, ворковали и опять смеялись на все голоса. Кто-то целовался с упоением, как увидела Ландыш, глядя через сквозные ветви. Она высматривала Рамину. Та уже сидела на коленях у молодого мужика, именно мужика, а не парня, поскольку он был заметно-матёрый и краснорожий. Мужик без стеснения шарил под пышным подолом Рамины, думая, что его рука никому не заметна, кроме той, кого он и исследовал. Она же не препятствовала. Хоть бы Сирт вернулся и всех повеселил, раз уж Рамина ушла без возврата в такую вот честную компанию.
– Здесь бывают танцы? – спросила Ландыш, ни к кому конкретно не обращаясь. – Давайте танцевать.
– Танцы? – изумленно подняла свои бровки замысловатая женщина-птица, и опять взглянула искоса, будто нос ей мешает. – Для танцев существуют особые клубы со сценой, где и выступают обученные танцовщики и танцовщицы. Мы же такому искусству не обучены.
– А просто так разве нельзя потанцевать? – опять спросила Ландыш, уставшая сидеть на заднице столько часов уже кряду. Наверное, и Рамина ради этого залезла на колени к мужику, чтобы сменить надоевшее сидение на что-то другое.
– Просто так? – девица отчего-то решила, что все вопросы адресованы ей. – Просто так танцуют на народных гуляниях под открытым небом. Не в закрытом же помещении мы все понесёмся плясом, сшибая столы и давя тех, кто тут смакует дорогие кушанья.
– Похоже, они смакуют что-то уже другое. Все такие пьяные тут. Одни мы сидим как на учёном совете.
– Что значит учёный совет? Кому совет? Учёным или неучёным? – не отставала блестящая пиявка. Руднэй и его отец молчали. Старик вообще ушёл своими мыслями так далеко и так глубоко, что его трудно было бы оттуда вытащить и крюком. Руднэй изучал потолок, наверное, практиковал местную астрологию. Ни старику, ни Руднэю не было и дела до пришедшей птицеподобной зануды. Что было и любопытно. Чего ей-то тут надо?
– Ты невеста Сирта? – спросила Ландыш напрямик, чтобы вывести ситуацию из зависания.
– Я? Невеста Сирта? Он так тебе сказал?
– Вроде того. Он же в жениховской рубашке был. Сказал, что ты и есть невеста.
– Полная глупость. Он прирождённый актёр. Совсем недавно он и придумал себе такую вот роль. Прежде он по своей игре был простолюдин, только что вышедший из дома неволи. Потом он был одарённый сирота-самородок, скитающийся по свету и ищущий себе покровителя для того, чтобы сироту согрели и устроили в приличное учебное заведение. Вдруг ему взбрело в голову поработать мусорщиком и исследовать, каким образом люди загрязняют окружающую среду, и какие отщепенцы продолжают жить в руинах и около свалок. Он же поражал людей своей образованностью, и ему верили всюду, куда бы он ни затесался. Так он собирает впечатления, затёсываясь в разные слои народной жизни. Это же феномен какой-то, а не нормальный человек. Как же иначе управлять средой, с которой ты и незнаком? Так он считает.
– Странный образ жизни, – согласилась Ландыш. – Он говорил, что он путешественник.
– Он и путешественник. Он же первый и увидел вас в горах. Тебя в частности. Когда ты купалась в озере, – выпалила Инара.
– Это был я. Сирт пришёл со мною во второй раз, – сказал Руднэй.
– Ну, уж! Право первооткрывателя я тебе не отдам! – воскликнул появившийся Сирт. Где он до того был, неизвестно. Он был заметно во хмелю. Румяное лицо щерилось в улыбке, рубаха разорвана у ворота.
– Подрался? – спросила Инара, теплея глазами. Острия куда-то спрятались. Вот уж тут она стала хороша. «И зачем ей была необходима такая роль молодой бабы Яги»? – подумала Ландыш, воспитанная на русском и богатом сказочном материале. «Видать, тоже актриса, как и Сирень была». Ах, Сирень! Как мягок в целом и уютно раскрашен был твой мир. Даже при всех его несовершенствах. Ландыш хотелось плакать, и она уставила на чужого Руднэя с родным лицом свои глаза, полные зова к тому, кого не было. А тот, кто был, её не понимал. Он только чувствовал, что она чего-то от него хочет. Чего он дать ей не может.
Сирт уже успел притащить откуда-то ещё одно креслице и устроился у бока Ландыш. – Не плачь, моя залётная красавица. Красавица из невиданных миров. Ты настолько счастливее меня, ни разу никуда за пределы данного мира не сунувшего и нос. А я не плачу. Если ты полюбишь меня, я удочерю твою дочь и заменю тебе твоего погибшего мужа. Я тут подумал, уйдя от вас, чтобы мне никто не помешал, и решил. Пойдём с тобою завтра в Храм Надмирного Света зажигать зелёный огонь на семейном алтаре. Рубашка у меня есть, а у тебя есть зелёное платье. Не думаю, что твой муж обидится в своих Надмирных селениях, если узнает, что ты в платье, любимым им, пошла с другим в Храм. Ты же живая и молоденькая совсем. Ну как? Такое предложение тебя не радует?
– С ума сошёл! – в глазах Инары опять появились неприятные острия – зрачки стали как колючие гвоздики.
– Ага! Себе не беру, а другой не отдам! – Сирт продолжал скалить крупные и на диво ровные зубы. Большой рот ему не вредил при таких зубах.
– Да ей-то ты нужен разве? Когда бы она и успела тебя оценить? – вклинился Руднэй.
– Она пока сидит тут, – сказала Ландыш, – и она никакого согласия и никому пока не давала.
Старик вдруг очнулся от своей медитации. Причём, о нём все забыли, что было потрясающе! Ведь он никуда не уходил. – Лану пора отвезти туда, куда она и укажет. Лана устала. Вы того не видите?– Он встал во весь рост. Высоченный и величественный. – Они дурачатся, Лана. Не думай о них хуже, чем они заслуживают. Мне пора вас покинуть. Я устал. Руднэй, отвези Лану. У тебя быстрая и отличная машина. Инара, проводи меня. Ты отвезёшь меня домой.
– Я за тем и приехала сюда, – сказала Инара, поднимаясь следом. Сирт тоже поднялся.
– А ты можешь оставаться, – осадила его Инара. – Руднэй потом уж довезёт и тебя.
Едва они ушли, как Сирт раздвинул заросли и крикнул, – Рамина! Мы уезжаем! Ты как? Ты с кем?
Окончание праздника
Вернулась Рамина. Волосы растрёпаны, фалды на юбке мятые, глаза шальные. – С вами, конечно. Я же не шлюха, чтобы тут ночевать. А еды-то сколько осталось! Я уж для Финэли соберу оставшееся.
Руднэй задержал её руку. – Куда? В свой подол?
Рамина заметалась, ища то, во что бы положить остатки пиршества. – Вы-то всё имеете. А я работаю. За каждую лепёшку и уж тем более сладости проливаю солёный пот.
– У женщин пот сладкий, а не солёный как у мужчин, – поделился своим опытом Сирт. Он как фокусник достал из кармана штанов большую матерчатую суму, раскрыл её и подал Рамине. – Правильно, бывшая аристократка, познавшая вкус трудового хлеба. Забирай всё. Финэля порадуется. Эту суму мне подарила на память одна нищенка со свалки. А как известно, у нас осталось ещё очень много не очищенных мест после владычества тех, кто изнурял и губил трудовой люд. Многие люди настолько разрушены психически и умственно, что им трудно включиться в новую жизнь. Многим и невозможно уже.
Рамина с брезгливостью осмотрела суму. Сирт поспешил её успокоить, – Вещь чиста, как чиста была душа той женщины. Она же из новой совсем тряпки была сшита. Говорю же, мне на память о днях, проведённых там, куда вы и носу не сунете.
– Чего ты её при себе таскал? – У Рамины не было выбора. Или отказаться, или набрать лакомств для Финэли. Она сгребла всё, что было. Не забыла и тарелки с бокалами, а также синюю фигурную флягу. – Угощу моего милого Ва-Лери, как он ко мне придёт. Он никогда «Мать Воду» не пробовал.
– Отец Руднэя сказал, что «Мать Вода» – подделка. Не настоящая, – поделилась своим знанием Ландыш.
– Где её найдёшь настоящую? Не прежнее время, – отозвалась Рамина. – Нам теперь и такая за редкое счастье. Помню, у моего отца вся его спальня была завалена такими вот фляжками. Он хлестал настоящую «Мать Воду», а потом бродил в своих галлюцинациях, как по собственному дому и парку, никого не узнавая. Нам с Ва-Лери настоящая и не нужна. У нас с ним всё и так отлажено в этом смысле. Мы с Ва-Лери любим друг друга по три раза кряду за одну ночь. А уж утром начинается новый сеанс большой любви.
– Опять ты! – смутилась Ландыш, улавливая, с каким интересом парни слушают откровения про «милого Ва-Лери».
– Силён! – сказал Сирт.
– Едем? Или ещё послушаем, как Ва-Лери любит Рамину прохладным утром после жаркой ночи? – спросил Руднэй.
– Завидуете! – крикнула Рамина. – Вот и ищите себе ту, кто способна поднять ваше драгоценное достояние на такую высоту, чтобы и до утра уровень не снижался. Можно и до следующего вечера. А там опять ночь. А там…
– Размечталась! – одёрнул её Сирт. – Ты же не на коленях сидишь у праздношатающегося элемента, чтобы такое говорить. Ты оглянись, кто рядом!
Рамина с испугом посмотрела на Руднэя и замолчала. – Тут всё можно. Тут же «Ночная Лиана». И потом, я же не осталась на ночной сеанс с теми, кому это можно и сегодня. А тот элемент, как ты сказал «праздношатающийся», глава одного из Департаментов. Не скажу какого. Забыла какого. Бывший аристократ, а работает как вол на ваш режим заодно с бывшим мясником и кровавым сектантом Сэтом!
– Замолчи, Рамина, – совсем тихо произнёс Руднэй. И она замолчала.
– Где же возьмёшь других людей? Откуда? – спросил Сирт. – Если только со звёзд свалятся. Да ведь в таком количестве, какое и необходимо для нашей жизни, оттуда никто не свалится. Вот нарожаешь детей от своего «милого Ва-Лери», выучим их, они и заменят всех бывших аристократов и кровавых мясников. Не задаром же милый Ва-Лери так напрягает своё драгоценное достояние? Детишки будут у тебя, Рамина, что надо!
– Отстань! Сам напрягай своё достояние. Пусть тебе твоя злюка и рожает умников для будущего, – отмахнулась Рамина. Сирт был ей племянником, и она его не боялась.
В машине Ландыш сидела на переднем сидении рядом с местом водителя. Вёл машину Руднэй. На заднем сидении ехала Рамина и Сирт. Сирт спал, навалившись на Рамину, а та временами ругалась, что он её задавил своим весом. Сирт пробуждался и ругался уже на Рамину, что она не даёт ему досмотреть любопытный сон.
Ландыш смотрела тайком на профиль Руднэя, на сосредоточенные только на управлении машиной и на дороге глаза, на молодые и сильные руки, представляя себе крамольное. Эти руки, как они смело ласкают её… И убеждение, что всё вернулось, что всё повторится, лишало её разума, понимания, где она, с кем она. Она судорожно сжимала колени, дрожала от наступившего вечернего холода, от неконтролируемой и безумной любви, вдруг вернувшейся к ней. И она опрокидывала это нахлынувшее, её переполнившее через все удерживающие края, безумное чувство на того, кто вовсе не был её мужем. А если? Не было никакого перемещения ни на какую Паралею, а они как были, так и остались в пределах своеволия непостижимой Ирис? Застряли в её материнской плате, включены в новую версию игры? А если он новая версия прежнего Радослава? Вон сколько у Кука сыновей, а ни один не продублировал своего отца ни в чём. Поскольку они же не клоны, чтобы быть подобием отца – биологического донора? У них, у каждого была своя мать. Человек черпает материал для своего построения из бездонного генетического котла обоих родителей, слившихся информационно, а там несчётное число всевозможных комбинаций, и повторение исключается. Если только отдельные черты, особенности внешности, ума и характера. А если она скажет ему откровенно: «Радослав, да будет тебе придуриваться! Ты же отлично знаешь, кто я». Но не скажет, поскольку он другой человек. И то, что он такой, тому может быть множество причин, связанных со спецификой чужой планетой, с природой его матери, и мало ли с чем ещё. Да ведь прочие трольцы подобны им, землянам, и не являются нисколько репликацией своих родителей. И Руднэй детально всё же иной, и только тоска самой Ландыш жаждет видеть его полным подобием своего отца. Для неё уже не было секретом, чей он сын. Кто ей о том сказал? Как будто никто, а знание этого факта пришло откуда-то. Старик? Он сказал? Или как-то иначе передал информацию? Сумбур длинного вечера, где и было совершено умышленное угощение её каким-то дурманом со стороны обаятельного Сирта, – всё это погружало её мышление в разлад, чувства в метущуюся сумятицу. И тогда вот кто его мать! Нэя! Та Нэя, чей алмаз лежит в кармашке рюкзака Владимира, а Ландыш он достался уже потом, уже после другой жены Радослава.
– А что если мы как были, так и остались на Ирис? – обратилась она к нему, воспользовавшись тишиной, воцарившейся в салоне машины, когда Сирт уснул, а Рамина последовала его примеру, поскольку тоже была перегружена впечатлениями, а встала очень рано. – Что ты думаешь по этому поводу? И наш милый домик в скучном зелёном пригороде сменил другой антураж, как бы Паралея, являющаяся тоже выдумкой? А при этом ты даже выгодно помолодел. И ты только разыгрываешь меня, играя в не узнавание? Если не хочешь быть Радославом, будь опять Вендом. Непривычно тебя так называть. Буду звать тебя новым именем Руд. Мой милый муж Руд…
Руднэй обернул к ней лицо, тараща глаза в очевидном испуге за её состояние. – Тебе нехорошо? Да ведь в «Ночной Лиане» давно уж нет настоящей «Мать Воды». Откуда же твоё изменённое сознание? Ты понимаешь, где ты? Кто рядом с тобою? – Он затормозил машину и остановился на полностью пустынной лесной дороге, ведущей в сторону города ЦЭССЭИ. Позади что-то забормотал Сирт, очнулась Рамина, – Что? Уже приехали?
Ландыш плакала. Реальность упорно не хотела превращаться в желанную сказку. Он обнял её несколько неловко, неумело целуя в ухо и трогая языком её универсальный переводчик, приняв его за родинку на мочке уха.
– Хватит лизаться! – сказала Рамина с заднего сидения. – Поехали домой! Мне завтра на производство в отличие от вас бездельников. И где только вы работаете? А что, Лана, у вас на полях вольный режим работы? Когда пришёл, тогда и ладно? Может, и мне туда перебраться? Буду работать на чистом воздухе, под чистым небом или дождём, в жару и в сырость, зато без этой жуткой дисциплины. Как же я ненавижу дисциплину! Разве женщина – солдат, чтобы жить по расписанию? Я решила, буду рожать каждый год, как другие, и растить детишек.
– Для этого тебе надо найти мужа, – отозвался Сирт.
– Вот ты и найди мне мужа. Из числа своих учёных собратьев. Чтобы я не погрязла окончательно в чернорабочей трясине.
– А твой милый Ва-Лери с его способностью совокупляться по три раза за ночь, а утром повторить всё по новой? Он не подходит для такой цели? – подковырнул её Сирт. Ландыш и Руднэй сидели в позе двух окаменевших голубков, подобных тем, коими украшают комоды всякие бабушки. Такая мысль возникла у самой Ландыш, начитанной сверх меры в последнее время. А как выглядело объективно, то есть со стороны, она не знала. Но ей не хотелось выходить из такого вот состояния сладостного тёплого окаменения, поскольку она успела согреться в его объятиях.
– Надо было с Инары стащить её накидку, – сказал Руднэй, – ты совсем замёрзла, а мне нечем тебя согреть.
– Ты меня уже согрел, – сказала она.
– И я! И я застыла! – вдруг тоном маленькой Виталины закричала Рамина.
– И что теперь? Укрыться же нечем, – резонно возразил Сирт, стаскивая с себя свою зелёную рубашку и накрывая ею Рамину. – Как бы наша труженица не захворала. Тогда родное производство понесёт ощутимые убытки, лишившись такой вот замечательной и дисциплинированной работницы на пару дней. Всё пойдёт прахом! Производство придётся закрыть.
– Не смешно, – отозвалась Рамина, кутаясь в его рубашку. Сирт остался голым до пояса. Ландыш обернулась и увидела, как отлично и спортивно он выглядит.
– Отдам твою рубашку своему Ва-Лери. Финэля её заштопает. Рубашка атласная, дорогая. А у тебя полно и других. А то у Ва-Лери жуткая одежда. Но я же не за одежду его люблю. Он мне голый нравится. Лана, ты озябла? Пусть и Руднэй снимет свою рубашку, – предложила она ехидно.
– Нет, – ответил Руднэй. – Я раздеваться при девушках не буду. Я не так воспитан.
– А я вовсе не воспитан. Кому было? Мама – бывшая аристократка, отринувшая все заповеди предков. Отец – уж очень занятый человек, – ответил Сирт.
– Не надо мне рубашки. Мне не холодно, – сказала Ландыш. Они расцепились с ощутимым усилием. Машина тронулась, и вскоре въехала на территорию города. В том самом месте, где и находилась крытая остановка для общественного транспорта, Ландыш велела остановить машину.
– Куда? – в страхе вскричала Рамина, – тут же лес кругом! И темень страшная. Ты что, Лана? Поехали ко мне ночевать, если тебе до твоих полей топать и топать. А почему мы туда не доехали? – спросила она удивлённо.
– Тут совсем рядом, – сказала Ландыш, – меня встретят.
– Кто?! – спросили её все разом.
– Кто надо. – Ландыш быстро помчалась от машины в сторону стены леса, где и была нужная тропинка. Чтобы они её не вздумали догонять. Она знала, что там уже стоит обеспокоенный Владимир. Об этом на самое ушко ей и сообщил маячок, находящийся в её универсальном переводчике.
Тревоги Кука
Кук так и не дождался Ландыш к себе в рабочий отсек. Он раздумывал, стоит или нет пойти к ней самому. Но Ландыш никого к себе в «башню узника» не пускала. Это была её, неприкасаемая для прочих территория. Даже непонятно каким образом она всех так выстроила, что ей все подчинились. И никто её не тревожил там. Как она там обитала, что делала, – в свободное от работы время всякий делал, что хотел. Только однажды Вика туда влезла и прибежала к мужу, чтобы сообщить, что Ландыш развела там жуткую грязь, что она даже не пользуется постельным бельём, что спит в том же, в чём и работает. Просто валится на свою постель и спит. Кругом крошки, грязные тарелки, кои она забыла вернуть в кухонный отсек после того, как ела в одиночестве. А ела она также часто в одиночестве, утаскивая к себе еду в башню. «Она деградирует, Артём»! – вопила Вика. – «У неё явный психический сдвиг. И зачем только ты влез в её голову. Она стала чудной». «Она абсолютно нормальная», – спокойно отреагировал Кук. – «Пусть живёт, как хочет. Она и прежде была лентяйка. Радослав с нею намучился. Ты забыла, как она подкинула тебе своего ребёнка, не желая грузить себя ничем»? «Ей бы царицей быть в окружении сонма слуг», – только и ответила Вика.
Кук решил подождать. Пусть соберётся с мыслями, коли уж нечто такое привело её в состояние потрясения. А спокоен он был только потому, что чуял, – причина взбаламученного душевного состояния Ландыш глубоко личная. Он не верил в то, что она принесла хоть какие ценные сведения. Откуда они возьмутся? Где-то напилась как последняя архаичная идиотка, в кого-то вдруг влюбилась. Да не влюбилась даже, а угнетённые до времени молодые желания заявили о себе, встряхнули её внутренним взрывом, накопив свою критическую массу. Разнесли вдребезги всю её хрупкую конструкцию той внешней кельи, какую она себе нарастила, в чём ползала, фигурально выражаясь, как улитка в своей ракушке. Кук уловил в ней некую внешнюю перемену, вовсе не связанную с необычной шапочкой на голове. Она излучала то самое сияние, ту самую условную радиацию женственности, что могла быть опасной для того, кто и произвёл в ней этот взрыв. Такой он помнил Ландыш только после её сближения с Вендом в звездолёте. Главное, чтобы и сама она после этого не распалась окончательно, случись какой форс мажор. Тогда совсем непонятно, почему её привёл в такое смятение вопрос о старике, заданный им в шутку. Ландыш как всякая впечатлительная и маленькая ещё девочка очень боялась рассказов ребят о загадочном старике, боялась сама на него наткнуться. Кук решил растормошить неразговорчивого Владимира. По счастью он был на объекте.
Владимир, как отметил Кук, также пребывал в состоянии внутренней разбалансировки, но внешне держался, как и обычно. Он честно рассказал Куку всё, о чём и мог рассказать. А всё же отец, опять же, учуял некий осадок, умышленно сыном не слитый вместе с прочей, а в целом пустяковой информацией. Какой-то брат, сестра, девушка неугомонного Валерки, как и предполагал Кук где-то гуляли на местных просторах, чем-то Ландыш подпоили, в немыслимое платье обрядив, в свою недоразвитую жизнь включив, в привлекательности порочных забав Ландыш убедив. Он ещё долго плёл о чём-то, крайне запутанном, нескладно выражая себя в словах, больше соотносимых с ним лично, чем с Ландыш. Те наблюдения и розыски, производимые им в бывшем ЦЭССЭИ, частично разрушенном и превращённым в банальный хаотичный жилой посёлок, Владимир заносил в свой планшет. И там-то как раз всё было ясно и складно. В загадку же приключения Ландыш он не внёс прояснения. Его же с нею не было. А так-то, явилась, шаталась, плакала, бормотала околесицу, какой-то сват и чей-то брат по прозвищу тонат. Владимир не оплошал. Дал Ландыш средство для очищения крови, уложил спать в одном из отсеков подземного города, чтобы дать ей возможность целебного сна. Сам там же спал. Вот и всё.
– Считаешь, что она в кого-то там влюбилась?
– В тролля? Да ты что, отец! Нет, конечно. Она у нас девочка благоразумная. Хотя, если честно, она такая же нам всем обуза, как и её дочка. Обе – младенцы по сути-то. Ландыш же на её планете едва и выучили, что читать на земных языках. Так и Виталина уже читает вовсю. Не завидую я Радославу, пусть и задним числом. Жить с такой дикой женщиной, это было незаслуженное им наказание.
– Молчи уж! Образец лучшего представителя Земли! Тебя-то такая женщина никогда не полюбит. Не мечтай даже. Она – сокровище, какого на Земле ты и не встретишь уже. Ландыш тем и привлекла Венда, что она как чистой воды, уникальный, естественный природный алмаз. Дикая женщина! – повторил он. – Сам ты буквально житель, хоть и искусственных, а пещер со своим электронным топором. Глухой ты к подлинной красоте!
– То-то ты в звездолёте с Вендом соперничал за неё! А я думал, что мне померещилось, – озадачился Владимир, изучая лысину отца как костяную скрижаль, на которой проступили некие знаки – письмена. Кук же в самом деле покрылся пятнами нервического волнения.
– Молчи уж! Психоаналитик нашёлся. Башмак космический! В тебе ровно то и есть, что в тебя впаяли вместе с нехитрой программой в процессе твоей формовки на Земле. Не рассуждай на подобные темы, коли не владеешь материалом.
Злость отца ещё больше озадачила Владимира. И одновременно ему стало вдруг одиноко, скучно и безрадостно как-то. Не было тут никого, кому был бы он дорог, кем любим, по-человечески интересен. В последнее определение также входило его, внезапно разбуженное прошедшей ночью стремление обрести рядом душу женскую. Его могучие бока мёрзли от затянувшейся вселенской тоски.
– Тебя можно понять, – только и сказал он. – Я же никогда тебя не осуждал.
– Если она вздумает опять туда бежать, пойдёшь с нею. Но уже не отпустишь её одну ни на шаг от себя. Посмотришь, кто там у неё возник. А я чую, я всегда и всё чую своей особой чуйкой, что мы вошли в некую зону перемен. Тут дело глубже какой-то там бабьей причуды. Никакой тролль сам по себе затронуть её бы не смог. Да и не стал бы. Кому она там сдалась, если не знать, кто она и откуда. У них очень сложная система сближений людей друг с другом. Они так просто на улицах не знакомятся. И тролль этот умышленно на неё вышел.
– А как же Валерка с его феминой?
– Да Валерка для этой, как ты говоришь, «фемины» был всего лишь спальным аттракционом. Ни к чему не ведущим в дальнейшем. Он сам её подцепил, поскольку нашёл для своего крючка нужную петельку на её подоле, коим она мела по столичным улицам. Он же мне всё рассказывал. И я всё тщательно отслеживал. А ты думал? А Ландыш сама искать бы никого не стала. Не та она женщина. И вот какая штука странная с нею приключилась. Кто-то предвидел возможность наблюдения с нашей стороны. Кто-то смог всё и зачистить. В её наблюдающем устройстве, спрятанном в универсальном переводчике, всё чисто! Как вошла она в ту заводь сладкого порока, что увита цветущими лианами, так и закончилось кино! Чуешь? А ты думал, что они все сплошь дикие тролли?
