Лариса Кольцова
Космическая шкатулка Ирис
– Да ну? – изумился Владимир всему сразу. Конечно, он знал, что все их перемещения отслеживаются, без этого было нельзя, но слежка? – Может, просто сбой?
– Нет. Отключил тот, кто знал о наблюдении.
– Кто же? – Владимир с усилием соображал. Ландыш была пьяна, тролль без проблем мог и прикоснуться к её универсальному переводчику. Да ведь надо было знать, что это за штучка ввинчена в мочку её ушка!
– У неё и спросим. Кто к ней сумел прикоснуться столь близко, что сумел отключить сложнейшую технику.
– Вот тебе и тролли!
– Тролли точно не смогли бы. Кто-то другой.
На обед был томатный сладко-острый суп, столь любимый Ландыш. Она чуяла его ароматный дух на расстоянии и пришла в столовый отсек. Лицо её было заспанное. – Прости, Артём, – обратилась она к Куку. – Не знаю, что на меня нашло, но я провалилась в сон как в бездонную яму.
– Я понял, – ответил Кук, – потому и не стал тебя тревожить.
– И я! И я провалилась в яму! – вскричала Виталина. – Ножку же ушибла. Вот! – она выпятила коленку, чтобы явить её Ландыш.
– Ты же говорила, что тебя укусила букашка, – поймала её Ландыш. Все засмеялись.
– Другую ножку укусила букашка, – нашлась Виталина.
– Другую, другую, – поддержала девочку мама Викуся.
Виталина совала нос в тарелку Ландыш, поскольку ей налили светлый овощной бульон. – Я хочу красный суп. А ты дала мне зелёный, – сказала она Вике.
– Красный суп острый, – ответила Ландыш. – Ты обожжёшь язык и нёбо.
– Какое небо? – не поняла Виталина. – Небо не достанешь языком. – И все опять засмеялись.
– Что за странное мышление у этого ребёнка! – сказала Ландыш.
– У этого? – недовольно ответила Вика. – Виталина не этот ребёнок, а наш родной ребёнок. И так сказать о родном ребёнке может только мать-кукушка. – Вика довольно часто сердилась на Ландыш. Возможно, она сердилась на всю затяжную ситуацию, связанную с их жизнью на заброшенном объекте, а на Ландыш просто разряжалась. Вика так и говорила: «Сколько мы будет торчать на этом пустынном острове в космическом океане? Кук зарос бородой как подлинный Робинзон, ребята дичают на глазах, а я превратилась в смуглую и худую Пятницу». Но тут Вика самообольщалась, выдавая желаемое за достигнутое. Она мечтала оставаться худощавой, какой стала на Ирис, а стала опять пышечкой, каковой и была на Земле. За последний год климат Паралеи сделал с нею чудеса. Она похорошела, начисто забыла о своих мнимых хворях, о своём мнимо больном лёгком. Она и дышала легко, бегала как юница, как будто тут и родилась, как будто тут было нечто в самой атмосфере, что дало ей всегда недостающее – не яркость, но особую женственность. А вот для всех прочих внешние красоты Паралеи, радующие глаза, были весьма обманчивы. Чужая планетарная экосистема не обладала необходимыми для полноценного здоровья качествами. Год жизни здесь равнялся двум с лишним годам жизни на Земле по износу наличного биоресурса.
– Так вот он – источник пресловутой кукушки! – закричала Ландыш. – Это ты настраиваешь ребёнка против меня! Я же сказала, забирай её себе навеки. Я других себе нарожаю. Мне же тебя жалко.
– И уже нашла от кого нарожать? – не сдавалась Вика.
– Нашла. Такой красавец, что ты, увидев его, точно разлюбила бы своего Робинзона.
– Неужели? Где же нашла? Где они места, таящие красавцев? – весело встрял Кук, разряжая ситуацию.
– Паралея большая. А ты думал, что ты и твои сыновья тут всех краше?
– Сыновей-то не обижай, – заметил Кук. – Они тебя любят как сестру. А, Владимир?
Владимир сидел за столом один, а другие парни, – Саша, Артём младший, Валерий и Костя отсутствовали. Они были на другом объекте. – И никак иначе, – ответил непривычно задумчивый Владимир. – Ты сегодня отправишься опять в злачное место или как? – спросил он у Ландыш. – Дорога разведана, подружка Валерия тебе уже ни к чему.
– Захочу, так отправлюсь, не захочу, так останусь. Я тут не пёсик с лапками на охране объекта.
– Куда ты отправишься? У тебя и денег-то местных нет, – сказала Вика. – А кстати?! – возопила она, – в чём ты туда бродишь? Не в костюме же своём? – Вика таращила глаза на Ландыш, будто увидела её впервые.
– Валерка добыл мне экипировку. У своей фемины взял.
– Фемина? Это-то что? Имя что ли? – не отставала Вика.
– Её зовут похоже. Рамина. Она стала моей подругой. Просилась тут поработать со мною на полях и огородах под ясным небом. Как думаешь, Кук, не взять ли её подсобной работницей?
Вика не оценила юмор Ландыш. – Как? Ты и Валерий открылись местной женщине о том, кто вы есть? Вы с ума тут сошли? Я же говорю, полное разложение всего экипажа. Артём? Ты того не видишь?
– Она же шутит. Ты сама Викуся тут дичаешь, – флегматично отозвался Кук.
– Я тоже хочу под ясным небом поработать, – встряла Виталина. – У меня же грядочка есть. Мамочка Викуся мне наладила грядочку. Ты видела, мамка?
– Не зови меня так. Зови мама… я прошу. Вика – мамочка, а я… мама…
– Ладно, мамка, – Виталина нахмурилась и выпятила губки, что означало её нешуточные раздумья.
– Скажи, мама, – не отставала Ландыш.
– Мама, – послушно повторила девочка.
– Теперь обними маму, – потребовала Ландыш, – и шепни на ушко, мама… – она присела перед девочкой, обхватив ту за непередаваемо-нежное детское, но и крепкое тельце, пряча невольные слёзы, прижавшись к её рубашонке, неумело скроенной Викой. Ландыш издевалась над неумехой Викой и ворчала, что та, похоже, шила, лишь играя в куклы в детстве. Всё шито на живую нитку, косо сидит. Вика виновато вздыхала, не возражала, сказав лишь, что чудесную космическую принцессу не испортишь такой вот чепухой как разовая одёжка. Зато уж на Земле она разоденет своё чудо, как той и подобает.
– Поцелуй маму, – упрямо настаивала Ландыш. Виталина и это исполнила. Она пребывала в хорошем настроении и, обняв, чмокнула Ландыш в ушко, так что стало щекотно и отрадно, – Мама, ты пахнешь как цветочек.
– А ты как ароматная ягодка…
– Вот мы туда и отправимся вечерком, за ягодками, как солнышко ослабеет, – заворковала Вика, наблюдая их взаимные нежности. Как ни обожала она Виталину, препятствовать её шушуканью с Ландыш не стала. Для Вики девочка буквально была её спасительным кругом в пучине космического страшного океана, её домашним теплом, кем она грелась на острове «чужбина». Её вторым по значимости трофеем, который она и мечтала увезти на Землю. Первым был Кук.
Кук знаком пригласил Ландыш следовать за собою в свой рабочий отсек. Та покорно побрела за ним под тревожными взглядами Вики и Владимира. Вика тревожилась, чисто интуитивно считывая, что на них надвигается нечто, что может изменить всю дальнейшую жизнь. Она и хотела перемен, и боялась их, как это и бывает с женщинами. Владимир же, уже зная, что нечто обязательно произойдёт, не мог оценить степень опасности того, что именно надвигается.
Чего хочет Кук?
Кук кругами расхаживал по тесному помещению, обдавая сидящую Ландыш воздушной волной, её ногам было щекотно, поскольку костюм у неё был, как и у Вики, превращён в пляжный. Брючины урезаны выше коленей, рукава вовсе отсутствовали. Костюмов было несколько, так что они могли позволить себе такую вольность. А тут было жарко.
– Давай, вспоминай, кто и в какой момент прикасался к твоему универсальному переводчику, что вывел его из строя?
– Никто, – удивилась Ландыш. – Как бы тогда я смогла бы понимать их речь и сама с ними общаться? Я пока что их язык не освоила.
– Ты не поняла меня. Там было наблюдающее устройство. Оно было отключено. Никаких записей о твоих приключениях не осталось.
– А должно было остаться? – ещё больше поразилась Ландыш. – Если бы я решила войти в интим с кем-то, как Валерка сделал, ты бы увидел всё?
– Сдался мне твой интим! Я о важном тебе говорю. О том, кто с тобою там встречался? Как близко приближался? Ты дурочку не изображай. Не Виталина.
Поразмыслив, Ландыш рассказала Куку всё. Как и просил её о том загадочный старик –отец Руднэя. Она только умолчала о своих переживаниях, связанных с явлением Руднэя. Сказала только, что были Рамина – фемина Валерия, её родственник Сирт и его друг, каковой и оказался сыном старика. О женщине Инаре она не захотела рассказать, сочтя её не стоящей упоминания. К тому же Ландыш было лень тратить на неё слова. Она испытывала частичную усталость и то самое остаточное потрясение, перевернувшее всё вверх тормашками в её, лишь обманчиво затихших, глубинах. Там клокотала лава, там накапливалось новое напряжение, готовое явить себя чем-то непредсказуемым. Излиться и сжечь всю прежнюю жизнь. И она боялась. И она того хотела. И она знала, что неизбежное уже где-то рядом.
– Он лжёт! – вдруг закричал Кук. – Не знаю я, кто он. Но он лжёт! Не мог Разумов отбыть уже после Фиолета. Тут тебе не земной космодром. Тут нет, и не было второго звездолёта. А Разумов не смог бы его построить. Разве он бог? На Земле это же творчество и работа совокупного интеллекта миллионов землян. Огромные ресурсы нужны, производства, целые коллективы, а тут как? Какая такая Ирис могла ему помочь? Он только и мог, что добраться на космическом челноке до одного из спутников. Не более того. А они необитаемы! А базы там разрушены по той же самой ликвидационной программе, что была запущена в недрах подземного комплекса. Чтобы никому и ничего не досталось во вред! А то, что осталось, что было спрятано и законсервировано, – мы всё исследовали. Нет тут никого! Разумов не мог покинуть Паралею, будучи совсем один. Он где-то здесь. Если, конечно, жив.
– Зачем старику лгать? Ему не нужен Разумов. И никто из нас ему не нужен. Он хочет только, чтобы ты отдал ему то, что тебе и велели.
– А я не знаю, ему ли надо это передать? Для этого я должен его увидеть. Одного. И на своей территории.
– Так он того и хочет. А что ты должен ему передать? Ты знаешь?
Кук сунул ей в лицо кольцо с кристаллом Радослава. – Вот что! Игрушку. И если честно, Ландыш, мне всё равно где умирать. Я о вас всех переживаю. Если Разумова тут нет, а такое вполне может быть, то меня как ишака просто использовали как вьючную силу, как курьера, а мой звездолёт как ящик для посылки чего-то такого, что мне лично, понятно, не нужно. Поимели. И вот я с этим валяюсь тут до востребования, жду заказчика доставленного артефакта. Я и сразу это понял, но как было отказаться? Или отказаться было нужно? Отрубить себе палец, в конце концов, и выбросить эту дрянь во вселенский вакуум, чтобы рассосалась. А всех вас не подвергать опасности. Я же, как безвольный запрограммированный робот, куда-то попёр. Почему подчинился? И знать бы кому? Какой-то образине, какому-то ветхому джину, выскочившему из своего заточения. Завтра же приведёшь мне своего уже старика. Или передашь ему, что я на рассвете солнца жду его на берегу озера, на пляже.
– Тут нет солнца. Тут Ихэ-Ола.
– Ихэ-Ола, кока-кола, какая мне разница! Иди. Владимир с тобою пойдёт. Ты сама-то в кого влюбилась? Ведь влюбилась!
– Нет. Нет! – она вдруг вспомнила, как Руднэй тёрся о её ухо своим перстнем. Вот тогда он и уничтожил ведущееся наблюдение, и запись была стёрта ровно с той самой минуты, как она вошла в ту оранжерею. Он знал о том, о чём не подозревала и сама Ландыш. Тролли были не просто чудаковатые люди в зелёных рубашках и прочих смешных френчах, а продвинутые люди. – Зачем же мне Владимир?
– Как зачем? Ты шутишь, что ли? Чтобы тебя защитить в случае чего. Или ты серьёзно уверовала, что они тебя полюбили? Кто бы из них тебя ни обольстил, не нужна ты никому! И не дури! Я тебя насквозь вижу.
– Кук, – Ландыш кусала губы, – я скажу… Я и сама не поверила своим глазам. Тот сын старика был с лицом Радослава.
– Что?! Ты не рехнулась ли случаем, дочка?
– Нет. Только он был совсем молодой. Но он. Хотя я знаю, что не он.
Кук опять заметался по тесному отсеку. – Я не могу сам с тобою отправиться туда. Я же несу ответственность за всех вас, за охрану звездолёта. А если они всех нас уничтожат? Заберут наш звездолёт? За ними сила огромной планеты, а что у нас есть, чтобы им противостоять?
– Да к чему им звездолёт, если они и не собираются носа высовывать за пределы созданной для них программы – их собственной планеты? Если они не создавали наших машин и не умеют ими управлять, то куда они на них отправятся? В собственные Надмирные селения? Так им по любому они гарантированы после окончания жизни тут. По-моему, их всё тут устраивает, и никакие прекрасные иные миры им не нужны. У них простора много, собственной красоты навалом. Еда вкусная, одежда роскошная, кругом цветы, домики как игрушечки, поскольку климат райский. Работают мало, отдыхают, веселятся и любят много. Собственных внутренних паразитов они уничтожили, насколько я поняла. И чем это мы, ничтожная горстка, можем им угрожать? Сам-то подумай? Не впадай в фобии, Кук. Тебя не красит страх. Они добрые люди. И уж если ты согласился выполнить поручение, кто бы ни был тот, с кем ты и вошёл в уговор, выполни обещанное и…
– Сваливаем отсюда? – завершил за неё Кук, пристально вглядываясь в Ландыш. – Договаривай. Ты же хочешь остаться в этих милых селениях? Ты хочешь остаться с тем самым лицом, от которого и потеряла свою голову. Что такое Земля для тебя? Чужой мир. Что для тебя планета, где ты выросла и где живёт твоя мать Пелагея? Бабье царство, где всякая вынуждена бороться за обладание случайно залетевшим молодцом. Где ты жила, угнетённая скучным фальшивым эдемом, и никому не нужная, кроме матери, столько самых лучших и свежих юных лет, не зная любви. Ты и Венду навязалась от затянувшейся своей печали, а он пожалел тебя. А если ты и этому без надобности? Тогда как?
– Тогда и буду думать. Да и с чего ты взял, что я уже всё решила? Разве хоть кто поставил меня перед таким выбором?
– Ага! Чуешь, что не клюнул он на тебя! Мне открыт весь твой мыслительный процесс, моя милая. Твоя взволнованность у тебя на лице, но и тоска твоя мне открыта.
– Кук, помнишь, как ты обещал мне открыть свою магию постижения человека? Подарить мне целую планету. И что? Сдержал ты своё обещание? Мне так одиноко. Мне так странно, Кук! Так страшно всё повторить, а ещё страшнее не повторить. Тот старик будет мне отцом, он дал мне такое обещание, даже не сказав о том вслух. Он наполнил меня лавиной образов моего возможного будущего. Его сын даст мне то, что так и не дал, или недодал мне тот, кто был Вендом. И он, Руднэй, а не ты, подарит мне целую планету, где я буду царицей…
Нелюбимая доченька кукушки – любимица Кука
Они, увлёкшись беседой, не заметили, как в отсек вошла маленькая Виталина, как она слушала их и вдруг закричала, как и обычно, – И я! И я буду царицей в хрустальной башне! Мне тоже подарят хрустальную башню.
– Почему же в хрустальной башне? – засмеялась Ландыш. – Неуютно жить в хрустальной башне. Совсем скоро ты окажешься на чудесной зелёной планете, где папа Кук и построит тебе настоящую башню с хрустальными окнами. Там ты и будешь ждать своего царевича. Но сначала ты должна вырасти большой.
– А кто будет царевичем? Алёша? Я по нему скучаю.
Алёша появлялся на объекте, где они жили, редко. Кук задумал дать ему серьёзную подготовку для того, чтобы при возвращении на Землю устроить его в городок, где обучались будущие космические десантники. Подготовкой Алёшки занимался Артём младший. Иногда там же с Алёшкой занимались и прочие братья. Так что Алёшка вёл жизнь вовсе ну шуточного, а самого настоящего курсанта. Иначе ему было не одолеть тот разрыв, который был между ним и его сверстниками на Земле, обучающимися с самого раннего детства.
– Зачем Алёша? На Земле полно царевичей. – Ландыш обратилась к Куку. – Зачем ты всё время держишь Алёшку с Артёмом на самом отдалённом объекте?
– Он проходит там курс обучения. Он должен научиться, хотя бы и частично, управлению звездолётом. Он будущий космодесантник. Ничему другому он уже не научится, раз попал в такие вот условия. Вика сама виновата, что обрекла его такой вот участи. Или не обрекла, а подарила ему такую возможность, – научиться быть вселенским скитальцем. Так что, милая моя дочка-царевна, придётся тебе ждать другого и уже оседлого царевича. – Кук взял Виталину на руки, – Ты зачем подслушиваешь разговоры взрослых?
– И я! И я буду космосантик, – ответила Виталина.
– А космофантиком ты не хочешь быть? Почему ты всегда и всё за всеми повторяешь? Как думаешь, Кук, не есть ли это признак её наследственной умственной отсталости, доставшейся ей от меня?
– И чего ты несёшь? – возмутился Кук, – кукушка ты бессердечная, а не мать, что такое говоришь о своём ребёнке!
– Кукушка и есть, – рассудительно повторила Виталина. – У меня мама Викуся, а не ты.
– Да и ладно, – согласилась Ландыш. Она давно смирилась с тем, что ребёнка у неё отняли. Вернее, она сама же отдала свою дочь Вике и Куку ещё на Ирис. – Всё равно твой папа погиб…
– Вот уж и впрямь дура недоразвитая! – вскричал Кук, яростно сверкая глазами на Ландыш.
– Нет! – закричала Виталина, – папа не погиб! – она обняла Кука за шею. – Мой папа Кук! Ты сама погиб. Ты сама! Я тебя стукну по попе! Папа, зачем она так говорит?
– Она хотела всего лишь тебя подразнить. Не обзывай её кукушкой. Ей не нравится, – утешительно мурлыкал малышке Кук.
– Не буду, – пообещала Виталина и осуждающе нахмурилась в сторону матери кукушки, сама став похожей на нахохлившуюся милую птичку. Её хотелось пожалеть, прижать к себе, но Ландыш не стала этого делать. Виталина могла и стукнуть, что и делала не раз, размахивая маленькими кулачками, если злилась. А ручки-то у неё были сильные, как и сама она, похожая на плотный забавный кирпич на крепких ножках. Папина наследственная сила и телесная крепость проявляли себя даже в трудных и нестандартных условиях. Волосы у неё были светлые, бровки витым шнурочком, глаза большие, как у матери, а губки, что называется, бантиком. Куколка – принцесса, одним словом. Всеобщая любимица. И, пожалуй, только родная мать не разделяла всеобщего восхищения девочкой, всегда подвергая её критике. Ей не нравилось в ней всё, – фигурка, характер, особенности поведения, и даже сама её детская забавность больше злила Ландыш, чем умиляла.
«Ты сама ребёнок, так и не повзрослевший», – не раз говорила Вика Ландыш. – «Ты сама моя дочь. Вот выдадим тебя на Земле замуж за хорошего умного и терпеливого человека, пусть он тебя и развивает, если уж Радослав не успел. А там уж и родишь себе других детей, кому и сможешь стать настоящей матерью».
«А теперь какая я мать? Игрушечная»?
«Недозрелая ты, вот какая», – ответила Вика. – «Не везло Радославу с жёнами после Нэи».
«Так ты знала Нэю»? – Ландыш была удивлена, поскольку никогда не интересовалась жизнью Вики. – «Какая же она была? Красивее меня»?
«В красоте, что ли, сила женщины»? – спросила Вика. – «И краше тебя были, а толку-то от этого»?
«Ты просто завидовала, что тебя никогда не любили такие красивые мужчины», – ответила Ландыш.
«Не любили красивые? Да что ты знаешь-то об этом? Если бы ты видела отца моего Алёшки, ты бы так не говорила», – тут Вика печально задумалась о чём-то, и вдруг выдала, – «Отец Алёши сын твоего мужа, Ландыш. Его имя Артур, он родился от первой и, в сущности, случайной, а потому и ненужной жены Венда, то есть… я хотела сказать, от того, кто и стал Радославом… Другую он любил, такую же дурочку, как и Лара, впрочем…. как же давно это было…
«Какая ещё Лара? Запутала ты меня. Кто чей сын, чей брат, жена и сват».
«Ты думаешь, я сама не страдаю от такой вот путаницы человеческих судеб? А всё потому, что старые традиции ушли, а новые так и пребывают в состоянии туманности…».
«Так ты, может, и моего отца знала»?
«Знала. Его звали Рамон. Он был настолько уж и красив, насколько и не умён. Вот ты и унаследовала глупость по линии собственного отца».
«Выходит, и твой муж красавчик Артур был глуп? Если родился от глупой матери»?
«Нет! Он был умный и, обладая мягкосердечием, не всегда умел противостоять атакам женщин-хищниц. Он унаследовал свой ум и свою податливость, если дело касалось особ противоположного пола, по линии матери. Такой вот имелся у него недочёт, что и стало причиной нашего расставания. Да и возраст у нас не совпадал, что тоже всегда сказывается в дальнейшем. Я устала быть ему матерью. Мне и сыновей хватало. Я сама его отпустила».
«Тяжела твоя жизнь, Вика», – пожалела её Ландыш, – «Ты из той самой породы женщин, что всему миру они мать».
«Это и есть счастье. Носить в себе материнское сердце. А ты из тех, кто вечная блудница. Такие особы и собственных детей не любят, что уж о мире говорить». – Вика умела быть беспощадной, но Ландыш не умела обижаться.
«Какая же я блудница, Вика? У меня был один единственный мужчина, мой муж. А ты позади себя оставила трёх мужей, и теперь у тебя четвёртый».
«Я же немолодая. У меня всё позади. А у тебя неизвестно, что будет. Ты девочка совсем».
Мать научила Ландыш творчески подходить к чужой критике. Разумную обдумывать, беспочвенную отбрасывать. Иметь о себе адекватное представление. А чтобы его иметь близким к адекватному, надо всегда стремиться к развитию, к самосовершенствованию. Пусть оно и недостижимо, но как горизонт должно быть. Чтобы было куда двигаться.
