Лариса Кольцова
Космическая шкатулка Ирис
Фиолет скалил свои зубы, фиолетовые глаза казались наполненными сияющей глубиной и молодой страстью, чего лишён вечно ностальгирующий о былом своём величии муж. Да ещё уставший от прежней нелёгкой жизни, а у кого она легка? Только у местных «Лотосов рассветных и ароматных», покрытых золотой пыльцой и пустоголовых. Только у таких вот Ландышей с их хрустальными колокольчиками в горле, звенящими о всякой дребедени. Только у такого вот Фиолета – легковесного галактического мальчика – одуванчика из числа тех, у кого всегда и всё впереди. И ничего позади. А он со своей жизнью, наполненной экспедициями, работой, карьерными битвами, бесчисленными жёнами с их бесчисленными детьми, да ещё отрастивший себе архаичную густую бороду был тяжек, был избыточно плотен и непроницаем для инфантильной мечтательной жены-девочки. Фиолет – это то, что ей и не хватало. А может, и необходимо для её запечатанной в тишине, скуке и ограничении, начинающей там задыхаться души.
Андрей первым залез в машину и ждал, когда Радослав заберётся следом. – Всё произошло так, как и было ожидаемо, – сказал Радослав,– но вопрос в том, почему я утратил волю и повёлся? Почему какая –то Пелагея- монструозная старушка стала вершителем моей судьбы? И для чего Кук ей подыграл? Не оставил доченьку в космическом мамином корыте, а взял её с собою? Взял себе, а отдал мне? Связал меня семейными веригами, ещё одним ребёнком. Мне оно было надо?
– Ты ревнуешь, Радослав? – спокойно отозвался Андрей. Ребёнком больше, ребёнком меньше. Малышка всё равно наша общая. А от жены тебя, похоже, уже освободил Фиолет. Ты должен быть ему благодарен. Ты, как и я, сторонник полигамии.
– Я давно уже сторонник целибата по отношению к семейной жизни.
– Это очень похоже на правду в свете того, что ты вытворял с Лотой на берегу озера. – Тут был своеобразный кляп в рот негодующему Радославу. А также своеобразное утешение Андрея своему товарищу по юности и настоящему другу- сверстнику. – Скажи Ландыш всё начистоту. Пусть она перебирается к Вике и к Куку. Туда, где Фиолет – частый гость, и где он баюкает вашу малышку, называющую его папой. Он оказался очень чадолюбивым парнем. Алёшка успел привязаться к нему не меньше чем к Куку. Вдруг Кук Фиолету и Ландыш построит дом? Чего им прятаться от всех и вводить в заблуждение и унижение тебя?
– Я смотрю, ты в курсе всех домашних дел Кука. И к чему ещё один дом? Или вы все дружно планируете прожить тут всю оставшуюся жизнь? Я так нет.
– Я же одинок и часто брожу по гостям. А у Кука уж очень просторно, радушно и хорошо. – Андрей сказал; «я одинок», он не считал свой Лотос ничем таким значимым для себя. – Вика любит, когда шумно и весело, когда много детей и гостей. Я бы и у тебя бывал чаще, да уж больно Ландыш негостеприимна. Ты же замечал, что она не любит никого из нашей команды, кроме Вики и, как оказалось, Фиолета. Теперь ты сможешь поселить Лоту у себя. Пусть она расшивает твой дом птицами по шёлку. Она вкусно готовит, отзывчиво любит, исполнительна, молчалива. Нет?
– Не сказал бы, что она молчалива. Не знаю, как она готовит, не пробовал ни разу. А к птицам и прочим шёлковым драпировкам на стенах я безразличен. Что касается любви, то тут… Пусть будет хоть и Лота. Её, по крайней мере, всегда можно отправить в ремесленный квартал. Но к маленькой и лживой девчонке Ландыш, навязанной мне в жёны, я уже не прикоснусь.
Терзания блудного мужа
Тем же вечером он вместе с Лотой прибыл к себе в дом. Ландыш на месте не было. Не появилась она и наутро. А к вечеру прислала ему милое послание о себе и о маленькой Виталине, с которой она купается в бирюзовом озере, расположенном в усадьбе Кука. Сообщила и о том, что после его отъезда к Андрею, к ней заглянул Кук и увёз её к себе. Весь день она с Фиолетом путешествовала по жёлтому континенту, купалась у волшебных водопадов, но заглянуть в гости к Андрею они не осмелились, зная о нелюдимости последнего. А Фиолета Андрей и на дух не переносит. Послание поставило Радослава в тупик. Что собственно было? Ну, купалась, ну нагишом, а Фиолет растирал спинку. И что? Ландыш как будто знала, какую перепланировку личной жизни он тут затеял без неё, и упреждала его поспешные действия в отношении неё. Поразмыслив, он тем же вечером состряпал на принтере документы для Лоты. Что женщина по имени «Лотос, распространяющая аромат по всей округе», вывезена тогда-то и тем-то из пределов Золотого континента в индивидуальном порядке. Являлась вольнонаёмной работницей для домашних услуг и ухода за ребёнком в доме такого-то и такой-то, почтенных граждан столичного пригорода. А теперь в виду своего немалого мастерства и опыта по изготовлению эксклюзивных изделий из шёлка желает работать в профессиональном сообществе своих соотечественников. Утром вместе с нею он сел на скоростную местную дорогу и привёз её в ЦэДэМ. Уже там, немного погуляв с нею ради приличия по сувенирным и украшенным улочкам, он оставил её в ремесленном квартале, заселённом желтолицыми, в конторе по найму рабочей силы. Таким образом, обещание было выполнено. Она была не только задавлена наплывом множества новых впечатлений, но и счастлива до головокружения. Её манили «много ню», много новых партнёров для вольного секса, поскольку златолицые женщины были лишены как чувства ревности, так и семейных ценностей, свойственных местным жителям. А прочие сомнительные блага местной цивилизации ей ещё только предстояло распробовать и вкусить во всей их полноте.
Понятно, что не зная пока местного языка, совершенно не ориентируясь в новой местности и ничего не понимая в окружающих её реалиях, Лота не могла, даже если бы захотела, найти дом, где и жил Радослав, и где она сама провела последнюю ночь под одной крышей с ним, но без радости. Он оставил её в своей спальне, повелительно потребовав не покидать её пределов до утра и не лезть к нему, а сам лёг спать в спальне Ландыш. Трепеща и не понимая его охлаждения, она покорно улеглась в чужую постель в чужом доме и на чужом континенте. Она проплакала всю ночь, разряжая напряжённую психику, сомневаясь в своём рывке в мир неведомый и страшный. Никто не пришёл её утешить. Любовник отверг её несомненную красоту, пренебрёг её тончайшим искусством сотворить им совместно любовную радость. Лота почти ненавидела Радослава, но своих чувств она не анализировала, не имея к тому привычки. Она уже и сама не хотела его. Она найдёт себе тут такого же белого и богатого, как нашла Лотос Рассвета. Она опутает его сладчайшими тончайшими сетями своего искусства, опоит своим тайным ароматом, присвоит себе. Впервые в жизни она мечтала о мужчине, который будет у неё единственным.
И такие необычные мечты успокоили её и дали крепкий необычный красочный сон. Она видела высокого бородача, но с глазами тёмными и горячими. Сильного как Радослав, с такими же сильными руками, с большим мужским достоинством, но влюблённого в неё неистово, страстно, ненасытно. Она стонала во сне от осуществления такой вот любви, будто сам дух чужого континента вошёл в неё и обещал ей скорейшее большое счастье уже в реальности.
Вне зависимости от того, как сложатся его дальнейшие отношения с Ландыш, оставлять Лоту у себя было бы глупо и обременительно. А может, и опасно. Ни под видом «няни», так как ребёнок практически всегда отсутствовал в доме, ни под видом домашней работницы, в услугах которой ни он, ни Ландыш не нуждались. Их дом и окружённая территория вокруг обязана быть недосягаемой и для местных ближних, и для местных дальних. Там находился подземный ангар с аэролётом, там была скрыта секретная связь, и многое из того, что было неведомо людям вокруг, по счастью нелюбопытным. Каким образом выкручивался из такой ситуации Андрей? А никаким. Он открыто возил свою Лору на аэролёте, когда летал в пределах континента. Он считался ею кем-то вроде волшебника. Окружающие деревни и живущие там люди не замечали того, что не вписывалось в их представления о насущной реальности. Они на расстоянии почитали чужого человека, купившего уединённый дом бывшего управителя области. Он их не трогал, они его не трогали. Он даже разрешал им ловить рыбу в своём озере, косить травы на своих лугах, рвать плоды в своих заброшенных садах. Он даже взял себе женщину из их племени, и пока что никого не побил, не отнял ни из чьих рук ни своей рыбы, ни своей травы, ни своих плодов. Не прогнал с ближайших угодий пасущихся домашних животных. Он словно бы и не знал, что большая территория вокруг дома принадлежит ему. Это вызывало удивление, но и большую радость, что в большом доме поселился большой безобидный дурак.
За это Кук свирепо выговаривал Андрею, требуя удалить зажившуюся у него местную женщину за пределы дома и усадьбы, навести порядок и на самой территории, наняв пару свирепых охранников, дабы местное племя уважало и носов любопытных к нему не совало. Андрей молчал, щурился и даже неопределённо кивал головой, что означало как согласие со словами командира экипажа, так и осуждение его давления на зрелого уже человека, кем и был Андрей. Но свою Лотос Рассвета он не выгонял. Порядка так и не навёл. Он был человеком привязчивым и неприхотливым. В желаниях умеренным, в речах скупым, в своём ожидании неведомого будущего терпеливым. Он вёл себя как ленивый и добрый временщик, кем и был тут, для которого «день прошёл, и слава Богу». Он не меньше Радослава страдал от безделья в нынешней фазе зависания между тем, что было когда-то и тем, что должно быть. Боялся, что последует деградация всех нажитых и прежних профессиональных навыков, но своих переживаний никому не открывал.
Да Кук и так обо всём знал. Кук похлопывал по плечу своих прежних учеников – соратников, а нынешних вынужденных сидельцев-бездельников, и обещал, – Скоро, ребята. Скоро!
Океанический прилив нового счастья
Ландыш, довольная и сияющая остатками света в синих глазах, который наполнял её у бирюзового водопада, вошла в спальню к мужу. Она свалилась на его постель и раскинула руки. Её бирюзовое платье казалось сотканным из воды того самого водопада, кружева казались пенным его обрамлением. Она разметала свои отросшие волосы по покрывалу, юная и точно такая же прекрасная, как и там, где она миловалась с Фиолетом. Или просто так казалось со стороны, а они, молодые и пользующиеся минуткой свободы, чисто по-дружески играли.
– Радослав! Как хорошо мне было на том бесподобном континенте! Как будто я попала домой на свой остров. Фиолет говорит, что у него такое чувство, что он никогда уже не улетит отсюда. Если, конечно, будет серьёзный повод так поступить. Он не стал объяснять, что за повод, но я подумала вот о чём. Не желает ли он вновь найти ту Белую Уточку и сделать её своей женой?
Радослав лег рядом с нею, разглядывая её как впервые. Она вдруг принюхалась к постели. – Тебе не кажется, – спросила она, – тут пахнет какими-то нездешними цветами? Или это я привезла в своём носу остаточный запах того континента? Может, у меня токсичная нейропатия как результат отравления какой-нибудь ядовитой пыльцой? Я её наглоталась, нюхая неизвестные ядовитые растения? Пожалуйста, встань. Я поменяю бельё, чтобы убедиться, что дело во мне, а не в самой постели.
Он послушно встал, удивляясь её обострённому обонянию, отлично зная, кто оставил тут свою метку. Чувство вины перед нею и чувство внезапного восхищения ею были слитно нераздельны. Он не дал ей довести уборку до конца и положил её на ком белья, нежно целуя как невинную невесту. Поскольку ничего другого и не хотелось. Пахучая «Лотос аромата» выпотрошила все наличные закрома, где и копится энергия для низших желаний. Да и не было в них нужды в данную минуту чистого восхищения, одновременного с радостью обладания ею как своей приближённой душой.
– Ты скучал? – удивилась она. – Ты целуешь меня так, как в те минуты, когда ещё не был моим мужем.
– Ты очень хороша, – сознался он, – ты похожа на фею чистой радости. Странно, но теперь я люблю тебя сильнее, чем в первые дни нашего сближения. Тогда как бывает наоборот. Ты стала бесподобной женщиной после того, как стала матерью…
И он оглаживал её как уникальное хрустальное изделие, на котором боятся оставить свои нечистые отпечатки, боятся уронить и повредить. Поймав момент своего всевластия над обычно тепло-хладным мужем, она требовательно заявила, – Радослав, я хочу, чтобы ты отдал мне кольцо с сияющим алмазом. Навсегда. Когда я его носила, ты очень сильно меня желал. А потом вошёл в какой-то будничный и даже скучный режим. Ты стал таким, как будто мы жили с тобою, как старик со своею старухой, ровно тридцать лет и три года. Если ты меня любишь, то докажи это. Принеси мне его! – Она ловила его губы и щекотала их своим язычком, – Любящий не бывает жадным. Ведь твоя жена, которая носила его, давно улетела на другую и недостижимую для нас планету Земля –2. Она считает тебя погибшим. Ты мой законный перед лицом всего нашего экипажа муж. Отец моей дочери. Нашей дочери. Или ты хочешь нашего разрыва? – последнюю фразу она коварно прошептала ему в ухо. – Я же отлично чую, что тут ночевала какая-то женщина. Кто она была?
– Никто. Звать никак. Тут ночевала Лотос из дома Андрея. – Он не хотел опускаться до примитивной лжи. Ведь он на самом деле ни разу не осквернил их общий дом блудом. Но не хотелось вводить Ландыш в курс дел ненужной Лоты, да и лень было говорить о ней, о её мечтах, наполненных множеством «ню», богатыми похотливыми мужчинами и прочим убожеством. Соврать было быстрее всего. – Отчего-то он захотел показать ей наш континент, где она никогда не была. А тебя он боится, потому и не приезжает к нам в гости.
– Боится? Да он на дух меня не переносит! Он нелюдим – тихушник! Он всех не любит. Кроме тебя и Кука. Расскажи, Радослав, какая она его Лотос Рассвета? Желтолицая и тощая, как и все они? Глаза узкие, в густых ресницах, бегающие и чёрные, как тараканы со множеством лапок. Они все ужасно неприятные. Да, Радослав? Правда, мастерицы они уникальные, трудолюбивые и опрятные невероятно. Я видела у Кука и Вики, как они вышивают целые картины на шёлке. Давай такую закажем для моей спальни? А ещё я хочу, чтобы и бельё постельное было вышито. Шёлковое белье так приятно холодит летом. Давай?
– Давай, – согласился он, порадовавшись тому, что будет заказчиком у Лоты. Пусть побольше заработает своих «ню».
– Я жалею Андрея, что ему приходится жить с такой женой. Но что вам, мужчинам, делать, если вы невозможные животные даже тогда, когда ваши головы космически развиты. Я бы, например, жила бы девственной тут, не полюби я тебя. А уж местного бы я точно не смогла бы полюбить. Радослав, – протянула она капризно, лаская его бороду, – мой бородач, я хочу немедленно примерить кольцо! Мою законную добычу. Пока ты мне его не подаришь, я тебе не уступлю… – при этом Ландыш уже успела снять своё бирюзовое платьице и осталась нагишом, какой и была у водопада. Прохладная белая и гладкая кожа в сумраке спальни опять показалась сотканной из водной субстанции, такую женщину даже ухватить покрепче было нельзя…
– Ах! – вздохнула она, – мне никогда не было так горячо внутри. Я как будто сгораю, испаряюсь, но мне нравится такой огонь. Он волшебный… И я чувствую себя облаком, летящим в лазури… Я люблю тебя!
– Родная, – прошептал он, – моя единственная и последняя…
До невнятности истёршийся оттиск всех впечатлений юности, молодости и более зрелого возраста, состоящий из наслоений памяти о разных женщинах, вдруг воплотился в ней как в уникальном изделии, где все их прежние особенности гармонично сочетались, переплетались. Дымчатые воздушные волосы и синие доверчивые глаза одной, весёлость и звонкость другой в сочетании с феерической стройностью, вдруг оформившейся в ней после рождения ребёнка. Ведь прежде она была тонка и бледна как закисший подросток с недоразвившимися бёдрами и маленькой грудью. А теперь она даже порозовела, напиталась красками, светом чужой золотой звезды, давшей ей что-то очень необходимое, отсутствующее на планете Пелагеи. А чистота, прозрачность всего её существа, настолько отчётливо заявившие о себе, когда он остолбенел от её вида у водопада, так и остались в ней. И Фиолет, тоскующий в отрыве от своей Белой Уточки, не был и не мог быть ему соперником. Ландыш любила его, Радослава, и чтобы разлюбить так скоро, она должна быть каким-нибудь Лотосом. И наконец, главное в ней, – вдруг проснувшееся чувство собственной женской неотразимости, власти над любым, кого она захочет себе приобрести в спутники. А он, начинающий седеть бородач, в общем-то, свободен. Хочешь, будь рядом, не хочешь – вольному воля. И воля стала вдруг сразу не нужна. Чего с нею тут делать? Купаться и время от времени отрываться с каким-нибудь очередным приторным Лотосом? А после не отплюёшься от привкуса токсичной горечи. Ведь и не исключалось, что некрасивая колдунья мать посвятила её в секреты женской обольстительности, более важной, чем красота физическая.
И Ландыш знала, а может, видела, что он любовался ею, своей привычной женой как незнакомой феей источника из легенды других времён и нездешних народов. Вот такое сложилось у неё убеждение. Потому что она вдруг спросила, – Ты заметил, какое странное воздействие оказывает вода из тех водопадов не только на тело, но и на то, что к телу обычно не причисляют? Достаточно просто войти в радужное облако из брызг, даже не приближаясь совсем уж близко, потому что страшно, когда сверху на тебя падает такая водная махина, и ты словно обретаешь новую кожу и новые чувства? – Но она могла только предполагать, что он, часто бывая у Андрея, мог посещать и те места. Он же за всё то время, что навещал Андрея, не был там до того дня ни разу.
– Ты часто там бываешь? На водопадах?– спросил он.
– Да в первый раз и была. Фиолет совсем недавно их обнаружил в абсолютно безлюдной местности. Рассказал мне, а я и напросилась.
– И поэтому для волшебного их воздействия ты купалась там нагишом на глазах у Фиолета?
– Ревнуешь? С чего решил, что нагишом? А если и нагишом, то какое мне дело до Фиолета, если возникла такая возможность испытать на себе подвижность и дыхание воды, её возмущённые удары, что кто-то посмел встать на её пути, когда реально бьёт ледяным током каждый капилляр кожи, и ты выходишь из потопа как новорождённая. Сознайся, что ты ревновал меня к Фиолету? – опять прошептала она в уши. – Твоя ревность усиливает мою любовь к самой себе. А то я как-то не очень в себе уверена.
– Откуда я мог знать, что ты там купалась с Фиолетом? – отпирался он.
– Я же откуда-то знаю, что ты бывал у Андрея с целью испытать на вкус не только изыски чужеземной кухни и красоты природы, но и отведать любовных тонкостей, коими наделены златолицые шлюхи. О них всякому же известно. Даже здесь. Я, как и всякая любящая женщина, наделена особой интуицией. Другое дело, что не всегда хочется к ней прислушиваться.
– Не можешь ты ничего знать. И твоя игра во всеведение просто смешна. Ты сама ревнуешь к тому, что того не стоит.
– А ты разве не ревновал меня к Фиолету? Или он в твоём мнении достойный тебя соперник?
– Нет. Но ты достойна того, чтобы ревновать тебя ко всем. Ты стала совсем другой, чем прежде. И как-то незаметно это произошло. Я, как и ты, чувствую себя новорожденным.
– Ах, ты мой новорождённый бородач! – Ландыш дёргала его за бороду, не желая с нею мириться даже в силу необходимости.
– Прошлое окончательно стало, даже не пылью, а воспоминанием о собственной недавней запылённости незнамо чем. Ты как вешний ветер, Ландыш, начисто вымела из меня всё прежнее. Или как тот же водопад, омыла меня хрустальной и жёсткой водой забвения.
Это было начало их любви, взаимной с обеих сторон, возникшей лишь спустя два года их супружеской близости и рождения совместного ребёнка. Таким вот странным способом Фиолет заодно с Лотой посодействовали их подлинному уже единению, не только внешнему.
Явление Удачи с большой буквы для Лоты
Лота постепенно привыкала к жизни на чужом континенте. Отлично и быстро освоила язык. Она оказалась весьма способной ко многому, о чём не могла знать прежде в своей наивной первобытности, по сути-то. Она вышивала в салоне, где работали такие же, как и она. Спала в маленькой комнате, куда набивались несколько женщин, таких же, как она. Работая на износ, зарабатывая свои «много ню», она спала по ночам как убитая, и времени для телесной радости у неё не было вообще. Те женщины, кому не хватало этой телесной радости, на своё усмотрение посещали ночами «дом радости», который также посещали местные бородачи, прознавшие о том, какие специфические искусницы там есть. Оплата была небольшой, так что гораздо больше златолицых женщин привлекала чувственная составляющая интимного бизнеса. В основном там выставляли себя те, по мнению Лоты, кто были ленивы и мало что умели в сфере рукоделия и прочего текстильного искусства. Самой Лоте надолго пришлось забыть о любовных утехах, она уставала так, что едва доносила свою голову до тощей подушки. Даже её прежняя лачужка, обтянутая шёлком, казалась теперь райским дворцом, где она была одна, напоенная ароматом родной растительности, и где просыпалась под пение родных птиц. Половину из заработанного нелёгким, шёлково-воздушным лишь по видимости, трудом она была обязана отдавать общине. Чем больше она зарабатывала своих ню, тем больше отдавала. А те, кто мало работали и много любили, отдавали мало, а приобретали себе массу удовольствий, хотя без побоев и унижений не обходилось. Белолицые мужчины – бородачи часто были грубы, часто без причины злы, не только и страстны. Они непонятно чего порой хотели от хрупких златотелых женщин, обзывая их последними словами и предъявляя им нормы поведения, которых те не понимали. Иногда бедняжек и калечили, если не убивали порой, после чего их, тех, кто выживал после зверских избиений и прочей поножовщины, увозили через океан и где-то сваливали на родном уже континенте, поломанных, а то и с выбитыми зубами. Мечта о богатстве оборачивалась пожизненной трагедией или вовсе потерей самой жизни.
Умненькая Лота, наблюдая такое вот положение дел, не очень-то стремилась к утраченным утехам с мужчинами. Она чётко знала, чего она хочет. Она хотела большой дом и единственного мужчину с большим мужским достоинством, каким обладал Радослав. Мужчину не грубого, нежного, щедрого и способного на длительную привязанность. К тому же Лота любила мужчин умных. Такого определения как ум и образованность, она, возможно, и не знала, но качественную разницу между тёмным дураком и мужчиной развитым отлично видела. Своих же желтолицых мужчин она, наблюдая их социальную униженность и работу на износ, тоже не хотела любить. Вкусив однажды утончённую любовь другого мужчины, в роскошном доме, пусть ему и не принадлежащем, она уже знала, к чему надо стремиться. К тому же у Радослава тоже был большой дом, и нечто помимо дома. Волшебная небесная машина, забыть о которой она не могла. Нет, сам Радослав уже не занимал её простеньких мыслей, она не умела стремиться к тому, что было недостижимо, но Лота мечтала о похожем на него и на Андора – мужественном необыкновенном существе. Здесь обязательно есть такие, была она уверена. Она найдёт, она дождётся такого вот большого и красивого богача. А нет, так накопит свои «много ню» и уедет. Оставаться тут навсегда, да к тому же заводить детей, которых уже не воспитывала община, как было на родном континенте, Лота не собиралась. А такие глупцы находились. Они заводили по примеру местных семьи, занимали оставленные старые дома жителей, вывезенных в «Города Создателя», сами воспитывали ораву детей, прозябая в бедности и тяжких трудах. Иногда и им выпадала удача, и наиболее трудолюбивых, работающих очень качественно, забирали в «Города Создателя». Что это означало, Лота не понимала вовсе. Как если бы ей сказали, что людей селят на облаках. А как они там живут и где спят, выходило за пределы её сформированных представлений. Потому таких представлений и не было. Потому и искать себе такого редкого профессионала она не стремилась. Она просто не знала, кто профессионал своего дела, а кто примитивная рабочая функция.
В один из дней в салон пришла очень красивая девушка. Большие глаза её были сиренево-синие и переливчатые, как вода озера, где Лота купалась с Радославом. Именно о Радославе Лота и подумала, наблюдая посетительницу. Очень высокая ростом, очень красиво сложенная, с разлетающимися лёгкими волосами, распущенными по спине, одетая в платье, сшитое здесь, как определила Лота, девушка рассматривала выставленные образцы нарядов. Непонятная тревога сжала сердце обычно спокойной Лоты. Девушка теребила платья, и Лота, увидев её руку, поняла причину волнения. Кольцо с сияющим камнем, чей блеск имел то розовое, то голубое, а то и нестерпимое для глаз солнечное сияние! Когда все цвета сливаются в одну радугу. Она сразу же узнала кольцо! Тот самый загадочный оберег, который Радослав надевал и на палец самой Лоты в ночи их взаимной телесной радости в доме Андора. Оказывается, это был знак для той, кого он выбирал для своей телесной радости. Так решила Лота. Маленькая и бесшумная, она по пятам следовала за девушкой, ожидая, что она выберет для себя. Та её не замечала, разговаривая с начальницей и указывая на те платья, что ей были нужны. И когда она положила листочек с адресом, куда и должен был прибыть курьер для доставки того, что она заказала, Лота незаметно и шустро утащила его с собою, спрятав под свой швейный станок. Выйдя назад в торговый зал, она увидела, как начальница шарит повсюду в поисках адреса клиентки. Выбежав вслед за девушкой на улицу, начальница догнала её, поскольку покупательница не успела далеко уйти. Девушка вернулась в салон и написала на поданном листке свой адрес заново, улыбаясь и успокаивая услужливую и несколько испуганную начальницу. Ведь той пришлось побеспокоить покупательницу дорогих платьев. Желтолицые люди были тут не у себя дома и боялись любой оплошности. Девушка оказалась очень добра. Она сама успокаивала начальницу, мол, ничего страшного. Бывает такое. Ей ничуть не трудно написать свой адрес ещё раз. Хорошо, что её вернули, а то бы она так и не дождалась своих платьев. Самой ей таскать их неудобно. Она редко выбирается в столицу, чтобы погулять. Так что будет ждать курьера у себя завтра, как и договорились. Лота со счастливым сердцебиением наблюдала всю эту сцену. Теперь она узнает, где находится тот дом. Где и живёт Радослав с девушкой, выбранной им для их взаимной телесной радости. А если нет? То Лота спросит у девушки, где он живёт. Объяснит по возможности так, чтобы не обидеть красавицу, – соперничать с ней Лоте и в голову не приходило.
К тому времени Лота уже освоилась в столице и обрела уверенность, что при необходимости сможет воспользоваться и скоростной дорогой. Ведь другие сородичи пользовались этой дорогой вовсю. Листочек с адресом она спрятала в своём сундучке – тайничке, где и хранила свои ню. Зарабатываемые деньги менялы из своих же сородичей обменивали на маленькие серебряные слитки. Набралось их у Лоты немного, но сундучок был уже увесистым. Воровства среди златолицых в их обособленной общине не водилось. Но случаи грабежа, когда нападали преступники из местных, бывали. Такие налёты сопровождались большим числом раненных и убитых. Это было самое страшное после болезни и увечий, что могло постигнуть чужестранцев. Но так происходило редко, как нечасто бывают стихийные бедствия, пожары и прочие смертоубийства. Поэтому тут уж, кому и как повезёт. Лота боялась, как и все, но в свою удачу верила.
Однажды к ней подошла старшая женщина в салоне, поставленная управляющим ради начальственных функций над прочими, и сообщила Лоте, что прибыл заказчик на большой объём работ. Ему необходимо вышить птицами и украсить пейзажами тот шёлк, которым он намерен обтянуть стены своей личной и обширной спальни. Такая мода неожиданно распространилась среди столичных жителей, у кого имелись средства на бытовую роскошь. Работать предстояло на дому у заказчика, так было ему удобнее. Лота же являлась не только мастерицей, но и обладала умением делать всё быстро, не только качественно. Чем больше зарабатывала сама Лота, тем больше ню получала вся община в целом. Поэтому Лоту ценили как редкую мастерицу, которые всегда наперечёт.
Без особой радости, поскольку жить у кого-то, кто мог и прибить работницу, стоящую лишь чуть выше по своей значимости, чем домашнее животное, используя уединение своего дома, Лоте не хотелось. Но она покорно вышла в приёмную комнату к неизвестному заказчику. Войдя, она замерла в неподвижном состоянии, поражённая в самый центральный двигательный центр своего существа. Она немо разевала рот, забыв и язык, поскольку поражение было очень уж сильным.
Перед нею стоял тот самый человек, чей образ был прислан ей в первую же ночь её прибытия на белый континент. Человек из сна. Он был высок, могуч, с густой и очень красиво оформленной бородой, наличие которой говорило ей о его незаурядной мужественности. Его тёмные глаза под пушистыми и слегка сросшимися бровями сверкнули на неё жадно и оценивающе, что тоже говорило о его мужественной силе. Прямой крупный нос и чувственные властные губы заворожили её окончательно. Она не сводила глаз с его лица, почти осязая на расстоянии его фактуру, его невозможное реальное наличие. Он не был сном. Надменно и сухо он предложил ей последовать за собою, где покажет ей свой дом и объяснит свою затею с оформлением интерьера. Но глаза сухими и надменными вовсе не были, в отличие от его выверенных фраз. Он мерцал затаённым мужским любопытством к златолицей женщине, быстро и привычно оценивая достоинства её фигуры с целью, которая не была тайной для Лоты. Она даже ослабела под таким вот зрительным его натиском, поскольку сразу ощутила, как долго ей не хватало того, чего и хотел этот человек помимо её искусства художницы-мастерицы по шёлковой вышивке в сочетании с росписью. Она быстро очнулась и весьма легко и непринуждённо стала обсуждать с ним то, какие краски и какие нити он желает использовать. Какие рисунки его порадуют? Их доставят к нему рабочие салона. Шёлк он приобрёл сам. Профессиональный рабочий язык Лота выучила уже в совершенстве. Язык, на котором выражают чувства здешние жители, она мечтала выучить при возникновении такого мужчины, с которым любовная лексика войдёт в её сознание сама собой, как сам он в её тело. И вот такой мужчина перед нею стоял. Одет он был великолепно, ярко. Шею держал гордо и прямо, что наводило её на понимание, что он не простой горожанин, каких вокруг полно.
