Лариса Кольцова
Космическая шкатулка Ирис
Обретение новой Родины и новой любви
Тревожные сборы
Ландыш обнаружила в «башне узника» небольшое зеркало. Зеркало лежало на одной из стенных полок, отражающей поверхностью вниз, плотно покрытое пылью, поэтому она и не обнаружила его сразу. Да и не стремилась она, находясь тут, любоваться собою. Она поставила зеркало к стене. У зеркала оказалась подставка. Неведомый «узник», живя тут когда-то, брился, и зеркало было ему необходимо. Ландыш достала зелёное платье, одно из тех, что сохранилось от прежней жизни с Радославом. Платье показалось невесомым. Оно хранило в своих складках запах цветов с голографических континентов, но, ни само платье, ни его запах не являлись голографией.
Ландыш надела его на себя, шёлк, стекая вниз, вдруг выявил в зеркальном отражении изысканную нездешнюю фею с большими глазами, печальную, вовсе не глупую по виду, как оценила себя Ландыш. Только причёска, конечно, смешная, короткая совсем. Она же не могла прилепить к своей голове тряпку, украшенную обручем, как делала смешная малышка Виталина, изображая из себя царевну.
Надо бы взять у Виталины шапочку с цветами, но как? Уж точно Виталина разорётся и не отдаст. Те рукотворные цветы прекрасно бы сочетались с вышивкой на подоле её платья. Она задумалась. Тот самый дурацкий местный тюрбан, что она носила с прежним платьем, как и само платье, остались у Рамины в её павильоне. И Ландыш вдруг решила пойти в подземный город, взять там оставленное, условно бальное платье и состряпать из него некое подобие шарфика, чтобы замаскировать мальчишескую причёску. Было бы задумано, сделать недолго.
Она обратилась к Владимиру. Кук назначил его соучастником в их совместной авантюре. И к вечеру он, когда зашёл по её просьбе в подземный комплекс, принёс ей платье – подарок Рамины. Только платье с планеты Ирис, сотканное из зелёного и воздушно-изумрудного шёлка, оказалось не столь длинным, и ботинки замаскировать не получалось. Она достала те самые туфельки, изготовленные ею на 3-Д принтере, воспроизводившем всякую бытовую мелочёвку. Материал туфель имитировал кожу, подобную шёлку. Они тоже были сохранены в дополнение к платью. Умница Вика их не выбросила. Пожалела или решила оставить себе как память о той счастливой Ландыш, что жила на Ирис. Когда Ландыш всё вспомнила, то Вика и отдала ей сохранённое.
– Что ты думаешь по поводу того, что якобы голографическое путешествие, то есть виртуальное, оставило после себя кучу вполне материальных вещиц? – спросила Ландыш у Вики.
– Ничего я не думаю, – отозвалась Вика, заметно напрягаясь, – Мне Артём запретил вспоминать про Ирис. – К тому же, там остались наши ребята… Что я могу объяснить?
– Артём, может, и запретил, да воспоминания-то наши Артём конфисковать не может. Что касается меня, на Ирис осталась часть моей жизни, половина моей души буквально, а может, и не половина, а гораздо большая часть. И осталось мне доживать всего-то и ничего…
– Не болтай ерунды! – прикрикнула Вика. – Ты юная и цветущая.
– Не берусь судить, выгляжу ли я юной, но цветущей вряд ли. Душа моя не звенит по утрам птичьей трелью, а жалобно шелестит усохшими листочками.
А из вещей Радослава не осталось ничего. Кроме кристалла, присвоенного Куком. Ландыш часто порывалась напомнить Куку, что имеет право на вещь своего мужа, но всякий раз нечто останавливало её, и она так и не спросила. Да и не сразу она узнала кольцо Радослава. Кристалл выглядел каким-то серым и невзрачным как простой булыжник, что озадачивало, и ей всё казалось, что Кук чем-то запортил камень в кольце, отчего ей и не сильно хотелось его отобрать. Совсем другое кольцо, не похожее на то, какое она помнила. Тот камень сиял разными цветами, искрил молниями, улавливал в себя и радужный луч, и улыбку синих небес, и звёздный отблеск жарких любовных ночей. А теперь он умер, как и сам Радослав.
Тем не менее, Ландыш отлично понимала, что кольцо то же самое. И металл… точно такой же, как у кольца, увиденного на руке Руднэя, только включения в чёрном металле имели вид золотых, а не цвета платины как у инопланетянина.
Они договорились с Владимиром отправиться в «Ночную Лиану» уже следующим днём, когда у Рамины свободный от работы день. Ландыш хотела захватить с собою Рамину. Владимир отговаривал. К чему? Долг платежом красен, сказала Ландыш. Так и проще ей было бы. Поскольку Владимиру лучше усесться где-либо в сторонке и оттуда наблюдать за тем, что будет происходить. По счастью, в подземном городе сохранился маскарад Валерия. Местные одеяния отличались просторным кроем, и Владимир, обладая более крупной кубатурой, спокойно в них влезал. Местная одежда самого Владимира выглядела откровенно бродяжьей. Его и в приличное заведение не пустили бы.
А Валерку Рамина баловала и наряжала, что тому было как бы и всё равно. Но не самой Рамине. Она только так говорила, что у «милого Ва-Лери» бедная одежда. Может, она и казалась бедной в сравнении с той, в какой щеголял некогда собственный отец Рамины и прочие аристократы, а в сравнении с большинством мужчин теперешних Валерка на Паралее выглядел франтом.
Они уговорились, что Владимир, проводив её до того самого места, где жила Рамина, сам туда не пойдёт, а сразу отправится в столицу на попутном транспорте. Купит билет в «Ночную Лиану», а входной билет стоил дорого, да и еда не дешёвая. Без заказа же для себя всякой съедобной всячины в самом заведении находиться не полагалось. Кук деньги выделил из общей кассы, без чего было бы и невозможно им тут обитать. Ландыш однажды задумалась о том, настоящие или поддельные эти деньги? И Валерий ей объяснил, что самые подлинные, не фальшивые. Где добыты? Он ответил, что в подземном городе всё есть, пусть от него и осталась лишь часть, и он уже не так колоссален, как был. Но это город, самый настоящий, а не бункер какой. Земляне жили тут не одно поколение.
То, что туфли выглядели экзотически для Паралеи, её и не волновало. Главное, не имели каблучков, а плоскую подошву. На Паралее женщины не носили каблуков, и даже не знали, что это такое и зачем оно? На удивление Владимир с ювелирной, можно сказать, точностью подогнал под себя костюм Валерия, и даже в отличие от всегда небрежного брата выглядел как человек, только что вышедший из модного салона. Подойдя к заданию ответственно, он всё постирал, высушил, выгладил, зашил, где надо.
– Моя Марина была требовательна к моему внешнему виду, – похвастался он, – всегда следила за тем, чтобы я выглядел безупречно и на учёбе, и в быту, и где ещё. Это без неё я разболтался. Забыл, как быть светским человеком. – Он не без удовольствия осмотрел себя в зеркале, тая от похвал Ландыш. – А что! Мне нравится одежда троллей, – сказал он, – они явно развиты эстетически. Я даже похорошел.
– Радослав тоже мне рассказывал, что любил одежду трольцев.
– Разве? – удивился Владимир, не сразу сообразив, о чём речь.
– Он жил тут почти два десятка лет. Когда был Вендом.
– Да ну! – удивился Владимир. – Так долго? Ну да. Он и женился тут, и прочее такое. А вот я ни за что не смог бы полюбить местную женщину. Чудненькие они все какие-то, маленькие, и болтают как птицы-трещотки, часто-часто. Перемещаются мелкими шажками, а на мужчину ни одна не поглядит. Ей что мужчина рядом, что дерево какое. И как интересно они знакомятся друг с другом для совместной жизни?
– У них есть для этого особые места и дни. Сады Свиданий, совместные праздники, народные гулянья и дома яств. По вечерам и ночам они там и едят сообща. Вот туда мы с тобою и двинем. Вот там ты и проверишь себя на выдержку к местным красоткам.
– Да будет тебе! Где тут красотки? Ни к чему мне такое баловство. Я не Валерка.
Половину ночи Ландыш колдовала над своим головным убором. Платье Рамины пришлось безжалостно раскурочить. Из него она создала кружевной шарф. Рамина, если увидит, будет расстроена. Рамина рассталась с платьем без заметной радости, она явно его жалела. Оно извлеклось, как и прочие, из старых и огромных запасов её матери – аристократки. Рамина лишь немного колдовала над наследием прошлой жизни, лишь чуть упрощала феерические платья, иногда укорачивала их, иногда что-то надшивала. Мать у Рамины отличалась изяществом, девичьей тонкостью сложения до самой своей кончины. А умерла она совсем молодой и внезапно, от сердечного приступа. То, что Рамина согласится повторно пойти в «Ночную Лиану», не вызывало и сомнения.
Наконец она достала своё кольцо. И золотисто-розоватый отсвет от кристалла вдруг упал на её лицо. Она посмотрела на себя в зеркало, столько раз ловившее в себя облик неведомого «узника башни», и если верить мистикам, где-то в своих глубинных молекулярных переплетениях могло таить память о тех лицах. Ведь тут жило много разных людей. Правда, женщин до неё никогда не было, как она думала. Зеркальная гладь после обработки от пыли выглядела идеально. Она мерцала утренней радостью, даря ту же самую красоту, какой Ландыш наполняла её миражную и всегда таинственную глубину. Ландыш где-то вычитала, что зеркала не любят грязи, и смотреться надо только в безупречно чистое зеркало. А если у зеркала появляется дефект или тусклость, в него смотреться уже нельзя.
И тут собственное лицо показалось Ландыш незнакомым. Оно выглядело удивительно одухотворённым, оно как-то умудрилось, не смотря на горькое взросление, вернуть себе ту самую лучисто-юную ясность, не обременённую оттиском пережитой трагедии, вид нетронутости настоящим горем. Такой она была в звездолёте в тот день, когда её и увидел Радослав, он же Рудольф Венд.
– Да неужели, это я? – прошептала она, обдумывая, что означает такая перемена? А что такой эффект не сам по себе возник, от, скажем, особого ракурса самого зеркала или от утреннего света, Ландыш осознала сразу же. Как будто это был свет, пролившийся из будущего, из-за хрустальных стен той самой фантастической башни уже настоящей царицы, а не игрушечной, которую выдумывала маленький кирпичонок Виталина.
Если бы зеркало ей ответило: «Ты! Ты на свете всех милее…», – Ландыш не удивилась бы уже ничему. После возникновения Руднэя, удивление, казалось, покинуло её как разновидность эмоции, жизненный его запас сгорел в ней начисто в тот самый вечер. Нерастраченным остался другой запас. Он был, как оказалось, лишь тронут поверху. Запас любви. У Радослава просто не оказалось времени, чтобы его использовать даже наполовину…
И вот он возник, худощавый юноша, застенчивый и прекрасный, похожий на Радослава и в то же время бывший её мечтой о том, каким Радославом она хотела обладать. Радославом без прошлого, Радославом молодым и ничем тяжким не перегруженным. Пластичным, чтобы они стали единой формой навсегда. Уже не различая, где душа перетекает в другую. Где одна душа не ставит непроходимых границ другой и более неопытной душе, через которые не пропустит уже никакой пропуск. И чтобы не было на родной избранной душе грифа «Секретно. Без ограничения срока давности». Длинное описание вовсе не означало, что сами мысли были длинные. Собственно, это были и не мысли, а текучие внутренние облачка неуловимых образов, их скользящих теней в её глазах, предощущений и устремлений, напрягших её воздушную фигурку, готовую сорваться и улететь как пушинка одуванчика. Чтобы где-то и прорасти во вновь обретённой почве.
Когда она уже переживала подобное? Юная женщина в странном тюрбане изучает себя в зеркале, а собственное отражение как некто посторонний даёт ей тайные знаки, что за порогом уединённой кельи ждёт другая жизнь. Нет. Она точно такого не помнит. И Ландыш в замедленном движении стащила импровизированный тюрбан со своих волос, в леденящем ужасе ожидая, что волосы седые. Но ничего подобного она не увидела. Её волосы были наполнены пигментом жизни и молодости. Откуда же тогда кошмар, из какого забытого сновидения?
– Я фантазёрка! – сказала она вслух своему отражению. И отражение согласилось с её умозаключением.
Вылазка в Паралею вместе с Владимиром
Владимир долго обдумывал, каким образом им пробраться в поселение к Рамине так, чтобы оставаться по возможности не сильно заметными среди обыденной толпы. Не о нём шла речь, а о Ландыш в её весьма странном для Паралеи наряде. Если, как она уверяла, в «Ночной Лиане» дамы буквально сшибают с ног своим фантастическим видом, то по улицам так не ходил никто. Надо было как-то нанимать частного водителя, а уж потом пробираться к Рамине. А пока Владимир ходил вдоль шоссе в ожидании того, кто и будет согласен его довезти за хорошую оплату, сама красавица осталась в укрытии до времени. Она спряталась под сводами частично обрушенного здания, затаившись в его сумрачных переходах. Когда-то тут был некий научный центр чего-то, что уже не было нужно теперешним трольцам. Или они не успели всё восстановить, или не умели. Вот на одной из гигантских колонн, бывшей и опорой и украшением какого-нибудь конференц-зала, Ландыш и сидела, подстелив под себя курточку Владимира. Причудливые узоры всё ещё украшали частично выбитые и замусоренные полы. Стены, поросшие мхом от влажности и также выщербленные, видимо, имели некогда и роспись, но плачевное состояние не позволяло её отнести ни к чему конкретному. То ли абстракции какие, то ли пейзажные картины, или не то и не другое, а что-то третье. Может быть, это были фрески на тему трудовых подвигов и мечтаний тех, кто тут и трудился. Ландыш даже сумела обнаружить какую-то намалёванную фигуру, чья голова с гордо задранным волевым подбородком неплохо и выглядела. Правда это была фигура – инвалид, поскольку она не имела ног, а одна из рук была неполной, – кисти не было. Краска обвалилась или была сбита умышленно. Но в целом в лице этой фигуры были явлены экспрессия и оптимизм. Изображённый человек пребывал в окружении прочих невнятных силуэтов, и все они, до сих пор обитая в своей двухмерной вселенной, были куда-то устремлены, выпав из временного потока навсегда. Часть стен имела даже сохранившуюся мозаичную облицовку. И было заметно, что некто, или это была группа старателей, сняли облицовочные панели не без успеха, так как остались только те, что обвалились в процессе разборки. А там, где всё было снято, стены были грязные и шершавые. Она вспомнила литературное архаичное выражение: «мерзость запустения». Лучше не скажешь. Скорее всего, панели перенесли для украшения других и целых сооружений. Короче, вид был удручающий, каким он и бывает на всех без исключения руинах. Радовало только то, что тут было прохладно, если не холодно. Горячее излучение местного светила сюда доходило слабо. Груда конструкций, хаотично поваленных, перекрывала доступ не только свету, но и теплу.
Внезапно Ландыш услышала шорох и перекатывание мелких камней под чьими-то ногами, кто-то тут бродил. А поскольку звуки доносились со стороны сохранившейся лестницы, ведущей в те уровни здания, что были выше, Ландыш поняла, что это не вернувшийся Владимир, а кто-то другой. Она невольно сжалась, раздумывая, не стоит ли ей первой бежать отсюда, как увидела узкий силуэт женщины. Женщина тоже испугалась и тоже замерла. Нет, она не была похожа на нищую или на опустившуюся бродяжку. Одета женщина была совсем неплохо. В синем платьице и в светло-сером тюрбане на голове. Ботиночки у неё были беленькие и чистенькие, что говорило о её аккуратности. Ландыш подняла руку и приветливо помахала женщине, стараясь дать ей понимание, что тут нет опасности. Женщина вышла из зоны затемнения, и глазам потрясённой Ландыш предстала… Инара!
Инара не выразила потрясения, если оно и было, столь странной встречей среди руин. Она точно так же, как и во время прошлой встречи, искоса взглянула на Ландыш и произнесла, – А я гуляю! Тут не жарко, не шумно, а главное, увлекательно и любопытно.
– А ещё тут опасно, – добавила Ландыш.
– Откуда же опасность? – спросила Инара.
– От возможности обрушения, а также от нежелательных посетителей, чьи цели всегда скрыты не только от света, но и от всех прочих.
– Как твои, например?
– Мне нечего скрывать. Я же ничего тут не ищу. Я просто отдыхаю. Устала. Жарко. Вот и решила охладиться в тени бесхозного здания, – ответила Ландыш, придавая голосу оптимизм, а лицу бодрость, позаимствованные у человека-оптимиста, устремлённого в несуществующую даль на стене.
– С чего ты решила, что здание бесхозное? Тут все здания под охраной особых структур.
– А! Так ты совершаешь обход по служебной необходимости?
– Нет у меня никакой необходимости, да ещё служебной. Я только любитель всяческих артефактов. А их тут много. Прежде было. Теперь почти ничего не осталось. Но если знать, что ищешь, можно сделать немало открытий.
– Как-то ты неподходяще одета для путешествий по таким вот местам, – сказала Ландыш. Инара вгляделась в одеяние Ландыш и замерла. На этот раз она не сумела скрыть своего сильного впечатления. Платье Ландыш, окутывая изумрудными, полупрозрачными текстильными волнами её ноги в удивительных туфельках, наконец-то, было замечено Инарой.
– Что это на тебе? – спросила она. – Откуда ты добыла такую красоту? Где? И куда ты собралась идти дальше? Не в Храм ли Надмирного Света? Это же платье невесты! Кто твой жених?
– Жених? – растерялась Ландыш. – Вечный жених Сирт… – пробормотала она.
– Сирт? Когда же он успел стать твоим женихом? – ещё больше поразилась Инара. И те самые металлические острия блеснули в её тёмно-синих и глубоких глазах.
– Да я же смеюсь. Какой Сирт? Зачем он мне?
– Кто же тогда твой жених? – не отставала Инара. Причём, она обращалась к ней как человек, имеющий власть допрашивать всякого, кого и считает нужным допрашивать. – Где он? Почему оставил тебя одну в месте, которое ты считаешь опасным?
– Сколько вопросов сразу, – улыбнулась Ландыш, отчасти паникуя при мысли, что явится Владимир, а Инара его увидит. Она поднялась с поваленной колонны или балки, взяла куртку Владимира, отряхнула её и направилась на выход, к тому самому пролому в стене, куда они и вошли недавно вместе с Владимиром. Инара засеменила за нею.
– Я могу довезти тебя туда, куда ты и собралась. Я на своей машине, – не отставала Инара.
– Не надо. Мой друг сейчас придёт. – Ландыш остановилась. Инара буравила её твёрдым и подозрительным взглядом, мало сочетающимся с её чудесно-белым и тонким личиком.
– Ты бы шла, – предложила ей Ландыш. – А то я ревнивая. Вдруг твоя красота впечатлит и моего друга? А я им дорожу.
– Считаешь меня красивой? – Алые губки Инары тронула улыбка удовольствия от комплимента. Глаза стали мягче, и стало очевидно, как она молода, а поэтому не может быть ни настолько уж умной, ни настолько уж и властной. Она всего лишь разыгрывала роль некой, образно говоря, «владычицы морской», или примеряла её на себя. – Но тебе не стоит опасаться меня. Я никогда бы не стала претендовать на чужих женихов. Я и своих-то женихов устала шугать.
– Имеешь в виду Сирта?
– Ты что-то заметила в тот раз? Или он что-то тебе сказал?
– Ничего он мне не сказал. Но я заметила, что ты ему нравишься. Сильно нравишься, – Ландыш вовсю старалась, найдя её чувствительную струнку.
– И что ты о нём думаешь? Как он тебе? – не удержалась Инара.
– Отличный парень. Добрый, умный, глубокий. А то, что любит играться, это от молодости, развитого воображения и сильного темперамента, так я думаю.
– В целом ты неплохо его угадала, но… – глаза Инары заискрились возбуждением, которое всегда поймёт женщина. Сирт точно не был ей безразличен, как она изображала в прошлый раз. – Но он нисколько не добрый. Он аморфный, он может быть и очень недобрым, если ситуативно… Он таскается по таким негодным местам планеты, что научился убивать тех, кто реально уже опасен для всякого, кто движется. Он сам же любит болтать о своих жутких приключениях, о своей прыти там, где любой зазевавшийся обречён на погибель.
– Так он исследователь или авантюрист? – спросила Ландыш.
– Ни то, ни другое. Он ненормальный бродяга. И эта его игра в брошенного жениха меня злит. Я вовсе ему не отказывала, да и не могла. Ведь предложения от него и не было.
– Как же тогда твой почтенный отец считает его верным своим помощником в не самых простых делах, суть которых мне неизвестна, но приблизительно понятна…
– Да что тебе понятно? Сам по себе Сирт – ничтожество! Он что-то значит только рядом с Руднэем… – в её звучном высоком голосе возникли какие-то шипящие нисходящие звуки, – Что может предложить такой женщине, как я, тот, кто обречён быть только вспомогательной функцией для других, властных уже не по дурацкой только игре? А Сирт только и может, что разыгрывать простодушных и несведущих людей своей напускной значимостью.
Тут Ландыш разглядела то, чего не увидела в полутёмных руинах. На шее Инары болталась на кручёном шнурке, в чьё плетение были искусно вставлены золотые крупинки, крупная и сияющая фиолетовая друза. – Любишь камни? – спросила Ландыш.
– Нет, – ответила Инара. – Как можно любить камни? Они же не ответят тебе взаимностью. – Проследив направление взгляда Ландыш, она схватилась тонкой и бело-фарфоровой рукою за своё украшение. – Памятная вещь. Только и всего. Порой я и не помню, где он у меня валяется. Вдруг найду случайно, тогда и нацеплю на себя. Вроде бы, женщина, а женщине положено себя украшать всякой никчемностью. Твоё зрение захвачено столь пустой вещичкой?
– Если не любишь украшения, зачем оно тебе?
– Друг подарил. Боялся, что я его забуду. Говорил, что его всегда и все забывали.
– Где же он теперь? – просто так спросила Ландыш.
– Где-то, где я никогда его уже не найду, – ответила Инара.
– Умер? – довольно равнодушно спросила Ландыш.
– Понятия не имею, – ответила Инара.
– И что, он был прав? – уже заинтересованно спросила Ландыш. – Ты его забыла?
– Не совсем. Иногда я всё же его вспоминаю, – ответила Инара, став задумчивой. – Его звали Фиолет. Кажется, была и какая-то сложная приставка к имени. Я забыла. Так что и само имя я помню лишь наполовину.
– Фиолет? – уже взволнованно переспросила Ландыш. – Не Арнольд случайно?
– Вроде бы… – Инара отвернула лицо в сторону леса, делая вид, что наблюдает за перемещением птиц среди кустарниковых растений. – Я не удивлена даже этому. Я вообще уже ничему не удивляюсь за последние дни. Я не удивилась бы и тому, что он тебе нравился. А то, что мы подумали об одном и том же человеке, я и не сомневаюсь…
– Нравился? Вряд ли он мог мне нравиться. Я, как меня потом уверяли, никогда не видела его живым.
– Непонятно, – Инара вцепилась в Ландыш потемневшими и пронзительными глазищами, словно бы пыталась ими взломать коды её глубинных тайников. – Кто уверял? В чём? И если ты не видела его живым, то выходит, видела мёртвого?
– Нет. Я видела всего лишь его голограмму. Хотя не знаю, кто или что транслировало то кино. Никто из наших так ничего и не понял, а теперь уж и не узнает о том никогда. Так что и не спрашивай. Тайна никогда не будет раскрыта. Почему я откровенна с тобой?
– Потому что я того стою! – ответила она самоуверенно, – Потому что ты сразу поняла, как девушка необычная и умная, что я не та, с которой можно столкнуться где-то в уличной толпе. Но мне трудно тебя понять. Каким же тогда ты видела Фиолета? И кто тебе сказал, что он был именно тем Фиолетом, о ком говорю я? – почти прошептала Инара.
– Твой камень-украшение об этом и сказал. Это же земной аметист! А может, и нет. Камни повсюду похожи, если ты не подвергаешь их спектральному и прочему структурному анализу. Но его имя вряд ли настолько уж и распространено, даже учитывая тот разброс миров…
Инара резко перебила её, – Каким же ты видела Фиолета? Живым или? Мне трудно осмыслить то, что ты иногда бормочешь. Речь твоя не всегда внятна.
– Каким? – она невольно задумалась. Инара пронзительно вглядывалась в её лицо птичьим встревоженным взглядом, лишённым понятных человеческих чувств. На то она и была инопланетной птичкой! Ландыш не собиралась ни о чём ей рассказывать, а однако ж…
– Можно сказать, что бесподобным. Длинноволосым, с фиолетовыми глазами, довольно бледным, всегда задумчивым и редко весёлым. Я столько слёз выплакала, и о нём в том числе…
– Это он! Тебя связывали с ним некие чувства? Почему ты плакала о нём? – допрашивала она, а Ландыш послушно отвечала, будто стояла перед судом. Не в Инаре было дело, оно заключалось в самом моменте провала Ландыш в то прошлое, что и сгинуло на Ирис…
– Если ты подумала, что меня с ним связывало нечто большее, чем дружба, то не так! Он был друг. Один из числа моих немногочисленных друзей. Он был часть нашей родной команды там, откуда до Родины добраться, казалось, невозможно… И вот, так и вышло. Не суждено ему увидеть никогда ни родных мест, ни своих домочадцев… и не только ему…
– Я и в голове не держу таких мыслей, что Фиолет мог быть твоим возлюбленным!
– Думаешь, что только твоим он и мог быть? Все мужчины, на кого ты соизволила взглянуть хотя бы раз чуть внимательнее, сразу же становились твоим личным имуществом? И если меня всегда интересовала тайна Фиолета, то твои тайны ничуть! – Ландыш сказала то, что и думала, а вышло, что она оскорбила Инару. Та сцепила губы в узкую и змеевидную линию.
– А меня твои тайны, напротив, очень интересуют, – прошипела она. У Ландыш возникло желание бежать от навязавшейся спутницы поскорее. Она сделала маневр круто в сторону от шоссе, чтобы Инара отвязалась и шла себе, куда и хотела. Но Инара шла за нею, явно не желая отставать.
– Ты напрасно ходишь такой разодетой и необычной по улицам, а тем более по пустынному лесопарку, – сказала Инара, внезапно сменив свой гнев на милость и пытаясь делать вид, что никакого разговора между ними не было. – Ты можешь привлечь нежелательное внимание ненужных тебе людей. Куда ты идёшь? Я довезу тебя. Ты сочинила мне про жениха, что тебя ожидает? Где же он?
Владимир и его пронзённое сердце
– Какой жених тебя ожидает? – из сизо-розоватых и густых зарослей возник Владимир. – Где же он? – повторил он слова Инары. Видимо, Владимир отслеживал Ландыш всё то время, как она шла с Инарой по тропинке лесопарка. Инара обернулась в сторону Владимира и замерла, расширив тёмно-синие глазищи. Какое-то неопределённо-долгое время они так и стояли втроём, не шевелясь и не делая попытки идти дальше. Инара первая не выдержала и опустила голову вниз, разглядывая свои белые ботиночки. Она засмущалась! Что выглядело забавно для Ландыш, увидевшей в «Ночной Лиане» надменно-ледяную паву, чуждую всякой, присущей прочим девушкам, слабости чисто женского свойства.
– Пока заявки ни от одного жениха не подано, надо нам поторопиться, – сказала Ландыш. И добавила, – Но дела наши вовсе не личного порядка. Это Влад-Мир. Не жених, а друг. – Отчего-то ей хотелось дать Инаре понимание, что Владимир не есть её жених.
– Я вас отвезу, – вызвалась Инара, заметно волнуясь. – Туда, куда вам и необходимо. Я на данное время свободна.
Тут Ландыш увидела, как Владимир засиял радостью. Оказалось, что он так и не сумел найти машину для того, чтобы их довезли. Или он не умел того делать, или владельцам машин он не внушал доверия, или день такой выдался, что нужные машины все куда-то запропастились. – Отлично, девушка! – воскликнул он. – Мы заплатим вам щедро.
– Мне не надо, – отказалась Инара, став тою же надменной птицей-павой. Она расправила плечи, задрала подбородок, всё тем же птичьим взглядом, но заметно встревоженным, искоса изучая Владимира. Тембр её голоса земетно смягчился и уже не казался резким. – Я знакома с Ланой. Я сделаю так потому, что она мне нравится. – Она направилась в сторону, где и оставила машину. Ландыш с Владимиром тронулись за нею. – Отлично, девушки! – приговаривал он радостно. – Отлично, красавицы!
Однако, за бодрой его радостью скрывалось совсем другое. Впервые увиденная им, Инара ответно его встревожила, напрягла всё его существо тем, чему он не находил слова. А это было даже не предчувствие, а всплеск внезапного чувства, вскрик души, не приученной к такому воздействию со стороны какой-либо девушки. Владимир всегда был выдержанным и уравновешенным человеком, занятым человеком. Ему было некогда увлекаться девушками ни в процессе его обучения на Земле, поскольку обучение давалось ему трудно, ни тогда, когда он женился на Марине и был ей верен, ни потом. Поскольку потом девушек вокруг, в привычном для него понимании, и не было. Была чужая жена Ландыш, а он на чужих жён никогда не смотрел. Были какие-то странные женственные существа на Ирис, с которыми он никогда не общался, и не знал даже как? Они же чужеродные и непонятные. Наконец Паралея – она же бывший Трол. Тут и вовсе все ему казались на одно лицо. И вдруг…
– Где же твой брат? – спросил он.
– Ты знаешь о том, что у меня есть брат? – спросила Инара.
– А как же! И брат, и тонат.
– Тон-Ат – мой отец, – сказала она.
– Я и говорю, что знаю о тебе всё! – с удовольствием заявил Владимир. Чем он был доволен, появившейся возможностью добраться до места или появлением такой красивой Инары, на которую он неотрывно смотрел, знал лишь он сам.
Инара остановилась. Долго изучала его лицо, уже не проявляя смущения. Взгляд её был долгим и странным. – Ты не можешь знать обо мне всё! Для этого я тоже должна знать о тебе всё…
– Ты слишком маленькая, чтобы знать о таком большом парне, как я, всё, – засмеялся он.
– Я знаю намного больше, чем о том думает твоя большая голова, – ответила она.
– Она не только способна угадывать чужие мысли, она инквизитор по своей сути, – прошептала Ландыш Владимиру тихо-тихо, но он услышал. А Инара, как ни прислушивалась, ничего не поняла. Да и не могла, не зная чужого языка.
– Твоя речь, Лана, иногда похожа на шелест листвы, потревоженной ветром. А твои мысли, Влад-Мир, в настоящий момент также довольно путаные. Но ты ведь точно что-то такое странное подумал обо мне? Спрашивай.
– Ну… – Владимир сиял, как солнышко в зените, – я, по правде говоря, подумал вдруг о цвете твоих волос. Даже не представляю, какова твоя масть, а хотел бы увидеть тебя без твоей чалмы звездочёта, – сказал он.
– Что за странный словесный бред я слышу? – Инара не поняла его. – Я никогда не занималась подсчётом звёзд! Мой головной убор не называется тем, чем ты его обозвал. Чал – мы?
– Я родился на такой периферии, если отсюда, – продолжал смеяться Владимир, – а у нас там местные жаргонизмы в ходу. Мы же в столице не обучались.
– Я тоже и росла, и обучалась далеко от здешних мест, – сказала она. – Но таких слов у нас в ходу не было. Впрочем, континент велик. – Она встала, загородив ему дорогу, и сняла свой тюрбан. Тот размотался в длинный шарф, а на плечи Инары упала волна легчайших насыщенно тёмных, но отнюдь не чёрных, волос. Они даже вкусно запахли как горький шоколад из серебристой фольги – её тюрбана. Она стала похожа на алебастровую русалку, изумительно-нежную, выточенную щедрым на вымыслы сказочником, а затем оживлённую волшебником для целей, никому неизвестных. Она очень хорошо понимала свою неотразимость для всякого, а всё же глаза её так и остались глубинно-недобрыми, опасными для чрезмерно восхищённых ею мужчин. Владимир замер, а Ландыш, удивлённой его столь быстрым размоканием под жаркими лучами чужого светила, стало его жалко за такую вот искреннюю растерянность перед первой попавшейся птицей-павой. Она вспомнила о его некрасивой Марине, и удивление ушло.
