Лариса Кольцова
Космическая шкатулка Ирис
– Он прибудет. Сам и снимет. А так невозможно. Он же врос в мякоть твоего пальца.
– И как же снимать будем? – поинтересовался Кук.
– Сам переместится. Ничего и не почувствуешь, – успокаивающе мурлыкал дед.
– Кто он-то? Чего темнить, коли уж стоим вплотную?
– Увидишь, Артём. Вот удивишься. Ландыш с ним придёт.
– Откуда придёт-то?
– Оттуда, откуда и я. Тебе знать ни к чему. Вы вот свой город взорвали. Даже уходя, не хотели ничего чужакам оставлять. Чего же я должен тебе все свои секреты распахнуть? А ну как ты тут останешься? А ну как потом ваши вернутся? Откуда я это знаю. Я так долго ждал потому, что раздумывал я долго. Я же, Артём, так и не смирился с теми, кто меня изгнал. Не напрямую, конечно, но вынудили к тому в силу навязанных правил и установок жизни, которые я лично не принимал. И до сих пор не принимаю. А ради своего сына и будущего здешних людей я вынужден пойти на мировую с ними. То, что есть фатальная близость конца у нас, для здешнего мира далёкая пока перспектива. И когда выбор между гибелью сиюминутной и отсроченной на неопределённо-долгое течение, не лет, а веков, то ясно же, каков он будет. И процветание Паралеи есть для них продление их собственного существования. Вот так. Поэтому-то мой сын будет их представителем здесь, а одновременно своим среди здешних. Своего рода соединяющим мостом через ту самую пропасть, что и разверзлась некогда между мною и теми, о которых тебе знать не обязательно. Хотя бы потому, что они о тебе знать не хотят. Пойми и мои мучительные раздумья длиною в год. Когда тебе предлагают признать всю твою предыдущую жизнь ошибкой, а мы, дескать, великодушные ангелы тебя прощаем. Сын твой наш будет, мир сей процветать будет. А ты – угасающая уже особь – ошибка, уклонение ничтожной частности от общего целого и незыблемо-правильного, брезгливо, но милостиво будешь допущен к возврату к своим родным корням. Чтобы на исходе жизни припасть к ним в поклоне и войти в посмертные уже вибрации своей родовой и коллективной души. Каков выбор? Демоническое бесплодное одиночество или ангельская симфония? Это, чтобы тебе понятно было, изъясняюсь в привычных образах твоей культуры. Так-то, намного всё сложнее. И сам понимаешь, что так.
– Означает ли это, что твой сын тут править будет?
– Что значит «править будет»? Оказывать управляющее воздействие на много векторные процессы развития социума, так правильнее. И не один же он останется. Тут людей-то сколько! Тут создана целая база управленцев. Тут после очищающего, но и много что порушившего катаклизма всё изменилось против тех лет, как тут Разумов, доктор Штерн, Рахманов, а также и Венд с сыном Рахманова обитали и управляли вашей базой. А ты думал?
– На златом крыльце сидели царь-царевич, король – королевич, художник, портной. Кто ты будешь такой? – вдруг пробубнил Кук. – Выходит, Ландыш нашла своего королевича? Твой сын? В него она влюбилась так, что пьяная от потрясения пришла после одной прогулки?
– Руднэй? Да, Кук, скрывать уже нечего. Она не влюбилась. Тут другое. Тут послание свыше было, тут направление было задано теми, кто и привёл её сюда, используя тебя и Пелагею. Видишь ли, только от неё могут быть дети у моего сына. От местных женщин потомства быть не может.
– Так издали и просчитали всё? Как же умудрились?
– Это ты в три-д формате живёшь. А они в более многомерном мире живут. Ты же не считаешь, что более просто устроенные структуры не важны для более высоко организованных? Всё же взаимосвязано. Одно без другого существовать не может. Жизнь всегда питается жизнью, как кто-то из ваших сказал. Но питаться вовсе не означает людоедского пиршества. Для еды разум ни к чему. А у тебя он же есть?
– Тогда скажи, как же Венд и прочие наши бродяги наплодили тут немало детей, как я осведомлён?
– Исток контактов уж очень дальний, а дальнейшее течение всех событий запутанное. Кто и как посодействовал в самом начале гибридизации, я не знаю. Но последующие земляне, входя в приятельский контакт с местными красавицами, давали потомство только от гибридных женщин. И никак иначе. А потом, Артём, под наслоением лжи и правды, именуемой историей, когда факт от вымысла уже не отличишь, настолько всё спрессовалось и спуталось, какая тебе разница, как оно всё начиналось? Кто запустил программу вселенской жизни, тот о том ведает. А нам, похоже, не расскажет.
– Объяснил. Главное также, как и все наши путаники всегда и всё объясняют, когда всё ясное для них темно, а всё тёмное – яснее ясного. Да мне-то что? За бесплатное, можно сказать, гостеприимство спасибо. Погуляли тут, подышали, покупались. Ягоды опять же, плоды и даже молоко. Мы хоть от синтетики своей отдышались. Славно всё было. Безопасность и тишина. Значит, дедушки Разумова тут нет? Чего же дед – джин из бутылки, то есть из камня, мне набрехал?
– Он так и не исцелился от уклонения в ложь. Хагор то есть. Боялся, что ты не дашь согласия. Боялся прибегать к грубому шантажу, а долгим объяснениям не всегда есть вера.
– Да уж куда грубее? Шантаж-то как раз и был. Но я не в претензии. Путёвка на очередной курорт оплачена заказчиком доставки. Жена и дети довольны, как я понимаю. Опять же Алёшка, мой младший сын, выучился тут на просторе всему, чему и надо. Валерка уж точно доволен. Бродил едва не каждую ночь к вашим прелестницам. Ландыш? Вот это она сама мне и расскажет. А ну как не захочет она тут остаться?
– А что ей Земля? Разве она там родилась? А тут у нас красота. Да всякой женщине, где любовь, там и Родина.
Сомнения при отсутствии выбора
– А ну как её разлюбит твой сын? – спросил Кук. – Куда ей тогда в чужом мире? А нас рядом уже не будет. Вике – мамке в коленки не поплачет, не пожалуется. Да и дочь её тут. Мы Виталину ей не оставим!
– Она сама всё решит, Артём. Какая дочь, если речь о таком важном деле идёт? А ты о какой-то пустой влюблённости болтаешь. Дети нужны моему сыну. Ясно тебе? Для продолжения его родовой линии. А то Инэлия мечтала подсунуть ему свою приёмную дочь, чтобы я был побоку. А выяснилось что? – он замолчал.
– Что?
– То. Дочь её приемная и сын мой приёмный одного отца дети.
– Да ну? Вот Венд расстарался! А он мог. Он такой был ярый. Он и после шести десятков лет не остыл ничуть. Хотя и изображал из себя нечто духовно-аскетическое.
– Ты её дочь воспитаешь на Земле. У вас там браки давно пережиток, а детей все любят и о них заботятся. А Ландыш себе новых ребят нарожает.
– Кто ж такая Инэлия?
– Да так. Тебе к чему наши племенные распри? А она не сдалась! Нет. Не такова Инэлия, цветочек поникший, лишь по видимости. Она дурман, трава наркотическая. Любого увлечёт своим пахучим соком. Другого припасла на главное место, чтобы моему Руднэю местечко поплоше выпало. А то, чтобы он и вовсе из проекта выпал на обочину. Шутишь, старушка – ангельские глазки! Пока я тут, я её отслеживаю. Тем-то, кто сверху, им без разницы. Руднэй, другой кто. Лишь бы к заданным параметрам подходил, входя выверенным пазлом туда, куда и необходимо. Да мне это не безразлично! Я-то, тут живя, познал, что есть любовь. Что есть боль за близкую душу! Понятно тебе моё разъяснение?
– Ещё как. Ты доступно всё излагаешь. Лжи я не чую. Я же человек проницательный, не буду скромничать.
– Я так тебя и разгадал. Ещё издали, как увидел впервые в горах, подумал; с этим человеком я найду общий язык сразу.
– Чего же так долго разгадывал? – опять подковырнул его Кук. Он успел нащупать уязвимую точку старика. Тот был выпукло самолюбив, вспыльчив и гневлив. И несколько пощекотать его по таким вот не отрегулированным стрункам ему было в удовольствие.
– Будто непонятливый! Повторяю. О себе я также заботился. Выверял свои позиции. Укреплял свои достижения. Сына обеспечивал подушкой безопасности, если употребить вашу терминологию. Не сразу же было бросаться без прочных договорённостей в объятия бывших врагов. Для них я пылинка несущественная. А себе-то я таким не кажусь. В пыльной кладовке валяться не хочу. Опять же сын любимый и единственный, чем душа моя и жива. Я, может, ради него тут умру, как дни мои окончатся. Внуков хочу узреть, подышать их духом чистым и слово первое, чистое в нежную младенческую душу вложить. Я сам буду родоначальником и перво предком. Что мне корни моих неведомых предков? Они и без меня могучи и необъятны в своих глубинах. Хотя, конечно, всякая малая часть целому нужна. Для полноты его. Только дураки тёмные иначе мыслят. Душами разбрасываются как мусором каким. А разумная душа это тебе не песчинка, а и ту кто-то создал, кто-то наделил её собственной вибрацией. Нет ничего пустого и ненужного в Мироздании. И не заигрывайся! Я тебе не струнный инструмент!
Тут уж Кук присмирел. Дедушка был точно волшебником, если в понятиях архаичной древности, а так, по-современному, представителем более высоко разумной звёздной расы.
– Ты несколько циничен, Артём, в смешинки и прочие легковесные снежинки играешь, жонглируешь. А тут речь о будущем целой планеты. Ты вот и Венда своими играми погубил. Он твои игрушки за серьёзные вещи принял. Он вообще был серьёзен, хотя временами умилял и меня своим умудрённым видом трёхлетнего карапуза, поучающего взрослого человека. Ему было-то всего и ничего, как я его впервые увидел. От силы тридцать лет всего. Да и сгинул он так рано! – Старик покачал головой. Однако, он стоял как скала, а Кук уже переминался с ноги на ногу, пока дед не указал ему на удобный камень на берегу. Они подошли, и Кук сел.
– Устал, Артём? Чего же в гости не позовёшь? Мне любопытно будет. Чайку вашего попьём. Посидим в уюте домашнем.
– Тут отлично. Природа дышит, озеро блещет, тенистые кусты благоухает. Вон вымахали выше роста человечьего. Тут и есть природный чертог. Чего в помещении торчать? Если ты устал, так я и на траву сяду, а ты сюда садись.
– Я не устаю никогда, Артём, – сказал старик серьёзно. – У меня несколько другая физическая организация, чем у тебя. Хотя по виду я, как и ты.
– Как я? Ну уж нет. Ты хрыч, батюшка, а я муж ярый.
– Конечно, я бы тебе солгал, если бы сказал, что меня не грызут недуги и не раскачивают мою психику горестные переживания. Всё это мне свойственно. Но ноги у меня не устают. Вернее, я усталости не ощущаю до того момента, как просто падаю от слабости. Это большой недостаток, поскольку требует сознательного, а не рефлекторного контроля над наличными ресурсами тела-носителя.
– А ну как упадёшь? Что делать?
– Ничего. Полежу и встану.
– Просто тебе жить, – пошутил Кук.
– Нет. Трудно мне тут. Всегда было и будет. Всякий день трудно.
– Уж сколько мы с тобою тут, я весь взмок, а ты ровно прохладный весь даже по виду. Тебя зовут как? Ты всё Артём, Артём, а сам кто по имени?
– Тон-Ат. Так зови. Так и помни, если охота будет помнить.
– Откуда моё имя узнал? – допытывался Кук, вдруг осознав, что имени своего старику не называл.
– Слышал в горах, как вы друг с другом общались.
– Где же было? Не видел я тебя ни разу близко. Только сверху, как облёты совершал.
– Не всё я тебе и расскажу. Сразу же обозначил тебе дистанцию. Говорю обо всём тебе искренне, лжи не хочу. Стар я для лжи, а ложь она нарушает связное мышление любого человека. Только люди не всегда это понимают. Лучше умолчи, как не в силах правду произнести, а не ври. Всегда можно найти возможность не сказать правду злодею, использующему всякое познание другим во вред, но не прибегать к прямой лжи. А честному человеку чего врать?
– Понятно излагаешь. Да и я врать не терплю. Хотя человек я ой! Не праведный я человек. Мстительный, легко могу быть и жестоким, если нахожу в этом не личную только пользу.
– Я такой же, – ответил Тон-Ат. – Мы с тобою в чём-то похожие.
– Бывает. Вот у нас на Земле, веришь, есть люди, настолько похожие на животных, что те кажутся их прародителями. И не всегда только в плохом и уничижительном смысле это так. Была даже такая странная теория, что земные расы подразделяются как по названию животных, так и по тому, что несут в себе те или иные их признаки. Много об этом было теорий и книг чисто художественных понаписано. И была одна и главная среди них раса, называемая звёздной. Плохо уже помню ту теорию. Но любопытных совпадений с реальностью было в ней множество.
– Теорий много, а реальность всё-таки одна.
– Так ждём-то мы чего?
– Как чего? Моего сына и Ландыш. Придут сюда. Кристалл же об этом мне сказал.
Кук подумал вдруг, а не с сумасшедшим ли он разговаривает? От домашнего почти спокойствия, в котором он только что и пребывал, не осталось и следа. Это был какой-то гипноз, не иначе. Он взглянул на фигуру старика в тёмном и плотном одеянии, подумав, как он не схватил тепловой удар? Сам Кук устроился в тенёчке, а старый так и торчал столбом на самом пекле. А жара тут наползала стремительно. Золотые глаза Тон-Ата, весьма странные глаза, похожие на львиные, почти не мигали. А может, и вовсе не умели мигать, а имели нечто вроде прозрачного века как у змей. Лицо было, похоже, лишено потовых желез и даже пор было не различить. Ближе-то неудобно было изучать, а с той позиции, где Кук и находился, так казалось. Он ничуть не вспотел, и запаха пота не издавал. Биоробот, что ли?
Ему стало странно и как-то резко неуютно, поскольку Тон-Ат не отрывал от него взгляда даже во время молчания. Выражение лица его было ровным и никаким, глаза мерцали как у филина птичьей загадочной отстранённостью, соединённой с острой наблюдательностью не только над самим Куком, а похоже, и над окружающей местностью. И его пронзило, – инопланетянин, чужак, ряженый под человека! Мистический ужас, который не имеет ничего общего со страхом сугубо физическим, когда только одно устремление и группирует все мышцы, чтобы бежать, сотряс душу Артёма Воронова. Бежать было бы бессмысленно, да и от явленной человекообразной загадки убежать было уже нельзя. Как и разгадать её было невозможно. Только ощупать ту его грань, какую он любезно ему и предоставлял. Он, как-то наитием больше, почуял, что этот человек убивал и легко, и безжалостно, но не бессмысленно, а только если была такая у него необходимость. И делал он это не обычным оружием, не крупным кулаком, а как-то страшно и мистически. «Вот же куколь»! – подумал Кук.
Кук полез чисто рефлекторно за салфеткой, чтобы вытереть пот со своей лысины, но салфетка где-то была утеряна. Спустя совсем короткое время прибыли на дежурном аэролёте его сыновья. Валерий и Владимир.
Дальнейший разговор происходил уже в той же дружеской, не напряжённой обстановке.
Любовь как прекраснейшая из иллюзий жизни
У Инары в гостях
Ландыш открыла глаза и осмотрелась. Зеленоватое мерцание шло из полупрозрачных стен, а окон в помещении не было. Подобное оформление помещения не являлось для неё диковинкой, поскольку она видела похожие дома и на Земле. На Земле? Где она? И тут она проснулась окончательно. Комната была абсолютно пустой. Только и была что постель, накрытая лёгкой простынкой, где она и спала. Да и как спала. Всего лишь прилегла, в платье, поскольку устала. Её привёл сюда Тон-Ат для отдыха перед важной, так он сказал, встречей. Она поправила смятые складки и прошлась по странной комнате, похожей на круглую башню, но не ту «башню узника», где она жила в последнее время. Та условная башня была обычной казармой для космических десантников, когда-то живших на Паралее. А тут именно башня. Хрустальная. Она подошла к стене, и дух захватило от высоты, от открывшейся панорамы.
Внизу тянулись нежно зелёные и тёмно-лиловые леса с розовеющими вершинами, а за ними далёкие и не очень далёкие вершины гор, также лесистых. Снежно- облачные пики повисли где-то далеко над горизонтом, куда стекало насыщенно-зелёное небо, бледнеющее тем больше, чем выше оно было. Поскольку светила она не увидела, то поняла, что оно восходит или уже взошло где-то с той стороны.
Она пошла туда и увидела круглый и пока ещё алый шар Магниус, стремительно светлеющий до розовато-оранжевого цвета, а потом и вовсе жёлтого с переливом в голубовато-белый. Сколько раз она уже наблюдала её восход у себя в горах, и отличие было в том, что тут светило показалось ей чуть более ярким, а леса и подавно впечатляли своей необозримостью. Да и с такой высоты она ещё ни разу не видела восхода. У Ландыш приостановилось сердце, – поразительная красота открывшихся пространств под небом цвета старой бирюзы не вмещалась в неё.
Открылась часть стены, она просто въехала в стену и вошла очень маленькая девушка с подносом, на котором стоял высокий бокал с розовато-оранжевым напитком. Рядом лежала такого же цвета булочка или тому подобная закуска. Девушка улыбалась.
– Тебя как зовут? – спросила Ландыш, принимая поднос и озираясь в поисках столика или другого сидения, но ничего не было. Она подошла и поставила поднос на ровную поверхность постели.
– Инэя, – ответила девушка. – Я служу Инаре. А вы её гостья.
– Инара? Разве я её гостья? Меня сюда привёл Тон-Ат.
– Да? Но самой Инары ночью тут не было. Вот господин Тон-Ат и привёл вас к ней в её гостевую комнату. Не у себя же было ему оставлять вас на отдых? Для юной девушки такое поведение могли расценить как вольность. Сколько себя помню, у Инары никогда не было гостей. Вы первая. Поэтому видите, тут и мебели нет. Одна постель и есть.
– Почему Инара такая негостеприимная?
– Я не знаю, – Инэя пожала плечами.
– А где же она сама?
– Мы с нею только что прибыли из столицы. Она послала меня к вам, чтобы я отнесла вам лёгкий перекус перед завтраком прямо в постель. А вы уже встали, – с живостью отвечала Инэя.
– А что вы делали в столице ночью?
Инэя подошла совсем близко. Некрупное личико выражало явное и заговорщическое желание девушки поговорить с незнакомой гостьей. – Я вас видела в «Ночной Лиане». Я была там в служебном помещении. Инара часто берёт меня с собой, чтобы я контролировала приготовление блюд для неё лично. Она никому не доверяет. Ваш брат прекрасен. Он с Инарой всю ночь проговорил в зале с бассейном, когда вы с Тон-Атом ушли. Потом я постелила ему постель, как велела Инара, в комнате, где прежде были особые номера для богатых посетителей. Ну, это не важно. Да вы и сами всё понимаете. Он уснул.
– А она что же? Его бросила одного?
– Нет. Она легла рядом.
– Как это? – поразилась Ландыш прыти Инары. – В каком смысле легла?
– Просто легла и уснула. Больше не было ничего. Там же была одна кровать.
– И что? Он завалился спать в одежде? – Ландыш решила подъехать к словоохотливой девушке с другой стороны. Девушка была чистый ребёнок по виду, но не по возрасту. Ландыш не сразу это разглядела. То, что она приняла её за не успевшую подрасти девочку, было признаком того, что она была карлицей.
– Нет, – прошептала девушка в ответ. – Инара попросила его раздеться, чтобы оценить его сложение. Он подчинился, и она восторгалась им. Я видела.
– Как же она смела тебя, ребёнка, брать с собою в такое место?
– Я не ребёнок, прекрасная госпожа. Я карлица.
– Да что ты! – Ландыш стало жаль девушку – карлицу.
– Да. Моя мать всю жизнь служила Тон- Ату. В благодарность он взял меня в свой дом как дочь. Но Инара не хочет иметь сестру – карлицу. Поэтому она заставляет меня себе служить, раз уж я всегда толкусь под ногами у неё. Так она говорит.
– Вот дрянь! Я сразу это почувствовала.
– Нет! – испугалась приёмная дочь, ставшая служанкой у сестры-красавицы. Сестры не родной по крови, но таковой по домашнему раскладу ролей. – Инара меня любит. Она только хочет, чтобы я жила с пользой.
– Ты просто её боишься. А что же Влад-Мир? Он как реагировал на её похвалы? – Ландыш опять направила её в русло расспросов.
– Как? Он лёг и закрыл глаза. Она легла рядом, гладила его и что-то шептала. Потом… Она увидела меня и закричала так, что я бросилась прочь. Я нашла в зале у бассейна остатки вина и попробовала. Лучше бы я того не делала. Мне было прислано «Мать Водой» странное видение человека в мерцающем костюме, какого не бывает. Но то ж был призрачный человек. Заведение было закрыто крепко-накрепко, он не мог войти, а он вошёл. Но это было уже под утро. А ночью было вот что. Я уснула на пустой постели в соседней комнате и вдруг проснулась. Двери там плетёные. Инара сильно плакала. Я слышала. А ваш брат её утешал. Корби-Эл был очень ярок, и света было не нужно, чтобы всё увидеть. Я заглянула в щёлочку. – Глуповатая карлица задохнулась от своих откровений.
– Продолжай, – ласково попросила Ландыш. – Ты же понимаешь, что я друг тебе, а не Инаре. Мне Инара не нравится.
– Ты тоже очень мне нравишься. Ты добрая. Это понятно с первого взгляда. Инара лежала поверх твоего брата голая! Я испугалась и убежала. Всё. Потом был призрак. Он взял меня на руки и отнёс к бассейну. Где положил спать на платье Инары.
– Странная история. Ты уж больше не пробуй эту дурь.
– Что ты! Нельзя так о «Мать Воде»! Это же священный напиток. Им нельзя злоупотреблять, но и ругать нельзя. Прежде его пили только в дни празднеств, посвящённых водоёмам. Я выпила лишь глоток. «Мать Вода» за это нарушение прислала своего стража, чтобы напомнил мне о моём недолжном поведении. Я и не буду так больше. А вот Инара и твой брат пили «Мать Воду»! Пили, а других людей за это же самое солдаты забрали в дом неволи. Только не говори ни о чём Тон-Ату. Не скажешь? А то, если она будет меня ругать, я сбегу. Меня Ола обещала на работу устроить, где я смогу приносить пользу обществу.
– Кто такая Ола?
– Она мать Сирта. Ты знаешь Сирта?
– Сирт любит Инару?
– Нет. Её никто не любит. У неё длинные ресницы и чудесные волосы, высокий рост и стройные ноги, но она не рада своему счастью. Иначе была бы доброй. Ведь так?
– Так. – Ландыш какое-то время молчала, а потом набралась смелости и спросила, – Ты знаешь Руднэя? Что о нём думаешь?
– Руднэй не живёт со своим отцом. Он живёт очень далеко отсюда. Он много работает и много учится. Он не любит Инару. И хотя он дружит с Сиртом, я думаю, что Инара важнее для Сирта, чем Руднэй.
– Как же это понять? Инара это одно, а Руднэй – друг Сирта.
– Понять как? Инара, если захочет, может рассорить Сирта с Руднэем. Она не хочет сделать его своим мужем, но желает сделать его своей цепной собакой. Вот как понять! Она может натравить его на любого. Если человек служебный пёс, он убьёт всякого, на кого укажет хозяин. А отвечать будет не хозяин, а пёс.
– Какой ужас ты мне поведала! Сирт такой смешной, такой добрый. Какой пёс?
– Он вовсе не добрый, и вовсе не смешной. Он и не смеётся никогда.
Ландыш подумала, или она говорит о другом человеке по имени Сирт, или она больная девушка. Не только по форме, но и по существу. Долго раздумывать не пришлось. В комнату вошла Инара. Во вчерашнем простом синем платьице, но с очень красивой причёской, убранной белыми цветами, похожими на гроздья орхидей. Она была свежа и нежно-румяна, глаза сияли, длинные ресницы трепетали.
– Лана! – она подошла и обняла её так, будто они всю жизнь были лучшими подругами. – Я отвезу тебя после завтрака на подземном секретном транспорте в одно место. Там тебя будет ждать Руднэй. И уже вместе вы с ним доберётесь на том транспорте в горы. Где вас и ждёт Тон-Ат и твой отец, Лана, – она оглаживала её мятый подол. – Что же ты не разделась перед сном? Неудобно спать в платье. Чего ты опасалась?
– Какой отец? У меня нет отца. – Ландыш отстранялась от Инары, не понимая её бурных ласк в отношении себя.
– Тот огромный человек в горах не твой отец? А кто?
– Он наш командир.
– Разве ты солдат?
– Вроде того, – ответила Ландыш.
– Инэя, деточка, поди проверь, приготовил ли повар завтрак? Мы спешим.
– Почему ты превратила сестрёнку-инвалида в свою служанку? Это жестоко, – сказала Ландыш, когда Инэя ушла.
–Я? Она же взрослая, хотя и выглядит ребёнком. Должна хоть чем-то помогать?
– Почему же тебе? У тебя самой рук что ли здоровых нет? Это ты должна ей помогать. Вот я умею всё. Растить овощи, готовить, стирать, доить млекопитающих животных. Нехорошо, Инара, быть госпожой в обществе, стремящемся ко всеобщему равенству. Это говорит об отсталости твоего ума.
– А ты любишь поучать? Ты бы учителем шла работать, осыпать назиданиями их уши. А я взрослая давно.
– Догадываюсь. Влад-Мир тебе как? Как мужчина сумел дать тебе твою большую телесную радость?– Ландыш вдруг вспомнила смешное определение секса, принятое у златолицых девушек на Ирис.
– Сумел. Я давно не девственница. Да и он забыл, когда был девственником. Ты осуждаешь меня за это?
– Нет. Но Влад-Мир имеет жену и сына.
– Как? – румянец слинял с лица Инары. Глаза словно бы выцвели. – Он сказал, что никогда и никого не любил.
– Похоже на то. А всё же он занятый. Ты имела на него виды? На длительные отношения?
– Не важно. Я захотела дать себе волю, и я так сделала. На его месте мог быть кто угодно. Я уже несколько лет не чувствовала себя женщиной, желанной для мужчины. И он тоже. Он мне признался, что забыл, каков аромат женщины во время оргазма. Мы всего лишь с ним вместе решили дать себе волю на одну ночь. Как будет дальше? Не знаю.
– Я заметила, Инара, как откровенны местные женщины. Мне это нравится. Я сама откровенная и никогда не любила притворство ни в чём. А меня считали за это недоразвитой.
– Странно. Ты такая умная.
Ландыш не придала особого значения её комплименту, понимая, что на неё выливается та часть любви Инары, что она не истратила на Владимира. Ночь была короткая.
Скромный завтрак в удивительной башне
Они завтракали в любопытном помещении. Оно имело форму многоугольника, причём каждая сторона этого многоугольника была разного цветового оттенка, а в целом вся комната была выдержана в розовато-бежевом цвете. Окна со слабо-зеленоватыми стёклами были открыты все сразу. Снизу доносился шум небольшого водопада. Русло протекающей поблизости реки резко обрывалось вниз. За таким же многоугольным столом сидели Инара, Ландыш и Инэя, которую Ландыш сама усадила рядом с собою. Еда была очень вкусной и в то же время простой. Крупяная душистая каша, маленькие яйца величиной чуть больше напёрстка, от неведомых птиц, фигурно нарезанные и тушёные, очень вкусные овощи, ягоды, похожие на виноград, но абсолютно безвкусные, хотя и обманчиво –ароматные, и напитки двух цветов, – красные и зелёные. Маленькая Инэя ела за двоих здоровяков.
– Ты не лопни потом, – одёрнула её Инара, недовольная, что карлица сидит с нею за одним столом. Но возражать Ландыш она не стала.
– Пусть ест, или тебе жалко?
– Мне? – презрительно отозвалась Инара. – Да она кухней у меня заведует. Ест, что ей вздумается. Я беспокоюсь за её же здоровье.
– О своём здоровье я побеспокоюсь сама, – резво отозвалась Инэя своим умилительно-звонким голоском. И тут в столовую вошёл Сирт всё в той же зелёной рубашке. Но поскольку ту рубашку он отдал Рамине, эта была только по виду точно такая же.
– Вот и жених! – прокомментировала Инара, – а невеста уже давно тут. – Она намекала на зелёное платье Ландыш.
– Если и невеста, то уж точно не его, – также резво отозвалась Инэя.
– Это почему? – поинтересовался Сирт, садясь рядом с Инарой и тотчас же хватая крошечные яйца, заглатывая их, не жуя. – Тот, кто ест много птичьих яиц, всегда бывает добрым, – сказал он. – Яйца воздействуют на человека таким образом, что даже злой значительно добреет. Они улучшают настроение – проверенный факт.
– Оно и видно по тебе, яйцеед, – сказала Инара. – Ты никогда не закрываешь своего рта.
Сирт широко улыбнулся, глядя на Ландыш, а маленькая Инэя с заметным любопытством смотрела в его большой рот.
– Боишься, что я съем всё, и тебе придётся лишиться ужина? – спросил у Инэи Сирт. – Я же знаю, что она жадная, и ты всегда доедаешь остатки её завтрака на ужин. Инара никогда не обедает дома. И не ужинает, – пояснил Сирт для Ландыш. – Поэтому она выделяет очень мало денег на закупку еды. Сама в столице или где придётся откушает, чего душа желает, а бедная малютка Инэя сидит дома голодная. Инара же дома только ночует. И то не всегда, – добавил он, вроде как с угрозой, обращаясь к Инаре. Та задумчиво молчала, глядя перед собою так, будто сидела тут одна.
– Смакуешь ночные переживания? – спросил Сирт дерзко. Это был уже не тот весёлый Сирт, что сидел в «Ночной Лиане». Явно между ним и Инарой был некий конфликт.
– Ищи себе точно такие же. По своей насыщенности и высочайшему качеству. Кто мешает? – ответила она.
Неизвестно чем закончилась бы такая перепалка между ними, но вошёл Руднэй. Ландыш замерла. Если бы она стояла, то вполне можно было бы сказать, что у неё подкосились ноги. Освещённый утренним сиянием, овеваемый свежим речным духом из окон, высокий и стройный стоял перед нею резко помолодевший и заметно похудевший, а от того только краше он был, Радослав. Точно такое же головокружение, как и в «Ночной Лиане», повело куда-то бедную Ландыш, словно бы она зависла над той самой рекой, высунувшись из окна. Стало тихо. Все заметили её нестандартную реакцию на его появление. Маленькая Инэя, на что уж была проста по детски, а и то невольно положила свою маленькую ладошку на руку Ландыш. – Тебе не вкусно, Лана? – спросила она, ловко разрядив обстановку. – Я могу принести тебе ещё что-нибудь вкусненького? Хочешь?
– Как полюбила её! И когда успела! – воскликнула Инара, будто ревновала. А, может, и ревновала.
– Она очень красивая. Я не видела таких никогда, – призналась Инэя. – А такую красоту Надмирный Отец не даёт злыдням.
– Чего же он тебя так обделил? – не жалела её Инара. – Ты вроде добрая девочка, послушная, чтишь все заповеди предков.
– Замолчи! – первое, что сказал Руднэй. – Ты отдохнула, Лана? Нам надо идти.
Лана на негнущихся ногах подошла к нему. Он демонстративно поцеловал её в губы. При всех. – Здравствуй, – сказал он ей, а прочим он так ничего и не сказал. А для Ландыш вдруг открылась ретроспектива как угасающая перламутровая воронка, куда стремительно втягивалась вся её ушедшая жизнь. Только она и Руднэй были не подвластны её безжалостной и утягивающей силе, они были вечными. Это он стоял в управляющем центре звездолёта, к нему она вошла впервые в его отсек и стала принадлежать ему уже навсегда. С ним жила на Ирис. Ругалась, мирилась, для него наряжалась в платья, вышитые златолицыми искусницами, и даже заигрывала с теми, кто не был нужен, поскольку необходим был только он. А заигрывала только затем, чтобы не утратить веру в свои чары, предназначенные только ему. Существенно прибитая неуверенностью с дней одинокой своей юности, суровым воспитанием неласковой матери, она так и не была до конца в себе уверена, в своём всесилии над той стороной его существа, которая изначально во всяком мужчине принадлежит женщине. Наверное, Руднэю не польстило бы, что она влюбилась не в него как такового, а в тот отблеск утраченного, упавший на него и вспыхнувший внезапно новым пламенем старой любви. Откуда? Из какой такой невидимой психосферы, из каких незримых информационных небес? Она не знала. Но это была та же самая любовь, имевшая в ней уже прочные корни, а не зыбкий росточек, с лёгкостью выдуваемый первым налетевшим ветром, размываемый первым мутным ручьём. А он ничего этого не знал. Он стоял, слегка ошалевший от того, что на него вдруг обрушилось, исключительно себе присваивая незаурядную способность валить женщин с ног, с первого взгляда на любую из них. А поскольку Ландыш была в определённой степени первая, кто и обратила на себя его пристальное внимание, то он так и думал. И уже никогда не узнает всей правды, поскольку впоследствии такая правда не будет ему нужна. А её прошлое, полностью сохранённое, вошло в настоящее, с готовностью уже устремляясь в будущее, не случившееся с тем, кто был Вендом. И случится оно с ним, с Руднэем.
