Лариса Кольцова
Космическая шкатулка Ирис
– Уйдём! – просила она, – мне не нравится тут.
– Пережитки диких времён, – вздыхал он, – стремление к былому единению коллективного духа и неумение это сделать. Мне тоже тут не нравится. Мы с тобою только попробуем очень вкусную рыбу в одном месте. Её готовят в особом сладком и остром соусе. А то я голоден с самого утра.
Ландыш тоже хотела есть. И пить. Они вышли к берегу. На утрамбованной заранее площадке, посыпанной мелкими, хрустящими под ногами камушками, стояли столики под нежно-лиловыми тентами, увешанными светильниками. Сам прибрежный дом яств внутри был пуст, вся мебель была вынесена за пределы помещения. Да никто и не хотел влезать внутрь зданий. Там работала только кухня. Служители выносили оттуда еду для желающих. Кто-то, подумала Ландыш, работает даже в дни всенародных празднеств. Тут было и тише и прохладнее. Чуть в стороне она увидела ажурный мост, красиво выгнутый над рекой, по которому можно уйти в лесопарковую зону.
– Погуляем потом по мосту? – спросила она, расправляя своё праздничное платье с нежными цветами по лазурному полю. На Руднэе была также светло-бирюзовая рубашка с белым воротником и белыми пуговицами, от чего он выглядел по мальчишески. Милым благопристойным мальчиком.
– Не только погуляем, а и пойдём в парк…
– Нет. Там толчея не пойми кого, а в то же время темень непроглядная. Я не хочу.
– А я хочу…
– Бродить по темени с высокой вероятностью наткнуться на чужие собачьи свадьбы?
– Зачем ты так? Там люди отдыхают и, возможно, уединяется кто и для любви. Разве ты того не хочешь?
– От чего мне отдыхать? Я и не устала. Когда бы я и успела? Я стала настоящей бездельницей-принцессой. Как моя Виталинка о том мечтала… «И я! И я буду принцессой»! – Ландыш прижала ладони к лицу, стараясь не заплакать.
– А любить тебе не хочется?
– На природе? Нисколько. Мне это напоминает мою Родину. Там я насмотрелась такого! На пляже, в морской воде, в садах, в цветах и траве… А я была тогда нисколько не взрослой. Наши девушки и женщины буквально головы теряли от появления мужчин на планете. А те почти всегда только транзитом, почти всегда на короткое время, и всегда, уже без почти, их было мало. Ужасная планета! Но не буду я об этом. Я терпеть с тех пор не могу секс на открытом воздухе. И если ты подумал что-то не то, то говорю тебе, с моей планеты я улетела, будучи девственной. Я же не могла становиться женщиной без любви. А кого и где было искать?
– Я не для секса на природе тебя приглашаю в парк. Я о любви и говорю.
– Любовь требует уединения и комфорта в закрытом пространстве. Я так считаю.
– Уединения, конечно, но комфорт – понятие какое-то ускользающее, из жизни прежних аристократов, скорее. Те тоже только о комфорте и пеклись.
Нависшая тень на фоне праздничных огней
Неожиданно к ним подсел Сирт. Откуда он столь стремительно проявился, они не заметили. Как и всегда в зелёной рубашке. Улыбка казалась нарисованной, поскольку глаза его были отчего-то настороженные, да и в целом заметно напряжён. Ни тени веселья он не излучал.
– Не хочешь веселиться, так и не изображай из себя грустного клоуна, – сказала ему Ландыш.
– Клоун? Кто такой клоун?
– Тот, кто веселит других за плату.
– А я с вас беру плату? И чего мне вас веселить? Разве вам и без меня не весело? Ну, хорошо. Я буду мрачен как подземный демон. – Сирт опустил углы крупных губ. Их рельефное очертание, когда он не щерился, было даже красивым. Мужественным.
– Тебе идет быть серьёзным, – сказала Ландыш. – Может, тебе стоит поработать над своим образом, чтобы Инара, наконец, научилась ценить в тебе то, чем наделила тебя природа.
– А чем она меня наделила?
– Мужественностью и характерной заметностью. Отличной фигурой, ростом. Ты как никто вокруг. Я так считаю.
– Отчего же ты меня не выбрала?
– Так ты первый меня не выбрал, – засмеялась Ландыш. – А мог бы успеть до прихода Руднэя. В тот первый наш вечер знакомства.
Руднэй поспешно обнял Ландыш, будто Сирт мог передумать и увлечь её к себе. Сирт внимательно их изучал, будто впервые и увидел. – Ваш сладкий период после ритуала в Храме Надмирного Света заметно затянулся. Обычно-то быстро люди остывают, скучнеют как-то. А вы сидите как две птахи на веточке, излучая блеск всеми своими пёрышками. Я всё жду, жду, когда вы друг другу надоедите. Видимо, не дождусь.
– Зачем же тебе ждать нашего взаимного остывания или, что ужасно само по себе, остывания кого-то из нас одного? – не поняла его Ландыш.
– Я так сказал. Расхожая же истина, что вечная любовь всегда преобразуется в вечную скуку, если не произойдёт преждевременной разлуки.
– Ты болтаешь какую-то невнятную чепуху, Сирт, – оборвал его Руднэй. – Если тебе не весело, то найди себе весёлую подружку, хотя бы на эту ночь. Разве есть проблема? Я её не вижу.
– Её и нет, если у человека в голове есть видимый наполнитель, но нет невидимого ума. Девушек вокруг видимо-невидимо, но единственной среди них нет.
– Единственная, она же Инара? – не отставала от него Ландыш. Раз он первым влез в их уединение, то пусть и получает. Ясно же, что они с Руднэем пришли сюда не ради болтовни от скуки со скучающим Сиртом, а чтобы побыть вдвоём среди толпы. Чего никогда прежде не было. Те люди, кто образовывали пары, уже не нуждались в групповом коловращении. И вокруг за столиками, Ландыш видела, не было разудалых компаний, а только воркующие парочки. Значит, так и было задумано. Те, кому нужны компании искали другие места. Шумные и беспокойные. Руднэй не без умысла привёл её сюда. Он увидел её нежелание вращаться в коллективной праздничной центрифуге. У неё не было необходимости в обогащении впечатлениями. Она и так была ими переполнена. Сирт возник третьим лишним, но он не уходил. Он стал расправляться с заказанной для Ландыш рыбой. Вероятно, не от голода, а чтобы заполнить свой рот хоть чем. Раз уж в его речах никто не нуждался, он нашёл применение своему языку. Руднэй отдал Ландыш свою порцию. Рыбы было много, и они стали есть вдвоём из одной тарелки, сев рядом близко – близко друг к другу. Прикасаясь друг к другу губами, измазанными сладким и острым соусом, они и в процессе еды продолжали целоваться.
– Ну что, рыбки? Вы ещё не устали целоваться? – опять влез Сирт. – А что вы делаете по ночам в своей башне?
– Что можно делать в башне? Мы изучаем звёзды, – ответил Руднэй.
– А что они вам обещают в ближайшем будущем?
– Много чего. И в ближайшем, и в отдалённом будущем они обещают нам вечную любовь, – сказала Ландыш.
– Да и тебе тоже, – сказал Руднэй. – Но не сразу, а через полосу тяжёлых препятствий.
– То есть? Без шуток? – Сирт упёрся в Руднэя пристальным и слегка фосфоресцирующим взглядом совы.
– Какие шутки! – Руднэй не отвёл своих глаз, а совиные глаза Сирта заметно угасли. Он заелозил, засмеялся.
– Давай и дальний прогноз, звездочёт!
– Ты уверен, что он прибавит тебе веселья?
– Молчи, – обратилась к Руднэю Ландыш. – Я сама его развеселю. У тебя, Сирт, и у Инары родятся ваши общие дети. Вы с нею будете жить долго и счастливо, но, как оно и бывает расписано для сказочных прогнозов, вам придётся выстрадать своё счастье. Цена будет высока, но вы ни разу о ней не пожалеете потом. Как тебе такой прогноз?
– Невесёлый, поскольку невозможный.
– И невозможное становится возможным! – вдруг пропела Ландыш звонким голоском, с грехом пополам переведя слова древней земной песенки.
Сирт, в отличие от Руднэя, никогда не слышал, как поёт Ландыш. Он сильно изумился и произнёс, – Какой милый щебет ты издала. Но я тебя не понял.
– Куда уж тебе, коли ты тугой не только на ухо, но и на интуитивное восприятие вообще. Как тебе мой прогноз? – Ландыш поняла, что спасение от Сирта только в немедленной атаке на его чувствительное место. – Не пора ли тебе приступить к более активным действиям в отношении своей колючки, наделённой весьма экзотическим цветением? Просто возьми и по-мужски отдери от неё все её колючки. Уверяю тебя, она не окажет тебе сопротивления. Есть такие женщины, которым хочется мужской грубости, а не бархатной деликатности. Инара именно такая. Как ты за столько лет её не понял? Для чего ей колючки? Именно для того, чтобы возбудить агрессивную и превосходящую силу, способную её пригнуть. Она не полюбит ни поэта, ни слюнтяя с букетиком цветов.
– Ого! И это говорит женщина, присвоившая себе самого утончённого из мечтателей, слюнтяя, по её же определению.
– Так я же не Инара. У меня был совсем другой идеал мужчины. И я его нашла.
Сирт улавливал её раздражение, он не был тупым и бесчувственным, но зачем-то пёр напролом туда, откуда его деликатно изгоняли.
– Так вы ещё не отведали секса на природе? – спросил Сирт, будто подслушал их разговор перед тем, как к ним подсел.
– Нет. Секс под кустом будет у нас на десерт, – ответила Ландыш. – А ты что же, желаешь присоединиться и в этом случае?
– Не любитель подобного удовольствия, – ответил он совсем уж мрачно. За соседний пустой столик сел мужчина весьма странного облика. Что было в нём странным, Ландыш сообразила не сразу. Ведь тут был чужой мир, и чудных существ вокруг хватало. Но этот тип выглядел особенно экзотично. Длинные волосы напоминали лошадиную гриву, глаза огромные и тоже какие-то лошадиные, как и зубы, которыми он кусал огромный красный фрукт, разбрызгивая сок вокруг и мало волнуясь по поводу поведенческих приличий. Костюм на нём был невзрачный, и рубашка и штаны облинявшие и фиолетовые. Если бы не его лицо, он бы почти сливался с окружающей средой. Типичный работяга, слегка подвыпивший и одиноко-тихий. Он взглянул на них бегло, ничего не выражающим взглядом, а Сирт отчего-то напрягся. – Может, прогуляемся по мосту? – спросил он. Провожу вас до того берега, до места уединения, а сам пойду искать себе развлечение.
– Давно пора, – сказала Ландыш, не очень-то радуясь тому, что он потащится за ними на мост.
– Ну, как хотите. Не буду мешать вашей прогулке. – Сирт встал и первым ушёл в сторону моста.
– Вот липкий же какой! – вознегодовала Ландыш, удивляясь тому приступу неприязни, что вызвал Сирт, прежде казавшийся ей очень милым человеком. Какое-то время, оставшись без Сирта, они помиловались ещё, а потом встали и пошли на мост. Мужик с лошадиной гривой внимательно смотрел им вслед.
Нападение
Река, отражая в себе густо-фиолетовое небо, осветляла его отражение и казалась серебристо-сиреневой. Дух захватывало от окружающей красоты, а шум, доносившийся с обоих берегов, был частично приглушён и уже не доставал. Ландыш обхватила его за шею, дыша его родных духом, впитывая его молодую силу и поднимая её на более высокий градус. Он был необходим ей всегда, всюду, в любое время суток. Она была его первой женщиной, она была его владычицей, но владычицей милостивой и щадящей, никогда не злоупотребляющей своей бабьей колдовской магией. Она была нежной и чувствительной к любому его вздоху по-матерински, как будто напитавшись в своё время отеческой любовью Радослава, претворила её в собственное и уже материнское опекунство над своим прекрасным и неопытным возлюбленным.
Они склонились над ажурной оградой моста. Течение реки, вобравшей в себя свет от небесного спутника, а также от рассыпанных по берегам огней города, бежало зыбким и прерывистым эскалатором от линии горизонта, убегая под мост и выныривая сзади, с журчанием спотыкаясь о его мощные сваи. Сильное течение и большая глубина здешней реки не препятствовали тому, что люди заплывали очень далеко от берега. И никто до самого утра так и не узнает, сколько человеческих жертв соберёт река за разгульную ночь. Направление мыслей в эту печальную сторону удивило Ландыш, но причиной тому был сам настрой её души, – тревожный и чего-то ожидающий.
Она хотела обратиться с каким-то вопросом к Руднэю и вдруг увидела позади него, несколько сбоку, ту самую лошадиную физиономию с отрешённым взглядом. Она увидела, как этот странный субъект заносит руку, зажав в своей клешне что-то чёрное, но отчётливо заметное даже в таком полумраке. Причём, Ландыш плотно охватило ощущение вдруг возникшей вязкости и самого времени и самого пространства вокруг. Поскольку движение руки чужака было заторможенным, она наблюдала нечто жуткое и подобное кошмарному сну, как при замедленной съёмке. Насколько это было в реальности, а насколько так ей показалось, только Руднэй даже не повернул головы, полностью уйдя в созерцание реки. И в этот самый, растянутый до бесконечности миг возник ещё кто-то, с невероятной стремительностью ухвативший руку со страшным жалом, нацеленным в лопатку Руднэя.
На втором появившемся незнакомце было надето тоже что-то тёмное. Голова его была полностью без волос, поэтому-то Ландыш не сразу узнала Костю. Похудевшего и наголо обритого Костю! От чего он и показался ей чрезмерно вытянутым, узким и вёртким. Костя прижал громоздкого, как шкаф, нападавшего к невысоким металлическим перилам моста, опрокинул его на них спиной, схватил его за ноги и молниеносно сбросил вниз, в пучину реки. Раздался хриплый и протяжный вскрик, затем звучный удар о речную поверхность, вызвавший водяной взрыв – всплеск. Ландыш нагнулась, следя зачем-то за дальнейшей участью того, кто и хотел напасть, убить! Злодей вынырнул, захлёбываясь с каким-то зычным рёвом, но размашисто поплыл к берегу. Руднэй даже не успел ничего понять. Он стоял прямо, ища глазами того, кто успел опередить душегубца тем, что сбросил того в реку. Он понял, что нечто произошло, но не понял, кто был целью, – он или Ландыш. Сзади никого уже не было.
– Костя! Костя! – кричала Ландыш, а редкие проходящие люди смотрели на неё с вопросительным страхом и удивлением, повисали на перилах, заметив, что кто-то упал в реку. – Кто свалился?! Кто утонул?!
– Ай! Ай! – визжала какая-то женщина.
– Никто не утонул, – спокойно ответил Руднэй. – Какой-то сумасшедший решил искупаться и прыгнул только что.
– Конечно, сумасшедший! – радостно поддержали его другие люди, – Вон, вон плывёт! Только с сумасшедшими, да с пьяными ничего не может случиться при падении с такой высоты!
– Кого ты звала? – спросил Руднэй. – Твои коллеги-земляне покинули планету. Тебе померещилось. Это был не Костя. Кто-то ещё.
– Нет! Это был Костя! Я его узнала! – Ландыш вдруг ощутила, что у неё нет ног, поскольку она съехала вниз, держась за перила. Руднэй успел её подхватить. Появился Сирт. Он был белым как сметана. Глаза пучились как у слепой совы, попавшей в пучок света.
– Что тут происходит?!
– Кому и знать, как не тебе! – послышался голос Тон-Ата. Тот стоял чуть поодаль, прямой и неподвижный. Величественный как памятник. К нему подбежал какой-то военный. Скороговоркой произнёс, – Мы поймали его. Он только что выплыл. Чудом успели. Если бы не наша расторопность…
Тон-Ат наклонил голову, но не в знак благодарности, как можно было бы подумать, – Благодаря вашей расторопности, вы пропустили сам момент нападения. Хорошо хоть, что поймали и не дали уйти.
Солдат стал разгонять людей с моста. Они нехотя направились каждый в свою сторону. Прочих сюда пока не пускали. С обеих сторон входа на мост стояло по солдату. Тон-Ат поелозил ногой вокруг перил, нагнулся и поднял тот самый тёмный предмет, похожий на длинную отвёртку с утолщённой ручкой. – Ага! Теперь не отвертится! Вот оно – страшное орудие наёмных убийц. – На руках Тон-Ата Ландыш увидела серые и тонкие перчатки. – Отравленный нож, – добавил он брезгливо и убрал предмет в кожаный футляр, вынутый из кармана френча.
– Чего ты так испугалась, дочка? – спросил он ласково у Ландыш. Она успела прийти в себя. – Никто не смог бы убить нашего Руднэя. Ты забыла, каков его Защитник? Кристалл отбросил бы орудие, едва оно коснулось бы ткани его рубашки.
– Да нет на нём Кристалла! – закричала она. – Нет! Он оставил его дома! Он не всегда хочет его таскать на себе.
– Как?! – вскричал Тон-Ат. – Ты в своём уме, сын? Пошёл в гущу толпы и не подумал о безопасности? Да как ты посмел забыть о Кристалле? Ты же мог прямо сейчас, в данную минуту умереть!
– А кто его тут знает? – спросила Ландыш. Сирт топтался рядом. Тон-Ат оттянул Ландыш за руку в сторону от Сирта. – Кто был тот, кто отразил удар наёмника? Ведь кто-то был?
– Костя, – ответила Ландыш. Тон-Ат опять стал неподвижным памятником. – Не может быть, – сказал он тихо. – Как же я не знал о том, что кто-то из землян остался? Где он может быть? В горах уже никого нет. Твой названный отец Кук сказал перед отбытием, что никто тут не останется. Зачем и кому надо было оставаться? Объект полностью открыт всем ветрам… и затаённым преступникам навстречу.
– Это был Костя, – упрямо повторила Ландыш.
– Конечно, Костя, – согласился Тон-Ат. – Конечно, Икри. Она сманила его за собой.
– Какая Икри? – спросила Ландыш, наблюдая, как отрешённо смотрит на них Руднэй, что-то обдумывая в данную минуту.
– Дочь Инэлии, – ответил Тон-Ат. – Приёмная дочь. И родная дочь Венда.
– Выходит, она сестра Руднэя.
– Да.
Ландыш увидела, как Сирта уводит тот самый офицер, что первым подбежал к Тон-Ату. – Куда его повели? – спросила она. – Зачем?
– Он знает, куда и зачем. Твой друг Костя откуда-то заметил, что тебе угрожает опасность. Он видел тебя в толпе и следил за вами. Он первым увидел, как убийца хотел напасть сзади.
– Почему он сбежал? – спросил Руднэй, выходя из задумчивости.
– Он не хочет, чтобы Ландыш знала о том, что он тут остался. Пусть так и будет. К чему нам его искать? Захочет, так сам объявится, – Тон-Ат обхватил вдруг голову руками, – Как я мог! Как я мог так опоздать? Так затянуть с поимкой лиходея? Надо было сразу его хватать ещё там, где вы ели свою рыбу. Но я был уверен, что у Руднэя есть его защита – его Кристалл. Кристалл поразил бы любого, у кого возникло бы намерение напасть на своего носителя. Я всего лишь хотел схватить преступника за руку. Ведь иначе, ему нечего было бы предъявить. Умысел? Он бы сказал, что его оговорили, а отравленный нож подбросили, или же он его случайно нашёл. Я вынужден, к сожалению, считаться с установками закона. Не схвачен за руку – не преступник! Не пойман – не вор! Что толку, что потом я бы уничтожил убийц? Разве это вернуло бы нам Руднэя, случись что?
– Не причитай, отец! – проговорил Руднэй. – Тебя не красит уподобление плачущей женщине. Всё обошлось. И я знал твёрдо, что ничего и не случится. Звёзды не указывали прямой опасности ни мне, ни тебе, ни Ландыш. Только Инаре и Сирту. Но я надеялся на то, что Сирт передумает.
– А я знал, что они уже не передумают, – сказал Тон-Ат. В его голосе была только тоска. – Я давал явные подсказки Инаре. Если бы я сказал ей всё начистоту, она испугалась бы, но не отказалась бы и от повторной попытки. Она ничего не знает о существовании Кристалла. Никто не знает, кроме нас четверых. И незачем кому-то знать. Она вбила себе в голову, что я скоро умру. Что она, если останется без Руднэя, всё вернёт в прежнее русло. Ты, Ландыш, к сожалению, для неё – пустое место. Ты пришелица, ты чужая.
– Ты сказал, четверых? Кто же четвёртый? – спросила Ландыш.
– Инэлия. Приёмная мать той самой Икри, увлекшей, сорвавшей твоего Костю с его прежней жизненной орбиты. Прежде Кристалл принадлежал Хагору – прошлому Избраннику Инэлии. Я думаю, что Инэлия и дала Косте понимание, что тебя и твоего мужа надо охранять в эту ночь. Никогда не думал, что буду так благодарен Инэлии. Костя был на подстраховке, и именно это и спасло Руднэя.
– Значит, Сирт? – еле выговорила Ландыш. – Сирт нашёл исполнителя?
Они подошли к месту, где лестница вела с моста на берег. Там толпился встревоженный народ. Тон-Ат дал офицерам знак, и они пропустили скопившихся людей. Мост вновь наполнился гуляющими людьми. Никто уже не думал об утонувшем, поскольку утонувшего и не было. А был какой-то убегающий от службы безопасности преступник. Но ловко задержанный и схваченный.
– Будь осторожен, Руднэй. У того существа, – даже не хочу называть его человеком, – есть брат – близнец. Если его увидишь, не удивляйся. Он не вооружён столь опасным орудием, но будь всё равно начеку. Его по любому рано или поздно схватят за незаконную торговлю ворованной «Мать Водой». Его давно уже ищут. Не советую вам долго тут задерживаться, хотя обстановка разрядилась. Угрозы уже нет. – Тон-Ат обнял Ландыш, прижал к себе и замер. – Твой друг Костя – твой ангел-хранитель! – воскликнул он, подавляя судорогу плача. Развернулся и ушёл. Офицеры ушли вместе с Тон-Атом. Праздник продолжался.
Невесёлый праздник Рамины
Рамина сидела за столиком в импровизированном доме яств под открытым небом. Она была одна. Кэрш не дал ей своего позволения отправиться на всенародное гуляние, и она, выждав, когда он уйдёт, отправилась на свою одинокую вылазку, где и нырнула в бушующую праздничную лаву. А поскольку был велик риск того, что её пихнут, не глядя, или увлекут в какой-нибудь иной весёлый и плотный водоворот, она благоразумно отошла в сторону от говорливо-орущих живых течений.
Лакомство, созданное для охлаждения, давно растеклось по её тарелочке неаппетитной мутной лужицей, а Рамина и не притронулась к нему, почти сожалея о своём непослушании. На ней было довольно бесформенное платье-мешок бледного салатного цвета, но с искристыми цветами по подолу, а вот шляпка на убранных волосах была шедевром. Конечно, с точки зрения самой Рамины. Она напоминала изящно свёрнутый крупный лист, из которого столь же изящно небрежно высовывался изумительный цветок с каплями многоцветной каменной росы. Веки и пушистые ресницы она вымазала зелёной косметической краской, губы искусно напомадила, так что они казались дольками аппетитного тугого плода, а нежные щёки розовели и сами по себе. Если не видеть её специфического положения, выраженного вздутым животом, можно было принять её за юницу первого цветения, вышедшую на поиски своего воплощённого идеала будущего возлюбленного. А поскольку Рамина всегда знала себе цену, своей яркости в сочетании с тончайшей лепниной всего фасада в целом, то она гордо держала свою высокую, немного хрупкую шею, поддерживая ею тот самый лицевой фасад для лучшего его обозрения проходящими мимо. Она, как уходящая после буйного лета в сирую осень природа, чувствовала себя так, словно бы отживала свои последние мгновения радости перед впадением в долгую, а то и безвозвратную спячку. Появление ребёнка воспринималось как подведение фатальной черты под прошедшими летами, фазой ухода не только беспечной юности, а самой молодости как таковой. Рамина отчаянно не хотела быть матерью. Рамина жаждала только возврата прежней жизни. При особенно пристальном или заинтересованном взгляде мимо проходящего чужака, она опускала свои зелёные веки – листочки, отягчённые бахромой ресниц и… Что и? Никакого «и» не могло и быть! Рамина тщательно взбивала и без того пышное облако воздушного маскировочного платья, превращаясь в какое-то странное пухлое облако, из которого выныривал длинный стебель шеи с розовеющим цветком на нём – её инфантильным и великолепным лицом. Фиолетово-синие глаза мерцали влекущей к себе имитацией глубины и интриговали непонятной печалью.
К ней подсел вдруг громила с грубой, но весьма мужественной физиономией. Блестящие и чёрные волосы мотались по плечам, выдающиеся вперёд зубы скалились плотоядно и оптимистично. На нём был костюм с блестящим, вшитым в ткань узором. Тёмный взор ответно замерцал навстречу Рамине звериной откровенностью и готовностью идти туда, куда она и позовёт. Он точно уже вообразил, что нашёл то, чем и поживится развесёлой этой ночкой. Манящая женщина – цветок была одна. Рамине пришлось отодвинуться, хотя в прежние времена она бы точно с ним поозорничала. Она вздохнула. Привязаться к такому даже на короткое время – фи! А вот воспользоваться столь редким шансом, дающим любому всепрощение за любую вольность на открытом воздухе, в любом природном заповеднике или чужом саду, было бы захватывающе интересно. Да куда теперь!
– Скучаем? Мёрзнем за блюдечком холодного десерта в одиночестве? – сказал он вполне ожидаемую пошлость и, взяв её тарелочку, вылизал шершавым горячим языком на глазах изумлённой Рамины растаявшее лакомство. И всё же, не смотря на очевидную грубоватость своей фактуры, он не был безнадёжно туп или слеп настолько, чтобы не рассмотреть то, что выпирало из складок платья Рамины. Её шестимесячный живот.
– Сладко! – похвалил он, – но надеюсь, что ты ещё слаще. Ищешь себе пару? Я тоже… Да ты не стесняйся! У тебя очень аккуратное брюшко. Я буду предельно с тобою нежен. Меня мордашка твоя соблазняет, и запах твой мне нравится. – Чужак придвинул своё квадратное лицо впритык к её шее. – Вроде как, родной запах. Вроде как, я его уже где-то чуял и даже сознаюсь тебе, торчал от него…. Я на запахи очень чуток. А чего твой мужик тебя бросил?
– Почему это? – вскричала Рамина почти визгливо.
– Взгляд у тебя голодный. Живот там не живот, а тебе ведь пока что охота? А коли охота, то и можно. Я буду нежен… – повторил он сиплым шёпотом, намекая на свою невиданную утончённость в сексуальных забавах. – У меня была девчонка, так я с нею до самых родов её из постели не вылезал, а как она родила, так и тут же мы с нею занялись тем же.
– Как же? – возмутилась Рамина, преисполняясь брезгливости. – Так нельзя! Где же она теперь?
– Не знаю. Где-то лазает в гуще народного гулянья. Я же ей не муж, чтобы её пасти.
– Куда же она ребёнка дела?
– Куда? Я не интересуюсь чужими детьми. Где они там и с кем. Мы с братом такой домик себе прикупили, что увидишь его, так уйти оттуда не захочешь. Бывший павильон для развлечения аристократов. Рядом пруд, парк, цветники. Башенки там и прочая красота. Если что, я могу с тобою и туда поехать. Там тебе удобнее будет. Тут недалеко. А у меня есть машина…
– С братом? – насторожилась Рамина. – Не с близнецом ли случайно?
– Знакома с моим братом Инзором?
– Так ты Торин-Ян? – поняла Рамина, и неприятное чувство от собственной подлости, неблагодарности, связанное с брошенной Финэлей, пожалуй, что и впервые охватило её столь болезненно.
– Выходит, и познакомились! А тебя-то как зовут?
– Тебе на что? С чего ты решил, что я, замужняя женщина, пойду с тобою куда-то ради животной случки в первые попавшиеся кусты? Да ещё, будучи беременной? – Рамина махала перед его носом своими маленькими кулачками, и Торин невольно схватил её за руки, опасаясь заслуженного удара. Тут он оставлял за нею право оскорбляться, как и подобает для достойной и красивой женщины. То, что его наскок не принёс пользы, мало его расстроило. Девиц и вольных женщин было вокруг множество.
Появление брата незабытого возлюбленного
– Парень! Ты лапами своими женщину не покалечь! – сказала молодая женщина, появившаяся сзади. Охваченная узким розовато-красным платьем, она казалась необыкновенно стройной, высокой, устремлённой вверх подобно языку фантастического пламени. Распущенные волосы были светлыми и длинными. Лицо смеющимся и мягко-загорелым. Глаза, на которые и падал поток уличного освещения, светлыми, как у Ва-Лери, небесно-зелёными. Торин застыл от её вида, не веря в реальность подобной женщины рядом с собою, да ещё обращавшейся к нему. Слов он не расслышал, о Рамине забыл. Он заёрзал, отодвигаясь и давая подошедшей незнакомке место рядом.
– Садись! – вскричал он, – пока места никто не занял. А я и сладостей для охлаждения закажу на всех!
– Давай, если такой щедрый, – согласилась улыбающаяся женщина и села рядом с Раминой. Видимо, она решила не оставлять юную беременную женщину одну рядом со здоровенным и лохматым мужиком с квадратной челюстью. Кто бы он ни был, а выглядел довольно угрожающе.
– Икри, – она протянула обнажённую до самого предплечья руку навстречу Рамине. Торин успел перехватить её за запястье, церемонно нагнув крупную голову, – Торин-Ян. Как ты находишь нынешнее веселье, Икри? По-моему, прежде было намного веселее. Народ заметно выдохся и поскучнел за годы давления слишком уж требовательной диктатуры неведомо кого, кто маскируется под народ.
– Я не замечаю ни малейшего намёка на то, что хоть кто-то выдохся, – ответила Икри. – А вот прежде в моём детстве, когда я прибрела из пустынь, где умерла моя мать, так да. Жизнь была для большинства кромешная. Если только ты жил где-то в аристократических поместьях или около них, то тогда да. Картина всенародной радости не может тебя воодушевлять. – Голос Икри был глубокий и властный. Взгляд насмешливый, если не презрительный. Ей не нравился Торин-Ян, и она того не скрывала.
– Ты его жена? – спросила она у Рамины.
– Нет! Конечно, нет! – возмутилась Рамина. – Пристал вот. Не знаю, как и прогнать его отсюда. Это мой столик! – она осмелела и прикрикнула на громилу. Тот скалился и не уходил. Его уже не интересовала беременная и чужая жена, он весь погрузился в наглое и откровенное созерцание вновь подошедшей Икри. Рамина ощутила себя задетой таким быстрым перескоком его восхищения на другую. А ведь не так ли и давно ей, Рамине, не было равных и в самой «Ночной Лиане», где собирались лучшие девушки и ярчайшие женщины столицы. Сам Кэрш-Тол влюбился в неё с первого взгляда. А Кэрш-Тол не чета такой вот простонародной скотине с лошадиными зубами. – Я Рамина. Мой муж куда-то отошёл и где-то пропал. Наверное, встретил друзей.
– Твой муж давно где-то наслаждается на сочной луговине с вольной подружкой. Праздник всё спишет. А ты тем более – нагло засмеялся Торин.
– Он не животное, чтобы валяться на какой-то луговине, пропахшей мочой, с какой-то непотребной и случайной девкой! Где до него валялись и мочились там всей гурьбой такие кони как ты! Он – бывший аристократ!
– Да ну? – наигранно восхитился и насмешливо удивился Торин-Ян. – А что, у аристократов, особые какие-то члены? Отточенные и украшенные драгоценными вензелями?
– Мне не нравится уклон вашей беседы! – спокойно, но властно одёрнула их Икри. Несмотря на ослепительную внешность, она была заметно старше и Рамины и Торина. – Торин, если ты хочешь с нами остаться и провести несколько приятных минут за общей трапезой, не наглей в присутствии женщин.
– Как прикажешь, моя красавица, – ощерился Торин.
– Уж и твоя! Когда это успел присвоить? – опять завышая тон, полезла в атаку Рамина.
– Не ревнуй. Ревнуй лучше своего мужа, – ответил он миролюбиво, поглощая пирожное, похожее по своей затейливой форме на тот самый, но только игрушечно крохотный, павильон, что он взял у Кэрш-Тола за его долги. Бывший павильон самой Рамины…
– Как там поживает моя Финэля? – спросила Рамина через усилие. Торин застыл с полным набитым ртом.
– Она ушла, – ответил он, проглотив праздничный десерт.
– Куда?! – Рамина вытаращила глаза на поглотителя огромного куска многослойного пирожного, бывшего размером с половину головы самой Рамины.
