Лариса Кольцова
Космическая шкатулка Ирис
Вылазка в подземный город с Владимиром
В это утро всё было не как всегда. И потому, что она пришла в подземный комплекс с Владимиром и потому, что впервые вдруг захотела пройтись по тем отсекам, где когда-то жили космические десантники. По её просьбе Владимир согласился включить для неё освещение в жилом секторе. Ради того, чтобы странная туристка совершила своё путешествие туда, где когда-то кипела жизнь.
– Глупая же потеря времени, – ворчал Владимир.
– Его тут у нас навалом, – не согласилась она. Но как-то почувствовала, что ему тут жутковато. Все комнаты, одинаковые как пчелиные соты, оказались на удивление ничуть не пыльными, – все новенькие, словно с них только что сняли условную упаковку и приготовили для использования. И всё же, если вглядеться, то поседевшими от необитаемости, наверное, уже вечной как сама смерть. Осмотрев одну такую соту, незачем было тратить время на другую. Только некоторые, большие по размеру, имели в себе несколько отделений, что указывало на то, что тут жил командный состав. В технические и прочие служебные отсеки Владимир её не пустил.
– Здесь можно было бы организовать неплохую тюрьму для местных преступников, если бы трольцы нашли этот город, – мрачно пошутила Ландыш. Они вдвоём вошли в один из таких отсеков. Псевдо кожаный большой угловой диван был таким же серо-стальным, и понять его ли это первоначальный цвет, или он также обесцветился по некой мистически не объясняемой причине, как и всё вокруг, не представлялось возможным. При взрыве центральной части города, тут вполне могла случиться локальная мощно-пылевая буря, опрокинувшая и разметавшая все брошенные за ненадобностью вещи. И было непонятным чудом, что на одной из стен висела большая картина. Она даже не накренилась, так хорошо была закреплена. Через мутный какой-то слой, подобный пыли, тем ни менее пробивался наружу речной поток, не настоящий, само собой, а нарисованный. Ландыш встала на голый остов кровати и потребовала у Владимира гигиеническую салфетку. Он вынул её из своего рюкзака и подал ей. Она протёрла центральную часть изображения, улавливая там некую светлую фигуру и замерла от ужаса, смешанного с восхищением. На неё вопросительно смотрело ангельское лицо! Глаза казались живыми и всё ещё хранящими в себе свет, уловленный кончиком кисти неведомого художника. Даже красочный слой на нагой груди красавицы не потускнел, и вся она выплывала белыми облачными формами навстречу Ландыш, так что та невольно отшатнулась. Она нисколько не пострадала от взрыва, настолько мощного, что даже в отдалённых от эпицентра на километры помещениях многое было засыпано и порушено. А она вот продолжала тут сиять своими чудесными глазами, играя в показную целомудренность, поскольку прикрывала грудь одной рукой, а другой трогала белые крупные цветы на водной поверхности. Ландыш явственно рассмотрела рябь, изображающую текучую воду, и ей даже показалось, что река журчит и распространяет прохладу и влажность в помещении. Конечно, то была иллюзия от нервного напряжения. Тёмные распущенные волосы русалки не имели чётких очертаний, поскольку сливались с общим посеревшим, а вернее, обесцветившимся фоном картины. Мало того, на ажурную раму картины была прикреплена ниточка запылённых бус! Они явно были цветными, и их можно было очистить без труда. Ландыш взяла их в горсть и сунула Владимиру вглубь его походного рюкзака.
– Кто она? – не удержалась Ландыш от вопроса, на который ей некому было ответить.
– Тут, если порыться, много всякого хлама. Но кому оно надо? – ответил он.
– Мы с тобою как археологи, – пошутила она невесело. – В следующий раз возьмём необходимые кисточки для очищения от пыли, если найдём что-либо любопытное.
Уходя, она ощущала спиной и затылком печальный взгляд навечно заброшенной тут двухмерной красавицы, никому в целой Вселенной не нужной. Ландыш подумала о ней как о живой женщине, что было ей и странно и дико. Но так было. Она бы не удивилась, если бы услышала её всхлип, её вздох и, убоявшись собственного разыгравшегося воображения, она опрометью бросилась прочь из отсека.
Владимир догнал её, но ни о чём не спросил. Остаточный страх засел в ней настолько глубоко, что Ландыш потребовала, чтобы Владимир переодевался с нею в одной комнате. А прежде она делала это отдельно от Валерия. И направляясь к подземной дороге, она цепко держала его за рукав, как будто те призраки, что могли тут обитать, вдруг заимели явственный образ неизвестной русалки и непременно будут её преследовать воочию.
– Как думаешь, почему все заброшенные и прежде жилые помещения вселяют такой ужас? – спросила она у Владимира, когда они уже подъезжали к тому месту, где был отлично функционирующий лифт, вывозящий не на саму поверхность, а в самый верхний подземный уровень. Оттуда системой запутанных тоннелей они и выходили в лес, граничащий с городским уже лесопарком бывшего ЦЭССЭИ.
– Меня, если честно, страшат не жилые когда-то отсеки, а тот самый лифт, который мы и используем. Надо будет искать другие и более безопасные выходы. Всё же до времени. Вдруг он откажет однажды? Хотя Саня и тестировал его, но я как-то не верю в безграничный ресурс брошенной техники. У меня такое странное чувство иногда, что она имеет свою душу и вполне понятную злопамятность на людей, бросивших её одну и без всякого применения. Когда мы впервые сели в подземную машину, было так, будто она вскрикнула от радости, что ей дали движение и смысл её существованию. Она беззвучно плакала от счастья и ехала так быстро, что дух захватывало. Я псих?
– Ты мистик! – ответила она, – но ты прав. Всё имеет в себе отпечаток разума. Я нигде не чувствую себя в пустоте. Везде что-то вибрирует, что-то пульсирует, дышит и пребывает в движении. Неважно, что мы того не видим.
Владимир проводил её до остановки и дождался общественного транспорта, куда влезла Ландыш. И только после того отправился по своим делам. Ландыш долго смотрела в окно на его надёжную и широкую спину, как он размашисто шёл вдоль шоссе, а потом скрылся в одной из аллей. Она тихо села на освободившееся место, радуясь тому, что она не настолько красива, чтобы привлекать к себе внимание окружающих трольцев. И одета так себе, и волосёнки скрыты в шапочке типа тюрбана, и ботиночки аккуратные, но старенькие по виду. Рамина не отличалась щедростью, и одежонку отдала самую плохонькую. А уж ботиночки себе Ландыш сделала сама, умышленно их состарив и придав им нужный дизайн. Главное, чтобы было удобно и неприметно.
Она не могла самой себе объяснить, зачем она едет к Рамине без Валерия. Тот вдруг сказал Ландыш, что с Раминой у него отношения окончены. Паралея ему надоела, Рамина ему надоела. Они, Рамина и её Паралея, кажутся ему голографией больше, чем планета настоящей, а девушка реальной, да и опасности больше от подобных утех, чем радости. И он лгал. Но объяснить причину он не смог, поскольку не умел объяснить её и себе самому.
– Я просто устал ощущать себя скотиной. Я не могу дать ей того, что она потребует рано или поздно, если сильно привяжется. Совместного будущего, – так он сказал, поразмыслив, хотя Ландыш и не просила его объяснений. Она пребывала в нелёгком раздумье, придумывая нужные слова для Рамины, чтобы та поняла, – Валерию она не нужна, а при этом её не ранить. Рамина казалась внутренне тёмной, хотя и очень милой, как кошка, глядящая вам в глаза и желающая ласкаться. Рамина вполне могла иметь и потаённые когти, чтобы оцарапать обидчика, а Ландыш и могла стать таким вот обидчиком, принеся негодную весточку. Лучше промолчать. Пусть Рамина ждёт, а потом и сама забудет. Когда ждёшь и надеешься при этом, то переживания истончаются сами по себе и постепенно. Рамина не выдержит долгого одиночества и сама забудет про Валерия.
Приход Ифисы к Рамине
– Не пущу я тебя! – Финэля загородила вход и не пускала Ифису, – чего ты тут забыла?
– Никак ты меня не узнала, старая и преданная собака, пережившая всех своих прежних хозяев! – Ифиса не на шутку разозлилась на хлипкую старушку, вообразившую себя несокрушимым охранником. – Тебе лет-то сколько? Тебе пора на скамеечке в тени дремать, да смерти дожидаться как дорогой гостьи, а ты всё сторожишь ту, кто точно уж в твоей охране не нуждается! Пусти! Мне Рамина нужна не для пустой болтовни. Это её касается больше, чем меня.
– Она спит, не буди её пока, – примирительно согласилась Финэля, разумно оценив габариты и более молодой возраст Ифисы в сравнении с собою. А та шла напролом, что наводило на мысль, что пришла она не ради пустячной прихоти. – Пошли в столовую, я угощу тебя горячим бодрящим напитком. Устала с дороги-то? Ножки-то не прежние и резвые. А какие ножки у тебя были стройные!
Ифиса задрала свой подол, демонстрируя вполне себе гладкие и ровные ноги, – И теперь ничего себе. Бегают.
– Хороша, – согласилась Финэля. – Не прежняя, понятно, но сохранила остатки былой роскоши. Вот только глаза у тебя нехороши. Болят что ли? Мутные они у тебя какие-то. А были-то, – ну есть озера бездонные, а в них звёзды ясные.
– Всё видишь! Всё помнишь! – ворчала Ифиса, – а по виду ты слепая и полуживая. Я читаю много, работаю опять же в школе. А возраст есть возраст. Глаза устают. Чего же ты хочешь от меня, чтобы я и после шести десятков лет сияла? Так не бывает. Энергетика не та. Гаснет всякий человек, как переваливает на тот склон, где Ихэ-Ола всегда светит только в спину. Только в юности она и светит человеку в лицо и дарит ему часть своего блеска. Сама-то ты какой была в молодости? Я тебя всегда старой помню.
– Да я и сама забыла, какой я была. Помню, считала себя не хуже прочих, а вот не понадобилась никому.
Ифиса прошла в уютную кухоньку и села за обширный стол. – Где бы ты могла и понадобиться? Ты же из усадьбы не вылезала. Всю жизнь тут прослужила. Не за аристократа же ты мечтала замуж выйти? А жила бы среди народа, были бы у тебя и дети и внуки.
Финэля ничего не ответила, принесла угощение для незваной гостьи. Не смотря на ворчание Финэли, Ифиса чувствовала себя рядом с нею уютно и по-домашнему, – И стол мой тут остался. И чашечки мои! Вся мебель моя. Айра жадная была. Ничего не выбрасывала, ничего дочери нового не подарила. Одно старьё бедной девочке досталось – сироте при живой матери, а теперь уж и действительной сироте.
Она пила напиток с видимым удовольствием и любовалась чашечкой, купленной когда-то ею лично. – Искусница ты, Финэля. Как и прежде вкусно ты готовишь. Обычно ведь старухи теряют все прежние навыки, а ты нет. Ола хочет устроить тебя в дом для пожилых и одиноких людей. Чтобы ты отдохнула и перестала работать на негодницу Рамину. Там будет такая же пышная природа вокруг, густые травы, пруды или озера, а ты будешь себе сидеть на скамеечке в тени и любоваться на окружающие красоты. Коли у тебя глаза такие же зоркие как прежде.
– В загробной ямине и отдохнут мои косточки, как душа уйдёт в Надмирные селения. Нет у меня потребности сидеть как статуя у пруда в неподвижности. Ты зачем голову-то от своей статуи утопила? Я её вынула, поставила опять в цветник. Она Рамине уж больно нравится.
– Кто голову отбил, а саму скульптуру разбил? Кто народное добро уничтожает? – насупилась Ифиса. Она была уверена, что это проделки кого-то из ухажёров Рамины. Напились, вот и повеселились.
– Кто ж это знает, – вздохнула Финэля. – Озорники какие-то. Мало ли тут теперь сброда скитается. Не прежние времена, как никого сюда не пускали. Теперь ходи, где хочешь, делай, что хочешь.
– Ну да! – не согласилась Ифиса. – Нельзя никому делать, что ему вздумается. Всякий живёт по законам, придуманным на благо всем и всякому. А прежде… – Ифиса отставила чашечку. – Я могла бы, как и ты, восхвалять прежние времена, поскольку жила намного лучше чем теперь, но я их защищать не буду. Я в отличие от тебя никому и никогда не была сытой рабой, чтобы оплакивать свои вызолоченные цепи. А у рабов прежних властителей было полно всякого добра, поскольку они не уставали воровать из колоссальных богатств, собранных их хозяевами. Это трудовой народ был беден.
– Будто ты была когда бедна. Будто ты не была сама рабыней для утех Ал-Физа. Будто ты была когда трудовым человеком, – сказала Финэля.
– Всегда была бедна. Не была рабыней никогда и никому. Всегда была труженицей, – Ифису мало затронули слова Финэли. Старуха не была тою, на кого можно было бы обижаться. Она, даже укоряя, оставалась бесконечно доброй старухой. По-хозяйски Ифиса вошла в гостевой овальный зал и легла на диван. – Посплю, пока Рамина спит, – сказала она. Финэля принесла какой-то ветхий, но чистенький плед и заботливо укрыла ноги Ифисы. – Поспи, моя труженица, – сказала она ласково. – Ты бы доченьку Олу попросила прийти сюда. Навестила бы старую няню. А то умру, так и не повидаемся.
– Попрошу, – пообещала Ифиса, погружаясь в сладкую полудрёму, а одновременно в горькие видения прошлого, навеянного самой обстановкой вокруг. – Ты из чего свои напитки делаешь? Уж очень благотворно они влияют на психику. Мне так хорошо вдруг стало, Финэля. Я помню, как ты меня любила. А вот Айру ты никогда не любила.
– Да. Ты была не только красавица, но и добрая девочка. Я всегда хотела, чтобы ты стала женой Ал-Физа. Уж больно ты его любила. Да и он тебя. А человеком он был очень плохим. И никого он, Ифисушка, после тебя уже не полюбил так же крепко и страстно. Айру как мучил своими изменами, так и продолжал мучить всю её жизнь. Только после тебя совсем он впал в разврат, жестокий стал ко всем. Жалко мне было Айру. Она так-то не злая была, а измученная вся душою. Я знала о её друге. Тот был к Айре добр, хотя сам по себе человеком был тоже негодным. Что же, думаю, хоть где должна же женщина иметь утешение. Он много лет её не покидал, тогда как муж Ал-Физ был тут редким гостем. Он и детей-то в лицо забывал, вот как было. Плохо они жили, Ифисушка. Очень неправильно была устроена вся их жизнь. А Рамине моей и вообще ни капли любви не досталось. Ни отцовской, ни материнской. Как же я могу её не любить, не жалеть? Каким же неустроенным был их дом. Вечно недостроенный, перестраиваемый и грязный от строительного мусора. То одно затеют, то другое. И ничего не довели до конца. Ал-Физу к чему оно было? У него в столице целый этаж имелся, да и другие дома в просторных имениях были. А у Айры денег лишних не водилось, чтобы его безумные затеи воплощать. Короче, не дом, а место для бесконечных фантазий, когда Ал-Физу влезала в голову идея устроить себе стабильную домашнюю жизнь с детьми и с женою. И тут же он о том забывал, как находил себе другую забаву. Да и работа у него была тяжкая, в борьбе с недругами и завистниками, в желании ещё больше обогатиться. Служение стране, а больше себе, после разлуки с тобою полностью его поглотило, Ифисушка. Женщины были всегда по кромке его главной жизни. Он не видел в них даже людей, так я думаю. Использовал, да и бросил как мусор плёвый. Таков он был, Ифисушка. Чёрствый, жадный до благ, которые он даже использовать-то толком не умел, ветреный и опустошённый. Да и тебя обрёк на такую беспутную жизнь, – Финэля сидела на низкой скамеечке из лаковой древесины, гладя Ифису по спине, поскольку та была повернута к ней именно спиной. Старая няня, очевидно, тосковала по тому, к чему когда-то и была призвана, – ласкать и утешать, ухаживать. Ничего другого она делать и не умела. Не считая, понятно, домашних хлопот, как приготовление еды, стирка и уборка. Но душа её требовала прежнего – прижать к себе другое и зависимое от неё маленькое существо, дать ему защиту и утешение. Рамина же давно вышла из детского возраста и позволяла себя ласкать только своим любовникам.
– Да, да, – соглашалась Ифиса, позволяя старухе, выживающей из ума, ласкать себя как дочь. Ласка была приятной и усыпляющей. – Только и было у меня, что мнимое счастье, которое я изображала для других, да и для самой себя. Я имею в виду свои роли, свои книги – свою ложную жизнь. Я творила пустые грёзы, называемые искусством, создавая чудесные образы того, чего у меня самой никогда не было, как не могло такого быть и ни у кого. Разве жизнь поддаётся тому, чтобы её собрать в книгу, в картину, в кино? Её невозможно отобразить. Её можно только прожить самому.
– Одна Ола его по-настоящему и любила после тебя. Поскольку в Айре ненависти и ревности всегда было к нему больше, чем болезненной страсти, так и не отпустившей её до конца его дней. А как он умер внезапно, – сердце у него остановилось, – так она почернела вся, высохла как обломанное дерево, и ушла следом за ним очень скоро. Вот и думаю иногда, встретила ли она его там, в Надмирных селениях, или же им обоим была оказана милость взаимного забвения друг друга?
В помещение из своей мансарды – спальной по витой лесенке спустилась Рамина. Розовое личико в тон нарядному платьицу изобразило досаду. – Ты чего тут разлеглась как у себя дома?! – закричала она. – Ты почему, Финэля, её сюда пустила?
– Так она по делу к тебе пришла. Ох, и чего же ты натворила, Рамина, что тобою заинтересовались большие люди? – застонала Финэля.
– Какие такие большие люди? Она что ли большая?
Ифиса задумчиво села на диван, сожалея о прерванном и таком сладком полусне. О ласке и воркотне Финэли. – Чего орёшь-то? Меня к тебе Сэт послал. Разговор есть.
– Какой разговор? – испугалась Рамина. – Я давно уже не прогуливала работу. Ни разу за последнее время не было.
– Видишь ли, – Ифиса обдумывала, с чего начать разговор, и не могла ухватить ни одну связную мысль. – Собственно, Сэту нужна и не ты, а та девушка, что была с тем молодым парнем. Твоим парнем. Уж не знаю, кем она ему и доводится.
– Сестра Ва-Лери? Кому и зачем она понадобилась? Сэту? Быть не может. Чтобы такой важный человек заинтересовался бедной девушкой? У неё нет даже приличного платья. Она же в моих обносках ходит. Она же на полях работает. У неё все ладошки в мозолях.
– И действовать ты должна с нею очень осторожно, Рамина. Ты должна будешь привести её в один из лучших столичных домов яств «Ночную Лиану», как только она к тебе придёт. Там подойдёшь к следящему за всеми работниками заведения старшему человеку и дашь ему вот это. – Ифиса протянула Рамине блестящий предмет наподобие квадратной монеты. – Человек сам сделает остальное. А тебе только и надо будет, что задержать её за столиком некоторое время. Чем дольше, тем лучше. Я и деньги на угощение оставлю, поскольку мне велено их тебе передать, чтобы ты не скупилась.
– Как же Ва-Лери?
– И его пригласишь. Он Сэту не нужен. За него не беспокойся.
Рамина сморщила носик. – У Ланы нет приличного платья. Она такая нищенка по виду, что мне с нею стыдно будет войти в «Ночную Лиану».
– Наряди её, – потребовала Ифиса, – у тебя барахла полно. Не жадничай. Сэт обещал тебя вознаградить за оказанную помощь.
– Ей ничего не угрожает?
– Да что ей может угрожать? У неё всего лишь спросят о том, что и надо важным и большим людям.
– А если её посадят в дом неволи? А если она виновата в том, что сбежала со своей работы? А я буду тогда предательницей, и Ва-Лери не простит меня!
– Ну что ты такое говоришь! – встряла Финэля. – Разве стал бы Сэт-Мон заниматься таким пустяком, как нерадивая работница?
– Даже Финэля понимает, о чём речь. Твоя подружка, сама того не зная, причастна к таким тайнам, настолько сама по себе важна для самых высоких управителей нашего континента, что твои опасения глупы и безосновательны. Да её и нельзя никому тронуть. За нею стоят такие силы, Рамина, рассказать о которых я тебе не могу. Ей ничего не угрожает. С нею только хотят встретиться и поговорить. Только и всего. Ола тому порукой.
Рамина стала ещё румяней от волнения. Она села на скамеечку рядом с няней и уставилась на Ифису как послушная девочка на строгую учительницу. – Мне страшно, Финэля. Куда я вляпалась?
– Да нечего тебе боятся, сказали же тебе, – успокоила её Финэля. – Я чувствую, Рамина, что над тобою не нависло никакой опасности. Кроме одной. Но считать ли её опасностью или радостью, даже и не знаю…
– О чём ты? – изумилась Рамина.
– Сама скоро узнаешь. Пусть тебе твоё сердце подскажет, что я имею в виду.
Рамина ничего не поняла, но уточнять при Ифисе не захотела. Какое-то время они молчали. Потом Финэля встала с усилием, так как скамеечка была низкой, размяла свою поясницу. – Не придёт твой красавец, – сказала она. – Поэтому и сестру его ты вряд ли дождёшься.
– С чего взяла! – Рамина подошла к окну. – Он обещал прийти именно сегодня. У нас наметилось любопытное путешествие. А тут ты, Ифиса, со своим странным делом. Что мне делать, если он придёт? Что сказать?
– Он не придёт, – опять сказала Финэля.
– Скажешь, что у тебя сегодня праздник. Что ты заказала праздничное угощение ради него и уже внесла задаток управителю «Ночной Лианы», – на ходу выдумала Ифиса.
– Не придёт он, – упрямо повторила Финэля.
– Заладила! Замолчи, чучело глупое! – закричала Рамина на няню.
– Ах ты, дрянь! На старую няню подымать голос! – Ифиса угрожающе двинулась к Рамине, всегда бывшей для неё раздражающей и глупой дочерью той, кто и была главной соперницей Ифисы в юности. Ненавистной Айры, посмевшей обмануть Ал-Физа и навязать ему нагульную дочь за родную по крови.
Приход Ландыш к Рамине
И тут открылась дверь и вошла Ландыш. Финэля, запуская Ифису, забыла закрыть дверь на внутренний замок. Все втроём разом засияли ей навстречу. Ифиса, радуясь невероятной удаче при выполнении тяжкого ей задания. Рамина тому, что была уверена, что следом влетит Ва-Лери. Финэля просто за компанию, поскольку точно знала, что Ва-Лери в этом доме больше не будет.
– Лана! – Рамина бросилась её обнимать. – Сегодня я наряжу тебя как куклу, и мы пойдём пировать в «Ночную Лиану»! А где Ва-Лери?
– Он сегодня не может прийти. Занят. Я одна. Соскучилась по тебе.
Рамина перестала сиять, – Чего же обещал? А я знала, что он всё придумал.
– О чём? – спросила Ландыш.
– Да так. Интимный трёп и только. Тебе знать не обязательно.
– Я же сказала, что он не придёт, – заскрипела из своего угла Финэля, проявившись так внезапно, что Ландыш вздрогнула. Она, войдя в помещение с улицы, где сияло яркое светило, не сразу заметила маленькую и тёмную старушку Финэлю. – Не ходи с нею, дочка, – продолжала Финэля, обращаясь к Ландыш. – Зачем тебе повторять судьбу той, чьё кольцо ты носишь? Человек, жадно ждущий тебя на твоём жизненном перепутье, не принесёт тебе счастья. Ты повторно ослепнешь от обманчивого сияния своей неласковой судьбы.
– О чем ты, Финэля? – спросила Рамина. – Не обращай внимания. Она из ума выживает потихонечку.
– О каком счастье ты говоришь? – усмехнулась Ландыш. – Такая категория как счастье для меня пустой звук.
– Она нисколько не выжила из ума, – встряла Ифиса. – Она потомственная ведунья, и её речь о любви. Финэля всего лишь хочет тебе сказать, что ты будешь несчастливой, если поверишь тому, кого сегодня встретишь. Только и всего. Она и мне так говорила в моей юности. Да я не послушалась. Не ушла, как Финэля мне велела. Осталась, поскольку возмечтала стать аристократкой. Это потом уж… Но ничего страшного в том нет. Поскольку счастье в любви – чепуха! Всё проходит быстро. Как счастье, так и несчастье. Перед лицом вечности и то и другое обнуляется.
– Я не собираюсь сегодня ни с кем встречаться, – заявила Ландыш, – и никакой любви мне уже не надо.
– Уже? – ухватилась за её слово Ифиса, – значит, нечто «уже» у тебя было? Не повезло? Повезёт! Ты же юная совсем.
– Кто? Я? Да у меня уже дочь растёт. Да такая, что обзывается и меня не слушается нисколько.
– Дочь? – все три женщины вскрикнули и замерли одновременно.
– Где же она? А! Так это ей я подарила ту фигурку? Она тебе не младшая сестра, а дочь? – первой нарушила молчание Рамина. – Ты только подумай, Лана, – заверещала она, – я так жадничала, а всю мою коллекцию конфисковали для какого-то паршивого музея! Лучше бы ты половину себе забрала для своей дочки.
– Когда это коллекция была твоей? – подала голос Ифиса. – Разве ты её собирала? Ты в ней и не нуждалась никогда. Половину побила, негодница!
– Тебе что! Лучше бы всё побила и раздарила. С кем же живёт твоя дочка, Лана?
– С моей… – тут Ландыш задумалась, как обозначить Вику. – Со старшей сестрой. Она заменила ей мать, поскольку из меня мать вышла плохая.
Ифиса ответила тяжким вдохом и шумным выдохом. – Все мы тут не лучшие образцы…
– Ты уж точно! – злорадно добавила Рамина Ифисе. – А вот я буду лучшей матерью на свете. И Финэля была лучше всякой родной матери, как Оле, так и мне.
– Ты женой вначале стань, а потом уж о материнстве думай! – не уступила ей Ифиса. – Свистунов рядом с тобою много, а вот мужа пока нет! Не торопится никто тебя осчастливить материнством. И не вижу я пока тех, кто торопился бы с тобою в Храм Надмирного Света.
– А ты? Была там хоть с кем? – завопила Рамина. – Ты сама всю жизнь была гулящей!
– Не ссорьтесь, – попросила Ландыш. – Рамина, нехорошо так разговаривать с женщиной, годящейся тебе в матери.
– Никому она не годилась в матери. Уж тем более мне.
– И хвала Надмирному Свету, что не дал мне такой вот дочери! – но тут Ифиса вспомнила, зачем пришла. Вмиг она стала ласковой и, обращаясь к Рамине, приложила все свои актёрские способности, чтобы загладить вину. – Деточка, ты же сестра моей дочери. Значит, и мне не чужая. Ола – единственная, ради кого я и живу. И тебя она любит после своего Сирта как собственную дочку. Ты же родилась тогда, когда Ола была уже девушкой на выданье. Как мы можем с тобою ссориться, когда кроме Олы ни у тебя, ни у меня нет больше ни одной родной души. Сирт же, сама понимаешь, парень. А мужчины очень быстро забывают о родных привязанностях. Если у женщины нет дочери, считай, она одинокая в старости. Не всегда, но часто так бывает. Вот Финэля знает. Она вырастила сыновей Ал-Физа, а кто из них о ней помнит? Только ты одна любишь Финэлю и заботишься о ней, – льстиво добавила Ифиса.
– Да, – прошелестела Финэля из своего угла. – Рамина мне дорогая дочка. Ради неё и брожу пока.
