Лариса Кольцова
Космическая шкатулка Ирис
– А вот и мы! – воскликнул Сирт, усаживаясь на другое место не без умысла. На его место как раз напротив Ландыш уселся вновь пришедший. – Это Руднэй. Мой друг. И вашим, надеюсь, будет.
Рамина жеманно протянула ручку навстречу Руднэю, говоря Сирту, – Понятия не имела, что у тебя есть такие друзья. Чего же от меня его таил?
Руднэй любезно прикоснулся к руке Рамины, продолжая ожидающе пялиться на Ландыш. Та сидела, окаменев. Руки не подала, не зная местных ритуалов, принятых в продвинутом здешнем обществе. Рамина слегка провела тыльной стороной кисти руки по контуру его подбородка, и являлось ли это элементом этикета или же проявлением вольных манер Рамины, Ландыш не знала. Рамина пихнула её в бок, давая понять, что нужно протянуть руку и повторить её жест. Ландыш попыталась повторить жест Рамины. Но рука её скованно застыла, так и не коснувшись мужчины. Ведь и к Сирту она руки не протягивала. Руднэй сам притянул её руку, оглядел мозолистую ладошку, бережно пожал пальцы. Может быть, он умел читать знаки на ладонях? Так вдруг решила Ландыш, вспомнив хиромантию, о которой ей рассказывала мать. Его рука также была умеренно-крупной, пальцы длинные, красивые. Огромный зелёный кристалл сиял на одном из его пальцев. Само кольцо из чёрного металла с вкраплениями более светлых искр в нём, – так что цветом металл походил на камень гематит, – поразило гигантским камнем. А также удивлением, что она сразу же этот перстень на нём не заметила. Или же он извлёк его только что? Плечи у трольца, несколько костлявые, имели широкий размах. Вот чего ему не хватало, так это мышечной массы. Но, как известно, идеальных ни мужчин, ни женщин нет нигде.
Рамина была не так уж проста, чтобы не заметить странного волнения, охватившего Ландыш. Не понять того, что происходило нечто незаурядное. Это Рамине не понравилось. Она явно хотела бы присвоить явившегося человека себе. Хотя бы на этот вечер.
Завершив очевидное исследование Ландыш по её внешнему контуру, он уже не выразил ни малейшего желания к ней приблизиться чуть больше. Он так и остался равноудалённым от всех сидящих. Даже другу Сирту он не препятствовал быть тем, кого в земной, а ещё точнее, в русской застольной традиции именуют тамадой. Тут надо сделать дополнение, что Ландыш воспитывалась у себя в координатах русской культуры, поскольку её мать считала себя русской по своему языку, да и по своему психотипу тоже. Хотя обладала весьма экзотической внешностью, в отличие от светленькой и совсем простенькой дочки. Ландыш всегда понимала, что она принадлежала к тем миловидным девушкам, которые не запоминаются с первого взгляда, а зачастую и не замечаются теми, кто с ними не знаком. На своей Бусинке, – зелёный свеженький огурец один из бесчисленного множества на грядке, к которому тянулись руки вновь прибывших космических пришлых парней лишь потому, что рядом оказалась. Для чего ей приходилось порой бить их по рукам. При посещении Земли – заурядный полевой цветок среди бесконечно цветущих лугов. Где и подружиться ни с кем не удосужилась из-за собственной скромности. И только на Ирис она расцвела своей неповторимой красотой…
Чтобы стремительно пожухнуть на Паралее. Ей стало горько. Стало даже не грустно, а скорбно. Отчаянно заметалась её душа в стремлении отменить себе же навязанную роль пожухлой отшельницы, наказанной за неведомые грехи безжалостными Богами. И она слегка опустила ресницы, зная, какие они у неё пушистые и юные по-прежнему, представив себя такой, какой и ощущала в тот самый день, когда баловалась с Фиолетом на океаническом побережье. Звонкая, стройная, натянутая как серебряная струна в серебряном купальнике, счастливая и юная, всеми замечаемая, любимым мужем желаемая. И даже отстранённый от всего вокруг Фиолет заулыбался…
Будто примчавшийся из неоглядных пространств ветер коснулся её лица, освежил кожу, наполнил утраченной лёгкостью. Ландыш расправила плечи, гордо оглянулась на окружающих её трольцев, среди которых она есть не обычная женщина, а снизошедшая к ним фея небесной гармонии. У Сирта загорелись два огонька в его глазах, только что полусонного, филина, вдруг взъерошившего своё оперение и изготовившегося ухватить редкую добычу. Он первым заметил её внезапно-непостижимое преображение, словно она вышла из глубокой тени на свет. Поскольку сидел напротив.
На ужимки Рамины Руднэй не реагировал. Даже отвечая ей что-то, он скользил по ней поверхностным взглядом, не удостаивая более значимым вниманием. Тогда как Ландыш он исподтишка изучал, изображая безразличие. Или же сильно её стеснялся. И если Рамина злилась нешуточно на него, то Ландыш нет. В его тонкой игре с непонятной нарочитостью показать всем, что он тут просто мимо проходил и зашёл водички попить, кусочек ухватить, было скрыто внутреннее напряжение. Нет, Ландыш не была настолько самовлюблённой как Рамина, чтобы приписать ему ошеломление собственной персоной с первого взгляда. Поскольку такого, увы! не произошло. Уж что иное, а это-то всякая девушка, тем более женщина, поймёт. А поскольку разговор тёк по тому самому руслу, что обтекал всех и никто в словесном том потоке ног не замочил, никого он не задел по-настоящему, можно было бы и сказать, что с приходом этого лица даже Сирт как-то увял. Ему стало скучновато, Рамине досадно. Но только не Руднэю, и уж тем более не Ландыш. Для него и для неё Рамина и Сирт были тут лишние, но они не уходили. Даже не собирались в ближайшие часы. Так что приходилось веселиться напоказ, раз уж все собрались с такой вот целью. Всё веселье заключалось в том, что Сирт и Рамина препирались чисто по-родственному, Руднэй что-то комментировал изредка, а Ландыш вовсе молчала, как чешуйчатая рыба на чёрной стеклянной тарелке.
– Как можно есть рыбу в чешуе? – спросила она, наконец.
– Это не чешуя, а её имитация, – ответил Сирт, – это особый способ приготовления рыбы, когда все её детали кажутся настоящими, а на самом деле они очень вкусная и съедобная имитация. Не исключая её головы и глаз. – И Сирт проглотил рыбу в три приёма вместе с хвостом. Она проскользнула в его глотку, как желе. – И хвост у неё поддельный. И костей внутри нет.
Ландыш не поверила. Она любила рыбу, но боялась прикоснуться к той, что лежала на столе, да к тому же дразнила насыщенным ароматом, не только рыбьим. Нечто похожее на лимон и укроп, на дух свежего красного перца, не снятого со стебля, на огурец, греющий свои юные пупырышки в утренних лучах. Она осмелилась взять серебристую рыбку и ткнулась в неё губами, чувствуя только одно – не ослабевающее внимание Руднэя к себе, что в данный момент её не радовало. Хотелось незаметно насладиться едой. И только. Она устала от затяжного нервного напряжения, начавшегося с самого утра ещё в павильоне Рамины, когда они собирались на свою вылазку. Ландыш уже успела пожалеть о своей авантюре. Лучше бы она сидела у себя на объекте и занималась привычными делами. Болтала бы с Костей, сердилась на Виталину, настраивала бы свою огородную робототехнику для прополки и поливки огорода, наконец! Она решила отстраниться от странного человека – сфинкса и начать свою разболтанную игру. Разгадать его загадку, никак не выраженную словесно, невозможно. Зачем он держит её в силовом поле своего внимания? Если она понравилась, то чего скрывать? Если нет, то зачем сидеть там, откуда она вся на обозрении? «Как сыч на своём суку», – подумала она про себя, наблюдая, как пальцы его руки, на которой и был перстень, елозят по столешнице. Это могло быть что-то нервическое, и он мог того не осознавать, но Ландыш он напомнил кота, жаждущего поточить свои когти.
Какое-то время она наблюдала за его рукой, за игрой кристалла, придя к тому заключению, что ни к чему бы мужчине, да ещё такому молодому сверкать украшениями как женщине или старику. Это скорее была увесистая друза, чем отдельный кристалл. Внутри его игры она рассмотрела, что кристалл имел в себе то, что называют «эффектом глаза». И этот «глаз» мерцал жёлто-золотым сгустком. Она напрягла свою память, вспоминая, что зелёные кварцы с таким вот эффектом носят название «кошачий глаз». Так что и сравнение с котом оказалось уместным. Но камень мог и не иметь отношения к похожему земному аналогу. Да и вообще, зелёных камней столько, а Ландыш всё же не была минералогом. Может, у него изумруд, может, хризоберилл или ещё какой-нибудь хризолит. Названия все условные, а тут они и не имели смысла. Он вдруг сгрёб свою ладонь в кулак, уловив её внимание, и убрал руку со стола, пристально глядя ей в глаза и заметно преодолевая застенчивость, проявленную сразу.
– Отдай свой перстень Сирту, – шутливо сказала Ландыш. – Ему очень подойдёт к его зелёной рубашке.
– Сирту такой подарок по его статусу не положен, – ответил он и без тени шутки.
– А какой у Сирта статус? – спросила Ландыш.
– Никакой, – ответил он всё так же серьёзно.
– А у тебя? – не отставала Ландыш.
– Если для тебя, то никакого статуса, – отозвался Сирт, у которого ничего и не спрашивали. – А если для всех окружающих, то высший из всех возможных. – При этом Сирт улыбался своей широкой клоунской улыбкой, и понять его ответ можно было как розыгрыш.
– Чей ты гость? – осмелела Ландыш, – Сирта? Или же ты гость Рамины?
– Мой. Иначе, чего бы он тут забыл? – ответил Сирт. Но Ландыш откуда-то знала, что он пришёл не ради Сирта, давно ему привычного, и возможно, давно ему надоевшего. Поскольку он слушал его, не вылезая из собственных мыслей. И он тут не ради ненужной ему Рамины, которой он явно запортил её праздник. Хотя бы тем, что не оценил, а место других и потенциальных ухаживателей занял. Тогда чего ему надо?
Он пришёл ко мне!
«Он пришёл ко мне! Он тут ради меня», – шептало её внутреннее «я», замирая от неверия и одновременного понимания, что так оно и есть. Зеленоглазый и отчасти нелепый волшебник Сирт каким-то образом знал, кто ей нужен, явил немыслимое чудо, а теперь и сам скучал, не мог понять, где она, человеческая благодарность? Или же сфинкс, кому высшие силы придали форму, похожую на ту, коей был наделён только тот, кого она считала единственным и навечно утраченным, всего лишь бракованная игрушка?
– А не напиться ли нам, парни и девушки? – воскликнула Ландыш, когда ей надоело пребывать в скрюченном внутреннем состоянии. Она задрала свой аккуратный подбородок, она изящно взмахнула кистями, мозолистыми ладошками вниз, и засмеялась звонким колокольчиком. Смехом, которым она смеялась только при жизни Радослава.
– Напиться, напиться! – закричала радостно Рамина, уже сумевшая среди непролазных зарослей кого-то разглядеть. Того или тех, кто сможет в отличие от сидящих рядом уж точно её развлечь. – Напиться просто необходимо, а я потом к вам присоединюсь. – Она встала и ушла к тем, кого и наметила себе, чтобы дать им знак своей доступности на данный вечер. Точнее, она уже успела им такой знак послать. Она о чём-то перешёптывалась с чужими мужчинами и девушкой, сидящими неподалёку за живой перегородкой, а потом всунулась милой розовощёкой мордашкой в прорезь между листьями и сказала Ландыш, – Я тут свою знакомую встретила. Побуду с ними. Ты не скучай. Тут же два умника на одну тебя.
Сирт заказал что-то служащему, снующему по запутанному помещению. – Вот за что я люблю Рамину, так это за её правильное поведение в любой ситуации. Отлично, что она ушла, – сказал он. – Я заказал такую роскошь, что не Рамине такое и пробовать. У неё и своего горючего достаточно, так что и незачем искусственно её подогревать. А мы, действительно, что-то озябли. – Он давал намёк на то, что взаимная скованность несколько затянулась. Служащий принёс поднос, на котором стояла синяя фляга. Она была сделана в виде нагой сидящей женщины. Та весьма вольно раскинула ляжки, а груди были неестественно надуты как два шара. Даже у кормящих женщин так не бывает. Но это же была игрушка, и не без умысла ей придали такие гипертрофированные формы. Она должна была придать тем, кто её опустошал, сексуальную раскованность. Вот как поняла Ландыш сей наглядный символ.
– Прильнём же к нашей «Матери Воде», – радостно схватил флягу Сирт. Он открыл пробочку-причёску дамы и налил густую жидкость в ярко-зелёные бокалы себе и Ландыш. А Руднэю нет. Ландыш могла бы спросить, почему так, но решила стойко игнорировать сфинкса. Она так и называла его про себя. Размашисто, как пьют чистую воду, она выпила несколько глотков залпом из бокала, что и подал ей Сирт. Дикая вкусовая смесь вошла в неё. Вначале заполнила её рот, встала колом как замёрзшее желе, а уж потом самостоятельно пролезла в её горло, как живая. Зашевелилась в желудке, не столько озадачивая, сколько ужасая. Горячая, горькая, леденящая и вкусная, всё одновременно ввело её в панику. – Кажется, я скоро умру, – жалобно сказала она.– За что ты меня отравил? – при этих словах Ландыш смотрела на Руднэя, видя, как он приоткрыл губы и впервые широко ей улыбнулся. Он оттаивал на глазах.
– Сирт, ты негодяй! Ты зачем её отравил? – он громко засмеялся. – Ты хотя бы объяснил, что нельзя пить залпом. Это же не обычная вода!
– Разве она вчера родилась? – ответил Сирт. – Уже и мужа успела похоронить, а не знает, что такое «Мать Вода»? Я уж решил, что она здесь завсегдатай, раз опрокинула в себя двойную порцию.
– Думать надо, прежде чем бокалы наполнять. – Руднэй взял бокал, из которого Ландыш испила жуткую отраву, и допил оставшуюся часть напитка. – Теперь мы оба с тобою отравлены, – сказал он. – Теперь нам гарантирована участь, умереть в один день. Ты ведь этого хочешь?
Ландыш не уловила его перемещения, поскольку была полностью охвачена происходящим в её внутренностях, но ощутила, что Руднэй сидит рядом. На том самом креслице, где недавно сидела Рамина. В её желудке стало тихо и отрадно настолько, что ей захотелось отблагодарить сфинкса за несостоявшуюся погибель. В то же самое время ей стало настолько легко дышать, что она готова была взлететь к потолку как воздушный шарик. Она впервые задрала голову к потолку, но не увидела никакого потолка. Там было небо, усеянное звёздами. Присмотревшись, она поняла, что это не звёзды, а светильники, раскиданные повсюду. А потолок всё же есть, но он стеклянный. Она слегка наклонилась к сфинксу, пытаясь уловить его запах, и ничуть не удивилась, что запах был родной.
– Ты милый, – сказала Ландыш, – я давно жду тебя. Я же тебя видела.
– Где? – спросил он. В отличие от бедной Ландыш он нисколько не утратил трезвости мышления.
– Во сне. Ты купался в озере. В горах. Ты был в горах?
– Был, – ответил он. – И тебя я там видел. Как ты купалась в озере. Там ещё был твой друг. Он не купался.
– Мой друг? Это который же? Костя, должно быть. Ты был на нашем озере? Ты не смог бы туда попасть! Мы живём под силовым куполом. Хотя да. Над озером купола нет. Но разве ты умеешь превращаться в старика?
– Почему в старика? – удивился он, вкрадчиво продвигая свою руку, чтобы обнять её за талию. – Я вовсе не старик. И я не сказочный волшебник.
– А Сирт кто? Тоже не волшебник?
– А что? – встрял Сирт. – Было бы и неплохо мне стать волшебником. – Он вздохнул. – Уж тогда бы Инара точно была превращена мною в змею за её злую холодность. За её обман и ускользание. И от кого только могла такая женщина родиться?
– Так у тебя личная драма! – пожалела его Ландыш. – Тебя, такого хорошего и такого умного не любит какая-то Инара?
– Меня никто не любит, – ответил он. – Поэтому я и хожу в рубашке вечного жениха, от которого сбежала невеста.
Ландыш опять вспомнила о прерванном разговоре с Руднэем. – Так каким образом ты попал на горное озеро? Туда же нет дорог?
– Ты же туда как-то попадаешь. Таким же образом и я, – он уже не пытался шифроваться перед нею. А перед Сиртом было и не надо.
– Через тоннели? Ты умеешь управляться с нашими машинами? Кто тебя научил?
– Я не понимаю, о каких машинах ты говоришь. Я просто знаю секретные входы и выходы в горах. Тоннели сами движутся туда, куда и надо.
– Сами движутся? Тоннели? Так не может быть! Я такого не видела.
– Увидишь, – сказал он. – Что в сравнении с ними твои машины. Тоннели созданы теми, кого давно нет на нашей планете. Даже люди из твоей расы не способны были разгадать их тайны. Но говоря так, я даю тебе пояснение. Я и сам наполовину человек, принадлежащий к той звёздной расе, которая породила и тебя.
– Значит, я видела тебя не во сне, а наяву? Но почему у меня твёрдая уверенность, что это был сон?
– Я точно не спал, когда тебя увидел. А ещё раз ты была там с маленькой девочкой и с другой женщиной. Вас сопровождал высокий лысый мужчина. Было такое?
– Конечно! Мы же все там купаемся. Тут жарко. Но где ты мог прятаться, что мы тебя не заметили?
– В скальной пещере. Оттуда всё отлично просматривается. А наблюдатель легко может скрыть своё присутствие.
– Вот же влипли! – сказала Ландыш, – а Кук воображает, что его никто из местных не раскусил. Вокруг же безлюдье.
– Мы с самого начала знали о вашем появлении. Но выходить на прямой контакт Тон-Ат считал преждевременным. Инициатива должна была исходить от вас.
– Так нам не надо от вас ничего. Мы скоро покинем ваш мир. Мы ищем своего человека. Он давно тут. Остался один.
– Тут никого и давно уже нет. Тех, кто принадлежит к вашей расе. Но об этом ты будешь разговаривать с моим отцом. Он знает больше, чем я. Он скоро сюда придёт.
– Твой отец? – переспросила она, погружённая совсем уже в другую реальность, чем та, из которой она сюда пришла вместе с Раминой. Издалека доносился знакомый смех Рамины. Она нашла тут того, кого искала. Валерий зря переживал за Рамину. Не нужен он ей был. Ландыш стало жалко неуклюжего плюшевого медвежонка Валерия за его обольщение легковесной Раминой.
– Ты не пугайся. Мы не хотим никому из вас причинить хоть что-то плохое. Моему отцу нужно то, что у вас есть, но вам оно ни к чему.
– Что бы это могло быть?
Сирт куда-то исчез. Ландыш не заметила, как он ушёл. – Почему у Сирта такая странная внешность? – спросила она у Руднэя, прижимаясь к нему так, как будто это Радослав сидит рядом с нею.
– Он же полукровка. Его отец был из ваших землян. Как и мой отец был землянин. – Руднэй трогал губами её уши. Ей было щекотно, а сама ласка была настолько привычна, что Ландыш уже забыла, что всего лишь несколько часов назад она и понятия не имела о человеке-сфинксе.
– Сознайся, что я тебе сразу не понравилась? – она прижала его руку к своему сердцу. – Моё сердце едва не разорвалось, когда я тебя увидела вживую. Одно дело сон, а совсем другое дело – явь, Если это явь.
– Ты сразу мне понравилась. У тебя удивительное тело. Когда ты плавала, ты была похожа на богиню Мать Воду. И у тебя прекрасная грудь. Она такая маленькая и совершенная. Я не люблю грудастых женщин. – Его рука едва касалась груди Ландыш. Ей хотелось, чтобы он сильно сдавил её грудь, но она понимала, что на виду у других людей так вести себя нельзя. Правда, других людей полностью скрывали заросли. Движения были частично заторможены, а сознание работало чётко, и даже чувства казались более обострёнными, чем обычно. Поэтому она с внезапной ясностью уловила в его признании отчётливый и металлический оттенок холода, будто он рассказывал ей не о её собственной красоте, а о ком-то, кого она не знала, да и сам он не испытывал жарких вожделений к прекрасной купальщице. Он всего лишь отмечал эстетическое воздействие на себя, вызванное неким превосходным изделием, но ему не нужным.
– Мой муж был удивительный, и я не смогу солгать тебе, что ты лучше. Я любила его настолько, что после его исчезновения я впала в какое-то полупомешанное состояние, лишившись памяти о нём начисто. Но стоило мне ступить на Паралею, как моя память вернулась ко мне. Хотя острой боли уже не было. Всё казалось произошедшим так давно, словно бы протекли столетия и обесцветили все события. Мне казалось, что я и сама стала древняя, отжившая, а мою иссушенную душу впихнули в новый и молодой носитель. Сил девать было некуда, а желания отсутствовали полностью. Вот как со мною было.
– Я никого не любил, – сказал он. – Не знаю, почему так было. – И он провёл тыльной стороной ладони по её голове, затрагивая ухо, словно бы приглаживая её причёску, коей и не было, ведь на Ландыш была надета кружевная шапочка. Она ощутила сквозь нежное прикосновение лёгкий укол в мочку уха, причинённый его перстнем. Рефлекторно она потрогала своё ухо. Универсальный переводчик был на месте.
– Может быть, ты ждал меня? – прошептала пьяненькая Ландыш. Он ничего ей не ответил. Он отодвинулся и стал лениво пить уже обычный прохладительный напиток с тем же безразличием, с каким и пробовал имеющиеся тут кушанья. Как будто он давно и всем объелся, а на женщин он и вовсе смотреть устал за свою долгую и долгую жизнь. Он вёл себя как изжитый старик, а был молодым мужчиной. «Бракованная подделка. Сфинкс – новодел, отполированный под видимость глубокой тайны. Нет никакой загадки. Он – пустышка», – опять подумала она.
Появление Тон-Ата
«Кажется, меня заносит», – подумала оскорблённая Ландыш, и ей стало стыдно собственного признания, упёршегося в явный отказ его принять. «С чего я решила, что меня хоть кто будет любить, как Радослав? Женская часть моей жизни окончена. А оставшаяся жизнь будет посвящена… Чему? Да мало ли чему». Ландыш закричала в сторону растений, – Рамина! Где ты? Ты чего меня бросила совсем одну? Я без тебя пропадаю тут!
– Иди к нам, Лана! – отозвался звонкий голосок Рамины, – у нас отлично! Умников нет, зато веселье есть!
Едва Ландыш встала, качнувшись, даже не желая смотреть на Руднэя, как у столика возник ещё один персонаж. Это был высоченный старик в чёрной отличной экипировке, поскольку рубашкой его верхнюю одежду нельзя было назвать. Скорее, это был блестящий френч длиною до колен. А дальше штаны такого же цвета и весьма свободного покроя, похожие на шаровары. Седые волосы были удивительно белоснежны, они сияли буквальным нимбом вокруг его головы. И лицо у него было величественное и доброе одновременно. Золотые лучистые глаза распространяли так много этой отеческой доброты вокруг, как будто он был всем окружающим любящий дедушка.
– Отец, – обратился к нему Руднэй, заметно растерявшись, хотя и ждал его, как сам же и говорил. – Тут вышла маленькая неувязка. Негодник Сирт напоил нашу гостью. Она абсолютно непривычна к такому напитку. Я не успел вмешаться.
– Ничего страшного, – ответил старик и также величественно сел на место отсутствующего Сирта. Он так прямо держал свою спину, что был похож на статую, а не на человека. «Ещё один сфинкс, только старый», – подумала Ландыш. – «Не иначе у Сирта где-то поблизости есть мастерская по изготовлению механических кукол». Она мысленно похвалила себя за чувство юмора, не покидающее её и в одураченном состоянии, в которое её погрузили два местных негодника.
– Это же не «Мать Вода», а дешёвая подделка под неё. Подлинная «Мать Вода» есть только у меня. Я запретил продажу и всякий доступ к ней для тех, кто использовал её во вред и пустое ублажение. Она – лекарство, и не более того, для души и тела. Дозировку знают только редкие люди. Жрецы, опытные врачи, я. Для всех прочих продаётся под её видом безобидный, лёгкий, вкусный и веселящий напиток, не причиняющий вреда здоровью, не погружающий в галлюцинации, а только дающий некоторое раскрепощение. Кое-какие вкусовые добавки сохранили, но сама рецептура строго засекречена. Так что не переживай, Руднэй.
– Она хочет от меня сбежать, – сказал Руднэй, наблюдая, как Ландыш пытается перелезть через колючую и густую растительную стену туда, откуда и доносился смех и говор компании, где веселилась и Рамина. – Достаточно обойти заросли и выйти к тем, кто там и сидит, – сказал он Ландыш, не скрывая насмешки над её усилиями.
– Зачем ты её обидел? – укорил его старик. Он задержал Ландыш, обхватив её крепкими руками. – Садись рядом, дочка. Не уходи. Я же пришёл к тебе, а не к этому глупому юнцу. Ну-ка, расскажи, что он тебе тут наговорил, что ты решилась от него сбежать?
– Да ничего, – ответила Ландыш и села в своё кресло. По правде, ей не хотелось вливаться в чужую пьяную компанию. Уж больно раскатисто и нахально ржали мужские голоса за ажурной и живой стеной, а женский визг говорил о том, что там играются в непристойные уж вовсе игры. – Чего бы он и посмел мне сказать? То, что он напялил на себя лицо моего мужа, не даёт ему права говорить со мною как с тою, кто ему давно своя. Я же его впервые вижу. Сходство впечатлило только сразу, а теперь я вижу. Чужой человек!
– Лицо твоего мужа? – переспросил старик, каменея лицом. Он на глазах утрачивал своё сияние рождественского деда, принесшего всем кучу подарков. Только деда с отсутствующей бородой. – Ты разве тут со своим мужем? А кто твой муж? Его имя? – Он погрузился во внезапную тень. Так совпало, что несколько светильников погасли, и старик как раз и оказался в затемнённой полностью зоне.
– Сколько вопросов сразу. С которого начать? – ей хотелось сказать ему дерзость, вроде того, дай вначале подарок, а уж потом предложи спеть песенку.
– Ты же сказала о своём муже, – мягко отреагировал на её грубый тон старик.
– Моего мужа нет в живых. Я только сказала, что Руднэй сильно на него похож. Игра природы. Бывает и такое. Но мой муж был бесподобно строен, умён, духовно развит тоже. Всё же и возраст у него был не юношеский. Успел поумнеть к тому времени, как мы встретились. Я же понимаю, что мальчишки ужасные глупцы, хотя и мнят о себе.
– Его имя было Рудольф Венд? – спросил старик.
– Венд? – Ландыш вдавилась в кресло. – Я знала его как Радослава Пана. А Венд? Да, прежде его так и звали.
– Отчего же он сменил своё имя? – спросил старик.
– Не знаю. Так иногда у нас бывает. Устал, я думаю, жить прежней жизнью и решил её поменять. Для того и имя сменил. – Ландыш и хотела бы не отвечать, а не могла. Хотела бы пошевелиться и тоже не могла. Старик смотрел несколько искоса, а было ощущение, что он умышленно связал её невидимыми верёвками, чтобы она опять не убежала к Рамине. Вот кто был подлинным волшебником, а не большеротый Сирт – клоун в зелёной рубашке. Светильники то гасли, то включались, окрашивая всю сцену в зловещее мерцание. Не сцену в театральном смысле, ведь таковой не было, а тот самый закуток, где они сидели, отделённые от всех остальных. Старик раздражённо дёрнул с силой одну из ветвей крупной и сочной лианы, так что её сок брызнул во все стороны, а мелкие плоды посыпались на пол. Освещение сразу перестало мигать, а там, где оно погасло, так и осталась затемнённая зона. Но старика это даже устраивало, как показалось Ландыш.
– Так значит, Рудольф Венд погиб? А его жена? Где она?
– Жена? Так вот же я перед вами.
Старик несколько сконфузился, – Ты разве была у него первой? Других до тебя не было?
– У него много было жён, тут вы правы. Нет, не так чтобы, как у иных, но я знаю о двух его жёнах, следующих по порядку одна за другой. Предпоследнюю жену звали Ксения. Она была дочерью нашего командира. То есть она и есть где-то. Они расстались ещё до нашей с ним встречи. А перед Ксенией была Нэя. Она была отсюда, с Паралеи.
– Где она? – тихо спросил старик. – Она жива? Ты не знаешь?
– Знаю, – покорно ответила наблюдательная Ландыш, следя за тем, как под кожей скул старика дёргается нерв страдания.
– Говори!
– Она давно уже умерла. Это было даже не на Земле, а на одном из отдалённых спутников, когда обнаружили годную для жизни и необитаемую планету. Нэя оттуда не вернулась. Её дети живут на Земле. Радослав никогда не говорил со мною о прошлой жизни, о своих детях. Он сильно страдал, так я думаю. И очень долго. Он стал полностью седым, и ему возвращали пигмент волос в омолаживающем центре. Поскольку жену Ксению он не любил, и жили они плохо.
Старик закрыл лицо жилистыми руками. И Ландыш увидела, что перстень Руднэя уже был на пальце у старика. Руднэй успел для чего-то отдать своё украшение отцу. «Мальчик взял дорогую вещь бес спроса», – насмешливо решила Ландыш. – «Чтобы покорить девочек своим статусным богатством, столь ценимым всеми отсталыми народами». Она даже умилилась их отсталости в сравнении с её умственной высотой. Какое-то время старик молчал. Но потом, открыв лицо, явил всё ту же вновь обретённую лучезарность или святого, или новогоднего деда Мороза, кому как больше нравится.
– Мне нравится твоя откровенность, моя девочка, – сказал он ласково. Взял её руку в свою и стал целовать. – И ты сама мне нравишься. Нравишься настолько, что я хотел бы иметь такую дочь. А своему сыну жену. Только не стоит тебе так заноситься в собственных мыслях, – и он тонко улыбнулся тонкими же губами.
Ландыш смутилась. Прозорливость старика, ставящего её на место, придавала всему происходящему некую зыбкость ирреальности, но такое ощущение возникло не с приходом старика, а раньше, когда Сирт явил Руднэя словно бы из своего волшебного мешка.
– Скажи мне, чего ищет в горах тот человек с бородой и с лысой головой? – фантастический сюжет продолжал раскручиваться. – Я смог бы ему помочь. Он умышленно избегает контакта со мною. А я чувствую, моё милое дитя, что не просто так и сам я брожу в те горы. Некая сила зовёт меня туда. К тому человеку. А ведь я очень стар. Ноги порою плохо и держат меня. В иные дни я и выйти из своего дома не могу. А дел столько, а сына надо научить всему, чтобы он не утратил управление над планетой после моего неизбежного ухода. Ты видела Сирта? Он также мой помощник. Парень очень умный и многообещающий для того, чтобы разделить с моим сыном тяжкую власть, о которой глупцы имеют глупое мнение, что она – благо. Это такая тяжкая ноша, моё милое дитя, такая страшная ответственность, что, если ты спишь крепко хотя бы пару часов, это уже благо. От того мой сын и показался тебе не по возрасту утомлённым. Он уже знает, каков его будущий путь. Или ты думаешь, что он не мечтает от него отречься? Чтобы заливаться таким же хохотом одномерно чувствующих существ, как те, кто там веселится? Чтобы целоваться с румяными девушками и щупать их упругую грудь без всяких мыслей о завтрашнем дне? Всего этого ему, конечно же, не хватает. Он же молод и здоров. Но ему нельзя так жить. Ему нужна подруга другого устроения, чем те девушки, что тут обитают. Ему нужна такая половина, которая не отколется при первом же сильном нажиме не всегда благосклонной к нам судьбы. Поэтому не обижайся. Он выбрал тебя. А вот почему ты выбрала его, я вскоре узнаю. Хотя уже отчасти понял. Не сразу, но ты узнаешь его тайну. Она не обрадует тебя. Хотя лично я не вижу в ней ничего такого, что могло бы и воспрепятствовать вашему взаимному счастью.
