Лариса Кольцова
Космическая шкатулка Ирис
– Подозреваю, что парня этого она подцепила в одном из столичных домов яств. Больше-то негде. Может, и просто где столкнулись на улице или на каком увеселительном народном гулянии. Не на производстве же, где она создаёт видимость своей включённости в общенародные усилия по продвижению ко всеобщему процветанию.
– Понимаешь, Ифиса-Лан, мы решили не тревожить саму Рамину. Незачем ей знать о том, кто приходит к ней в гости на самом деле. Ты сегодня пойдёшь к Рамине и выведаешь у неё больше, чем смогла узнать в тот день.
– Ещё чего! – возмутилась Ифиса, – ноги-то у меня не общенародные, чтобы их топтать ради государственных интересов, а мои личные. Я устала и так, пока сюда добрела. Я столько наплясалась, набродилась за свою жизнь, что ноги мои болят от долгих прогулок.
– Тебя довезут до посёлка, где и живёт Рамина, – пообещал Сэт.
– Везите, – согласилась Ифиса, – только и на обратный путь дайте, чтобы я заплатила частному водителю, а это недешёвое удовольствие.
– На общественных машинах доберёшься, – вставил жадный Сэт.
– Там тесно, и ноги всегда оттопчут грубые работяги и прочие простолюдины.
– Вот что значит прошлые замашки! – опять укорил её Сэт. – Когда ты и была аристократкой? Всё не забудешь своей позорной юности?
– Прекрати её оскорблять, Сэт! – потребовал Руднэй, чем вызвал прилив горячей благодарности в сердце Ифисы. Она влажными глазами, когда-то прекрасными и глубокими, смотрела на молодого сына Рудольфа и Нэи, внутренне плача от того, что нет у него родителей, а у неё самой нет сыновей, один из которых погиб, а другой неизвестно где.
– Спасибо тебе, сынок, – пролепетала она, вдруг улавливая слёзы своими чуткими рецепторами на увядающих щеках, – Спасибо, милый!
– Ревёшь-то чего? – удивлённо спросил Сэт, – я не хотел тебя обидеть. Так вышло случайно. Ты же прежде и внимания на мои подковырки не обращала. Таков уж я. Грубый, раздражительный. Но я тебя по-своему и люблю. Не плачь. – Сэт решил, что Ифиса плачет от его слов. Она же и не помнила уже, о чём Сэт и сказал.
Руднэю не нужны пришельцы, а только Кристалл
– Я успела разглядеть знакомую надпись по металлическому ободу кольца, – сказала Ифиса, успокоившись. – Я очень наблюдательная, и память у меня хорошая. Надпись похожа на растительный орнамент, но я даже знаю, что там написано. Только вам не скажу. Она интимного свойства, и понять её могла только та, кому кольцо и было подарено.
– Я и не сомневаюсь, что ты узнала бы Кристалл и без надписи, о которой говоришь, – произнёс Руднэй. – Отец так и сказал мне, что Кристалл сам направит течение событий в нужную сторону.
– Отец? – изумилась Ифиса. – Разве ты его когда видел?
– То есть? – ответно изумился парень. – Он воспитывает меня с младенчества. Как бы я мог его не увидеть? Он же не невидимка.
– Кто же твой отец?
– А тебе надо знать и это? – возмутился Сэт, повышая голос.
– Не считаю, что это тайна, – осадил его Руднэй. – Его имя Тон-Ат.
– А мать кто?
– Матери нет. Твои сведения – ценность, Ифиса. Большая ценность для нас. Уже то, что ты сообщила о присутствии пришельцев очень важно. Ведь подземный комплекс частично взорван, горы обезлюдели окончательно, и то, что там кто-то вдруг возник и даже знает тайное расположение подземных дорог, ведущих на просторы равнинной части континента уже событие огромной значимости.
– Для кого?
Он не ответил. Встал и опять подошёл к окну.
– Успокойся, не для тебя, – ответил Сэт за своего молодого коллегу.
– Кристалл способен открыть канал нежелательного управляющего воздействия на наш мир, – сказал Руднэй. – Так считает отец. Поэтому та женщина должна будет вернуть кольцо моему отцу, после чего они могут делать тут всё, что им заблагорассудится. Поскольку для нас их воздействие ничтожно. Они могут тут остаться, могут отбыть туда, откуда и прибыли. Это не имеет значения.
– Кольцо не может оказать никакого воздействия ни на одно существо, исключая того, что вызовет зависть и жажду им обладать у какой-нибудь модницы, или искушение у воришки его украсть. Только и всего, – Ифиса была уверена, что он не удержится и расскажет ей больше, чем сказал. Она не ошиблась.
– Кольцо нет, само собой. Дело же не в самом украшении. Вся сила в Кристалле. Он не пустяковое украшение, он живой организм. Точнее он – ретранслятор излучений нездешнего происхождения. Его нельзя украсть, его нельзя присвоить, кому попало. Он подчинится только тому, с кем он является одним целым. Или будет усыплён за ненадобностью, либо будет активирован на пользу того, кто знает, что он такое. И это явно не его нынешняя владелица. Не знаю уж, как она им завладела. Но мы это выясним.
– Почему ты со мною откровенен? – спросила Ифиса.
– А почему я должен тебе лгать? Я не приучен лгать даже тогда, когда мне это в пользу. Я лучше буду молчать, чем загружать своё мышление лживыми конструкциями. И уж тем более, если подобные сведения никакого ущерба причинить мне не смогут.
Тут открылась дверь и вошла высокая и худощавая, как и сам Руднэй, девушка. Скорее всё же, она была молодой женщиной, а не девушкой. Одета она была в строгое облегающее платье ниже колен серо-сизого цвета, из-под которого к немалому изумлению Ифисы виднелись узкие брюки. Обувь, блестящего чёрного цвета, закрывала ступни целиком. Застёжки переливались как драгоценные украшения. Волосы обладали тем неопределённым оттенком, когда они в зависимости от освещения кажутся то светлыми, то тёмными. Воздушными волнами они облегали её аккуратную и небольшую голову. На поистине ангельском тонком лице поражали глаза, очень серьёзные, но вот их холодное и даже злобноватое выражение мешало тому, чтобы их назвать прекрасными. Она как-то сразу, войдя, распространила вокруг себя то, что принято называть аурой человека, привыкшего всех подавлять. Она не обратила на Ифису ни малейшего внимания, как если бы та была поломойкой или ещё какой служащей, стоящей неизмеримо ниже вошедшей особы по своему статусу. Это болезненно напомнило Ифисе прежние времена, о невозвратности коих не уставал ей напоминать дорогой зять.
– Откуда ты узнала, что я здесь? – удивился уже Руднэй, подойдя к женщине – обладательнице ангельского, хотя и недоброго лица. Та обняла его, заулыбалась, однако, нисколько не теплея глазами – ледышками.
– Мне телохранитель Сэта о тебе сказал, – ответила она. На Сэта она также не взглянула.
– Представилась бы незнакомым людям, если уж вошла без спроса! – вдруг дерзко отреагировала Ифиса, поскольку была всё же в доме своей дочери, а эта, не пойми кто, чувствует себя тут главной.
Молодая женщина развернулась к Ифисе всем корпусом и повернула к ней лицо, глядя сверху вниз и сильно напоминая птицу, разглядывающую то, что и привлекло её внимание. Глаза стали внимательными и взгляд ещё больше заострился, став колючим, как будто она нацеливалась клюнуть Ифису точёным носиком.
«Фу, ты»! – подумала Ифиса, – «мерзавка какая»! Изо всех сил она старалась выглядеть тут давно своей, в отличие от заскочившей сюда злой и ангельской птицы.
– Я вас не заметила, – нагло солгала женщина-птица. – После ярко освещённой улицы тут невозможно темно. Меня зовут Инара, – и она подошла ближе, ожидая, что Ифиса первая протянет ей руку. Но Ифиса и не подумала этого сделать, на что та заметно скривила свои чудесно-пухлые и фигурные губки. – А ваше имя какое?
– Обойдёшься и без лишнего знания. К чему тебе знать моё имя? Нам с тобою, надеюсь, общаться не придётся, – отомстила ей Ифиса. Девица пожала плечами, не особенно и возмутившись, скорее удивившись поведению невежливой пожилой дамы.
– Тогда к чему бы вам знать моё имя? – спросила она, при этом глаза её как-то заметно подобрели или приняли таковой вид после того, как Ифиса, по мнению самой Ифисы, поставила её на место. – Я действительно вас не заметила сразу. Тут же темно.
– При наличии стольких и огромных окон? – спросила Ифиса, уже ненавидя её как ту, кто захватила в своё обладание такого, пусть и худенького, а замечательного мальчика. Ифиса подумала, что поторопилась с определением Руднэя как девственника, поскольку такая шишига уж точно совратит хоть кого.
– Ихэ-Ола уж больно сильно сегодня слепит в глаза, – примирительно и даже весело пояснила девица Инара. Может быть, она перед своим влётом сюда с кем-то ругалась? Не успела успокоиться и принять обычный вид, вот и выглядела такой злой и внутренне напряжённой? Так вдруг подумала Ифиса, осуждая себя за скоропалительное мнение о незнакомом человеке.
– Я прикатила сюда на общественном транспорте, – продолжила свои пояснения Инара. – Пришлось пересесть, поскольку мой водитель едва не убил меня, съехав за пределы дороги. Мы чудом не опрокинулись. Я ушибла коленку, но по счастью не сильно. – Она задрала подол платья и показала порванную брючину и ссадину на колене.
– Как? И ты не остановила первую попавшуюся машину, а пошла пешком? – заволновался Руднэй.
– Да я и царапины не получила, не то что удара. Это я когда вылезла, зацепилась за придорожный куст и упала. Ерунда! К тому же я увидела, что поезда останавливаются совсем рядом.
Ифиса ощутила укол совести. Выходило, что злость в глазах Инары имела вполне себе практическое объяснение. Она чуть не попала в аварию, потом упала, была напугана. И всё же, Ифису не оставила уверенность, что девица Инара далеко не добрячка по своей жизни.
– Пойдём, я обработаю твою рану, – сказала Ифиса девушке. Они обе вышли и направились в половину Олы.
– Инара? – Ола вышла им навстречу, – ты чего тут?
– Да я хотела за Руднэем заехать, как он и просил. Мы вместе хотели ехать в Паралею. – Паралеей называлась столица. – А тут мой водитель едва не навернулся. Я оставила его на дороге и поехала на поезде сюда. Оттуда, с того места, где мы и застряли, всего одна остановка до вашего дома.
– Где же Руднэй? – спросила Ола.
– Он с Сэтом.
– А ты чего тут, мама? Вроде, вчера была.
Ифиса обиделась. – Захотела и пришла. Или ты не моя дочь?
– Да я рада. Я так спросила.
Ифисе стало ещё обиднее от того, что Ола знала лично сына Нэи и Рудольфа, а ни разу ей, матери, о том не говорила. Да и много ли она и вообще-то ей говорила? Да хоть о чём? Ифиса решила больше не приходить к равнодушной дочери никогда. Ола с гостьей отправились вглубь дома – лечить рану Инары, оставив Ифису одну. Ифиса потопталась и решила вернуться в тайный кабинет Сэта. Руднэй и Сэт были по-прежнему там. 0на села на прежнее кресло, так как оно пустовало, а Руднэй расхаживал вдоль окон, не имея желания сидеть на одном месте. Сэт по-стариковски дремал, встав очень рано и уже успев к приходу Ифисы вернуться со службы домой. Как он ни хорохорился, старость проступала в его движениях, в лице и в поведении всё резче, всё заметнее. Нижняя его губа отвисла, и он сипло похрапывал, уронив голову на грудь. Ифиса первой обратилась к Руднэю, – Твоя девица вне опасности. Ссадина пустяковая. Поверхностная.
– Она не моя девица, – ответил Руднэй. – Она моя старшая сестра.
– Сестра? – Ифиса уже устала удивляться за этот, едва начавшийся день. – Какая сестра? Разве у твоей матери была и дочь?
– У нас с Инарой разные матери и разные отцы, – пояснил он. – Отцом Инары был брат моей матери. Ты его знала?
– Нэиль? А как же… Отлично знала. Нэиль был талантливым актёром в юности. Да разве у него хоть когда была жена? Я знала только одну его женщину. Гелию. Но у неё не было детей от Нэиля.
– Значит, была такая женщина. До Гелии.
– Да кто? Я, вроде, всех знала… – Ифиса задумалась.
– Какая тебе разница, кто, когда! – проснулся Сэт. – Раз тебе сказали, что дочь Нэиля, так оно и есть. А тебе и этого знать не обязательно. У тебя и так до того огромный архив в твоей памяти, что для его размещения и моего дома не хватило бы. От того ты такая и толстая. В тебе никчемных сведений хранится уж очень много. А вот нужных фактов от тебя не дождёшься, как понадобятся. Бестолковая ты женщина. Хаоса и мистики, и прочего беспорядка в тебе много. Как и у всех вас, творческой обслуги прежних паразитарных сословий. Вы все бесполезны для созидательной деятельности настоящего, а потому вам нет места в будущем. Надо бы тебя давно уже отстранить от работы, поскольку ты забиваешь головы девчонкам в школе разным никчемным хламом, путаешь их мышление. А задача всякой школы в том и состоит, что там ставят мышление ребёнку. Знания подросток и сам впитает, как определится со своим выбором. Главное, научить системному мышлению. А ты разве сама им обладаешь? У тебя же в башке калейдоскопический сумбур и вечная радуга под ясным твоим черепным сводом. Ты всё цветочки в вазочках по всему школьному помещению расставляешь, всё кружева учишь вышивать будущих тружениц, складочки утюжить, да бельишко покрасивее подбирать. Всё Ола со своей жалостью. Всё вы, аристократы неизлечимые!
– Спи уж, труженик! – огрызнулась Ифиса. – По-твоему выходит, что девочки должны выглядеть как бесформенная тара для овощей. Главное, практическая польза, а красота им ни к чему. Нет! Если хочешь поднять уровень рождаемости, не забывай и о внешней красоте и искусстве подачи себя тому, кто и выберет девушку для рождения своих детей.
– Всё у тебя одно на уме! – заключил Сэт. Он окончательно проснулся, но вставать из насиженного кресла не хотел.
– Кто же была матерью Инары? – спросила Ифиса вслух у самой себя. Кто была настолько нехороша, что сумела придать красоте Нэиля, унаследованной его дочерью от отца, такой вот неприятный привкус чего-то злого и чёрствого, что в Инаре так заметно выражен? Эти мысли она не озвучила, но девица Инара даже после их мирной беседы не показалась ей доброй и славной девушкой.
– Понятия не имею, – ответил Сэт. – Мало ли женщин бывает у всякого мужчины, если он не импотент и не больной на всю голову. А Нэиль был знаменит в своё время, да и красавчик такой, что удивительным было бы как раз обратное. Если бы детей после него не осталось.
– Он рано погиб. Да и Гелию он любил так всеохватно, что на других его не хватало.
– Инара попала к моему отцу в младенчестве, – подал голос Руднэй. – Матери она не была нужна.
– К твоему отцу Тон-Ату? – уточнила Ифиса.
– Да. К Тон-Ату. Моему отцу, – подчеркнул он. – Другого отца я не знал.
– Ну всё! Попала на любимую тему, кто от кого, да кто кому дал, от кого сбежал, кому навязался, – сказал Сэт.
– Тебе никто не навязывался, а вот сбегали, дело было, – заявила Ифиса.
– Кто бы это? – оживился он, пребывая в добродушном настрое.
– Тебе лучше помнить. Мне негде хранить сведения о твоих жёнах и любовницах. Места лишнего нет.
– Да ты не знаешь обо мне ничего! – ликующе заявил старик Сэт.
– Ну да!
– Назови хоть одно имя.
Руднэй с любопытством наблюдал их смешную перепалку.
– Маленькая и бездарная статистка Элиан, мнящая себя большой актрисой, по первому мужу Эн, по второму Эл, по третьему Ян. О настоящем её не знаю ничего.
Сэт закряхтел, завозился. – Откопала какие-то совсем уж забытые залежи!
– Чего же залежи? Помнится, ты тащился от неё так, что приставал к ней на глазах собственной жены. Не Олы, конечно, а той жены, что у тебя в твоей молодости была. А ведь сама Элиан тогда была сущим невинным дитятком. Это она потом стала лживой развращённой гадиной и воровкой чужого добра. У неё, кстати, от Чапоса близнецы родились. Не знаю о них ничего. Давно выросли и даже успели постареть. Если живы, конечно.
Сэт молчал.
– Ифиса, – сказал Руднэй. – Я всё равно еду с сестрой в столицу. Я захвачу тебя с собою.
– Мне туда не надо. Чего я там забыла? – ответила Ифиса, давно уже не любившая столицу.
– Оттуда тебе удобнее будет добраться до Рамины, – настойчиво напомнил ей Руднэй. – Все сведения, почерпнутые в непринуждённой женской беседе, доставишь сюда завтра мне лично. Я опять буду у Сэта.
– Какие ещё-то сведения я тебе добуду? – пробурчала Ифиса. – Я тебе не ищейка Сэта и ему подобных.
– Ищейки были у твоего Ал-Физа. А у нас охранители народного единства и защитники свободы на пути к всеобщему процветанию, – вставил Сэт голосом народного трибуна.
– Я была возлюбленной Ал-Физа, а не его ищейкой. Да и то давно.
– Объясни Рамине, что если она не захочет тебе дать сведения о том юноше и его спутнице, то её настоятельно пригласят для беседы в особое место особые люди. Пусть она подумает. Там работают весьма жёсткие люди. Ола её не защитит в этом случае. И я тоже. Я же не всесилен. Я не угрожаю, а предупреждаю, – жёстко и угрожающе добавил Сэт.
– Да какие такие сведения?! – закричала Ифиса, уже жалея Рамину.
– Всякие. Пусть и пустяковые на твой взгляд. Они могут быть важными, – сказал Руднэй. – Я разрешаю тебе объяснить ей суть проблемы. Чтобы она поняла, что с нею не станут шутить. Пусть она заманит ту девушку – носительницу Кристалла в один из столичных домов яств, например. Мы договоримся о времени и месте потом. О самой Рамине беспокоиться не стоит. Нужна только девушка с Кристаллом.
– Кому?
– Моему отцу Тон-Ату. И мне.
Владимир
Ландыш слонялась по объекту, маленькая Виталина бродила по её пятам.
– Чего ты не играешь в своей башне? – спросила у девочки Ландыш.
– Алёша улетел в горы на другой объект. Я же не буду там сидеть одна. Можно к тебе наверх? Я хочу поиграть на верху твоей башни.
– Нельзя. Ты оттуда упадёшь. Там низкая ограда. Там не детская площадка, а площадка для наблюдений.
– Кого?
– Чего?
– Кого ты наблюдаешь? – Виталина морщила носик, задирая голову кверху. Сине-зеленоватые глаза в чёрных густых ресницах были отцовским вкладом в последнюю дочь. Вообще же она менялась на глазах. Если в первые годы жизни она была больше похожа на мать, а Ландыш уже давно знала о том, что Виталина её дочь, то постепенно она становилась всё сильнее похожей на отца. Но в её отношении к ребёнку мало что менялось. Виталина продолжала оставаться любимой дочкой Вики и Кука.
– Ты обещала мне взять меня с собою на луг к ланям. Я хочу их доить. У меня есть вёдрышко для молочка.
– Они тебя боятся. Они не дадут тебе прикоснуться к себе. Они же почти одичалые. – Ландыш взяла Виталину на руки. Виталина была очень тяжёлой и тянула её руки вниз. – Ты такая плотная! – сказала мать, – как ведро кирпичей. И толстая. Вика кормит тебя как хрюшку какую, – и поставила дочь на высохшую траву. Стояла засуха.
– Хрюшка это кто? А кирпичи похожи на молочко? Их тоже наливают в вёдрышко? – Она называла ведро «вёдрышком».
– Кирпичи это строительный материал для зданий. А хрюшка это такой зверь, но домашний. Она очень много ест. И на носу у этого зверя костяной кружочек с двумя дырочками. Впрочем, я и сама не видела их никогда.
– У меня нет на носу кружочка с дырочками! – закричала Виталина и обиженно толкнула Ландыш. Она относилась к ней как к своей подружке. – Ты сама обжора! А я не ем морковь и капусту, какую ты сажаешь и ешь. Я люблю белое молочко. И твою куклу мама Вика починила. Она стоит на её столике в спальне. – Виталина закружилась, умело изображая ту самую позу, в какой и застыла маленькая фарфоровая танцовщица. У девочки была отменная пластика, и явно наличествовал талант к актёрскому мастерству, будь в нём нужда. Но кто будет её тут развивать. И к чему? Она росла как сорная трава, занимаясь сама с собою или с теми, у кого выдавалась свободная минута или прихоть с ней повозиться, позаниматься её обучением серьёзным вещам. Но всё происходило бессистемно, и стыд Ландыш за дочь, за её заброшенность при двух матерях, не отменял её нежелания любить родного ребёнка, как и положено матери.
Мама Викуся обещала, что на Земле при тех развитых методиках образования, что там есть, из девочки в считанные годы сделают шедевр, а пока она маленькая, то ей никак не повредит та свобода, в которой она и живёт. Напротив, укрепит её психику, разовьёт воображение. В таком возрасте ребёнку вовсе не нужны другие дети. Социализацию лучше начинать с возраста шести-семи лет. Лично она сама жила в детстве среди гор и лесов, среди снегов и летних ливней с радугой после них, среди добрых старших людей, тоже не видя других детей до той самой поры, пока её не отдали в детский школьный городок. И своё детство она считала эталоном для всякого, счастьем, чьё целебное излучение до сих пор греет и освещает её душу. Так считала мама Викуся. Она гораздо больше была растворена в папе Куке – старшем своём баловне и большом капризнике.
К ним подошёл Владимир. Самый старший из братьев. Его волосы имели скорее тёмный каштановый оттенок, чем были рыжими. Но Кук и его считал рыжим. Малоразговорчивый и мало уловимый, он всегда был где-то занят, где-то бродяжил, что-то чинил, что-то налаживал или искал нечто, ему одному нужное. Он подхватил Виталину на руки, высоко поднял к зеленоватому небу, похожему по своему цвету на её глаза. – Принцесса Горошина! Я решил стать твоим принцем Горохом!
– У принцев не бывает такого имени. Только у царя, если он старый. Если ты Горох, то где твоя борода? – Виталина хохотала, показывая умилительные зубки, похожие на зёрнышки риса.
– У папы Кука есть борода. Значит, он и есть царь Горох, – сказала Ландыш.
– Ландыш, – обратился к ней Владимир. – Зачем ты ходишь с Валеркой на континент. Он-то понятно зачем, а ты зачем?
– Из любопытства. Разве не ясно? Но в последнее время Валерка не хочет туда ходить. Я не знаю почему. Я не спрашиваю. Я не люблю лезть людям в душу, если они сами не приглашают туда заглянуть. Володя, давай с тобою пойдём туда. Ты же иногда туда делаешь вылазки. А то мне одной страшно лезть в подземелья. Ты по своим делам, а я к своим приятелям.
– Ты уже и приятелями обзавелась?
– Да я о той девушке Валерия. О Рамине. Мне её жалко. Я хочу её утешить. Что-нибудь сочинить для неё, чтобы она не переживала и не ощущала себя брошенной.
– А она переживает? Ты уверена?
– Да. Я уверена. Не возьмёшь, я одна пойду. Я же запомнила, как активировать подземный транспорт. Я хорошо успела всё запомнить.
– Я хожу только в бывший ЦЭССЭИ. Там осталось много любопытного от прежней жизни наших, до чего местные не дотягивают. Там всё заброшено и поросло условным и самым настоящим бурьяном. Тут странная жизнь, но это та жизнь, куда нас никто не приглашал. Так что пусть она будет такой, какова и есть.
– От ЦЭССЭИ в столицу ходит общественный транспорт. Я знаю. Я доеду, куда мне и надо. А вечером мы с тобою встретимся на условленном месте.
Владимир задумчиво смотрел на Ландыш светло-серыми глазами, чётко окантованными тёмным ободком, от чего его глаза казались странными и привлекательными одновременно.
– Володя, – спросила она, – у тебя была жена?
– Была, – ответил он. – И ребёнок был. И есть, понятно. Я храню их здесь. – Он указал на карман комбинезона в области сердца.
– В сердце? – спросила она.
– И в сердце тоже, – ответил он. И достал маленький планшет. Потыкал пальцем и показал ей изображение белобрысой тётки неопределённого возраста и никакой, если бы потребовалось давать её описание. Она морщилась от смеха и держала круглоголового трогательного малыша, который комкал снятую белую панамку. Он всё норовил бросить панамку, елозил в мускулистых руках матери и хныкал. – Последняя съёмка. Он хотел спать. Антошка мой. Красивая моя Марина? – спросил он, чем вызвал жалость к себе у Ландыш. Ландыш была очень придирчива к особам женского пола и очень требовательна к тому, соответствуют ли они тому стандарту красоты, каковой она считала незыблемым.
– Ей сколько лет? – спросила она у Володи.
– Мы с нею вместе учились. Моя ровесница. Я улетел с отцом. Она не стала хныкать и держать меня за штанину. Она очень сильная.
– Я и не сомневаюсь. Космодесантница? На парня похожа.
– Нет. Она очень женственная. Добрая и умная, – не согласился Владимир. – Но всю эту женскую боевую раскраску она презирала. Поэтому у неё такая короткая стрижка и нет следов косметики на лице. Я любил её за другое.
– За что?
– За характер. За ум. За то, что она лучшим другом мне была.
– Да разве женщину любят за это? – удивилась Ландыш, не понимая, шутит он или такой неразвитый в сфере чувств.
– Каждый определяет это по-своему. Любят просто потому, что не любить невозможно. Разве ты очень уж красивая? А Костя из-за тебя ночами не спит.
– Я очень красивая, – обиделась Ландыш. – Уж куда краше твоей скаковой кобылы. У неё круп как у лошади, а ноги, руки здоровые как у мужика. Нашёл с кем меня сравнивать! И волосы зализала за уши, а глаза-то как щёлки.
– Она жмурится от яркого света, – добродушно пояснил Владимир как старший младшему. И вздохнул. – Ты такая смешная, Ландыш. Сущая девчонка-подросток по своему развитию. Я и не сравниваю тебя ни с кем. Возьму тебя сегодня с собою. Прогноз погоды на континенте обещает ясную сушь и тепло. Так что, пошли. После завтрака жду, где и обычно. Скажем Куку, что улетаем на соседний объект. Там Артём нас прикроет, если Кук по связи туда сунется. Он сам сегодня не собирается никуда за пределы объекта. Если только искупаться с Викой и с малышкой.
Виталина уже носилась где-то вдалеке от них. Её мало интересовал их разговор. Но она могла бы и проболтаться, если бы их подслушала.
– А где Валерка и Костя?
– Они ещё вчера улетели к Хрустальному Плато. – Там располагался самый дальний действующий объект. – Костя сообщил, что вчера видел издали каких-то людей. Это странно. Прежде не было никогда и никого. Они полетели на осмотр. Обещали включить маскировку, а всё же мне тревожно. Кук сказал, что и сам видел не единожды какого-то старика в горах. Может, бродягу. Но точно не Разумова. Это был старик в чёрной хламиде. Кук изучал его сначала с большого расстояния, а потом и вблизи, зависнув над ним на аэролёте и включив маскировку. Местный. Это точно. Правда, машина едва там не навернулась о скалу. Что-то приключилось с автопилотом. Хорошо ещё, что Кук по старинке отлично управляет машиной в ручном режиме, как и я с Артёмом это умеем. Саню я тоже обучил всему. А будь там Валерка или Костя? Я же говорю, опасность стережёт и там, где сияет ясное солнышко, и порхают райские птички.
– Нет тут никакого солнышка. Местная Ихэ-Ола жуткая как богиня Кали. У неё красные злые глаза и огромный рот как у печи. Она жжёт и пучится белым жаром, сжигая все мои огороды, если я не успеваю натянуть над ними защитный купол. Скоро все стада уйдут в высокогорье, так как тут вся трава сгорит совсем, а кустарниковые рощи усохнут как хворост. Не будет натурального молока для Виталины. И птички тут самые обычные засранцы, как и всюду они бывают. Они без конца жрут мою клубнику и другие ягоды. Понятно, почему тут не живут люди. Здесь невозможно сельское хозяйство без особых технологий, каких у них нет.
– А прежде местные люди тут жили. Кук рассказывал. Да я и сам видел заброшенные поселения в пещерах. У тебя удивительно литературная речь. Ты говоришь очень образно.
Ландыш оценила его похвалу. – Радослав прежде всегда ругал меня за косноязычие и неумение связно выражать свои мысли. Он был бы рад, если бы узнал, что я так тут образовалась. Но уже никогда не узнает… – Она стала кусать губы, развив в себе, по сути, вредную привычку, когда было необходимо пригасить сильное волнение или возникал позыв развести слёзную сырость.
Владимир молчал, ему нечем было её утешить.
– Вот жуть-то жить в такой безмолвной глуши! Правильно, что они ушли отсюда и окончательно не впали в дикость. Я очень устала от тишины, какая разлита тут. Я и не подозревала, что от тишины можно уставать.
Подошла Виталина и вдруг сказала, – Мама, ты видела страшного старика? Он тебя не съест? – Она чутким любопытным ушком ребёнка прислушивалась к их разговору и уловила рассказ про старика.
– Да какого старика, Виталина? Это был крылан, который сидел на скале. Вот Володя и принял его за человекообразное существо. Он укрылся крыльями как хламидой, а глаза же у них большие и любопытные, как и бывают они у собак. Собаки не едят людей. Больше тут никого и нет. А у нас есть оружие. Оно не убивает, но обездвиживает любого, кто посмеет напасть. Чего же их бояться? Они летают только после захода здешнего солнышка, а днём сидят в пещерах. – Ландыш поправила панамку на волосах Виталины. – Скоро будете купаться. Ты, Вика и папа Кук. Вода тёплая, а по берегу густая тень, где не жарят лучи.
– В озере живут русалки? – спросила девочка. – Папа рассказывал мамочке Викусе о том, как раньше наши люди купались там с русалками. Я слышала. Мамочка смеялась и говорила, что она и сама русалка. И ты тоже. Что ты родилась на планете русалок. Это правда?
– Почти. Там же был огромный мелкий океан, а я умею дышать под водой.
– Как здесь? Такой же океан?
– Озеро не океан. В сравнении с океаном – озеро это как капелька в сравнении с озером, где ты и будешь купаться.
– Капелька? Я не помещусь в капельке, – Виталина дурачилась, притворяясь более маленькой, чем была в действительности. Как и все дети, она любила притворяться глупенькой, чтобы манипулировать взрослыми. Ландыш отлично чувствовала её притворство.
– Виталина, – сказал Владимир, – ты будешь настоящей русалкой, когда вырастешь. И утопишь не одно сердце в безжалостной пучине любви. Ты будешь обворожительной и тайно-умной, как мама.
– Мамочка Викуся?
– Ну да, – вынужден был согласиться Владимир. – А что думаешь по поводу мамы Ландыш? Она какая на твой взгляд? У тебя же две мамы.
Виталина долго молчала, совсем по взрослому глядя в горные удалённые выси, мерцающие на фоне зеленоватой лазури зыбкими как облака вершинами. Так что их можно было принять и за груду низких облаков. Настолько далеки они были, настолько лишёнными каменной и ледяной плотности. – Мамка Ландыш не моя мамочка, – сказала она. – Она кукушка.
– Иди ты! – крикнула ей Ландыш. – А то твоя мамочка русалка уплывёт купаться без тебя. Викуся! – крикнула она, увидев Вику. Та вышла в комбинезоне, у которого она отрезала рукава до плеч, а штанины укоротила до самых ягодиц. Так что вышел отличный курортный костюмчик. Пышная попа Вики была хоть куда. Кук не мог на неё нарадоваться. И ножки у Вики были полненькие и ровные как у девушки. Они загорели и выглядели как шоколадное мороженое по виду. Такими же аппетитными, так что их хотелось полизать. Одним словом не старая жена, а вечная юница. Кук не скрывал своего очарования женой. Он только и делал, что ругал Ландыш за её худобу, за её бледность и печальный образ, обзывая Пьеро – именем сказочного персонажа в белой и свободной одежде. Поскольку Ландыш умышленно носила только свободные комбинезоны светлых оттенков. Ей так хотелось. Возможно, это была защита от жадных невольных взглядов на неё со стороны шести богатырей вокруг. Кук входил в их число, хотя и имел под боком привлекательную загорелую, пышно взбитую как крем-брюле «Вкуснюсю».
