Лариса Кольцова
Космическая шкатулка Ирис
– Ещё чего! Против батьки в пекло, – щегольнул историзмом Кук. – Ты моя принцесса, а я твой отец – царь Горох, что намедни оглох!
– Не накаркай на себя! – одёрнула его Ландыш, проявив хоть так заботу о нём. – «Намедни»! Словечки-то употребляешь, ни в одном словаре не найдёшь. Ребёнка на Земле примут за пещерную девочку, выпавшую из какой-то пространственно-временной петли.
– Ишь, грамотей выискалась, – ответил Кук. – Две книжки прочла, ни одну толком не поняв, а уж профессором словесности себя возомнила.
Маленькая девочка – всеобщая обуза и отрада с любовью гладила его лысый череп. – И я! И я прочла две книжки. Мама Викуся меня научила буквам. Я тоже профессор на местности.
– Ну-ка, дочка, почеши мою лысину. Кто-то меня куснул. Уж больно зачесалась. А у меня руки тобою заняты.
Виталина с готовностью повторила неустанным эхом, – А я! И меня куснула букашка. Мама Викуся мазала мне ножку, – и она тыкала маленькой коленкой в рот Куку. Он смеялся и ласково чмокал ребёнка в её ножку. Виталина в ответ усердно драла его лысину своими ноготками.
– Да ты скальп ему не сними! – грубо одёрнула девочку мать. Такая у неё сформировалась особенность – разговаривать с малышкой грубо даже тогда, когда она с нею играла.
– У командиров всегда так блестит макушка? Да, папа?– спросила Виталина, не очень-то обращая внимания на юную мать, обзываемую кукушкой. Скорее, Виталина воспринимала Ландыш как старшую сестру. С нею можно было спорить, драться, обзываться, даже любя её. О Радославе Виталина в последнее время не вспоминала совсем.
– По-разному бывает.
– Почему же ты не носишь шапочку?
– У меня нету.
– Пусть мама тебе свою отдаст. Ей зачем? У неё же есть волосы.
Владимир, Ландыш и только что подошедший Костя засмеялись. Они дружно представили Кука в женской шапочке с цветочками – модной вещичке местной модницы.
– У меня голова слишком большая, а шапчонка-то маленькая, – нашёлся Кук, разделяя всеобщее веселье.
– Тогда пусть мама отдаст мне свою красивую шапочку с цветочками. Я буду в неё играть.
Ландыш сняла шапочку, понимая, что иначе Виталина от неё не отвяжется. Виталина радостно смотрела сквозь кружево шапочки на небо Паралеи. Ландыш пошла к себе в башню. Ей было необходимо привести все впечатления, принесённые с собою из вчерашнего, в относительный порядок. Есть она не хотела. К Куку идти не хотела, хотя тот требовал отчёта о чём-то, что его насторожило. Ей был необходим хотя бы час времени, поскольку целого дня для раздумий Кук ей не дал бы. А внутри было так, как бывает в доме после урагана, сорвавшего крышу.
События, предшествующие сумбурной ночи и настоящему утру
Если бы кто-нибудь сказал ей ещё утром, что она влюбится с разлёта, как произошло и в звездолёте в тот далёкий миг, когда там возник человек, имени которого она даже не знала, Ландыш презрительно отвернулась бы в сторону. До того это показалось бы ей нелепым. Невозможным. Но так случилось опять. Повторилось невозможное, неповторимое. Только в отличие от первого раза она ощутила не пронзительный восторг, с которым её личная судьба , или это был её незримый ангел хранитель, или они вместе распахивали для неё новый формат бытия, её качнуло в сторону совсем другое чувство. Ей стало больно. Стало трудно дышать. А произошло так вот почему.
Человек с резко омоложенным лицом её утраченного навеки мужа, вначале втянул её душу в свои, также изумлённые глаза, и она куда-то покатилась, как с внезапной горки, с рефлекторным восторгом, когда вдруг также внезапно её выбросил наружу некий удар, препятствие, не пустившее в самую глубь. Он не хотел пускать её в себя глубже определённой и чисто внешней границы. Он её отвергал. Но всё по порядку.
Рамина была великолепна. Ландыш даже расстроилась, что Валерка не видит свою инопланетную фемину такой разодетой, такой потрясающе привлекательной. Но возможно, Валерка её такой и увидел впервые, когда они где-то и познакомились. Ведь не в небрежном же платье, какое обычно на ней болталось, он её и подсёк своим ищущим жадным взглядом. Или она его, что одно и то же. Им обоим было в ту минуту необходимо как раз то самое. В те свои прежние и не частые приходы вместе с Валеркой в домик к Рамине Ландыш не видела ни разу аристократку в её аристократическом блеске. Так назвала это сама Рамина.
– Смотри, Лана, как выглядят настоящие аристократки. Пусть толстокожие простолюдинки плачут! – Неисправимая сословная спесь Рамины могла бы вызвать неприятие, но надо было её видеть в ту минуту. Она даже стала выше ростом. Она утянула талию ярким шарфом, создав из него некое подобие земной розы, пышные фалды юбки также казались чем-то, что росло из тела -гибкого стебля самой Рамины – одушевлённого цветка. Лицо тонко разрумянилось, глаза сияли фиолетовыми звёздами, губы казались дольками неведомого плода. Их даже хотелось лизнуть, поскольку они казались очень вкусными. Что была за метаморфоза, Ландыш понять не могла. Вот живёт себе девушка – работница, как и прочие, озорная хорошенькая в своём домике – шкатулке, сохранившейся от прежнего мироустройства. Так уж получилось. Закатилась ли удачно, или сестра Ола помогла сохранить маленький архитектурный шедевр в неприкосновенности. В нём не устроили ничего такого, что могло бы привести к деформации и порче. Не отодрали перламутровые цветы со стен, не растащили мебель, не побили витражные окна, не обрушили колон и прочего. Пострадала только скульптура Ифисы. Видимо, сильно кому-то приглянулась, а оживить её было нельзя, вот и стукнули со зла и отчаяния головой о камни. Изнасиловали, так сказать, чисто символически всё праздное и прежнее женское поголовье, продающееся за преходящий блеск и прочую недостойную шелуху былым аристократам. Тогда как делом достойных женщин был труд и материнство, сердечное целомудрие, а не выставка голых персей и прочего зада-переда на показ. Как выяснилось потом, обезглавленную скульптуру без рук и головы потом вытащили со дна пруда, когда его чистили. Скульптуру же матери Рамина хранила на террасе у входа в дом и выставляла на вид изредка. А то бы и её постигла не лучшая участь.
– Тебе не страшно такой красивой выходить в толпу? – ужаснулась Ландыш.
– Зачем в толпу? Ты смешная, Лана. Ну да, в своей деревне ты веришь пропагандистам, что вокруг воцарилось царство труда и справедливости. Нет. В столице как кутили, наряжались, развлекались, так и продолжают. Спросишь, кто? Понятия о том не имею. Но кто-то, и даже многие, кто на это имеет и права и возможности. Мы поймаем с тобою машину частного извоза, выйдя на шоссе. А там и докатим. Ола прислала мне много денег.
Рамина нарядила Ландыш – Лану, как она её называла, в ажурное платье чёрного цвета. Оно переливалось глубоко-синим оттенком там, где на объёмные цветы были нашиты синие кристаллы. Ландыш застеснялась, увидев свою грудь почти на виду. Цветы были нашиты таким образом, что каждую грудь прикрывал один из цветков. А ниже платье было на тонко-атласном чехле, тоже синем. В такой красоте она не расхаживала даже на Ирис. Там подобного утончённого мастерства не ведали. Ландыш со скрытой и всегда плачущей печалью подумала про мужа. Как бы он восхитился своей стройной и даже похорошевшей за последний год женой. Талия Ландыш стала тоньше, спинка ровнее. От физической работы мышцы сделались более упругими. Личико золотисто и мягко загорело, взгляд глубок и умён, губки же сама юность и очарование. Так похвалила её губы Рамина, придав им золотисто-розоватый оттенок, чиркнув по ним ароматной помадой. Ландыш было воспротивилась, но решила не отличаться от Рамины. Быть как все там, куда они и прибудут. Рамина так и сказала, – Ты же не хочешь выглядеть полевой работницей со своими корявыми ручками. Там это не ценится. Твои мозоли особо-то не выпячивай.
– А куда новый режим дел прежних людей из прежних высших сословий? – спросила Ландыш.
– Да куда? Кого куда. Кто покорился и в живых после войны остался, того не тронули. Они же были образованные, значит, так и остались наверху нами управлять. Простые люди откуда знают науку управления и прочие сложности общественного устроения? Где у них нужные знания? Так что, все те же персонажи заняли управляющие слои общества. Только жадности, распутства и презрения поубавили, да и дома их стали поменьше, мало от всех прочих отличимые по фасаду. А внутри-то в их теперешних домах кто был? Разве я знаю, как они там живут за своими оградами? Ограды, как я смотрю, остались. Вот когда дети простых людей выучатся, тогда, может быть, всё изменится уже без притворства. По-настоящему.
– А может случиться и наоборот. Старые люди развратят новое общество. Они введут свои духовные токсины в разум выучившихся простолюдинов. И те возомнят себя новыми господами. Так не раз было…
– Где? – спросила Рамина.
– В истории, – ответила Ландыш. – В протяжённости веков.
– Никакой протяжённости веков не было. С чего ты взяла? Разве ты можешь знать, что было, когда нас не было? Сочинить можно всё, что угодно власти. Книги же пишут сочинители. Выдумщики и оплаченные пропагандисты идей, какие угодно вдолбить в головы прочих. Я терпеть не могу книг. Ты же видела Ифису? Тоже вот сочинительница. Безголовая.
– Откуда же всё возникло? – спросила Ландыш, понимая бессмысленность разговора с Раминой.
– Кто-то взял и создал. Сразу. Надмирный Творец, – ответила Рамина, преисполненная превосходства. Простолюдинка Лана её умиляла своей теменью в голове.
– Рамина, а если там ты встретишь парня лучшего, чем Ва-Лери? – Ландыш прощупывала глубину чувства Рамины к Валерию.
– Не исключено, – весело отозвалась Рамина. – Не каждый день есть возможность посетить «Ночную Лиану», бывшую обитель порока для высших сословий. Там и теперь есть на кого поглазеть. Вдруг я найду того, кто даст мне совсем другие возможности? Точнее, возможность не бродить на производство и окоченевать там умом на примитивной и однообразной работе. Как моя Ола, к примеру. Ты думаешь, она очень уж умна и образована? А ведь управляет одним из Департаментов по культурному облагораживанию народа. Ва-Лери же, хотя он и твой брат, туповат и грубоват. Он никогда не подымет меня выше моей галереи, где мы с ним целуемся по утрам. Ты не обижайся за него, Лана, но я предпочла бы ни к кому сильно не привязываться. Если я не обольщаюсь, я не разочаруюсь. Когда я не люблю, я не могу разлюбить. – Рамина хлопала в ладоши от радости предстоящего праздника, от предвкушения возможной встречи с новым и статусным мужчиной. Чего и не скрывала.
Ландыш успокоилась за Рамину и подумала, что Валерий был прав.
Тот же самый вечер. Поход в "Ночную Лиану"
Рамина еле вылезла из тесной машинки вместе со своими пышными оборками, а Ландыш выскользнула легко. Она была узкая как змейка. Здание на обширной улице поражало. Оно было похоже на гигантский аквариум, в смутных глубинах которого кто-то перемещался и слабо светился. Или точнее на стеклянную оранжерею, заполненную больше растениями, чем людьми. Изумрудное освещение, исходящее от светильников, покоряло сказочной красотой. На ветвях зрели алые и желтоватые плоды, похожие по размеру на сливу, а видом на цитрусы. Даже бабочки там порхали. Они были чёрно-сизые, синие, и красновато-бронзовые. Ландыш разинула рот, – Что это, Рамина? Неужели такая красота возможна?
Рамина покровительственно взяла её за локоть. Повела вглубь уверенно, будто знала тут все замысловатые ходы среди переплетённых растений. А те росли прямо из пола! За низкими столиками в удобных креслицах сидели мужчины и яркие необычные женщины, каковых нельзя было встретить в обычной дневной толпе. Вот бы Валерка удивился такому диву, такой тайной красоте, сохраненной от прошлого явно не ради простого народа. Ландыш невольно прониклась классовой обидой за простой народ, не очень понимая, кто тут ест и пьёт, звеня посудой и вибрируя голосами и смехом, но как-то чувствуя, что это не те, кого простым народом именуют. Она даже пожалела о том, что так разрядилась. Надо было пойти в старой одежде. Чтобы выразить им своё фи. Она вспомнила о своих неуместных ботинках. У Рамины не было обуви того размера, что носила Ландыш. Ступня Рамины была детской. Рамина долго сокрушалась, да делать было нечего. Из-под аристократического кружева платья нагло демонстрировали себя мыски рабочих ботинок Ландыш. Мало того, что они плохо сочетались с нарядом, так ещё были искусственно состарены, чтобы не привлекать повышенного внимания в толпе. Подол почти подметал пол. Платье у Ландыш было длинное, однако, какая-то девушка засмеялась, разглядев её странные ботинки и долго провожала Ландыш взглядом. Или не только ботинки привлекали внимание, но и вся она целиком, очень высокая, узкая и глазастая. Хорошо ещё, что шапочка скрыла короткую стрижку Ландыш.
Она вдруг вошла во вкус первого бала в своей жизни. Всеобщее внимание дорогого стоит. Случайная девица просто не знала, к чему придраться, видя, как сгущается мужской интерес вокруг странной дылды с изумительной выправкой спины и настолько длинной шеей, увенчанной очень уж оригинальной головой. Ландыш никогда не была эпицентром, где сходятся взоры всех присутствующих, отнюдь не только критически-насмешливые. Ведь она нигде не была, кроме простеньких столовых на Ирис. А на её родной планете Бусинка и вовсе все дома для принятия еды были чисто функциональные. Все жители развлекались там под открытым тёплым и сияющим небом, если днём. Чёрно-бархатным, мерцающим редкими созвездиями и тоже тёплым – ночью.
Ландыш опять ощутила укол болью в сердце. Опять остро понадобился Радослав. Чтобы он был рядом, чтобы держать его под руку, дышать его родным запахом и силой. Причём, она уже довольно давно не ощущала такой обострённой тоски по нему. Как если бы она вчера его и потеряла. Она даже стала озираться по сторонам, как если бы он тут был, где-то сидел среди зарослей. Ждал её. Она никак не могла понять, что это с нею? Откуда взялась такая вот ложная память о том, что она тут когда-то была! Что он тоже тут был! Что они вместе тут сидели и ели что-то, вкус чего она также помнила. Только названия тех блюд не знала. Ландыш прикрыла ресницы, не выпуская слёзы наружу. Рамина с любопытством отслеживала её реакцию на явленное великолепие. Сама она была к нему привычна, что сразу стало очевидно Ландыш.
– Ты с Ва-Лери тут познакомилась? – спросила Ландыш.
– Ты шутишь, что ли! – отмахнулась Рамина, как будто само упоминание имени Валерки в таком вот месте было непристойностью. – Как бы он сюда попал? Простолюдин. Он и дороги сюда не знает. Он и денег таких в руках не держал. Мы познакомились в уличном обычном доме яств, когда ели холодные сладости во время жары и оказались за одним столиком под пыльным тентом. Он смотрел на меня таким голодным взглядом, что я решила, что он нищий и не имеет денег на сладости. Я ему купила. Вот он смеялся. Его одежда выглядела такой бедной, чему было удивляться? Ботинки ужасные, здоровые и усеянные нелепым декором непонятного назначения. Бедный безвкусный селянин! Но до чего же и милый весь целиком, от своих рыжих вихров до длинных ног и огромных ступней. Я потом потребовала, чтобы он не носил своих чудовищных ботинок. Уж очень внимание привлекал. Я ему новые купила. На заказ. Дорого получилось. Но я щедрая. Скажу тебе по секрету, у него и кое-что другое очень большое, и очень меня устраивающее.
Ландыш содрогнулась от пошлости Рамины, но другой подруги у неё тут не было. С тонко-щемящей тоской она вдруг вспомнила чудесную Иву – бывшую хромоножку. Её тихий голос, её доброту и синие-пресиние глаза. Весь тот чудесный и целомудренный мир – выдумку, как оказалось. Мужественного впечатляющего мага с неблагозвучным именем – Капу…
Голографический туризм, как говорила Вика, вспоминая Ирис. А если и этот такой же голографический туризм? Тогда делать можно всё! Тогда и сама жизнь – голографический и быстро линяющий, с неизбежностью рано или поздно исчезающий голографический туризм. И Радослав был персонажем виртуальным? Нет. Он был настоящим. И повторно вошло в сердце чувство, что он тут был, что он может возникнуть опять. И она проживёт второе издание утерянной и счастливой жизни.
Молодые и не очень мужчины настолько откровенно разглядывали Ландыш, когда они проходили к нужному им месту, известному Рамине, что сама Рамина занервничала, что не она тому причина. За пышный подол самой Рамины только пару раз и ухватились чьи-то руки. Рамина игриво – возмущённо им встряхивала и шла дальше. За Ландыш было не уцепиться, узкую и предельно обтянутую платьем. Какой же огромный оказался тут зал! Да не один. Целый лес, подлинный лабиринт. Рамина подошла к молодому мужчине в чёрном костюме и с белым шарфом вокруг шеи. Он точно был служителем здесь, поскольку заметно распоряжался теми парнями, что обслуживали клиентов. Рамина сунула ему в руку какой-то квадратный жетончик, и служащий почтительно склонил голову перед девушками. Он сразу же повёл их в один из уютных и обособленных уголков. Там стоял сервирован столик со всякой снедью и сосуды с разноцветными напитками. Рамина по-хозяйски уселась в одно из креслиц и потянула к себе Ландыш, застрявшую в неподвижности.
– Ты чего всё время озираешься, как будто ты в настоящих джунглях. Не бойся. Тут хищников и людоедов нет.
– А в джунглях есть людоеды? – спросила Ландыш.
– Наверное. Я же не знаю, кто там прячется. Там много чего есть. Сэт рассказывал, что планета огромная. Что до сих пор полно диких и неисследованных мест. Когда-нибудь, как ты говорила, в череде веков, народ исследует и приведёт в порядок всю планету. Все станут чистыми и учёными, как Сирт – мой племянник. Он – сын Олы и Сэта. Он часто тут бывает.
– А кто они сами по себе?
– Сэт? Он старый, беспощадный даже по виду, можно сказать очень злой человек, но очень талантливый и влиятельный управитель одного из народных Департаментов. Он муж моей сестры Олы, выходит, что мой родич, но я его боюсь, и умерла бы от страха, если бы такой человек со мною заговорил для чего-то, а я его не знала бы. Как будто палач к тебе приближается, а ты не можешь убежать, ты вся в верёвках и вся в его страшной власти. Вот он какой! А Сирт его сын, мне племянник. Он исследователь опасных пространств и разведчик тех мест, где есть полезные для цивилизации вещи. Их добычей занимаются уже другие люди, целые их подразделения. Он путешествует вместе с солдатами. Там же опасно, дико. Он до сих пор учится. Ему необходимы знания, много знаний. Вот он и читает много книг. А мне зачем?
– Сирт какой?
– Не знаю. Мне такой был бы не нужен, не будь он моим родственником. Если честно, то зануда страшный. Длинный как жердь и с такими же огромными ступнями, как у милого Ва-Лери. Кажется, он не особенно любит девушек, так как считает, что они сосут энергию из мужчин, а она нужна для науки и прочих полезных дел.
– Чего же он тогда сюда ходит? Разве не ради знакомства с красивой женщиной? Вон их тут сколько.
– Не думаю. Тут очень вкусно готовят. Только и всего. Тут также собираются его приятели – болтуны, мнящие себя серьёзными вершителями великих дел и всякие прочие изобретатели.
– Умные мужчины, одним словом.
– Не знаю. Не общалась с чрезмерно умными никогда. По виду они все умные, пока не улягутся с тобою в одну постель. Тогда маска умничанья сброшена, и под тобою или над тобою банальное животное. Хорошо, если страстное. А если вялое, хуже нет ничего.
– Ва-Лери страстный?
– Да. Была бы я с ним так долго, будь он плох?
Ландыш стало скучновато, хотя еда и напитки были очень необычны и вкусны. Она еле-еле их пробовала, боясь нарушить устоявшийся обмен веществ принятием непривычных продуктов. Конечно, на такой случай существовала всегда при себе очистительная капсула. Тут раздвинулись густые ветви комнатных деревьев, на тарелочки просыпались лепестки осыпающихся цветов. Растения и цвели и плодоносили одновременно. Рядом возник высокий молодой мужчина, в котором Ландыш как-то безошибочно узнала Сирта. Тот улыбался во весь рот, глядя на девушек, как на хорошо ему знакомых. Но Ландыш-то точно его ни разу не видела.
– Рамина! – произнёс он сипловатым голосом. Глаза его были несколько совиные, да вдобавок и зелёные. Ландыш он не понравился. Большой нос, большой рот, высокий лоб. Весь он, подчёркнуто крупный и лишённый даже намёка на изящество, всегда необходимого настоящей красоте даже мужественного мужчины. Грубоватая внешность для привереды Ландыш была неотрывна от грубоватости и внутренней. Или от её врождённой простоты. Можно иметь развитый ум и не очень талантливо устроенную душу. Душа же должна быть тонко проработанной. Вот как было у Радослава. Он был сложный, не образец нравственного совершенства уж точно, но невероятно затейливый в своих глубинных узорах. Собранный из влекущих тайн, полный силы, вне возраста молодой и ярый, хотя и усталость в нём порой проявляла себя. Но то была усталость последних лет от вынужденного безделья, от изнуряющей скуки, куда затолкал его Кук. А он привык к насыщенной и умной деятельности среди не последних представителей человечества Земли. Ландыш не понимала, был ли Радослав умным, если объективно. Она считала, что он умный, а вот Кук так не считал. Кук считал его не по достоинству раскрашенной заурядностью. Так что можно было сделать вывод, что Кук сгубил её Радослава. «О чём бы я сегодня не думала, всё сводится к Радославу», – так она подумала и решила вернуться в явь.
Сирт уже сидел за столом как у себя дома. Он заметно распоряжался всем тем изобилием, что и красовалось на столе, оплаченным вовсе не им. А он по-хозяйски переставлял тарелки и судки, а также угощал девушек, хотя не они пришли к нему, а он к ним. Он отправлял в свой большой и зубастый рот большие куски рыбы и пихал следом хрустящие листья какого-то растения. Ландыш уловила приятный запах от разбрызгиваемого сока этих листьев. Ей захотелось их попробовать, и она взяла один листик. Он был такой острый на вкус, как перец чили, что девушка открыла рот в ужасе, боясь задохнуться от горечи. Сирт, смеясь, дал ей бокал с зелёным соком. Напиток был сладковатым и очень вкусным. Ландыш выпила очень много, половину бокала, и фыркнула, чем вызвала повторный смех Сирта. Вообще же, отличный парень, как она успела убедиться. С ним было просто и так, словно она давно его знает. Его свободно облегала зелёная, как и сок, рубашка. Штаны обычные, тёмные. Волосы густые и заметно светлее тех, что у большинства вокруг.
Сирт заметил, что она его изучает и сказал, – Если ты думаешь, что я надел зелёную рубашку, чтобы идти в Храм Надмирного света для ритуала соединения сердец, то ты ошибаешься. У меня и невесты пока нет. Если хочешь, могу отправиться с тобою. – Он явно шутил. Но почему он решил, что она так подумала, непонятно.
Рамина ответила ему, но вышло так, что дала пояснение Ландыш, – Действительно, чего ты как жених всегда бродишь в зелёных рубашках? Народ так и думает, парень собрался жениться. А невесты рядом нет.
По-видимому, тут женились в зелёных одеяниях. Ландыш сказала, – А у меня есть зелёное платье. Из натурального шёлка и с вышивкой. Мой муж очень его любил. Но я редко его носила.
– Муж? – уточнил Сирт, заметно удивившись её словам. – И где же он?
– Ты проходила в этом платье ритуал зажигания зелёного огня в семейном алтаре? – спросила Рамина.– Тогда храни это платье. А то износишь его, и в чём же тебя отнесут на поля погребений?
– Я туда не собираюсь, – ответила Ландыш, отлично поняв, что это за «поля погребений».
– Да уж, – встрял Сирт, – ты загнула, сестрёнка! Где же он?
– Кто? – спросила Ландыш.
– Твой муж? – настырно спросил он и уставился на неё глазами совы. Или ещё какой птицы, но птицы большой и клювастой. Вернее, носатой. Глаза его не выражала того особого интереса к ней, какой возникает у молодого мужчины к молодой женщине, только напряжённое любопытство с примесью опаски. А вдруг она кусается? Она пошарила в своей памяти, кто ещё так на неё глядел? Молодой маг на планете Ирис, когда она с ним столкнулась на той знойной улочке…
– Мой муж погиб, – ответила она.
– Бедняжка, – сказала Рамина. – Каково это остаться без мужских ласк, если к ним привыкаешь. У неё и дочка есть, – обратилась она к Сирту.
– Я тоскую не по тому, что ты именуешь «мужскими ласками». Я люблю его до сего дня, – ответила Ландыш, вызвав ещё более сильное любопытство к себе со стороны Сирта.
– Как же любить того, кого нет в живых? – спросила Рамина.
– Для меня он всегда жив. В моей душе нет места смерти.
– Ты видела его мёртвым? Он был какой? – допытывалась Рамина, поедая исключительно сладости. Лицо её не выражало ни тени сочувствия к возможному чужому страданию, вызванному её допросом.
– Что значит, какой он был? – влез Сирт. – Какой был мёртвый? Или какой он был при жизни? Как тебя понять-то? – Его также задела бестактность Рамины. – До чего же ты тупоголовая, Рамина!
– Лишь бы ты был умён, мой учёный племянник. Как я горжусь таким родством. Смотри, с каким любопытством на тебя взирает вон та страшная особа с людоедским оскалом. Как она облизывает губы! Она точно хочет, чтобы ты стал её женихом. Рискованно вот так подавать себя публике вечным женихом. – Рамина не отставала от его зелёной рубашки. На взгляд Ландыш ничего особенного в его одеянии не было. Она спросила просто так, – Для чего же твоя рубашка зелёная? Это что-то означает, или Рамина попусту тревожится?
– Я всегда ношу зелёные рубашки. Однажды в детстве моя мать рассказала мне, что когда она и понятия не имела, что у неё будет ребёнок, ей приснился странный сон. Из глубокого и зелёного омута выплыл мальчик и сказал, что хочет быть её сыном. Что его зовут Сирт. У него были зелёные глаза. Я родился зеленоглазым, как никто вокруг. Я не был похож ни на мать, ни на отца. Вот такая история. Зелёный цвет поддерживает во мне чувство уверенности, что я необычный во всём. Я этим не горжусь, только всегда задаю сам себе высокую планку достижений после уже достигнутого.
– И многого ты достиг? – спросила Ландыш.
– Не знаю. Стараюсь не обольщаться собой.
– Зато ты очень сильно похож на моего отца, – сказала Рамина. – А ведь у нас с Олой один отец. Выходит, ты похож на деда. Так бывает. Я плохо помню отца, но Финэля говорит, что он был бесподобный красавец и отъявленный негодяй. И всегда добавляет, наш Сирт вылитый Ал-Физ. Моего отца так звали.
– Я же не красавец и, надеюсь, не негодяй. Во всяком случае, стараюсь им не быть. Зачем мужчине красота? Это пустое.
– С таким большим ртом тебе точно не грозит быть красавцем. Ты его ни разу пока не закрыл. То болтаешь, то глотаешь. Ты всё-то не съешь. Весь стол очистил. Ещё могут быть гости, – Рамина не уставала клеймить Сирта за неведомые для Ландыш его проступки против Рамины .
– Заказано на всех, – ответил он с уверенностью человека, принявшего участие в оплате пиршества.
– Мой муж был великолепен, – сказала Ландыш. – Такой красавец, что появись он тут, все женщины были бы подавлены тем, что не он рядом с ними. Настолько умный, что я рядом с ним казалась самой себе сущей дурочкой. И настолько великодушен, был… Это так.
– Да зачем ему твой ум был надобен в постели? – опять сказала пошлость Рамина. – Если он тебя выбрал, то уж точно не за ум.
– Трудно тебе, – сказал Сирт, – после умного красавца найти себе другого. То глупым окажется, то некрасивым покажется. А вот у меня есть один друг. И умный, и красавец, и свободен пока что сердцем. Как думаешь, он тебе сгодится?
– Как я могу о том сказать, не видя его ни разу?
– У тебя забавная шапочка, – сказал Сирт, вглядываясь в Ландыш. Освещение было скудноватое. – И причёска под нею странная. Как у мальчика. Зачем ты остригла волосы?
– Всё-то ты замечаешь! – ответила за Ландыш Рамина. – Она таким образом носит траур по мужу. Чтобы никто не приставал. Ясно?
– Более чем, – ответил Сирт. Он встал. – Пойду, сделаю повторный заказ для друзей. А то я разорил весь стол.
– Каких друзей? – спросила Ландыш.
– Для тех, кто скоро подойдут к нам. Я пойду их встречу заодно. – И он ушёл.
– Разве ты его звала? – спросила Ландыш. – О каких друзьях речь?
– Он тебе не понравился? Конечно, я же пришла сюда не ради того, чтобы любоваться на одну тебя. Да и ты разве не устала от моей тупой болтовни? Хоть умных людей послушаешь. Пообщаешься. Ты же умной оказалась. Сирт – добряк. Выбери его. Он, конечно, не поведёт тебя в Храм Надмирного света, но он тебя развлечёт. Я думаю, он хорош в постели.
– Да иди ты! – закричала на неё Ландыш. – Только и жива одной постельной жизнью. Я не нуждаюсь ни в ком! Я стала стерильной после утраты мужа.
– Пока не увидишь того, в кого и влюбишься. Вдруг он уже где-то рядом? А ты сидишь, грустишь и о том не знаешь. – Она шутила, но так вышло, что глупенькая и легкомысленная Рамина оказалась провидицей.
Тот же самый вечер, но уже перетекающий в ночь. Появление Руднэя
– Ты же молодая, Лана! Я и не ради Сирта тебя сюда привела. Тут один человек хотел с тобой поговорить. Ты только не пугайся. Он не простой. И если честно, я сама его не видела ни разу.
Через пару минут из зарослей, – а столик был скрыт среди зарослей, как в растительной беседке, – вышел Сирт с несколько худощавым парнем в тёмно-синей рубашке. Тот был примерно того же роста, что и Сирт, но совсем другой. В глазах Ландыш всё поплыло. Сказать, что потемнело, было бы неправильным, поскольку вокруг воцарился полумрак. Сносное освещение периодически сменялось пригашенным. Как будто Сирт пошёл и, как волшебник из загадочного зелёного омута, исполнил невозможное желание Ландыш. Он привёл ей…
Перед ней возник дубликат утраченного мужа! Не так, чтобы точь в точь, не совсем дотягивающий до исходного образца, зато потрясающе молодой! Светлые волосы, откинутые назад со лба, опускались ниже ушей, а твёрдый и несколько надменный взгляд сине-зелёных крупных глаз без промаха уставился на Ландыш. И только на неё одну. На Рамину он даже и мельком не взглянул. А ведь Рамина выглядела ярче и наряд её куда более пышный.
Она сразу отметила, насколько красив и умерен нос у появившегося человека, можно сказать идеальной лепки, умеренно-крупные губы. Более тёмные, чем волосы на голове, и опять же умеренно-густые брови, в меру высокий лоб, овал лица имел ту же умеренность в своих очертаниях, не особенно узкий, не чрезмерно-широкий. Не мужчина, а какой-то образец умеренности, выверенный в любой своей детали. И таким же оказалось всё его дальнейшее поведение – умеренно-сдержанное, в меру раскованное, не весёлое безмерно, но и не пасмурное ничуть.
