Лариса Кольцова
Космическая шкатулка Ирис
– Я не могу так поступить, как ты придумала. Это безумный план дикой желтолицей выдумщицы. Ты, как и все дикари, тупая! Твой план тупой! Твой Радслав – тупая выдумка! Может, ты и видела небесные машины. Ваш континент большой. Чего там только нет. Но ты не могла на них летать! И видеть меня во сне до нашей встречи ты не могла! – чем громче он говорил, тем сильнее на неё злился. Наконец он со всего размаха ударил её и сшиб с постели на пол. Она сжалась ничком и не вставала. Но и не плакала. Никакой взаимной телесной радости на сей раз не получилось.
Капа бросил ей её платье и велел одеваться. – Я маг, а не преступник! Ты вообразила себе, что я смогу стать вором ради тебя, жалкая ублюдица, посыпанная золотой пыльцой? Да я и тут не пропаду. Я по любому тут не буду бедняком.
– Тогда я пойду в ваш КСОР и расскажу его служителям о планах твоей матери, – вдруг выдала она. – О том, что она хочет украсть сокровища и свалить вину на своего любовника.
– Что-о? – еле выдавил из себя Капа, входя в совсем уж немыслимый градус удивления. Он даже не чувствовал к ней прежней любви, он смотрел на неё как на постороннее себе голое и желтоватое существо, непонятно зачем тут валяющееся в его доме. – А ну, прочь отсюда пошла! Только не забудь свой сундучок. Мне твои занюханные «ню» ни к чему. Заработала, так и забирай. Всё забирай отсюда, что хочешь, что будешь способна утащить. Но ко мне больше не приближайся, шлюха! – он перешагнул через неё и ушёл из спальни. Он был уверен, что никуда она не пойдёт. Но надо было предупредить мать о прозвучавшей угрозе. Чтобы Сирень предусмотрительно приняла все меры в случае чего.
Большой ошибкой было для Аромы угрожать Капе. Он бы отошёл от внезапного гнева, пожалел её, они бы помирились. Он бы даже призадумался над её, вовсе не бывшим для него пустым, а вполне себе серьёзным для реализации предложением. Но угрозы такого рода были для него показателем того, что она способна на шантаж. А если так, то такая женщина способна и на прочие подлости.
Несколько остынув, пока одевался, Капа перед уходом сказал Ароме, – Ладно. Всё равно я пока не буду тут бывать, и чтобы этаж не пустовал, живи тут. К тому же и ателье твоё поблизости. Там матушка сама решит, отдать его тебе или забрать обратно. А я подумаю и решу, прощать тебя или нет.
Она сидела, застыв неподвижно, и её гладкое как у куклы, золотистое лицо было без выражения. Она уже успела натянуть на себя платье. А Капа вдруг подумал о том, насколько она поправилась телом в последнее время. И грудь её налилась, став шарообразной. Жизнь у него явно шла на пользу её красоте. Он затоптался на месте. С исчезновением гнева возвращалось желание к ней. Но надо было иметь выдержку, чтобы не утратить над нею власть. Он подошёл к ней и уже нежно погладил её распущенные волосы. Она никак не отреагировала на ласку. После этого Капа ушёл к матери.
Тревоги Сирени
Сирень была не на шутку встревожена угрозой Аромы.
– Как ты мог, тупой дурак, обсуждать при ней наши дела?! – накинулась она на сына.
– А ты сама чего язык распускала? – зло ответил он.
– Я думала, что она тупая и немая, не понимает ни слова. Они часто живут тут годами и не понимают языка! Я же не знала, что она прислушивается.
– Она умная и талантливая. Она выучила не только язык, но и читать кое-как выучилась. А ты, матушка, чего же настолько не умна сама, что не допускаешь, что и у окружающих тебя людей есть разумение?
– Ты сам болтун! Неуёмный бабник! То Вербе разболтал о сокровищах, то этой своей домашней кукле, покрытой золотым лаком, всё выболтал! Ты не маг, ты тупой дурак!
– Чего теперь ругаться? – миролюбиво принял её оскорбления Капа, считая их заслуженными. Сам он думал о себе ещё хуже. – Надо что-то придумать.
– Как я и сказала, я вывезу сокровища сегодня же ночью по скоростной дороге. Водитель останется ждать в машине и не поймёт, что именно ты доставишь мне в машину. А ты притащишь мешок с «ночными звёздами» под видом домашних овощей, лекарственных трав, собранных для меня местными травниками, и прочей снеди, за этим я, якобы, и заехала к тебе по дороге. А цель маршрута я придумаю для водителя. Скажу, что еду навестить магиню – свою старую и верную подругу в её Храме Сияющего Солнца. Я давно к ней собиралась. Промедление, Кипарис, подобно твоей смерти. Если воры не станут медлить, тебе опять придётся оказаться на берегу океана с тою же самой целью, что и в прошлый раз. И что если на этот раз Золототысячник опоздает тебя вновь вознести на небо? Мало ли что может произойти? Он же не Создатель, как ты понимаешь. У него свои дела на планете, свои заботы. Пусть они и непонятны для нас, а вполне себе подобны делам человеческим. Он не всемогущ, сын. Он и умереть может в любой час, поскольку он почти стар.
– Стар? – удивился Капа, – да он моложе тебя выглядит!
– По видимости так, а по существу он очень усталый человек. Он пережил невероятные испытания и подорвал свой ресурс. Он живёт как бы второй жизнью после своей первой смерти. Он давно стремится на свою Родину, чтобы там умереть.
– Где его Родина?
– Не знаю. Где-то среди звёзд.
– Матушка, а что потом будет?
– Будем ждать вора настоящего. И когда он войдёт в подземное хранилище и ничего там не найдёт, я прикажу своим верным людям схватить его и доставить к себе. В КСОР как вора сокровищ я представлю его чуть позже. Верну часть алмазов, а остальные, дескать, похититель зарыл где-то или подельникам отдал. Его казнят, а большая часть сокровищ будет моей.
Уловив тёмную тень на лице сына, она поправила сама себя, – Нашими с тобой сокровищами, Кипарис. Храм твой закроют за ненадобностью, а ты войдёшь в Совет КСОР. Может быть, – добавила она.
– Может быть? А может, и нет? – спросил он.
– Может, и нет, – ответила она спокойно. – Я же не всемогущая. Там уж как получится. Ты не забывай, что ты подкидыш, а значит, в их мнении неполноценный. Против тебя встанут горой все. Надо ли тебе будет жить всю оставшуюся жизнь в стане врагов? Они как не доверяли тебе, так и не будут доверять. Они будут следить за каждым твоим неверным шагом, каждый ничтожный проступок заносить в перечень против тебя. Советую тебе отойти от дел самому. Разве плохо жить в своё удовольствие светским и богатым человеком? Завтра, Кипарис, я дам тебе знать, когда приходить к скоростной дороге. Я пришлю к тебе человека из своей охраны, и он поможет тебе принести то, что я и перечислила. А ты приготовь всё к сроку. И жди. Я уверена, что злоумышленник не будет долго медлить и совсем скоро навестит твою сокровищницу. После того, как я вывезу алмазы, моя охрана будет жить в новой гостинице при Храме и ждать ночного гостя.
Какой был выбор у Капы? Не согласиться с матерью, означало только то, что отныне вся его жизнь превратится в жизнь сторожевой собаки при чужих богатствах. Это при условии, что возможные грабители не замыслят его убить. Как убили они Вяза. Пусть Вяз и умер от потрясения, но, по сути, был убит. А маг заречного Храма и самым прямым способом был смертельно ранен. Так уж случилось, что он как-то сумел реализовать самовозгорание хранилища. Это был самый крайний способ защиты от воров. Заодно сгорело и всё внутреннее убранство Храма, маг погиб, а воры, едва не задохнувшись, убрались ни с чем. Страшные обстоятельства сложились в пользу одного человека, человека случайного и к подлому делу изначально не причастного. В пользу Капы. Что ни говори, а он был везунчик. Повезло в тот раз обогатиться, повезло избежать неминуемой гибели в океане, повезло иметь такую мать и такого отца, хотя и не повезло в самом начале жизни стать подкидышем. Но повезёт ли и дальше? Когда Храм закроют, его выдворят даже без права дальнейшего проживания в доме Вяза и без всякого материального поощрения за службу. Разве она была такой уж длительной и полезной для общества? Другого места нет. Храмы закрываются один за другим. Обученных магов без своих Храмов больше, чем звёзд в небе. Вот что ему скажут. А то, что хранил казну, так это была твоя прямая обязанность как и всякого мага. Теперь иди себе в любую из сторон света. Работай каменщиком, грузчиком, огородником, да кем угодно. Приобретай себе любую профессию, раз неплохо образован, никто не запрещает.
Он в буквальном смысле чесал свою ухоженную красивую бородку, страдая от такого вот выбора дальнейшего, и вовсе не радостного в любом его варианте, пути. Он стоял на развилке, чувствуя своё кромешное одиночество и понимая, что ни чёрствой, властной и жадной матери, ни загадочному отцу – пришельцу он не нужен. Он был нужен только Вишенке, которую предал. Возможно, что был нужен и Ароме, но та ставила невозможное условие его побега с нею на неведомый жаркий континент. С похищенным сокровищем, что немаловажно. Выбор был между одной хищницей и другой. Обе были ему близкими женщинами, – одна мать, другая любовница, – и обе были ему в данный момент ненавистными.
– Забудь об угрозе Аромы, матушка, – произнёс Капа замороженными губами, – она сказала так от отчаяния. Она не способна на подобное.
– Много ты знаешь, на что она способна! Она жадная и злая, дурак, не видящий ничего кроме её мохнатого тайника промеж её очаровательных ножек! Не чувствующий ничего, кроме прикосновений её развратного языка к твоим яйцам! Ты ослеп от вида её золотой кожи! Оглох от её сладкого ядовитого шёпота. Её жадность, зависть к чужому богатству и неразборчивость в средствах при наличии неплохой соображалки это опасно для всякого, кто встанет у неё на пути. Ничего себе, пригрел на груди золотую чужеземную змею, да ещё и мать подставил под возможность её смертельного укуса!
– Она любит меня. Она вовсе не та, как ты говоришь. Она трогательная, трудолюбивая и одинокая девушка, прибывшая сюда только немного заработать. Не нужно ей никакое сверхъестественное богатство. В ней нет никакого особого зла, только любовь ко мне и желание уехать домой, при нежелании уже моём уехать с нею, и толкнуло её на нелепые угрозы. Ты же отлично способна считывать души других людей. Где ты видишь угрозу?
– Её душа темна, Кипарис. Она чужеземная и дикая. У неё другие представления о добре и зле, чем у нас. Да, она нашла тебя, а таких мужчин у неё никогда не было, поэтому она влюбилась. Но она вздумала присвоить тебя как сундук со своим серебром! Ты же не безумный, чтобы уехать за смертоносный океан на смертоносный континент, где ползают змеи и прочие гнусы едят людей. Ты же не сможешь жить в шалаше из прутьев и есть змей, закопченных на открытом огне, а также сырые овощи и фрукты, сладкие по вкусу и вредные для здоровья белого человека. У нас другой обмен веществ, другая кровь, другой разум, другие и понятия о жизненном благе.
– Всюду они одинаковые, – пробурчал Капа, раздумывая о том, а не стоит ли ему пойти к себе, к Ароме, чтобы помириться с нею окончательно. Но опасность, нависшая над храмовой сокровищницей, была сильнее всех остальных устремлений.
– Дурак был, дураком живёшь, но я не дам тебе дураком умереть, – сказала ему Сирень вслед.
Как опасно быть причиной тревог могущественной Сирени
Когда Капа уехал домой, – его увёз на скоростной личной машине Сирени её водитель, – магиня вызвала к себе Кизила. Теперь она была уверена, что план сокровищницы Храма Ночной Звезды украл именно он. Барвинок бы не смог. Прежний Барвинок и Барвинок нынешний – это была два разных человека. Барвинок давно оставил свою семью и перебрался в дом Сирени на правах открытого сожителя. Мужа ей не полагалось иметь по статусу. Барвинок уже не мог делить свою жизнь на две половины. Так что, перебравшись в дом Сирени, он обрёк себя на то, что она, как острозубая мышь, каждый день обгрызала чёрствый сухарь его души. Иногда она о нём и забывала, как забывают сухарь в сухарнице, и даже, не найдя его, не очень-то о том и жалеют. Но Сирень всегда находила свой сладкий сахарный сухарик, когда шарила белой ручкой вокруг себя, и грызла, грызла его, стачивая свои зубки, но и его умаляя в его прежней силе. Такой обессиленный против прежнего, порабощённый человек мечтать о преступной воле уже не мог. Он был домашней вещью магини, а вещь, пусть и одушевлённая, никогда не мечтает о вольных свалках для ненужных вещей.
Кизил выглядел настороженным, хотя и мнил себя великим лицедеем. Сирень какое-то время бегала вокруг него кругами, отлично считывая всю нужную ей информацию из его носителей – смятённой души Кизила. Он не был спокоен. Он таил в себе тёмный сгусток преступного замысла. Он был переполнен ненавистью. К ней, своей повелительнице, к Барвинку, своему ничтожному начальнику – лизоблюду и утешителю развратной старухи, кем считал его Кизил. К жене Вешней Вербе, его не любящей нисколько, и наконец, к Капе, как к молодому небедному магу и возможному сопернику, о котором до него дошли кое-какие слухи. Кизил хотел уйти, куда подальше из столицы, от всех тех, кто его окружал, но не с пустыми руками. Его манила не нищая авантюрная воля, а воля скоробогача и расчёт на свою уже удачу.
По профессиональному договору Кизил был обязан исполнять любые поручения и приказы магини. Не обсуждать их, не анализировать, не прекословить. Любая угроза её жизни должна была пресекаться любым доступным способом.
– Одна преступная мерзавка замыслила меня погубить, – заявила Сирень Кизилу. – Поскольку она чужестранка, то в её арсенале могут быть самые неожиданные методы для нанесения мне смертельного ущерба. Ты должен сработать на опережение. Ты меня понял? Как ты будешь действовать, это уже дело твоего профессионализма. Но угроза мне должна быть нейтрализована полностью. Завтра утром я покажу её тебе. А уже к вечеру следующего дня ты придёшь ко мне и объявишь о выполненной работе.
– Она очень опасна? Владеет оружием?
– Не думаю. Но нож у неё может и быть. Чужестранцы все пребывают в вечной неуверенности за свою жизнь. Поэтому они научилась себя защищать. Сам понимаешь.
Арома плохо спала ночью, решая, уехать к Радславу сегодня или чуток обождать возвращения любимого Капы? Она прикинула вес сундучка. Он не был особенно тяжёл. Не настолько уж и много ню она заработала. Туда же, в сундучок, она положила подарки Капы. Она уже начисто забыла о собственных же угрозах магине, только не могла понять, окончательно отверг её Капа или же вернётся? Жить здесь без Капы она не хотела. И не нужны ей были его сокровища. Она понимала, что сокровища нужны ему для комфортного житья, а она уж как-нибудь проживёт и без них, раз Капа отказался от совместной жизни с нею. Не жить ей в большом дому при белом бородаче с большим мужским достоинством, как живёт Лотос Рассвета при Андоре, ну так что же. Будет жить, как и привыкла. Даже лучше, поскольку сундучок пустым не был. Главное, найти Радслава и напомнить об обещании. Волшебники не простые люди. Они слов на ветер не бросают.
Выйдя в просторный холл, Арома оторопела. Там на обширном диване, обитом шёлком, с вышитыми на нём узорами, – то была работа Аромы, – она увидела Сирень. Чуть поодаль сидел её телохранитель с очень неприятными и колючими глазами под припухшими веками. Он был богат телом, но явно не богат умом. Так почему-то подумала Арома, разглядывая его низкий лоб и квадратную челюсть, обрамлённую негустой бородкой. Если Сирень не вызывала у неё никогда неприятных чувств, наоборот, всегда нравилась своим благоуханием и нарядами, своим бархатным выразительным голосом, внимательными тёмными и крупными глазами, то телохранитель вызвал отвращение. Как-то сразу испортилось настроение. Сирень имела ключ от этажа Капы, поэтому её появление не вызвало протеста, она была привычна, но телохранителя захотелось прогнать отсюда. Арома тоже была тут хозяйкой. Капа так и сказал, живи тут и хозяйничай пока. Пусть пока, но хозяйка она.
– Уйди отсюда! – приказала она телохранителю. Тот мигнул наглыми глазами.
– Ты кто такая, чтобы мне приказывать? – отозвался он лениво и откинулся на выгнутую спинку дивана.
– Иди, Кизил, – ласково попросила его Сирень. Тот послушно встал и ушёл. – Ты куда-то собралась? – обратилась она к Ароме, видя её с сундучком и в уличном наряде.
– Да, – ответила Арома. – Ухожу отсюда насовсем.
– А куда? – полюбопытствовала Сирень.
– К одному знакомому. Он обещал мне доставить меня на родной континент, как только я устану тут жить.
– Он мореплаватель? Из океанической корпорации? – опять полюбопытствовала Сирень. – У него рыболовное судно? Или он владелец транспортного судна для перевозки рабочей силы туда и обратно через огромную воду?
– Вроде так, – ответила Арома.
– Так это как? Рыбу ловит или людей перевозит?
– Не знаю, чего он ловит, но меня перевезёт. Раз обещал. Он не из тех, кто бросает слова как мусор по ветру.
– Это похвально. Иметь таких знакомых. Ты девушка опытная, мужчин у тебя было много, и надо уметь их использовать, если тебе необходимо. Ты любишь мужчин?
– Я люблю одного. В единственном числе. Но он не хочет, чтобы я была в единственном числе.
– Так ты любишь Кипариса? Ты способна ради любви на всё?
– На что?
– На всё. Даже на преступление. Ты хотела бы меня убить, раз я мешаю тебе завладеть единственным для тебя мужчиной?
– Никто мне не мешает. Он сам не хочет. И я не умею убивать никого. Я умею только работать, любить и рожать детей. – Арома была холодна с Сиренью, давая ей понять, что очень спешит. Она даже не угостила её завтраком, как делала всегда, если Сирень захаживала в гости.
– Ты рожала?
– Да. Два раза. У меня мальчик и девочка.
– И где же твои дети? – изумилась Сирень искренне, плохо зная привычки и традиции златолицых людей.
– Их воспитывает община. Я теперь привезу много ню и отплачу за заботу о моих детях.
– Община? Как это мило. Твой сын и дочь, вероятно, скучают без тебя. Вдруг их кто обидит?
– Никто их не обидит. Вашего сына тоже воспитывали не вы, – выпалила Арома.
– Он и об этом тебе разболтал, – нахмурилась Сирень, – вот уж болтун знатный. Никак не может изжить из себя комплекс сироты. Всякой шлюшке плачется на свою сиротскую долю. Чтобы пожалели его, приласкали пожарче. Тебе с ним было хорошо? Будешь его вспоминать на своём континенте? Или выкинешь из памяти? А у тебя память-то есть?
– Даже у животных есть память. Даже у птиц. А я человек. Да. Мне очень было хорошо с моим любимым. И ему со мною. Он будет сожалеть обо мне. А я не буду.
– Отчего же?
– Не хочу дарить ему себя даже во сне. А когда есть сожаление, то приходят сны к тому, о ком сожалеешь.
Сирень задумалась. – Ты чувствительна и тонка. Я удивлена. Но для чего ты угрожала мне? Ты же знаешь, какой властью я обладаю тут. Нельзя было так себя вести в присутствии великой магини белого континента. Никому нельзя, а тебе, чужестранке, и подавно. Ты будешь за это наказана. Таков закон. Нельзя прощать его нарушение.
– Как наказана? Я ухожу прямо сейчас. Я не знаю ваших законов. И я ничего тут не нарушала. Или вы заберёте меня, чтобы посадить в клетку? Чтобы там меня отхлестали до красных рубцов плёткой за проступок против вас? А в чём был мой проступок? Я вас обозвала? Побила?
– Я и не собираюсь тебя задерживать. Иди, куда и собралась. Но не удивляйся потом ничему. – Сирень встала. Расправила свои плечи, выгнула спину. Широко зевнула, даже не прикрыв рот ладонью, поскольку презирала Арому всегда. Лицо её в румяном гриме выражало удовольствие от хорошо проведённой ночи в объятиях молодого любовника, от сытного домашнего завтрака, от ясной погоды за большими окнами. – Давай ключи, – Сирень протянула ладонь к Ароме. – Раз ты уходишь, ключ тебе уже не нужен. И от ателье отдай мне ключ. Я на свои деньги тебе его открыла. Сундучок забирай себе.
– Сундучок тоже ваш? – усмехнулась златолицая женщина. – Это вы не разгибались над вышиванием и шитьём долгие два года? Вы меняли деньги на маленькие серебряные слитки по невыгодной заниженной цене? А другой никто не давал. Вы платили половину от заработанных денег общине? Вы спали в душной тесноте под самым потолком на третьем ярусе жёсткой кровати?
– Здесь всё моё. В том числе и твоя жизнь. Но твой сундук мне без надобности. – Сирень отпихнула его ногой и сморщилась, ушибив кончик своей ступни. Туфельки у неё были мягкие и тонкие. – Иди отсюда!
Преследование
Арома вышла. Телохранитель стоял у входа в дом, прячась зачем-то в декоративных зарослях. Женщина направилась в сторону скоростной дороги. Она давно уже и наизусть выучила адрес Радслава. Своя ноша – сундучок казалась ей лёгкой. Вся тяжесть была сконцентрирована в её сердце. Удача ушла от неё, оставив после себя что-то настолько тяжёлое и плохое, что Арома почти бежала, стремясь убежать от самой себя. И как ни странно, горе от разлуки и такого ужасного грубого разрыва с Капой, становилось от её бега легче. Рассеивалось куда-то вовне. Она была охвачена только одним. Найти Радслава. Вернуться домой. Если он не откажет, а он не откажет, уже сегодня ночью она будет спать в своей старой лачужке среди пыльных шелков и обдумывать дальнейшую жизнь. Ведь у неё есть «много ню». А прежде не было. Значит, дальнейшая жизнь не будет хуже той, что была у неё до её отлёта в страну белых бородачей, так и оставшихся непонятными. Какими они были? Они были разными. Добрыми, злыми, умными, глупыми, великодушными, жадными, щедрыми и мелочными. Красивыми, миловидными, не очень приглядными и откровенно уродливыми. Как и те мужчины, что окружали её и прежде. Как и все люди в целом, без их различия по половому признаку, цвету кожи, наличию или отсутствию бород, по росту и по возрасту.
Утешая себя такими вот нехитрыми раздумьями, она вошла в скоростную машину. Села на свободное сидение у окна. Машина направлялась в сторону нужного ей пригорода. Она плавно тронулась, и ландшафты за окнами понеслись в сторону, противоположную движению. У Аромы дух захватило, хотя поездки в скоростном транспорте были ей уже привычны. Она вместе с Капой ездила иногда на прогулки в лес, где было так необычно -тихо, росли необычные деревья, цвели необычные цветы, пели необычные птицы. И любовь на природе тоже была необычно – яркой. Она отогнала мысли о любви как назойливую мушку от своего лица, и тут же заметила чей-то взгляд. Обернувшись, она увидела телохранителя Сирени. Арома никак не могла припомнить его имя. Он сделал вид, что её не видит, а смотрит в окно, любуясь на загородную природу. Правда, с любованием сонное выражение на его лице не имело ничего общего. Она подумала о том, что совпадение их маршрутов ни о чём не говорит. Всякий едет туда, куда ему и нужно. Вскоре он где-то вышел, и она его не видела.
Выйдя на дорогу на высоких опорах, после духоты тесной машины Арома вздохнула полной грудью, но в носоглотку попало много пыли и гари от проносящихся машин, и она закашлялась. Опускаясь вниз по лестнице, среди многочисленных людей ей опять померещилось лицо телохранителя Сирени. Кажется, его звали Кизил. Или это был кто-то другой, но сильно похожий. Поскольку на его голову была надета светлая шапка от солнца, и её поля скрывали его лицо. Только и виднелась короткая, неприятная какая-то бородка. Арому сильно затошнило. Она встала в сторонке, в тени, приходя в себя. Вокруг уже не было людей и не было высоких домов. Воздух был напоен духом леса. И сами роскошные, но невысокие, всего в два этажа, дома утопали в лесу, плохо различимые в густой зелени.
Арома знала о причине своего недуга. Не знал Капа. Не знала Сирень. Но, как и знать. Хитрая и многоопытная белая женщина довольно странно вглядывалась в последнее время в лицо Аромы, следила за тем, что она ест, как двигается. Но было ли бедой такое вот её состояние, Арома и сама не знала. На родном континенте такое положение всякой взрослой и молодой женщины было нормой. Родив и вскормив, поставив на ножки, ребёнка отдавали в общину. Никакой женщине не приходилось голодать, пока она выхаживала ребёнка. Хотя и объедаться не приходилось. Единственное, что всегда тревожило, так это роды. Всегда можно умереть, остаться инвалидом, а ребёнок мог родиться уродом или мёртвым. Так было редко, но ведь с некоторыми случалось. Никто же не знал, повезёт ли в следующий раз родить благополучно. Уродов и безнадёжно больных община усыпляла особым настоем из трав и грибов, засекреченных знахарями. Это не было добром, но никто не считал это и злом. Хотя к женщине, родившей урода, относились с брезгливой жалостью. Знакомые мужчины начинали ею пренебрегать. Только незнакомые мужчины и оставались такой женщине для её телесной радости. Конечно, если ей самой она была нужна после пережитого страдания. Но были и такие толстокожие особы или совсем уж легковесные, которые все беды-неприятности как птички поливают сверху помётом, продолжая петь-свистеть о том, что жить им хорошо, а червяки вкусны во всякую погоду. А жизнь вообще такова, что умереть можно во всякий день и от всякой случайности. Есть женщины, которых не любят, не смотря ни на какие их достоинства, а есть те, кого любят и при общепризнанной их сомнительности.
Найти дом Радслава не казалось невыполнимым замыслом при наличии адреса. Она несколько раз обращалась к прохожим на отличном языке и спрашивала нужное направление. Ей вежливо помогали и ни разу не обругали, как она боялась. Местные люди, сделала она вывод, очень воспитаны, образованы, безупречно и чисто одеты, так что вывод был один, – район непростой. Совсем перестав бояться незнакомой местности, чужих людей, она и волноваться перестала, уверенная, что удача от неё пока что не улетела. Всё тою же волшебной птицей она продолжала петь ей, где-то внутри её сердца, оптимистические мелодии на будущее. Слов разобрать было нельзя, а образы, возникающие вдруг среди огромных деревьев, чьи стволы, облитые золотым солнышком, были таковы, что она видела сон наяву. Она словно бы уже живёт в каком-то чудесном месте, среди добрых красивых людей, им нужная, ими уважаемая как своя и родная, и какая-то женщина, похожая на её умершую мать, находится всегда рядом с нею и почему-то в окружении звонкоголосых милых детей. И её собственные дети, уже подросшие, тоже рядом с нею. Что это был за сон наяву? Она даже остановилась, прижавшись к толстому шершавому стволу дерева, названия которого она не знала. В тени было прохладно, тихо, и по родному надёжно. Вот словно она уже у себя и дома. Это был хороший знак для её будущего. Она подумала о том, какой красивой и доброй была та юная женщина, у которой было кольцо Радслава. Она точно её не обругает, не прогонит.
Арома долго бродила вдоль высокой ограды, за которой рос лес. Дом терялся где-то в тени большого сада. Сквозь деревья, там, где ограда была сквозной, просматривались радужные цветники, звенел садовый фонтан. Арома замерла от восторга. Ей бы жить тут вместе с Капой. Улица терялась где-то в густых дебрях, и непонятно, длинная она или короткая. Вокруг не просматривалось ни души. Она остановилась возле плотно-закрытых створок в сплошной стене, окружающей дом, растерявшись и не сразу поняв, как дать о себе знать хозяевам дома. Чуть выше её роста, в светлой каменной стене, вмонтированная в неё, блестела какая-то кнопочка. Наверно, её и надо нажать? Ведь каким-то образом курьеры одежды сюда проникали.
Внезапно невнятный шорох заставил её обернуться. Она увидела за собой телохранителя Сирени. Уловила чутким носиком резкий запах чужого мужского пота. Почему он так вспотел? Бежал за нею? Он криво ухмылялся, пытаясь изобразить улыбку на сильно вспотевшем лице. Прежде заспанные глаза странно и пугающе блестели, застыв без всякой подвижности. Молниеносно, так и не произнеся ни слова, он сделал непонятный жест рукой, в которой что-то было зажато. Острое лезвие вошло в область её легкого. Он явно целил в сердце, но промахнулся из-за спешки, боясь появления свидетелей. Резким движением он сорвал с неё через голову тонкий витой шнурок из прочного шёлка. На нём висел цветок лотоса из ажурного дорогого металла, имеющего розоватый оттенок, а в чашечке цветка блестел, также розоватый, алмаз. Это был подарок Капы ей, изготовленный на заказ. На лотосе имелась филигранная подпись с обратной стороны: «Аромату моей души дарю навечно». Сама Арома прочитать такую сложную надпись тогда не умела, а потом, привыкнув к драгоценности, так и не прочла…
Зато эту надпись прочла Сирень, когда рассматривала дорогую безделушку, не одобряя мотовство сына. Нашёл перед кем разбрасываться алмазами. Она долго вертела металлический лотос в руках, не желая возвращать его, безмозглой в её мнении, ничего не соображающей наложнице. Арома протянула свою ладошку, ожидая возврата подарка от любимого, не веря в явленную хищную наглость такой богатой и изукрашенной женщины. «Обойдёшься! И без алмазов блестишь от частой полировки. Как он ещё и не истёр тебя всю. Тебе самой-то он не надоел? Вроде, ты давно уже не девочка. Хотя и не разберёшь, вы все на одно лицо. Ей сколько лет»? – обратилась она к сыну.
«Двадцать пять календарных лет», – ответил он. – «Они у себя с четырнадцати лет уже женщины».
«Оно и видно сразу. Затёртая вся до блеска», – издевалась Сирень над выбором сына.
«Матушка, верните Ароме мой подарок. Вам он ни к чему. Я от сердца оторвал», – видя, что мать не отдаст добровольно, он вырвал шнурок из её рук, и сам надел его Ароме на шею: «Носи его всегда, моя золотая услада. Никому не отдавай, не продавай. Он будет тебя охранять в любой беде. Я произнёс над ним особое заклинание. Алмаз – часть меня, всегда будет с тобою».
Сирени осталось только ревниво сверкнуть глазами: «Ей что стекляшка, что алмаз – без разницы»! И была где-то права в то время. Но время шло, и Арома очень быстро научилась соображать, что ценность, а что безделица…
Она не сразу ощутила боль, а только уловила, как поплыла реальность вокруг, превратившись в кошмар, от которого хотелось пробудиться немедленно. Довольно быстро боль острыми толчками выходила изнутри наружу, и вот уже весь окружающий мир плавал в тёмно-красном океане боли. Она успела увидеть широкую спину злодея, очень быстро растворившегося в густой и тенистой зелени загородного посёлка. Женщина сползла на землю, продолжая и в такой момент помнить о своём сундучке, который не взял с собою тот, кто напал. Он ничего от неё не хотел. Он хотел только одного. Убить её. Она увидела вдруг открывшуюся под ногами багровую, раскалённую пульсирующую воронку, куда она из всех сил стремилась не упасть. Арома отползала от неё, и сопротивление падению было ещё большей болью. А со дна воронки глядел на неё огромный немигающий глаз, похожий на тёмный, обманчиво-ласковый глаз Сирени, обещая избавить от боли, если она перестанет сопротивляться и упадёт в неоглядный провал…
