Лариса Кольцова
Космическая шкатулка Ирис
Она не понимала, как могла сама ответно его желать без всякой уже дозы, а абсолютно трезвой, забыв о прекрасном и нежном Ва-Лери? Не понимала Рамина и того, как могла необычная Икри любить Кэрша? Или прошлый Кэрш был каким-то иным? Ведь Икри вовсе не была юной девушкой, несмотря на свою необычную внешность. А Кон-Стан выглядел моложе даже Ва-Лери. Но так бывает. Зрелая женщина способна охмурить юношу весьма сильно и проникнуть очень глубоко в его душу. Ведь охмурил же её саму зрелый Кэрш – Тол, по счастью не сумевший глубоко проникнуть в её душу. Поскольку и не имел такой задачи.
Ола хотела скрыть от окружающих позор сестры, даже не подозревая о том, как мало значило для Рамины это самое мнение окружающих. Рамина не ради того пошла в Храм Надмирного Света с Кэршом. Она была им увлечена по-настоящему. Она была счастлива, что нашла себе, пусть и бывшего, аристократа по вкусу. Но Кэрш не был бывшим, как не была бывшей и сама Рамина. Бывшей была её мать-призрак, её полузабытый отец, её погибший брат и многие прочие. Она тешила себя надеждой, что и Финэля вовсе не бывшая няня, а продолжает где-то жить. Значит, есть шанс её найти и вместе продолжать жить в будущем вместе с будущим ребёнком.
Гость из прошлого
Хор-Арх вошёл в сад. Он щурился на ярком свету, но Инэлия ясно поняла, что он как-то слишком уж внимательно вглядывается в неё. Сама она по обыкновению колдовала над своими цветами и растениями, ради чего изгнала из сада всех приёмных детей, которые жили у Икри и Кон-Стана. Чтобы не мешали её сосредоточению. Она любила тишину. Икри и Кон-Стан жили в том самом доме, где когда-то жил сосед-лесник. Однажды бедняга сильно застудился, лечился кое-как подручными средствами, не вылезая из своей лесной сторожки. А когда прибрёл в городок, было уже поздно, профессиональная медицина помочь ему не смогла, и вообще-то скудная, когда дело касалось простых людей, а тут случай был запущенный. Хор-Арх, узнав о безалаберном соседе, проник в простонародную больницу беспрепятственно, но тот уже умер от ураганного отёка лёгких. Вторая жена лесника продала дом и ушла жить туда, где и обитала прежде до своего сближения с лесником, отменным красавцем, хотя и брошенным своей первой разгульной женой. Две дочери самого лесника от первой жены выросли и разъехались каждая в свою сторону. Икри с Кон-Станом починили дом, сделав его игрушкой по своей красоте и затейливости. Сад лесника объединили с садом Инэлии, так что у них образовалась неплохая усадебка, занималась которой только Инэлия да старый Хор-Арх, если тому была охота. Инэлия понятия не имела, что с объединением её сада с садом умершего лесника реализовалась когда-то такая смешная детская мечта её внучки Икринки, давно уже исчезнувшей не только из наличной реальности, но и из памяти самой странной бабушки. Мечты сбываются гораздо чаще, чем думают люди, а часто и тогда, когда тех, кто их и сформировал в информационном поле, уже нет в живых.
Как Инэлия относилась к Кон-Стану? А никак. Она вообще не вникала в семейные дела своей приёмной дочери, была равнодушна и к её, также приёмным, детям. По сути, они жили рядом как приветливые, но и весьма отстранённые друг от друга соседи. Инэлия ничуть не была благодарна им за то, что их сад был полностью отдан ей. Был бы нужен самим – не отдали бы, так она считала.
– Там остановилась машина, – Хор-Арх указал за ограду. – Человек просит встречи с тобою.
– Недужный? – спросила Инэлия. – Может, сам его примешь? Я как раз занята. И вообще, – она села на садовую скамью, отряхивая руки от земли. – Сегодня не тот день, когда мы открыты для посетителей. Кому надо, тот мог бы и ознакомиться с нашими установлениями заранее. И вообще, – повторила она, – я устала от людей, будь они в болезни или здравии. Я никого не хочу видеть. Я иссякла, Хор-Арх.
– Да ведь я сам принимаю страждущих, а не ты. Ты только делаешь растительные настойки и эликсиры. Он не наш пациент. Он твой друг из твоего прошлого. Так сказал.
– Кто бы это мог быть? – спросила она также безразлично.
– Назвал имя. Колаф-Ян.
Инэлия посмотрела в небо, будто оттуда и спустится ответ по поводу того, принять его или нет. – Пусть, – сказала она, – раз пришёл, значит, ему надо.
Колаф-Ян уже стоял на садовой дорожке, поскольку вошёл следом за Хор-Архом. Хор-Арх деликатно удалился, оставив их вдвоём. Инэлия вгляделась в лицо стоящего старого Колафа и не узнала его. Он был обильно морщинист, грязно-сед, сутул и худ, не здоров глазами. Неприятный для зрения старец, хотя и наряжен в дорогую одежду. Да и прибыл на роскошной машине, оставшейся от его прежней роскоши. Машина поблескивала золотыми стёклами в прорезь ограды.
– Тебе чего? – не грубо, но и не вежливо спросила Инэлия.
– Умру скоро. Хотел повидать тебя напоследок, – хрипло ответил он, заметно борясь с собственным волнением. Колаф и прежде был человеком застенчивым, хотя и влиятельным.
– Смотри, коли охота возникла, – сказала она с таким эмоциональным безразличием, будто он был привычный и давно надоевший сосед. – Что-то стали меня одолевать призраки из прошлого в последнее время.
– Я не призрак, – сказал Колаф и сел на скамью. Оглянулся вокруг, – Хорошо живёте. Почти роскошно.
– А сам ты? – спросила она. – Всё отняли после войны и перестановки мест слагаемых?
– Каких мест? – не понял он.
– Ты же был аристократом, – пояснила Инэлия, – а теперь как?
– Живу там же, где и жил. Я как был, так и остался другом и соратником Тон-Ата.
– А-а! – насмешливо протянула Инэлия, – Так он своих друзей-соратников не лишил прежнего статуса высоко рожденных?
– Все свои богатства и прежние владения я отдал в фонд процветания и развития объединённой страны, – ответил Колаф-Ян гордо. – Я имею в виду, что мой любимый дом на острове так и остался в моём личном владении. Я всего лишь прибыл на время в пределы континента.
– Дела в столице? – с безразличием спросила Инэлия, включаясь в диалог лишь внешне, а внутренне пребывая наедине с собою. Колаф не был тому помехой.
– Какие у меня теперь дела! Я теперь отдыхаю, хотя и без радости. К одному из сыновей вот заехал. К своему самому неудачному. Он избрал для совместной жизни не самую лучшую из женщин, если для меня, но желанную для него.
– Если он неудачлив, и жена его плоха, чего и прибыл?
– Он не причина, по которой я тут. Ну, а раз прибыл, чего ж и его не навестить? Женщина Элиан оказалась ласковой, приглядной. Живут вроде ладно, только дети той Элиан – порченое отродье. А совместных детей у них нет, вот в чём горечь. Одно утешение, что сынки Элиан давно выросли и семью покинули. Потому и говорю, что сын неудачный. Не нашёл ту, кто и родила бы ему детей. Хорошо то, что у меня другие дети есть. Они оказались плодоносными побегами от нашего родового ствола.
– Один живёшь? – спросила Инэлия.
– Да. Жена умерла. Вот и подумал я, вдруг ты захочешь на склоне лет ко мне вернуться? Я человек решительный и честный. Что задумал, о том и говорю, чтобы впустую время не жевать.
Инэлия засмеялась. Колаф заворожено следил за нею. Было очевидно, как потрясён он её внешней молодостью, как живы в нём все прежние чувства. Инэлия хотела уже встать и уйти по своим делам, мало заботясь об этикете вежливости с тем, кто был для неё всё равно что призрак, забредший из забытых снов. Но передумала и осталась. Он нежно тронул её белоснежные пряди, – Только волосы у тебя и изменились. Белые какие стали, как свежевыпавший снег в высокогорьях. А так ты всё та же – лучезарная, единственная такая.
– У меня Хор-Арх в пожизненных уже избранниках, – Инэлия вздохнула. – Дочь тут рядом живёт с детьми и мужем. К чему бы мне возвращаться к тебе? Ты старый, я тоже старуха.
– Какая же ты старуха! – неподдельно вскрикнул Колаф. – Ты рядом со мною смотрелась бы как моя дочь, а то и внучка. Опять ты загадываешь мне загадки, Инэлия.
– Какие ещё загадки, Колян?
– Ну вот! Опять этот Колян… Не забыла ещё? А слышал я, что ты памяти о прошлом начисто лишилась. Значит, помнишь его, своего Рич-Арда…
– Когда-то помнить о нём было непереносимой скорбью для меня. А теперь нет. Всё стало, вроде как, посторонним, ничейным или придуманным, как некий вымысел, воплощённый в буквах сочинителем для развлечения или утешения любителей чтения. Кто взял в руки книгу, тот и переживает все мои прошлые горести, а уже не я. Ты был хороший человек, Колаф, в отличие от твоего брата Корца по прозвищу Коряга. Его действительно умертвили?
– Да. Тон-Ат лично совершил над ним акт мести за все его злодеяния. Давно же было…
– А ты знаешь, что это Ричард и придумал ему прозвище Коряга? За его кривые ноги, непомерно длинные руки и несуразную гребнистую голову, сидящую на толстой шее. Ты вот был ничего себе, а он в кого и уродился таким?
– То был давний грех моих родителей. Подробностей не знаю. Виной всему было неудачное расовое смешение. Отец был первым браком женат на женщине, принадлежащей к практически исчезающей расе гребнеголовых. У них же не только волосы были красные, но и души, воспламеняющиеся от любого желания так, что они целиком превращались в бушующее пламя безумия. Я и сам настрадался от Корца. Он считал меня тем, кто урвёт большую часть отцовского наследства. В результате отец лишил его всего и изгнал прочь от себя. Да что это, Инэлия! Зачем говорить о нём? Нет ли более приятных тем?
– У меня нет приятных воспоминаний о той жизни, о которой ты пришёл мне напомнить.
– А как же Ричард?
– Замолчи! – закричала Инэлия, ярко розовея щеками от гнева. – Я всё уже тебе сказала. Не напоминай о том, о чём тебе ясно уже сказали. То прошлое уже не принадлежит женщине, которую ты видишь.
– Хорошо, – кротко согласился он. – Пусть это будет чья-то выдумка. Тогда объясни мне те тайны в её сюжете, которые до сего дня не дают мне покоя.
Так и не раскрытая тайна Инэлии
– Какие тайны? – спросила Инэлия, – какие именно тайны не дают тебе, старому и больному человеку, покоя? Ты должен думать не о тайнах, погребённых в прошлом, а о настоящем своём дне, каждый из которых может быть твоим последним.
– Вот именно, погребённых, – пробормотал Колаф. – Когда мою невесту Инэлию, умершую от внезапной и загадочной болезни, принесли на поля погребений, я поднял голову вверх, чтобы не дать слезам залить моё лицо. И тогда я увидел огромную птицу. Она возникла внезапно и стала стремительно снижаться, словно бы пикировала на нас, собравшихся для скорбного прощания. Птица была огромна, размером с человека. Она и оказалась наделённой человеческим телом и лицом. У того человека были огненно-синие глаза, орлиный нос и презрительно сжатые губы. Все были буквально парализованы его появлением. А он встал возле гробового контейнера, поскольку все отшатнулись, когда он очутился совсем рядом. Он шевелил своими гигантскими крыльями и пристально вглядывался в лицо моей умершей невесты. Инэлия была как спящая. И тогда он закричал, – «Все прочь отсюда»! – Поднял свою руку, и нечто ослепительное, ужасное поразило наше зрение и ум. Все кинулись врассыпную, а некоторые женщины просто упали без чувств. Когда все очнулись, то тело моей невесты отсутствовало, как и то чудовище исчезло. Гробовой контейнер был пуст! Я приказал всем молчать о случившемся. А тут как раз принесли на поля погребений останки какой-то женщины, умершей от возраста. Бедняга была настолько бедна и незнатна при жизни, что её сопровождал лишь один старик, да пара работяг, нанятых ради погребения. Я и приказал им опустить контейнер в ту яму, что была приготовлена для Инэлии. А плитой с её именем закопанный контейнер со старухой и придавили. Старику и служителям ритуала погребения я дал денег за молчание. Они по счастью не видели ни человека-птицу, ни само похищение тела девушки. А близким родственникам к чему было разносить страшную и необъяснимую историю по округе? Ведь её надо было как-то объяснить, а как? Никто же не знал.
Однако Тон-Ат как-то узнал о происшествии на полях погребений. Он приказал выкопать контейнер с телом, чтобы убедиться самому, что там погребена не Инэлия. Убедился. И явился к отцу Инэлии, приказав тому, что если дочь вернётся домой, то немедленно доставить её ему лично. Дочь и явилась к отцу в одну из ночей. Бедный отец едва сам не умер от потрясения. Я тоже примчался в его дом, как прознал о том, что ты вернулась. Но я сразу понял, едва увидел тебя, что совершена подмена. Прежняя Инэлия была лишь чахлым подобием тому лучезарному видению, что возникло перед моим, целиком потрясённым, существом. Глаза, сердце, мои нервы и даже все остальные внутренние органы пронзила судорога ужаса и счастья одновременно. Это нелегко было пережить, такое потрясение самих основ привычного мироустройства. С этим надо было как-то жить дальше. Да я-то сразу как провалился, так и остался жить в другой уже реальности. И любовь моя лишь усилилась соответственно самому объекту влечения. Да вот горе, – прежняя маленькая и хрупкая Инэлия любила меня, а восставшее из праха чудо– нет!
Тон-Ат после того, как ему донесли о твоём возврате из Надмирных селений, – только было ли оно, это возвращение? Прибыл в дом твоего отца. Никто не знает, о чём они говорили, но вероятно твой отец умолил верховного господина оставить всё так, как оно и свершилось. Сохранить тайну в пределах наших двух семейств, хотя всё равно поползли разные слухи. Слуги дома ведь не лишены зрения, слуха и языка. Люди сочиняли такие небылицы, что можно было лишь удивляться тому, что каждый второй человек рождается фантастом. Если бы все они имели к тому же подлинный дар оформлять свои вымыслы в литературные произведения, жить было бы некогда. Все бы читали книги. А мне Тон-Ат сказал вот что. «Откажись от этой девушки. Она вряд ли полюбит тебя. А если полюбит, тебе это причинит лишь горе». Ты не полюбила, а горе причинила всё равно. Тем, что отвергла мои ухаживания и не хотела признавать меня за своего избранника. – Колаф настолько устал от затяжного повествования, что попросил воды. Инэлия послала его к садовому бассейну. Когда он вернулся, она уже более милостиво взглянула на него. – Спасибо, что напомнил то, что сама я так и не вспомнила. Слушала тебя с удовольствием. Но не знаю, не являешься ли ты и сам тем самым фантастом, о которых ты и рассуждал. Я почти не помню лица своего отца, смутно помню его дом. Но хорошо помню его упрёки и требования от меня какого-то отчёта о моей сделке с каким-то духом преисподней, так называемым Чёрным владыкой. Ведь не могла же я самовольно выйти из мира мёртвых! – восклицал он. Он доводил меня до такого состояния, что я однажды убежала из его огромного и пустого дома очень далеко…
Наверное, будь у него жена и другие дети, ему было бы проще, как и мне тоже. Так что Хагор нашёл не самый лучший вариант из всех возможных… – она замолчала.
– Так это Хагор похитил твоего ребёнка из дома Тон-Ата, чтобы заманить и тебя с собою?
– Я не помню, – сказала Инэлия.
– Твой ребёнок родился больным, Инэлия. Не знаю, что было тому причиной. Возможно, не самые безопасные условия твоей жизни с Рич-Ардом…
– Я не жила вместе с Ричардом, – сказала Инэлия.
– Да ведь ты родила его ребёнка, – напомнил Колаф.
– Я была с Ричардом близка всего лишь раз, – сказала Инэлия.
– Пусть так. Но все те трагические события, которые породил Коряга, преследуя тебя и до, и после гибели Рич-Арда, не могли не травмировать тебя. Прячась от Коряги, ты жила не в самой благополучной среде. Нравы простонародья…
– Не забывай, что теперь ты тоже ничем не отличаешься от простонародья, как ты выражаешься, будто речь идёт о породе скота, – сказала Инэлия.
– Привычки живут долго. Они продолжают проявлять себя даже тогда, когда перестают соответствовать наличным реалиям. Взяв себе твою дочь, Тон-Ат хотел лично исцелить твою малышку, чтобы подарить ей долгую жизнь впоследствии. Он, невероятно великодушный правитель, является и великолепным врачом. А Хагор взял и похитил ребёнка! И тебя уволок за собою!
– Хотел исцелить мою дочь? Тон-Ат? Нет! – крикнула Инэлия. – Он хотел лишь изучить её необычную природу, что передалась ей от отца-пришельца. Провести свои исследования, нужные ему, чтобы найти наиболее уязвимые места в природе пришельцев, с которыми он вёл тогда войну.
– Что ты такое говоришь? – возмутился Колаф. – Девочка, как сказал Тон-Ат, являлась подлинным биологическим шедевром – бесценным сокровищем, порождением трёх звёздных рас. Да. Именно так он и сказал. Я ещё спросил, почему трёх? Если Рич-Ард был чужаком, а Инэлия наша местная, то откуда взялся некто третий? Тон-Ат ответил, что эта тайна не для моего ума. Представляю, что Хагор тебе наплёл потом. Не иначе, что ребёнка захватили с целью его умерщвления?
– Как-то так, – согласилась вдруг с лёгкостью Инэлия. – Я и сама мало верила Хагору. Но я была покалечена тогда всем случившимся, разбита вдребезги, и это не оборот речи. Я не могла иметь осмысленное понимание окружающих реалий. Я действительно верила, что он спас мою девочку…
– Разве смог Хагор – жалкий прислужник Тон-Ата дать тебе такую жизнь, какую мог устроить для тебя я?
– Хагор никогда не был прислужником Тон-Ата. Он всего лишь притворялся тем, кем никогда не являлся. Он оберегал меня. Он спас меня после моего безумного прыжка в пропасть. По счастью, та пропасть была лишь неглубоким оврагом, заросшим богатой и густой травой, что и смягчило удар. А я была так слаба, что мне только пригрезилось, что я стою на краю бездонной пропасти. В том состоянии, что я находилась, я не могла бы дойти до гор. Я всего лишь разбила себе лицо о выступающие камни, да и ушиблась несколько. – Она невольно потрогала еле заметные давние следы от шрамов на своём лице. Колаф не без содрогания проследил за её движениями. – Значит, ты многое помнишь, – сказал он. – Тогда скажи, кто ты на самом деле?
– Я помню себя с того самого момента, как мы с Ричардом гуляли в заповедном лесу, принадлежащем Тон-Ату. Никто не имел права бывать там из тех, кого ты назвал простонародьем. Хагор имел туда доступ, ведь он работал в Храме Жизни. Он делал вид своей полной подчинённости Тон-Ату. Хагор и разрешал нам там гулять.
– Как же он мог поощрять твои отношения с другим?! Если любил тебя? Если ты сама предпочла Хагора мне – твоему избраннику с детства? Что же потом пренебрегла Хагором?
– Я никогда не пренебрегала Хагором. Он был для меня самым родным и близким существом. Но любить его, как любят мужчину, я не могла. Я полюбила Ричарда. И Хагор был счастлив, что я нашла себе достойного избранника.
– Счастлив? Инэлия, он точно был безумен! И ты тоже заразилась от него безумием. Поэтому ты меня и отвергла…
– Безумным он стал чуточку позже. А тогда он был ясен своим умом, точно так же, как ясен своим чудесным лицом. Даже Ричард не смог затмить его красотой своего лица. Но Ричард был мужчиной, а Хагор лишь подобием мужа. Да и я до встречи с Ричардом тоже была лишь подобием девушки. Так что мне так и кажется, что я воплотилась в девушку из того самого цветка, который Ричард нашёл на поляне и поцеловал, не веря в явленное чудо. Цветок был абсолютно земной. И абсолютно нереальный одновременно. Ричард сам и рассказал мне ту сказку. Он был поэт. Он был назван своей матерью в честь вымышленного героя из легенд его мира. Он говорил, что я дух, фея, голограмма- фантазия какого-то запредельного мира, сброшенная сюда. Но наша любовь не могла быть вымыслом, поскольку потом у меня родилась дочь. Хотя теперь, когда и дочери у меня нет, всё перестало иметь для меня хоть какой-то смысл. К чему мне хранить в своей памяти то, что лишено смысла? У меня нет памяти о тех событиях. Значит, их и не было.
– Всё ясно. Не хочешь рассказать. Или не можешь… – Колаф-Ян чмокнул старческими губами. Он был обижен. Он был разочарован встречей, где его признания в столь долгой любви не оценили и не ответили на его вопросы о давних тайнах. Зачем Инэлия таила то, что уже не интересовало никого из живущих людей, кроме него, Колафа?
– Ты старик, зачем тебе знать о том, о чём ты даже не сможешь написать собственную книгу сказок? Поскольку ты бездарен. От того я тебя и не полюбила. Я всегда любила только талантливых людей, – ответила хладнокровная и чёрствая фея цветов.
– А ну тебя! – Колаф махнул рукой в жесте досады и встал со скамьи. – Ты бесчувственная кукла – фальшивка женщины, от того ты и не стареешь, – сказал он напоследок.
– Прощай, Колян, – сказала Инэлия, обращаясь к его сутулой тощей спине, задрапированной в роскошный плащ. – Ты всегда был модником, – добавила она. – Коля, Коля – голубок/ Сизое ты пёрышко, / Замотал судьбу в клубок/Иссушил до донышка/.
– Дура ты! – ответил он. И даже не обернулся, гордо унося свою обиду.
– Я могла бы тебя вылечить! – крикнула она ему вслед. – Не от старости, понятно, но дать облегчение. У тебя камни в почках.
Он услышал. И ответил, – А у тебя душа больная. Окаменелая.
Вернулась Икри, села рядом с матерью. Весело спросила, – Мама, кто вышел из нашего сада и сел в такую древнюю, но аристократическую машину?
– Мой бывший жених, – ответила мать. – Что, нехорош? А был ничего себе, богат, добр, неглуп, да мне не нужен.
– Какое богатое и таинственное у тебя прошлое, мама. Даже бывшие аристократы были твоими женихами, – Икри продолжала шутить. Инэлии не понравилось, что её прошлое является для кого-то объектом насмешки. – Тебе вот такого богатства не досталось. Достался тебе скверный пустой и распутный аристократ, который принудил тебя избавиться от твоей, некстати возникшей и ему ненужной, беременности, чем обрёк тебя на бесплодие и репутацию падшей женщины в глазах окружающих. К тому же и на «Мать Воду» тебя подсадил. Если бы не Хор-Арх, так и сгинула бы ты в пустынях, куда тебя точно отправили бы за твоё распутство. Ведь твой аристократ так и не пожелал повести тебя в Храм Надмирного Света, хотя и продолжал пользоваться тобою без стыда и всякой ответственности за твою жизнь. Но на твоё счастье вскоре произошёл значительный слом всей нашей прежней жизни и установление новых социальных порядков. Чванливый аристократ стал равным среди равных ему простолюдинов, коих вряд ли считает таковыми, хотя и притворяется активным сторонником настоящего и более справедливо устроенного социума. Ты, наконец-то, обрела хороший дом, семью вопреки всему. Не с ним, по счастью. Но чую я, Икри, не забыл он тебя. Да и ты его не забыла. И лишь протянет он к тебе руку, как ты жадно схватишься за неё. А что будет с твоими детьми, с Кон-Станом?
– Кон-Стан не ребёнок, чтобы я болела за него по-матерински. Он сильнее любого тут живущего. И намного больше умеет, чем ты можешь и вообразить себе. А дети всегда будут моими, пока не вырастут и не найдут своего счастья. Да и как ты, женщина, не любившая ни разу в жизни, ни одного из мужчин, кои избирали тебя, можешь судить о том, кого я любила. Я одна знаю, за что любила. Почему прощала. А Кон-Стана я люблю. Только он человек – загадка. И я не уверена, что эта загадка будет мною разгадана.
– Для меня он ничуть не загадка. А вот ты не разгадаешь его никогда, это точно. А всё потому, что не любишь его. Тебе всего лишь удобно жить рядом с ним. Чтобы не быть одинокой. К тому же ты высокомерна и ни одного не сочла достойным, чтобы приблизить к себе после своего аристократа. Правда, давно утратившего все свои преимущества, какие имел прежде над прочими простолюдинами. Кон-Стан же слишком необычен, потому ты и не смогла пройти мимо, закрыв глаза, как делала прежде, – сказала Инэлия.
– Разве ты сама всегда была привязана лишь к единственному мужчине? Разве Хор-Арх является твоим первым мужем? А твоя утраченная дочь от кого была рождена?
– Хор-Арх не мужчина, – ответила Инэлия и неожиданно чмокнула губами, насмешливо повторяя жест Колаф-Яна.
– Как же? – растерялась Икри, – а кто же он? Ты намекаешь на то, что он немолод уже?
– Он не имеет возраста, – ответила Инэлия. – Его жалкая внешность есть следствие ущерба, понесённого им некогда из-за меня. Да и мало ли ещё из-за кого, кому он отдал колоссальную часть своего жизненного ресурса. Он ангел.
– Милая сказка, – дочка поёжилась, – хотя и с привкусом какой-то жутковатой нелепицы. Но ведь сама ты далеко не ангел, хотя и живёшь с ангелом.
– Я тоже ангел, – сказала Инэлия.
– А как же твоя дочь, что была у тебя в прошлой жизни? – спросила Икри, тараща глаза и не зная, шутит мать или совсем тронулась умом.
– У меня две дочери было, а ещё был сын, – сказала Инэлия.
– Выходит, ангелы умеют размножаться тем же способом, что и люди? – спросила Икри с неподдельным интересом.
– Ангелы не могут, только женщины могут рожать детей, – сказала Инэлия.
– Я женщина, а детей рожать не могу. Значит, и я стала ангелом? – спросила Икри, утягиваемая в непонятную игру матери.
– Нет. Ты ущербная шлюха. К тому же ты гибрид двух звёздных рас, поэтому у тебя разбалансированная психика, – сказала Инэлия.
– А ты сама кто? Ведь твои дети были рождены от разных мужчин, – игра матери злила Икри, но встать и уйти она не могла. Если бы мать обиделась, то перестала бы с нею разговаривать на долгие месяцы. Икри же была миролюбива и добра. Она не любила ссор, она любила свою чёрствую мать, пусть и приёмную. Она не забыла, как мать ласкала и баловала её в годы детства и юности. Мать возненавидела Кэрша-Тола, а через него отвратилась и от дочери.
– Я всю жизнь прожила женщиной, которая не ведает ласки мужчины. И те редкие разы, что я и подчинялась всегда только взаимному влечению, всегда завершались рождением детей. Вот и считай, сколько у меня было в жизни моего женского счастья. Три ребёнка – три случая, когда я и отдавала себя тому, к кому меня влекло.
– Как? – удивилась Икри. – Всего три раза за всю твою жизнь?
– Да, – сказала Инэлия.
– Как же может такое быть? – она не могла поверить, но верила.
– Может, если именно так и было, – сказала Инэлия.
– Но где же твоя вторая дочь? – всё более изумлялась Икри.
– Она была твоей матерью, – сказала Инэлия.
– Так я твоя родная внучка?! – Икри задохнулась, приоткрыла рот, задышала не сразу.
– Да, – сказала Инэлия.
– А твой сын? Где он? – такой был момент откровения, что не спроси сейчас, потом уж не узнаешь.
– Ты у своего Кон-Стана спроси, он его знал, – сказала Инэлия.
– Почему Кон-Стан? Где он его видел?
– Вот пусть он тебе и откроет хотя бы часть своих тайн, – сказала Инэлия. Помолчав, она добавила, – Дом, в котором вы живёте с Кон-Станом и с детьми, – ты помнишь того, кому он принадлежал прежде?
– Да, – ответила Икри, – леснику.
– Он и был отцом моего мальчика. Тогда мы с Хагором жили далеко отсюда. Я полюбила эти места задолго до того, как мы сюда попали. Не знаю, что меня влекло сюда. А может, и знала, да признаться себе боялась. Чувствовала, что где-то тут живёт моя вторая дочь, которую Хагор и отнёс сразу же после её рождения одной местной бесплодной женщине. Я не возражала, потому что у меня Гелия была совсем малышкой. Так однажды в поисках нужных трав я и набрела на лесную сторожку. Сам лесник жил в посёлке, а там лишь отдыхал временами. Вот тогда я и увидела его. Он был настолько хорош и статен. Румян, свеж, глаза излучали ту самую силу и зов, что мне и было необходимо. Если честно, я быстро забыла о нём. С Ричардом сравнить было невозможно уже никого. К чему было помнить случайную встречу у лесного ручья с тем, у кого я даже имени не спросила?
– Как же твой муж Хагор? Он так и не узнал, что ребёнок не его?
– Как же он мог не узнать, если был неспособен к зачатию детей? Хагор очень злился на меня. Но не потому, что ревновал. Нет. К тому времени он меня не любил. Я думаю, что он перестал любить меня давно, как только появился Ричард…
– А это-то кто? – Икри нахмурила брови, поражаясь тому, какой блудной была её мать в молодости, а ещё смела упрекать её, Икри, за единственного мужчину её жизни. Кон-Стан был её вторым мужчиной.
– Ричард был отцом моей первой дочери, а для меня так и остался единственным избранником моего сердца.
– А вторая дочь… – Икри запнулась, – Кто был отцом моей мамы? Надеюсь, не тот старик с тёмными мешками под глазами, кто сидел с тобою только что?
– Колаф-Ян? Нет, конечно! Но сказать, кто был отцом твоей мамы я пока не готова. Как-нибудь в другой раз. При условии, что я захочу о нём вспомнить. Не перебивай меня своими вопросами. Если спросила о мальчике, то дослушай до конца. Я родила своего мальчика на базе пришельцев в подземном городе. Они и забрали его к себе, поскольку мне он был постыдной обузой. Почти год ребёнок рос без имени, но не скажу, что без любви. Все любили его в подземном городе. Особенно к нему был привязан один из пришельцев, он же его и забрал вместо сына, когда вернулся на свою Родину. И я даже не знаю, каким именем одарил его тот, кто и заменил ему отца. Хагор умышленно поселился в этой местности. Он же знал, что тут жила моя вторая дочь. Только я этого не знала. А чутьё, которое шептало мне о том, что она где-то рядом, так и не подсказало мне, в каком конкретно месте дочь обитала. Какая она из себя. А может быть, я и сама запретила себе искать её. Это было бы жестоко по отношению к её новой матери. И к ней тоже. Такая вот, дочка, путаная, перепутанная у меня жизнь. И не могла она быть другой, поскольку не была я никогда ни настоящей женщиной, ни настоящей матерью… Ты, родившись на этой планете, лишь через год научилась по ней ходить, а я через год уже стала матерью. Мой прежний опыт и мой нездешний ум не оказались тут пригодны… Любя мужчин, рожая детей, я оставалась дитём незрелым! Как и несчастный Хагор, с которым мы бродили по здешним ландшафтам, как по миру абсурдных сновидений… И не за что мне упрекать тебя, росинку мою чистую и единственную…. – Инэлия заплакала. Икри сидела и вздыхала, не смея притронуться к страдающей матери-бабушке, поскольку не знала, будет ли тою принята её ласка-поддержка.
