Лариса Кольцова
Космическая шкатулка Ирис
– У тебя есть родная мать на родной для тебя планете.
– Чего я у матери своей не видела? Тот, кого ты называешь Вендом, жил тут много лет. И Фиолет тут жил. И я тут останусь.
– Не существует чудес, чтобы возможно было вернуться в прошлое, и найти там того, кого ты и мечтаешь обрести. Мир Паралеи непрост, хотя и кажется таковым на первый взгляд.
– Разве я ищу простоты? Это ты её ищешь, устав от сложностей. А я верю своей матери больше, чем тебе. Раз она предсказала мне счастье, у которого будет лицо человека, поразившего меня в моей юности, то так оно и будет.
– Рудольфа Венда уже не существует.
– С чего ты взял, что мне нужен какой-то Венд? Тот, кто мне нужен, живёт здесь. И я его уже видела. Правда, я не знаю, кто показал мне его, но знаю, что он меня отыщет. Или я его.
– Или не отыщет. И ты останешься тут навсегда одна, оторванная от своей Родины. Я не уверен, что ты, дитя другой цивилизации, сможешь полюбить трольца. Они весьма специфические ребята. И что если ты восплачешь о тех, к чьей расе ты и принадлежишь? А где ты их найдёшь, если мы навсегда улетим отсюда? Так что эти твои шуточки я и воспринимаю милосердно, как и подобает, исходя из состояния твоей нестойкой к таким вот перегрузкам души. Ты же не космодесантник, чтобы требовать от тебя стойкости. Буду тебя щадить в первое время, как и положено, пока не адаптируешься. А там видно будет, насколько придётся задержаться здесь. Сумеем ли Разумова найти. Сумеем ли тут прожить больше намеченного срока, или вернёмся гораздо раньше. Советую тебе забыть твою привычку к капризам. Ты не ребёнок. Будешь следовать тут той субординации, вернее, той организации жизни, что я тут и устрою для нашего всеобщего выживания. Домашние сю-сю и прочие му-сю оставим за той самой чертой, что мы и подвели под прожитым сообща.
– А что именно мы прожили сообща? Я никакого «сообща» с тобою не помню. И я, кстати, с тобою сюда не просилась. Мать меня другому человеку поручила, а не тебе. А раз уж его нет, то и ты мне не хозяин.
– Вот так! – воскликнул Кук. – Вот в какую оппозицию ты ко мне встала! Поживём, увидим, что и как. Но позволить тебе тут распоряжаться собою, я не могу. Будешь подчиняться, как и все прочие. Не ради меня, как архаичного самодура, дурёха! Ради твоего же выживания в чужом мире.
Третья жизнь Ландыш
Невесёлые раздумья Кости
Костя сидел на самом краю цветущего луга. Он никогда не видел подобных цветов. Они были сине-лазурные с бело-голубоватой или бледно-фиолетовой сердцевиной, и узор её практически никогда не повторялся в каждом отдельном цветке. Слабый ветер шевелил цветы, и они казались стаей птиц или гигантских бабочек, севших на луг. Лепестки подобно пёрышкам или крыльям переливались на свету и шевелились, бесконечно меняя свой узор. Будучи, в общем-то, умеренно-равнодушным к красотам растительным, Костя буквально переставал дышать, наблюдая фантастические переливы цветов, их игру с ветерком, прилетевшим из-за горной гряды.
Какое-то время он раздумывал, не нарвать ли букет для Ландыш, но вспомнил её негативное отношение к сорванным цветам. Она любила цветы живые и не признавала даров из цветов умерщвлённых. Лучше привести её сюда, чтобы она полюбовалась на такую красоту. Костя задумался о самой Ландыш. За те полгода, что они тут обустроились и в целом обжились, Ландыш сильно изменилась. И не в лучшую сторону. Она резко похудела, коротко стриглась, и вечно-сжатые маленькие губы на её печальном лице казались какой-то старческой ниточкой, для чего-то приклеенной к юному лицу. Она стала необщительной, вечно чем-то занятая по хозяйству или погружённая в чтение той базы данных, которая была взята из отсека Радослава.
Так она первая обнаружила, что круглое и самое отдалённое здание на объекте, облюбованным ими для проживания, носит название «Башня узника». Когда-то там жил парень по имени Олег Пермяк. В силу тёмных обстоятельств, поскольку они не были отражены в информационной базе данных, Олег душевно расстроился. Не настолько, чтобы выпасть из рабочего процесса, но достаточно для того, чтобы его изолировали. Он обожал чтение, и после него тут осталась солидная библиотека, запаянная в микро файлы. По просьбе Ландыш Костя наладил ей нехитрое устройство для чтения. Ландыш была дремучей невеждой в смысле обращения с техническими вещами, проявляя откровенный кретинизм в этом смысле, поскольку на своей планете вела жизнь почти первобытную. Доила коров, занималась разведением ягод и прочих овощей, являясь типичной селянкой всех времён и народов. От её прошлой незатейливой жизни в детстве и юности и осталась её невосприимчивость к высокой технокультуре, но зато она проявляла все свойства, типичные для трудоголика, как они тут поселились. Вставала раньше всех, исключая шефа Кука, и до самой ночи не оставалась в бездельном расслаблении ни минуты.
Как она так умудрялась жить, даже привыкший к дисциплине Костя недоумевал. Ведь прежде, насколько он помнил, она была классической бездельницей, живя с Радославом на планете «Ландыш». Наряжалась, пела песенки, гуляла по окрестностям и изобретала себе прочие нехитрые услаждения, отказавшись и от воспитания рано появившегося ребёнка. Матерью и отцом родившейся доченьки стала отнюдь не юная чета – Кук и Вика. Но та Ландыш с одноименной планеты уже и внешне не напоминала Ландыш, снующую в костюме космодесантницы по тем или иным хлопотам по разным объектам, что они разблокировали для своего обитания в безлюдных горах.
А вот «Башня узника» была её сакральным храмом, вступить под своды которого не смел никто. Зачастую она там и ночевала, а её собственный отсек пустовал и зарастал пылью. Что она делала в своей круглой башне, когда уставала от поглощения разнообразной информации, не знал никто. Может, и молилась неведомым Богам. Очень часто по ночам она стояла на площадке самого верха, как древний столпник или муэдзин, только безмолвный, взирая на звёзды и прижав тонкие руки к своей впалой груди. Костя, а он также любил бродить ночами по округе, в такие минуты испытывал почти боль, жалея беспамятную вдову и сокрушаясь о столь быстрой утрате тою былой красоты. Нельзя сказать, что красота Ландыш хоть когда являлась сногсшибательной. Скорее, она была для личного пользования редкого любителя, способного к восприятию тончайших нюансов и едва уловимых переливов, затаённых узоров, всплывающих из дымчатых глубин, какие скрывают в себе только нестандартные драгоценные камни. Из тех, кто отдаёт свою уникальную природную красоту только тому, кто их искал, кто их понял с первого взгляда, прижал к своей душе и не смог ни полюбить.
Она и напоминала чем-то кристалл своего перстня. Если она его носила, он сиял и привлекал к себе всеобщее внимание, а когда она его бросала, он становился похожим на обычную мутную стекляшку, кем-то выброшенную за ненадобностью. Костя сам видел как-то, войдя в отсек к Ландыш, что перстень, валяющийся рядом с её постелью на столике, странно помутнел и утратил блеск. Кажется, сам Костя искал Ландыш по просьбе Кука, а её не было поблизости нигде. Тогда Костя подумал, что случилось с перстнем Ландыш, бывшим её обручальным, как она и говорила о том. Почему он так выцвел? Не стоит ли ей предложить помощь по восстановлению его уникальной и прежней игры?
Ради этого Костя был готов найти рецепты по восстановлению красоты старых минералов. Но Ландыш, когда он увидел её впоследствии, каким-то образом сумела и сама восстановить его красоту. Перстень сиял на худеньком пальчике её, в целом-то, трудовой руки, как и прежде, когда она появлялась в звездолёте вместе с исчезнувшим мужем. Она любила его настолько очевидно для всякого, даже слащаво проявляя свои чувства к нему на виду у всех, что вызывала неприятие своим афишированием того, что умные люди не выпячивают никогда. Но Ландыш никто и не считал умной, не исключая и самого избранника Радослава.
Костя опять завздыхал, запечалился об участи бедной девчонки, забывшей даже о том, что маленькая Виталина её дочь. Виталина же называла Ландыш «мамкой», когда злилась, а Вику «мамочкой Викусей». Никто ребёнка не одёргивал. Сама Ландыш считала, что маленькая девочка видит в ней черты, похожие на утраченную мать, а Костя, зная правду, не уставал вздрагивать от внутренней боли, слыша это «мамка». Костя был очень чувствительным, но тщательно пытающимся скрывать такое своё качество, считая его не мужским. Если он находился рядом, он хватал девочку и начинал возиться с нею, вызывая её смех от игры.
Однажды Виталина погладила его лицо и спросила: «Где твоя борода? У моего молодого папы была борода. Ты помнишь, мамка»? – обратилась она к Ландыш.
«Нет»! – резко оборвала её Ландыш, – «Я не была в то время твоей мамкой».
«У твоего папы Кука»? – уточнил Костя, пытаясь сгладить ситуацию. – « Так у него и теперь борода».
«Папа Кук старый. А другой был с волосами».
Ландыш стала дёргать Костью за рукав, давая понять, что не стоит тревожить ребёнка, пока что не забывшего прежнего отца, несмотря на любовь к лысому Куку.
Артём Кук успел отрастить себе бороду, что очень ему шло. Став прежним Артёмом Вороновым, он так и остался для всех Куком. А поскольку один из его сыновей тоже был Артёмом, то чтобы их не путать, его и звали по-прежнему Кук.
Но Виталина упорно гнула своё, – «Как же ты забыла? Ты ещё ругалась, что я не хочу спать одна, а папа положил меня к стеночке и рассказал про мальчиков-колокольчиков. Ты ещё спала без пижамки, а мамочка Викуся не велит так спать. Голышом».
Светлые глаза Ландыш остекленели, застыв на какой-то своей мысли. Она подняла, наконец, свой взгляд к зеленоватому небу, словно ожидая разрешения заданной загадки. Словно бы она спустится оттуда как белый парашютист, поскольку Ландыш долго смотрела в небесный купол, припорошенный на тот момент легчайшими облачками. Постепенно глаза её зеленели, насыщаясь небесной красотой, становясь глубокими и радостными.
«Ты рассказываешь мой сон», – сказала она девочке. – «Значит, мы видели с тобою одни и те же сны. Но я уже давно не вижу снов».
«А я! А я видела сон про дворец. Я рассказала папе Куку, и он обещал построить мне дворец с окошком».
Вскоре Кук на самом деле собственными руками построил для игр ребёнка маленькую башенку с узорчатым окошком, с внутренней лесенкой и с внешними выступами для того, чтобы Алёшка забирался туда для спасения своей «принцессы».
Беседы среди «павлиньих улыбок»
Подошёл Саша. Он был старше, имел прямые и тёмно-русые волосы, твёрдо – каменный римский профиль и волевые губы. Взгляд его небольших и колючих серых глаз не отличался приветливостью, как и сам он излишней разговорчивостью.
– Идём или как? Останешься медитировать среди бабочек и цветов? – насмешливо поинтересовался он. А поскольку бабочек тут не было заметно, то было ясно, что он принял шевеление лепестков за крылья бабочек. – На миниатюрные павлиньи хвосты похожи, – сказал он о цветах, – и добавил, – Красиво, но излишне вычурно. Я заметил, что растения тут слишком избыточно раскрашены. Иногда глаза устают. Хочется простоты и полутонов. Поэтому я запретил Ландыш разводить цветники вокруг жилых объектов. А она обиделась. Ты заметил, как она изменилась? – спросил он, озвучивая мысли о том же самого Кости. – Она стала похожа на внезапно постаревшего мальчика. Я буквально корчусь от жалости, видя её усыхание на глазах. А Кук говорит, да всё нормально! Придёт в норму и опять расцветёт вам на горе.
– Почему на горе? – удивился Костя. – Я бы только радовался тому. Мне тоже её жалко. Может, ей не хватает мужской ласки? Она, понятно, о том никому не скажет. Да ведь она три с лишним года была замужней женщиной. Память спит, а наличная фактура-то не может о себе не заявлять. Каково её одной? Как думаешь, не будет ли наглостью с моей стороны дать ей понять, что я готов исполнять роль её мужа?
– Ты охренел? – изумился Саша. – Тебе самому-то оно надо?
– А чего тут странного? Я же не робот. К тому же мне её очень жалко. А где жалость, там и до любви два шага. Радослав тоже её не любил вначале. Думаю, от жалости к её девичьей тоске пошёл на сближение с нею. Потом же полюбил? Я же видел, как они миловались едва не всякую минуту. А она была такой красоткой с ним рядом, что у меня дух захватывало. Таким цветочком, что всем глазам на радость. Не одному и мужу. До сих пор это помню. А ну как она опять похорошеет?
– А ну как нет? Что будешь делать тогда с таким вот сухим сеном у себя в постели? Будет колоться и мешаться, а куда денешь потом?
– Ты циник, Александр! – Костя поморщился и даже обиделся за Ландыш. Уж кем-кем, а сеном она точно не была. Печальная и худенькая – да, так ведь повеселеет и сразу отогреется от поцелуев и взаимного тепла. Как-то смутно и не вчера оно произошло, но Костя всегда тяготел к Ландыш чисто-мужской своей составляющей, пребывающей не то чтобы в спячке, но под жесточайшим контролем. – Я и не исключаю того, что хочу её полюбить. Мне надоело быть космическим монахом.
– И уж уверен, что она тебе отзовётся? Она же и не женщина уже! Она засохла навсегда в этом смысле. Она рабочая функция без пола и, не побоюсь того, лица. Я, кстати, много таких повидал. Бесполых существ, как мужского, так и женского облика. А иногда и вообще облик таков, что и затруднишься дать ему половую принадлежность. Рабочая пчела, вот кто она. И, кажется, она кусачая, если её затронешь.
Костя с любопытством взглянул на хмурого брата. – Пробовал, что ли, затронуть?
– Не я, – честно признался Александр. – Рыжий Валерка хотел её прижать на досуге. Тоже вот, как и ты, мается своей мужской тоской. Так она ему двинула своей худенькой ручонкой по скуле, что он едва не упал от неожиданности. «Я не считаю никого из вас за полноценных мужчин»! А он ей, кротко улыбаясь: «Почему же? В чём же видишь изъян»? А скула-то уже наливается багряным цветом. Она ему перстнем своим как раз и завезла в скулу. «Ты рыжий, как и твой отец. Я рыжеволосых парней не люблю». «Так отец лысый»! «Так и ты побрейся наголо. А я уж решу, подойдёшь ли ты мне в таком случае». А сама довольная. Даже похорошела, как обратили на неё внимание.
– Ну вот! А говоришь, что она засохла без шанса очнуться, – отметил Костя, огорченный таким вот поведением Валерия. Мало того, что тот грубо пристал к Ландыш, так и всё рассказал потом Сашке. А то, что Валерий был не на высоте, Костя понял сразу. Иначе Ландыш не ударила бы его. Ландыш очень деликатная и тихая женщина, к озорству не склонная ничуть.
– Можешь, конечно, попробовать, – скептически дал соизволение Александр, воспроизведя повелительный тон отца Кука, – я не возражаю. Да и кто возразит на проявление сердечного влечения, если оно у тебя возникло?
– Ну, спасибо за разрешение! – Костя отодвинулся от брата.
– Хочу тебе вот что сказать, – начал Александр, – но без передачи отцу. Валерка и Артём младший нашли выход из тоннеля, ведущий на поверхность города местных. Этот город наши и затевали когда-то, а построили его силами местных уже обитателей. Когда-то там были научные центры и уникальные производства. Но практически всё пребывает в запустении после того, как подземный город землян был ликвидирован, а на континенте произошёл переворот, связанный с упразднением правящей верхушки. Власть перешла в руки неизвестного Анонима, от имени которого выступают некие выборные группировки. В целом жизнь изменилась вроде бы к лучшему, к большему равенству всех перед законами и упразднению паразитических сословий. Но технически вся цивилизация заметно опустилась в архаику. Ведь земляне отбыли, и прежние проекты некому стало подпитывать. Там теперь обычный город с заурядными жилыми районами. Там по-прежнему живут трольцы, устроившие из прежних высоконаучных центров свои доморощенные затеи и какие-то заводики того сего. Ребята, Валерий и Артём, часто туда бродят. Владимир их не одобряет. Он считает, что они из-за жажды развлечений и прочих мимолётных впечатлений рискуют по крупному. Догадываешься, зачем они туда бродят?
– Зачем? – не понял его Костя. – Из вполне понятной любознательности…
– Любознательность их того самого свойства, что и твоя к Ландыш. Они устали скучать. Вот и вся любознательность. Кук же не сообщает, зачем мы тут зеваем и чего ждём. Кого ищем? Если никто никого не ищет? Ещё одна планета для сонного досуга? Там Радослава и Андрея потеряли, а тут кого не досчитаемся?
– Ты, если имеешь в себе такие сомнения, скажи о них отцу откровенно.
– Я и говорю. Я же не являюсь тайным его оппонентом. Я просто его не понимаю. Чего он попёрся на планету, которую наши давно оставили? Он мне отвечает: «Я должен найти старика Разумова –отца Фиолета. Он где-то тут прячется». «Так ищи»! А он: «Я ищу». Ты заметил, что он ищет? Я нет. Он ждёт. Это я заметил. Не хочешь со мною прогуляться по новооткрытым старым туннелям на поверхность города? Там и машины остались. Ребята сумели их не только найти, но и запустить в рабочее состояние. Они на них и путешествуют в город. Конечно, риск. Конечно, часть туннелей обвалена. Так ведь Валерий сумел хакнуть у Ландыш информационную базу Радослава. А там вся подноготная внутренность подземных коммуникаций есть. Как же жалко такой грандиозный объект утратить! Работа нескольких поколений наших землян досталась прожорливой чёрной пасти вечного Хаоса. К чему всё было? Думать о том тяжело, а главное бессмысленно.
– Думать никогда не бессмысленно. И как тебе местные девушки? – поинтересовался Костя, внутренне усмехаясь над самонадеянностью Саши. Кук давно знал об их отлучках, знал всё, что и происходило в руинах подземного комплекса, имея отличное наблюдение за каждым его уголком, как целым, так и обрушенным. А старший из братьев Владимир всегда за прочими братьями следил. Но сообщать о том самовольным путешественникам в неведомое, отец Костю предостерёг. «Пусть ребята сами обо всём расскажут, если сочтут за необходимость», – так он и сказал удивлённому сыну Косте, когда новость о вылазках в подземный город не была уже для него тайной. К тому же Костя был уверен, что и ребята знают об осведомлённости отца о своих прогулках. Но отчего-то такая игра всех устраивала. Может, это было разновидностью их совместного развлечения среди однообразных будней.
– Ничего себе, – Александр имел в виду местных девушек-чаровниц, о которых и спросил его Костя. Он сорвал синий цветок и вдохнул его аромат в свои ноздри. Хмурая маска слиняла с его лица, – Нарядные, маленькие и очень блудливые существа – местные девицы. Их одеяния похожи на эти цветы. Вроде бы, стиля понятного нет, а красиво до реального уже онемения. Слов не подберёшь, чтобы их охарактеризовать. Все переливаются, всё на них из лоскутков, как у птиц пёрышки, а такие милые и всё время что-то щебечут. К тому же свобода нравов тут запредельная. Девицы гуляют, с кем хотят, когда хотят и где хотят. Пока гнёзд себе не совьют с каким-нибудь счастливчиком, или наоборот, с дураком. Поскольку, как я думаю, природа разгульная не очень сочетается с семейными устоями. Но, видимо, детей-то надо кормить и выращивать сообща, так что и семьи тут крепкие поневоле. Если бы нашу Ландыш так разодеть, то она была бы тут первая красавица всей планеты, – добавил он раздумчиво. – При жизни Радослава она и сама была как райская птица. Вся в расшитых шелках и окруженная трелями, которые сама же и издавала. Почему она перестала петь?
– Ты забыл, что она обо всём забыла по воле Кука?
– Но ведь песни она должна была сохранить в своей памяти, если усвоила их на планете, где она и родилась. Ей заблокировали только ту память, что связана с проживанием на Ирис.
– Значит, песня это мелодичное выражение души. А её душа в этом смысле онемела. – И едва Костя произнёс свою фразу, как послышалась песня Ландыш, гуляющей где-то поблизости.
– Травы, травы, травы не успели/ От росы серебряной проснуться/, И такие нежные напевы/ Отчего-то сразу в сердце льются… – Ландыш спускалась с пригорка в душистую лазурную котловину –лужайку. Странная и очевидно земная песня звучала звонко, и нежная вибрация голоса женщины достигала ушей удивленных её появлением парней. Но чему было удивляться? Удивительным было бы другое, если бы Ландыш не обнаружила такой красоты, расположенной совсем неподалёку от места их проживания.
– Костя! – крикнула она, – не пытайся прятаться. Я увидела тебя уже сверху! Ау!
– Влипли, – недовольно заметил Александр, заметно чуждающийся общения с Ландыш. Вот как-то сразу их отношения не сложились, и они никогда не общались между собою. В маленьком коллективе, по сути, семье это было заметно и не похвально. Но Александр себя не ломал, Ландыш игнорировал стойко, а она платила ему с удвоенной взаимностью. Женщины такого обращения к себе не прощают. Вот и теперь она, подойдя совсем близко, обращалась к одному Косте.
– А я думала, что это моё место. Не все же любители цветов, – сказала она. По поводу нелюбви к цветам – явно относилось к Саше. Ландыш даже не поздоровалась с ним. Костю она уже видела за завтраком.
– Так я случайно сюда забрёл, – Костя счастливо улыбался ей навстречу. Нет, не из жалости он хотел подобрать ключики к сердцу затворницы «Башни узника». Вот что подумал Александр. Ландыш давно Косте нравилась, а со временем такое отношение только углубилось до той самой черты, за которой оно становится любовью, становится качественно другим пластом человеческого глубинного существа.
– Тебе понравилась утренняя каша с ванильной добавкой? – спросила она очевидную глупость. Но видимо говорить было не о чем, а молчать невежливо. – Я сама изобрела рецепт. Моя прирученная горная лань легко даёт себя доить. Я сначала только Виталине такую кашу готовила, а потом вам решила её сварить. Кук сказал, что такую вкусноту ел только в счастливом детстве.
– Он не мог есть такую кашу на Земле, – ответил Костя, – ведь тебя в те времена не было.
Ландыш уселась между ребятами, по-прежнему обращаясь только к Косте. – Кук говорит, что животные явно были домашними совсем недавно. Они сами идут в руки.
– Как ты не боялась к ним сразу подходить? – спросил Костя, любуясь её ясным, свежим по-утреннему лицом.
– Привычка. Я же у себя всегда доила коров. А лани совсем маленькие и рогов не имеют. Они сразу подошли ко мне, как только я их увидела. Потом я стала приходить к ним каждый день. Они привыкли. А рогатые самцы почти кроткие, не то что быки. Хотя, конечно, я на всякий случай всегда беру с собою нейтрализатор мышечной активности. Всякое может быть. Но если честно, Костя, я не чувствую страха за свою жизнь нисколько. Может, это от того, что я не дорожу самой жизнью? Как ты думаешь?
– Думаю, что ты просто храбрая.
– Ну, уж. Ты всегда скажешь что-то лестное. Вообще же, у диких животных не может быть доверия к человеку. Конечно, Кук прав. Тут некогда жили люди, которые и разводили животных ради молока. Мы с Куком даже нашли их заброшенные пещерные обиталища, похожие на благоустроенные городки. Но куда они делись? Как думаешь?
– Они все переселились на континент, как случился переворот, и обе страны планеты объединились под всеобщим управлением. Прежде тут жили беженцы из Страны Архипелага. Теперь им нечего опасаться, и они живут в комфорте цивилизации, привычной им, – ответил за Костю Александр.
Ландыш смотрела в сторону горизонта, куда убегали цветущие луга. Там синели горы, как зубчатая ограда, построенная неведомыми, ушедшими куда-то владельцами диковинных цветников. – Я назвала эти цветы «улыбкой павлина». Я видела этих птиц на Земле, – сказала она.
– Надо же! – воскликнул Костя, – точно также их назвал и Саня.
– Какой Саня? – спросила Ландыш, никогда не слышавшая такую вот версию имени Александра. Так его называли только в узком кругу самих братьев. И то редко.
– Он, – Костя кивнул на брата, – Саша.
– Я сказал, что они похожи на павлиньи хвосты по своей раскраске, а насчёт улыбки это ты загнул. Какая улыбка может быть у павлиньего хвоста? – Александр насмехался. Но над кем, над Ландыш или братом, ясно не было.
– Да ладно тебе, – укорил его Костя, пребывая в благостном настроении. Он любил в данную минуту всех и вся, всё Мироздание целиком. – Не обращай внимания, Ландыш. Он только притворяется таким чёрствым ко всему на свете. А на самом-то деле он поэт в душе.
– Я знаю, почему он так ко мне относится, – отозвалась Ландыш так, будто Саши рядом не было. Её обычно сжатые губы румяно улыбались как долька аппетитного плода. Свежий ветер в сочетании с красотою вокруг овевал её каким-то радужным и почти зримым опахалом, наделяя яркими радостными красками, казалось, навсегда оставленными в мансарде покинутого дома на планете Ирис. Костя бы даже не удивился тому, появись тут Радослав рядом с Ландыш. Так она стала внезапно хороша! Как была только рядом с мужем. – Он давно и безнадёжно в меня влюблён. Это возникло ещё в тот день, когда он возник вместе со своим звездолётом. Он сверкнул на меня своими колючими глазами из его сумрачных глубин, и я сразу всё поняла. Но мне нужен был только один Радослав… – она замолчала.
– Да никогда такого не было! – возмущённо вскрикнул Саша, чем себя и выдал.
– Да? – изумился Костя. – Вот это факт, что называется «валит с ног»! Я даже не подозревал. А ты могла бы и скромно умолчать о таком вот несчастье…
– Выдумщики не хуже крошки Виталины, – усмехнулся Саша, поняв, что выдал себя слишком уж бурной эмоцией.
– Я так и сказала Куку. Если так уж случилось, что сразу никто из вас меня не завоевал, пока Радослав раскачивался, – а он долго раскачивался, не желая или боясь мне отвечать взаимностью, – я уже не смогу никого из вас полюбить. Сразу было надо. А теперь во мне произошло странное сжатие внутрь, я не могу ничего поделать. Я никого уже не полюблю.
– А кто в том нуждается? – пренебрежительно бросил ей Александр.
– Ты красивый, но грубый, – сказала ему Ландыш. – А вот Костя нежный. Но Костя мне как брат, как тот же Алёшка. Я не могу воспринимать тебя как мужчину. Ты не обижаешься? Нет? Ты же не Валерка, чтобы лезть к девушке, растопырив лапы как сказочный медведь?
– Почему сказочный? Медведи бывают и самыми настоящими, – смутился Костя.
– Конечно, я никогда не знала любви, какой она бывает между мужчиной и женщиной, хотя очень и хотела, чтобы Радослав дал мне такой опыт. Но он только обещал, а сам ушёл…
Слушать её было невозможно, и Костя с Александром разом повернули головы в разные стороны от неё, жалея её, как жалеют душевнобольных.
– Я любила, как любит женщина, только во сне, – добавила она, теребя головки цветов.
– Ты слишком откровенна, – сказал Костя, мягко притрагиваясь к рукаву её комбинезона. Ткань была цветом как бирюза, но с серебристым отливом. Это была женская версия костюма космического десантника.
– Но, вы же моя семья. Как иначе? – ответила глупенькая Ландыш. Не потому, что она была глупа от природы, а специфика её становления на планете Бусинка была такова, что она казалась глуповатой двум братьям. По странному стечению обстоятельств оба тайно и давно любили её. В отличие от прочих, – Владимира, Валерия и Артёма. А то, что Валерий к ней приставал, вовсе не говорило о его страстном чувстве к одинокой Ландыш. Он просто хотел попытать счастья, убегая от опостылевшего давно и уже личного одиночества.
– Хочешь, я достану для тебя местное платье? – спросил вдруг Александр. – У местных девушек очень красивые одежды. Ты будешь как птица в сказочных пёрышках. Или как этот цветок…
– Я не хочу носить платья. Это неудобно. Да я и не умею ходить в юбках каких-то, заплетающих ноги. Или наоборот, выставляющих ноги для всеобщего обозрения. Не считаю, что так красиво. Я никогда их не носила.
– А мне кажется, тебе очень пойдут женские платья. Воздушные и яркие, – Александр переглянулся с Костей, поскольку они оба вспомнили, как хороша была Ландыш в своих шелках на Ирис.
Она перехватила переглядывания ребят, но расценила их по своему, – У вас воображение работает не на той волне, на какой бы следовало. Конечно, я понимаю, вам одиноко, а вы молоды. Достань платья для Вики, если у тебя есть такая возможность. Вика сильно переживает, что не может выглядеть соблазнительной одалиской, как обзывал её прежде Кук. Она боится, что он устанет от её однообразного вида и перестанет её любить. А в его возрасте любить – это нешуточные затраты не только психические, но и физические, я думаю.
Ребята засмеялись. Ландыш звонко вторила им в ответ. Они оба залюбовались ею впервые после того, как она рассталась с Радославом. Что-то явно происходило сегодня. Чем была вызвана такая её перемена? Внезапная и невероятная. Она была как её мать Пелагея, наделённая способностью перевоплощаться на глазах от серой моли в феерическую бабочку. Вот только что она была бледна, как заспанный и блёклый один из местных спутников при своём появлении над горами в обесцвеченном ночном небе. И вот она же сияет как взошедшее светило – румяное и тёплое, но пока не обжигающее, а только ласкающее глаза, и даже, если верить, способное к исцелению уставшего зрения, поскольку излучение восходящего утреннего солнца всегда целебно и невероятно укрепляет всё здоровье целиком. Чтобы она не рассказывала о своём безразличии к внешнему виду, она как-то умудрилась переоформить один из своих костюмов, придав ему женственный вид. Воротничок приоткрыла, рукава обрезала до локтей, а штаны также укоротила до голеней, что было нарушением. Ведь в горах надо было закрывать все возможные участки кожи на случай укуса змей или насекомых. Кожа Ландыш была молочно-белая и такая нежная, что Костя невольно облизнул свои губы, представив себе, как он прикасается к ней …
– Милая, – прошептал Костя. И тут же ощутил рывок со стороны Александра. Тот дёрнул его за рукав.
– Пошли? – спросил Александр у Кости.
– Куда? – не понял он.
– Туда, о чём я тебе и говорил только что. Забыл?
– В тоннели? – переспросил Костя, забыв о секретности информации для Ландыш.
– А я! Я тоже пойду с вами! – вскричала Ландыш с интонацией Виталины, чем вызвала смех парней. – А я? Я давно туда хочу.
– Ещё чего! В какие такие тоннели ты собралась? Мы сами там никогда не были, – соврал Александр, свирепо вращая глазами в сторону Кости. – Кук запретил. Там опасно. Возможны обрушения.
– Перестань относиться к ней как к полоумной, – сказал Костя и добавил с твёрдой уже интонацией, – Ландыш пойдёт с нами. Кук всё равно обо всём уже знает. Почему бы и ей не побывать там, где мы всё давно излазили, а ребята так и машины давно починили.
– Видишь ли, у нас в нашем тайнике в подземном городе нет женской местной одежды. Только мужская, – резонно возразил Александр. – В чём же она выйдет на поверхность местных городов? Не в костюме же космодесантника? Подожди хотя бы того, что мы добудем для тебя одежду местных женщин, а иначе ты будешь не просто аттракционом для инопланетной публики, но и опасностью для нас всех. Тебя просто загребут местные спецслужбы. А они, чтобы ты знала, отлично осведомлены о том, кто прежде обитал в подземном городе, недоступном для их проникновения. А теперь и подавно. Тебя схватят, а чтобы выудить сведения, они церемониться с тобою не будут. Уж поверь. Тут тебе не Земля и не планета Ландыш даже.
