Лариса Кольцова
Космическая шкатулка Ирис
– Где ты берёшь деньги? Или ты работаешь в свои девяносто лет?
– Догадайся сам, где беру. Деньги у меня самые подлинные. Но в самом начале я воспроизвёл их на принтере, понятно. Так что я был какое-то время фальшивомонетчиком. Но я не расточитель и не паразит на теле их социума. В счёт компенсации я много чего хорошего для них делаю. Я предприниматель и произвожу очень хорошую продукцию. Так что все изначально фальшивые вложенные средства давно компенсировал через налоги, через высокие зарплаты рабочим, через благотворительность и внедрение по-тихому, очень полезных им, земных технологий в пищевую промышленность. Действуй и ты таким же путём. А я помогу. Экономика наука не сложная, если ты честен и более развит, чем окружающее население. Если ты пришёл к ним с благом, они сразу это поймут. Если мы и микробы, как ты говоришь, то будем полезны всепланетарному организму. Мы симбионты.
– Тот сверхинтеллект, что строит их цивилизацию, думаешь, тебя не вычислил?
– А ты много вычислил своим интеллектом? Ту микро жизнь, что обустроилась в тебе, не спрашивая у тебя разрешения? Если она тебе не вредит, а напротив, вшита в общеполезные обменные процессы, как ты её вычислишь? В своей обыденной жизни, понятно. Если не будешь прибегать к помощи сложных исследовательских методик, да ещё в специально оборудованных лабораториях. Если он, запредельный инкогнито, что и вычислил, то пока молчит. Молчит, как Звездное Небо у нас над головой. Я наблюдаю за ним тоже. Надеюсь, он не намерен после подготовки превратить эту планету в игровую площадку для неведомых затейников – хулиганов. И «Города Создателя» – не песочные замки из игровых формочек слаборазвитых космических творцов – младенцев. Будем надеяться, что это не так. Здесь живут разумные люди, способные к развитию и страдающие, когда им причиняют боль. Но если подумать глубже, то в явленной жизни столько бреда и чудовищной несправедливости, мутные истоки которых давно утеряны в прошлом, а потому и несуществующем для нас времени, то хочется, как волку, задрать голову к этому Звёздному небу и взвыть вечным вопросом: за что? Зачем? Да ведь ответа не будет.
– Индивидуального ответа, наверное, никому и не будет. Только Разум коллективный, не раздираемый распрями и дисгармонией, в состоянии открыть космические коды. Не вскрыть как вор и мошенник, а именно открыть при посредстве законного ключа.
– Схоласт! Что или кто он, твой ключ? – ответа не последовало, и Кук сообщил главную новость на закуску. – Пока я отсутствовал в течение двух лет, велось стандартное наблюдение моих записывающих устройств за всей планетой в целом. И вот что я тебе скажу. Два года назад в пределы атмосферы планеты «Ландыш» вошёл земной звездолёт малой вместимости несколько устаревшей уже модификации, подобный тому корыту, в котором мы и плавали в космическом океане вместе с Пелагеей. Подобный не означает тот же самый. Совсем другой. Он далеко неблагополучно приземлился в пределах того континента, где ты и будешь обитать с новой женой. Посланный разведчик его не обнаружил, да и не мог. Искусственный интеллект звездолёта сумел сразу же включить защитную систему. Теперь заземлившийся корабль-пришелец невидим для стороннего наблюдателя. Слабые, остаточные уже, электромагнитные излучения не дают возможности установить его точное месторасположение. Искусственный интеллект звездолёта на последнем угасании. Можно вычислить только приблизительно место его падения, – а по сути, это и было падение, – и размах такой вот приблизительности довольно большой. Чудо, что он не взорвался. Поэтому есть надежда, что кто-то остался в живых. Так что, Радослав, не исключено, что ты встретишь землянина или землян. Не знаю, сколько их, кто они. Поняв, что не одни здесь, они и сами попробуют выйти на связь с моим звездолётом. При условии, что у них все системы функционируют, пусть и не в идеальном режиме, а хоть как-то. Смогут же наладить хотя бы связь. Если включили режим невидимости, значит, остались живы. В чём есть сильное сомнение. Но есть и большая надежда. Таков ещё один сюрприз, приготовленный нам планетой «Ландыш».
Новая судьба и её небесные щедроты
Несанкционированный выход за порог дома судьбы – злой мачехи
Предосеннее солнышко, золотое и живое в своих тёплых прикосновениях, скользило по открытой коже рук, лица и шеи, по маленькой и тоже золотой бабочке, совершающей свой, возможно, и последний танец перед тем, как сгинуть без следа в первые же утренние заморозки. Что может быть лучше окраины не совсем ещё густого леса в такую вот пору. Когда длинные световые нити протянуты с синего купола между стволами деревьев и уходят в прогретую землю, едва касаясь многочисленных головёнок поздних цветов, украсивших, пока ещё по-летнему яркое, раскидистое платье своей растительной матери.
Ива в своих белых ботиночках, в изукрашенном, как поляна, платье стояла у старого дерева липы, глядя, как пляшет остальная голосистая молодёжь. Пока она была неподвижна, изъяна не было заметно, и девушка казалась по виду самой лучшей из всех, кто тут и отплясывал. Правда, в последнее время от постоянной неровной походки стало заметно опускаться левое плечо, – повреждённая нога тоже была левой. Она была уже заметно тоньше, чем нога правая, как ни старалась девушка её разрабатывать по методике, данной целителем. А по вечерам после того, как она покидала работу и возвращалась домой, нога глубинно ныла, болела. В дождливую же пору и спать не давала. Тогда Ива глядела в ночной мрак, стыла душой и телом, с ужасом ожидая своего скорого смертного часа. Всё это не прибавляло ей жизнерадостности, прежде так и переполняющей её. Но подобные мысли и скверные переживания она прятала от родителей, на работе же её втайне жалели и старались не перегружать, по преимуществу оставляя за нею ту работу в книгохранилище, где требовалось сидеть на месте часами. И тогда уже она и посетителей библиотеки не видела.
С противоположной стороны утоптанной и обширной поляны, среди путаницы усыхающих и совсем ещё зелёных кустарников вдруг возник Капа. Его горящий взор проявился раньше, чем он сам. Показалось, что на какие-то доли секунды пугающее мерцание висело само по себе без привязки к фигуре человека, как два неких тёмных сполоха среди ветвей. Так бывает, когда хищная птица ночи смотрит на свою дичь, незримая сама, но устрашая глубинным огнём нацеленных глаз. Но сейчас был разгар дня. И всё же Ива вздрогнула. Глаза Капы были карие, а издали так и вовсе казались чёрными, горячими неостывшими углями, как глаза у бабы Вербы во время путешествия через реку. Поскольку именно там Ива отметила, даже в сумраке, как ярко горели глаза старухи на Капу. Нет, причина была не в том, что старая вдруг сошла с ума и влюбилась в молодого мужчину, а в чём-то другом, для Ивы тайном. Как тайным оно было и для Капы, когда он пытался увернуться от взгляда старой магини, как он её обозвал. Наконец он вышел из зарослей, и страшная мистика его взгляда показалась Иве почти смешной. «Что это со мною»? – подумала она. – «Не надо мне было и пробовать того пойла».
… Отказавшись от услуги Ручейка в Храме Ночной Звезды, Ива, как она и решила, поднесла к губам старую кружку, до половины наполненную маслянистой жидкостью цвета старой бронзы. Она была желтовато-коричневой с чёрным мерцанием в глубине. Противная! Закрыв глаза, она выпила. Впервые за свою жизнь. И ничего не произошло. Вкус, кроме вкуса горелой ржаной корки содержал в себе и некую очень приятную терпкую составляющую, перебивающую основную горечь. Ива оглянулась вокруг себя. Никаких людей рядом уже не было. И вызолоченных новой краской стен Храма не было. Близкий горизонт вместо того, чтобы убегать от неё, едва она сделала шаг, стал приближаться. Она ощутила, что ноги у неё ровные, обе резвые, и побежала вперёд, почти не касаясь земли. На замшелом пеньке у возникшего леса, звенящего по-настоящему золотыми листьями, сидел дедушка. Он плёл корзину и мурлыкал себе под нос песенку про маленького мальчика, ушедшего по грибы. Вскоре появился и мальчик. Он нёс новую корзинку, полную грибов с красными и коричневыми шляпками на белых крепких ножках.
– Ну-ка, Клёнушка, давай их сюда, – сказал дед мальчику. – А ты чего стоишь как не родная? – спросил он у Ивы. – Пошли с нами варить грибной суп.
– Нельзя ей, дедушка, – сказал Клён, даже не посмотрев на сестру, – ты забыл, что она из другого мира? Не зови её раньше времени. Ей ещё жить и жить.
– Не хочу я больше жить такой уродиной, – заплакала Ива, – с вами хочу есть грибной суп. Чего мне ждать, кроме дальнейшего ухудшения и одинокой ранней старости. Если доживу. А как-то чувствую, что умру скоро.
– Не умрёшь, – спокойно ответил маленький Клён, – будешь жить и за меня и за себя. А когда женится на тебе Ручеёк и родите вы мальчика, ты назови его моим именем. Потому что я в него вселюсь, в младенца твоего.
– Ты смешной, Клёнушка. Разве Ручеёк станет моим мужем? Он же маленький.
– Да какой он маленький. Он уже совсем взрослый, – отозвался дед. – А через пару лет и вообще возрастная разница будет ерундой. Светлый Поток станет таким разудалым, таким умным, что всякая за него вышла бы, а он тебя любит. Только зря Клёнушка тебя обольщает. Не будет у тебя детей никогда, внученька.
– Да я помню, что я увечная, дедушка, – согласилась Ива. – Кому я нужна? Да и не люблю я Ручейка, в том смысле как любят женихов. Это же смешно. Ручеёк и муж?
– Он тогда будет уже Светлым Потоком. А ты будешь здорова, доченька. И не потому детей не будет, что не будет здоровья, а потому, что ты, хотя и хороша, а вроде цветка, сделанного из шёлка, не способного дать живое продолжение.
– Как же я стану здорова? Разве нога отрастёт? – Ива не очень прислушалась к определению себя как цветка – некой имитации под живую природу. Мало ли что бормочут те, кого в живых нет? Они же как сны, у них своя логика, вывернутая наизнанку. Поскольку они и обитают в изнанке, а не снаружи. Она как-то отлично понимала, что и дед и брат – принадлежат призрачному миру, а не живые люди.
– Придут посланцы с небес. Они излечат твою хворь.
– Посланцы с небес? – Ива сразу вспомнила человека в серебряном одеянии и с чудесным светлым лицом. – Разве они есть?
– Есть, – ответил дед. – Уже тут. Скоро повторно увидишь того, кого и видела в прошлый раз в Храме…
Надвинулась вдруг огромная чёрная туча со зловещим отсветом по краям. Она клубилась и бормотала на разные голоса. В испуге хотела Ива схватить брата и спасти его хотя бы на этот раз, но его уже не было нигде. И деда не было. Из пыли и мрака вынырнула повозка, но без лошадей, так что было непонятно, кто её тянет за собою. На повозке сидела баба Верба в своём ромашковом платье и с лихо развевающимися ничуть не седыми, а тёмно-русыми волосами, с белым лицом и яркими тёмными глазами, похожими на спелый чернослив. И всё же Ива её узнала. – Уходим! – крикнула баба Верба и схватила Иву за руку, пытаясь втащить её к себе. Она дёргала её за руку так сильно, что девушке стало больно. – Да очнись ты! – баба Верба брызгала ей в лицо чистой водой, и вода попала в рот.
Холодная чистая струя привела девушку в чувство. Ива очнулась. В Храме осталось совсем мало людей. Ручеёк, Рябинка, подружка Верба окружили Иву. Она сидела на чистом и светлом, отдраенном дощатом полу и ничего не понимала. Баба Верба, бледная, что не было ей свойственно, с участием гладила Иву по волосам. – Ну вот. Очнулась. Ты чего? Чуть не осталась у предков. Еле очухалась. Как уснула –то крепко. Эко тебя хватило. Кто же так не хотел тебя отпускать? – Волосы бабы Вербы были по-прежнему седые, косынка свалилась на плечи. Она была старая и не такая красавица, какой привиделась. – Баба Верба, какая же ты была красивая, – только и сказала Ива.
Из придела вышел старый маг Вяз и его помощник Капа. Старик совершенно седой, но с остатками черноты в бороде, подошёл к девушке и пристально посмотрел ей в глаза. Око Создателя переливалось на его груди всеми цветами радуги. Впервые Ива увидела, что светлые глаза мага под очень густыми седыми бровями, нависающими козырьком, совсем не сердитые, а очень старые, выцветшие почти до белизны. – Запомни всё, что увидела. Удержи в сознании, – сказал он. – Если с тобою произошло такое, значит, ты была допущена к тому, что скрывает твоё будущее. Ты чиста и светла как родник. Только такой душе открывают эту дверь.
Он ушёл, а Капа остался. Баба Верба стояла рядом и пялилась на него так, словно хотела его продырявить своими жгучими глазами из-под косынки, которую она успела натянуть едва не до носа. Капа, заметив её взгляд, незаметно, но ощутимо подтолкнул её к выходу. – Пора! Пора на выход всем! – ворчал он, обращаясь к девушкам и Ручейку, но неучтиво продолжал толкать бабу Вербу.
– Да отвяжись ты! Прилип как водоросль к веслу! Ты наливку-то с пирогами отдал старику? Или решил сожрать один? – заорала она, будто и не была в Храме. На её крик старый маг снова выглянул из придела, закрытого для прочих.
– Кощуников попрошу вон! – крикнул он сипло. И все потянулись к выходу.
– Как же я назад попаду? – обратилась баба Верба к девушкам и к Ручейку. Ручеёк пожал плечами.
– А возьму я лодку этого носатого. Надо будет, приедет и заберёт. Я заметила, что у него лодка там не одна. – Вначале было слышно, как она ойкала, скользя по наклонному берегу, выложенному белым известняком. Вскоре она уже гремела цепью, и только когда послышался всплеск вёсел, на пристани появился Капа и закричал во тьму реки, – Куда ты, старая! Лодку верни, подлая!
– Сам приезжай. У тебя другая есть. Я её сохраню, никому не отдам. Не бойся, – спокойно откликнулась она, поскольку была недалеко от берега. Капа демонстративно плюнул ей вслед. – Тьфу! Приеду, оттаскаю тебя за твою седую паклю! Лысой останешься!
– Не плюй в воду, вода накажет! – послышалось с реки. Девушки смеялись, развлечённые проделками бабки, уже забыв о пережитом страхе…
Кто же отворил небесную дверь?
Кто-то тронул Иву за плечо сзади. Задумавшись, она не заметила, как Капа подошёл к ней с другой стороны. Девушка дёрнула плечом, давая ему понять его неучтивость. Кем он себя вообразил, что трогает её при всех?
– Как себя чувствуешь, Ивушка? – ласково обратился к ней Капа, – Как ночью я испугался, что ты уже не вернёшься из мира наших предков. Неужели там было настолько хорошо, что ты не хотела и уходить? Или же страшно? Кто-то не отпускал?
– Не пытай. Нельзя другому знать сокровенные видения.
– А многие рассказывают. Такую дурь порой несут, что и удивляешься, или у них предки такие ненормальные или они сами живут в мире, вывернутом наизнанку. Как в чужую голову влезешь? До чего же страшная бывает у людей, скрытая от внешнего взгляда, внутренность. Такая в ней чернота, такая путаница. Ну, есть тёмный лес после бури. С вывороченными корневищами, с ямами и с чудовищами вместо мыслей.
– У тебя светлая голова?
– Хотела бы туда заглянуть? В душу мою?
– Зачем мне? Или ты решил отказаться от будущего звания мага и взять себе жену? Да ещё жену увечную?
– Какая же ты увечная? Тебя сам Создатель, не иначе, любовно раскрашивал. А что несчастье с тобою приключилось, так что же… Горько, конечно. А вот что я надумал, Ивушка… – и Капа прильнул к её уху, щекоча кожу шеи. – Я от должности мага, от великой избранности не откажусь ни за что. Это ж такие возможности… А вот что я слышал от знающих людей. Храмы все постепенно сломают, как дороги на опорах всюду протянут от одного «Города Создателя» к другому. Люди забудут обычай предков. Ведь новых Храмов нигде уже не строят. Люди уйдут в «Города Создателя». А богатства-то у кого останутся? Уловила мою мысль? С такими сокровищами можно купить себе должность в Администрации любого Города, если не сам Город целиком. Я так знаю, что многие дети бывших магов там и правят. А ты думала, что все маги святы? Без жён так и жили всю жизнь? Да, по видимости, так. А в реальности? У всех милые девицы и молодицы не переводились. Я один, может, такой честный. Блюду закон, принятый у тех, кто посвящён Храму. Я и сам-то, Ивушка, сын такого вот мага – прелюбодея. А ты думала, что из милости меня старый взял к себе и посвятил Храму? Посвятил в тайны служения и в то, где хранятся его сокровища? Только вот мать свою я не ведаю. Что правда, то правда. Она меня и подкинула старому. Отомстила тем, что имя негодное мне дала. А он-то уже не мог имя моё сменить. Люди же видели, как меня нашли у дверей Храма. Вот так я и лежал в лодочке у пристани. Какая-то нагуляла, а потом старому и скинула. «На, тебе, козлище седой, чужое изделие получай, чтобы не скучать в одиночестве»! Он тогда не особенно старый был, а всё одно седой. Он и сам лета свои не помнит, по счету если. Видать здоровый был, если и сейчас такие тяжести ворочает! Вот тут недавно балка едва не свалилась на голову рабочему, так он её подхватил и понёс. А ведь и дерево такой толщины не всякий молодой парень поднимет. Богатырём он был. А тут чахни над драгоценной казной Храма, да вари пойло для простонародья. Всякий маг, чтобы ты знала, несколько жизней проживает.
– И ты хочешь взять меня себе как жену? – Ива замирала от удивления и страха, слушая его откровения. Но поблизости никого не было. Услышать никто не мог.
– Не буду я тебе лгать. Лгать не приучен. Ложь нарушает стройность мышления, снижает глубину постижения многих тайн. Лжец сам себя одурачивает, если на то взглянуть более высоким оком. Сиюминутно что-то и приобретёт, а данное Создателем чудо высокого разума уронит в грязь. Да и не видел я никогда, чтобы лжецы были наделены высоким разумом. Я хочу дать тебе счастье материнства. А себе ребёнка от тебя заполучить. Я ребёнка твоего возьму, выращу, а тебя не кину.
– Не будет у меня никогда детей! Мне дедушка так сказал. Не дано мне такого дара.
– Да ты серьёзно веришь тому бреду, что привиделся? Ты попробуй сначала, а там видно будет. Я дам тебе всё для жизни, как ты и сама захочешь того. Тебя же никто в жёны не возьмёт. Ты и сама о том знаешь. Ты усохнешь впустую. А пока ты вешний цветочек, так и поспеши родить себе ягодку-усладу для будущего одиночества. Разве не прав я? Ты сама-то подумай. А от тебя детишки будут пригожие да разумные. Может, и не одного успеешь мне родить. Пока хворь тебя не изглодала, не успела. А ведь вижу я, кусает она тебя по ночам. Вон под глазами твоими дивными синева залегла, да и личико побледнело против прежнего заметно. Исхудаешь, померкнешь. Потому и спеши. Не ломайся. Кому оно, твоё девство, понадобится? – Капа уже шарил по её бёдрам, оглаживал сзади её поясницу, тянул ручищу через подмышку к груди… Щекотал её шею своей бородой.
– Прочь иди! – крикнула она, и тут же спохватилась. Но никому не было ни до неё, ни до Капы ни малейшего интереса. Хромоножка, да смурной Капа. Самые никчемные они были на чужом празднике. Ива пошла прочь сама. Но в неприятном сильном волнении она тронулась совсем не туда, а вглубь леса. Потом неуклюже побежала, припадая на левую ногу, словно бы стремясь убежать от своей недоли. Вот и речушка – ручеёк. Она журчала прозрачной водой. Дно просматривалось полностью. Войди в неё, так и до пояса не достанет, такая мелкая. Через неё был перекинут ствол. Видимо, молодёжь пользовалась этой дорогой, чтобы углубиться в чащу для своих милований, от чужих глаз подальше. И тут она, осмелев, пошла по толстому и шершавому стволу, рискуя свалиться вниз. Но даже если бы было глубоко, она умела плавать, а тут-то по колено. Раскрасневшись от напряжения, вызванного совсем не простым для неё переходом, Ива довольно оглянулась назад. Сзади не было никого. Капа отстал. Она пошла по лесной тропке, и шла, шла, пока не очнулась там, где и было то проклятое место, забыть которое было невозможно уже никогда. Как ни старайся. И дерево-убийца так и лежало там же. Его никто и не тронул до сих пор. Оно было усеяно золотистыми гнёздами съедобных грибов, питающихся истлевающей древесиной. Покрыто бархатом красивого изумрудного мха, шёлкового и сухого на ощупь. А по виду казалось, что мох сырой, склизкий. Дерево, даже умерев само, продолжало жить вторичной жизнью. Девушка, забывшись, гладила ствол, ставший причиной её пожизненного несчастья. Частично лишь оно было спилено. Там, где и было то страшное место, когда обрушившись, оно накрыло собою её и Клёнушку. Глухо вскрикнув, она поковыляла назад, к тропинке. Зачем она сюда и пришла? Как смогла? Ведь это и не близко. Даже голосов гуляющей молодёжи уже не слышно.
Сбоку тропы вышел Капа. Ива уже не испугалась. Она была даже рада, что не одна в лесу. Но старалась идти быстрее.
– Да не ковыляй ты так быстро, утка хромая! – попросил Капа, – я уж запыхался бегать за тобою.
– Что? – поразилась она, – кто утка хромая? Я? А ты-то сам коршун глазастый и клювастый, как и говорила баба Верба. Ой! И правда! Ну, есть коршун.
– Нет уже твоей бабы Вербы.
– Она не моя. И почему же её нет? Как это нет?
– Она ночью лодку не ту взяла. Перепутала. Та, что хорошая, осталась. А она на дырявой поплыла. К рыбам на прокорм. А река-то широкая, да глубокая. А до берега-то бабка так и не добралась. Нет её там. Я проверял утром, как обнаружил лодку хорошую на месте, а дырявой не было. Дом её пустой стоял. Нигде её не нашёл. Заявку уже дал в пункт надзора за общественным порядком. Так-то вот. Будут искать в реке её труп.
Какое ужасное слово! Ива закрыла уши ладонями.
– Врёшь ты. Она не утонула бы. Она всю жизнь у реки жила. У неё козы в лугах пасутся. Она их доить ушла. Вот ты и не нашёл её.
– Козы в хлеву блеяли. Я их выпустил на луг сам. Пирожков себе взял. Всё равно пропали бы. Хороши были у бабки пироги. Зря не похаю. Не знаю, кто теперь там и будет на переправе. Да найдут кого, кто никуда уже не годится. И не жила твоя баба Верба ни у какой реки. Неизвестно, откуда она тут и появилась.
– Как же… – Ива остановилась. Она сопоставила молодую и красивую бабу Вербу, непонятно для чего возникшую в её видениях и то, о чём говорил Капа. Неужели, бабы Вербы нет на свете? Конечно, она была старой, а всё же такая страшная смерть! Да и какая смерть бывает не страшной. Она вгляделась в лицо Капы, стоящего впритык к ней. Если бы не был он так противен по своему характеру, был бы он и красив. Карие яркие глаза под дугами чёрных рисунчатых бровей, прямой крупный нос вовсе не походил на клюв, губы, почти открытые подбритыми усиками, были, правда, жёсткие, неприятные. Как и весь он в целом казался Иве неприятным человеком. Он не был слишком уж молод, но и не стар нисколько. – Ты, – произнесла Ива с трудом, поскольку от его взгляда её охватывало бессилие, смешанное со страхом, – ты – сын бабы Вербы. Я её видела молодой. Ты вылитый она.
– Кого ты видела молодой? Чего ты несёшь!
– Баба Верба – твоя мать. Она сюда и вернулась, чтобы тебя перед смертью своей увидеть. Я поняла ещё в лодке, что-то странное у неё к тебе было. Что-то невысказанное и тревожное выражали её глаза. Муку ужасную…
– Да не выдумывай ты! Нужна мне такая мать. Не было, и такой не надо! – Он схватил её в охапку и сталь щупать грудь через шёлковое платье. – Ах, какая же маленькая, девственная грудка… Не то что у Вешней Вербы… Не грудь, а козье вымя…
– Так ты с Вешней Вербой был? – изумилась Ива только для вида, поскольку все знали, что Вешняя Верба к нему бегает ночами. Ива сумела вырваться из объятий Капы, оказавшегося вдруг таким похотливым реальным козлом.
– Да она мне надоела, как будничная каша, – ухмыльнулся он отвратительно. – Она у меня только на голодные дни. А так я в столице таких ли дев имел. Я же в столице квартиру себе приобрёл на рынке свободного жилья. За огромные деньги, между прочим. Мне жалкое общественное жильё ни к чему. Я бы побрезговал и войти в такую клетку с тонкими стенами. У меня в столице целый этаж. Мой собственный. А ты думала, я только и делаю, что справляю требы для простонародья? Разносчик пойла для тёмных селян-дураков – ветоши уходящего навсегда мира?
– Сам ты! Не знаю и кто. Пусти меня, урод!
– Я тебе покажу урода! Ты сама уродка, должна благодарить настоящего мужчину, что возжелал тебя! Утка хромая!
– Возжелай свою Вешнюю Вербу, пусть она тебя благодарит!
– Я, если захотел, так по моему и будет! Я давно тебя хочу, и желание своё я отменять не буду! Я за последствия, возникни они, буду нести ответственность….
– Ай! Руки убери! – и тут такая грубая сила смяла её, потащила куда-то во тьму, поскольку Иве и зрение от ужаса отказало…
– Убери! Руки от девушки! Убери! Ты! Грязный! Мужик! – Чёткий и несколько странный голос прогремел в её ушах. Она открыла глаза пошире, почувствовав полную свободу от зажима зверя, которым стал Капа. Капа валялся на лесной подстилке, дрыгая ногами. Над ним стоял незнакомый человек. Одет он был в старую и довольно нелепую одежду, поскольку штаны и рубаха были коротки, а ботинки огромные и чудные настолько, что сам вид их отвлёк Иву от ужаса, в котором она всё ещё барахталась. Тёмные волнистые волосы с ярким блеском были длинные, почти до плеч, бородка волнистая и тёмная красиво обрамляла его подбородок. Глаза яростные от гнева на того, кто вознамерился насильно присвоить себе девушку. Сине-фиолетовые, невероятные глаза незнакомца не оставляли уже сомнения. Это был тот! Кто открыл двери Храма два года назад в ночь встречи с ушедшими предками. Правда, серебряного одеяния на нём не было. А вот бородка была. Значит, он точно не высокорослый мальчик, а зрелый мужчина. А ботинки те же самые. Здоровые. Как и он сам.
Капа ползком залез за пень, а потом уж и поднялся. Пиджак был в листьях и грязи. Он стал его отряхивать. Вероятно, он и сам уже ужасался тому, что настолько утратил ум. Лицо его было растерянным, напуганным, так что он и на себя, важного, нисколько уже не походил. – Попутал супротивник, зверь утробный овладел моим умом, – так он и сказал, непонятно к кому обращаясь. – Сам я себе поражаюсь… Ива! Я не хотел так… Я не понимаю, зачем я так….
Человек – незнакомец теребил своё ухо. Потом он отчеканил, но без особого выражения, отрывая каждое слово в предложении одно от другого тем, что делал между словами паузу. – Проси. Прощение. На колени. Встань. Пусть она. Тебя ударит. Если захочет. Пусть она. Решит. Что делать. Дальше. Ты – подлый зверь. Не человек. Я мог бы. Тебя убить. Без жалости. Но я не зверь. Твоё счастье.
– Ива! – возопил Капа, – я не понимаю, что творил! – Вопль его не был воплем страха. Он действительно пришёл в себя. – Бабка чего-то намешала в свою вишнёвую наливку! Я и пригубил-то чуть-чуть. Ты же знаешь, я дурь не пью никогда. Я человек серьёзный. Прости меня, моя белая уточка! – он подходил с опаской. На колени так и не встал, – Ударь меня! Я заслужил, – и он нагнул голову перед Ивой.
– Наливка? – переспросил незнакомец, теребя себя за мочку уха. – Алкоголь? Ты болен? Ты почему. Не лечишься? – он пристально, властно, но без угрозы смотрел на Капу. – Ты знаешь. Его? – повернулся он к Иве. Она тонула в его дивных глазах, ярчайших и блестящих как… Сравнить даже было не с чем.
– Он… Да. Знаю. Он больше так не будет. Не бей его.
– Разве я бил? Бей ты.
– Эх, Капа. Хотя я и не любила тебя, но уважала. А теперь? – Ива лишь для вида легонько стукнула Капу по загривку. – Уходи. Пусть он уйдёт. Он уже никогда так не поступит. Я знаю, – обратилась девушка к незнакомцу. Ей уже было жалко несостоявшегося насильника и кандидата в невозможного возлюбленного. Незнакомец в смешной короткой рубашке выглядел, тем ни менее, величаво. Он смотрел куда-то поверх их голов, думая о чём-то своём или что-то там высматривал, прислушивался к чему-то. Потом он опять впился в Капу глазами как жалами, так что Капа заметно покачнулся.
– Девушка – ребёнок. Как ты мог. Алкоголь не оправдание. Насилия.
– Ива, верь, что я заглажу свою вину. Давай я отвезу тебя домой через реку. Кто ещё тебя и отвезёт. Приходи к Храму. Я буду там. Не хочешь, чтобы я отвёз, так пошлю с тобою любого другого работягу. Как раз ремонтные работы идут в Храме. Пошли. Ты же не останешься с бродягой одна в лесу? – И понимая, что она с ним не пойдёт, он не знал, что ему делать. Оставлять её наедине не пойми с кем? Он уже забыл, что только что сам был для неё нешуточной угрозой.
– Она же сказала. Тебе. Уходи! – незнакомец двинулся к Капе. Ива неожиданно тронула странного бродягу, на бродягу ничуть не похожего, за рукав рубашки. Рубашка была… Как могло такое быть?! Это была рубашка её отца Ясеня. Не узнать её она не могла. Вот и дырочка на кармашке прожжённая, когда горящий уголёк из печки отлетел, и отец вскрикнул от неожиданности. И рукав, заштопанный матерью тёмно-синими нитками, а рубашка более светлая по тону. Он вдруг улыбнулся Иве, и её ослепили его зубы, его открытая доброта. Он вовсе не беспощаден, как прикинулся только что по отношению к Капе.
–Тут что? Поют, пляшут. Тут праздник? – Как-то постепенно его речь теряла обрывистость, становилась более связной.
– Праздник прощания с летом, – ответила Ива. – Пусть Капа уйдёт.
– Капа? Имя? Его?
Ива кивнула. Капа, поняв, что его отпускают, и наказания не будет, помчался в глубину леса, чтобы окольными путями выбраться к большой реке, к Храму Ночной Звезды, рядом с которым и стоял дом, где он жил со старым магом Вязом.
Тропа, уводящая от немилостивой судьбы
Ива топталась и не знала, что делать, куда идти. И потихоньку направилась в сторону речушки, где и было перекинутое с берега на берег упавшее дерево.
– Ты знаешь. Негодного человека? – спросил незнакомец, – Как он мог? Если вы знакомы? Ты юная. Почти ребёнок. Он старше. Мерзавец! – незнакомец поморщился.
– Почему ты говоришь так странно? – спросила Ива.
– Да? Звучит странно? Заметно? Но скоро. Будет обычно. Звучать. Моя речь. Я пока плохо. Могу воспроизводить. Вашу речь.
– Нашу речь? А какая же речь у тебя?
– Я. Из другой страны. Так тебе понятно?
– Из другой? Из той, что за океаном? Знающие и посвящённые в те или иные тайны нам рассказывали, что люди с другими лицами попадают к нам. Что где-то уже есть секретная скоростная дорога на опорах, проложенная через сам океан. И кто-то доставляет к нам для всякой работы в «Города Создателя» чужих людей. У них бронзовые по своему цвету лица, а волосы похожи на красные листья осеннего клёна. Их ставят на руководящие должности, поскольку они без жалости и сочувствия угнетают наших людей. Отец мой знает. Он же строит дорогу на опорах. Другие имеют лица несколько желтоватые, волосы сизо-чёрные. Но не от болезни так. Они просто другие. Они тихие и работящие, ни с кем никогда не ссорятся и работают с нашими рабочими там, где очень трудно работать. Раньше все удивлялись. Но теперь их стало появляться всё больше в «Городах Создателя». Никто уже не удивляется. А ты точно такой же, как наши парни. Только очень красивый, – выпалила она неожиданно.
