Лариса Кольцова
Космическая шкатулка Ирис
Молчание небес
Благосклонность судьбы, явленная Оле – Мон
Непонятно, как это произошло, но взору Олы открылись вдруг неоглядные просторы, бьющие жизнеутверждающим светом в проём узкой неровной расщелины. Назвать её полноценным выходом было бы сложно. Чтобы в неё протиснуться, надо было быть прежней и тоненькой Олой – Физ, а не теперешней огрузневшей женщиной Олой – Мон. На её изумлённых глазах расщелина медленно раздвигалась там, где только что была гладкая и каменная стена. При этом ни звука, ни скрежета она не услышала, как и страха почувствовать не успела, настолько удивление охватило её всю целиком.
И вот уже полноценная полностью открытая арка словно бы приглашала выйти наружу, и нечто толкало в спину: выходи скорее! И уже не хотелось снова нырять в полутьму, полную непонятных опасностей и невнятных шорохов, хотя шорохи были вызваны её же шагами, а опасности находились в её же воображении. Будь, что будет! Ведь недавно же мечтала о смерти, а тут нате вам, – выход в неизвестность, где вполне могут быть скрыты и смертельные ловушки, уже не казавшиеся страшными из-за насыщенного светом и теплом воздуха, трепета близкой листвы и птичьего гомона.
Слегка выщербленная дорожка, подобная рукотворному и умеренно пологому пандусу, совсем не страшно приглашала её сойти вниз, в насыщенную цветением долину. Ола увидела чуть вдалеке высокое строение, похожее на башню с различимой смотровой площадкой по её верху. Рядом с башней располагались и другие строения необычной конфигурации.
Скорее чутьём, чем глазами, она не увидела, а учуяла, – там жизнь! Там кто-то обитает. Она и услышала! Там гомонили дети! Только дети и певчие птицы способны создавать такие мирные и далеко распространяющиеся звуковые волны. Где есть веселящиеся дети, там нет опасности. Воздух был свеж, даль неоглядна, небо чистое и предвечернее.
Ола удивилась тому, что так долго она бродила по тоннелям, войдя в них рано утром, а выйдя уже к вечеру. И ведь время не ощущалось, и ведь голода и жажды не было. Но едва она о том подумала, как ощутила сильную жажду. Она выпрямила спину с заплечным походным баулом, где был нехитрый сухой паёк и ёмкость с напитком, решив перекусить на первом же удобном месте. О приближающейся ночи она и не беспокоилась. Ещё стоя на высоком уступе, она видела внизу гладь насыщенно-синего озера и часть песчаного пляжа, свободного от растительности, довольно густой и местами непролазной.
Вокруг гудела настырная мошкара, давая ей понять, что наступает час её разгула, и о блаженном отдыхе она зря размечталась. Чем ближе она спускалась к берегу, тем меньше зудела настырная мелюзга, отчего-то застревая среди зарослей, и не желающая лететь к воде. Подойдя совсем близко к водной глади, на которой мягко и даже ласково, уже не раздражая глаз своим накалом, играли лучи светила, неспешно и наклонно скатывающегося к месту своего каждодневного ухода, Ола увидела большой удобный камень, будто умышленно кем-то отшлифованный под сидение. Даже подобие наклонной спинки сзади было, чтобы удобнее устроиться и отдохнуть.
Было это игрой природы или кто-то и когда-то умышленно приспособил камень под сидение, ей было неважно. Она плюхнулась на каменное сидение, улавливая приятную теплынь поверхности и застывая в долгожданном отдыхе. Стало настолько хорошо, что никаких мыслей в голове у неё не было. Она достала холодную выпечку и вонзила в неё зубы. До чего же вкусно! Пожалуй, много уже лет она не ощущала такого острого удовольствия от еды. Вот уж правду говорят, что голод – лучшая приправа к любому блюду. Ола задумалась о странных вещах. О том, что, прожив столь немалую жизнь, она никогда, ни единого дня не голодала! Она всегда соблюдала режим, всегда и всюду еда не была для неё проблемой, хотя жизнь её и делала весьма замысловатые виражи, безжалостно швыряя её о камни судьбы и вдребезги разбивая сердце. По счастью, не голову. Голова была всегда ясной и всегда способной осмысливать планы выхода из житейских катастроф. А у кого их не бывает? Есть ли такие счастливчики? Вот бы взглянуть на такого человека хотя бы однажды. Собирая крошки с подола своего длинного и походного платья, она решала чисто отвлечённую задачу о том, для чего и кем человеческую чувствительную и непрочную структуру дырявят, а то и рушат испытания всякого большого и малого калибра? Ола не была религиозной, хотя и атеистом-рационалистом она не была. Образование было не полное для того, чтобы быть научным скептиком в отношении наличия Создателя где-то в более сложно устроенных измерениях, и в то же время она была весьма начитанной и критической, чтобы слепо верить жрецам культа Надмирного Света.
Ола огляделась более внимательно. Странные деревья окружали её. Их корни напоминали огромные птичьи лапы, пытающиеся вылезть из почвы как можно больше, а не запрятаться в её надёжную глубину, как следовало бы. На их стволах росли многоэтажные выпуклости, – одна над другой, – наподобие лесенки, и было неизвестно, болезнь ли это самих деревьев или такова обычная их форма. Обладай Ола карликовым ростом, так и влезла бы на самую верхушку, где зрели розовато-бежевые плоды, а те из них, что свалились вниз и разбились, издавали сильный аромат, – вкусный. Но попробовать плоды на вкус, женщина не решилась.
– Сирт! Ах Сирт, мой мальчик, – произнесла она печально и тяжело вздохнула. – Где ты, мой заблудившийся и прежний трепетный птенец, давно ставший матёрым мужичищем? Едва не ставший убийцей своего ближнего? Что за помрачение на тебя нашло? И оставило ли оно теперь твою голову? Твою обычно задумчивую голову, полную сострадания ко всем живущим, полную отнюдь не скверных и злобных мыслей, а поисков адекватных ответов на сносящие порой и крепкий ум загадки явленной жизни.
Ола обернулась несколько в сторону и увидела на далёком берегу полупрозрачные вершины ещё более далёких гор. Их очертания перетекали в зелёное гаснущее небо, а облака розоватой растительности, повисшей где-то у подножия тех гор, но выше уровня самого озера, вдруг показались ей небесными садами, полными волшебных плодов, вкусив которые сразу узнаешь все тайны мира. И кто-то давно забытый и некогда родной звал её туда, – явно мужской силуэт, так похожий на того, чьё имя навсегда было табуировано. Загадочный и вдруг возникший зеркальный блик ослепил её. Она закрыла глаза не от нестерпимой боли, а чтобы не ослепнуть от красоты нездешнего пейзажа, чтобы не увидеть воочию того, кого вдалеке не было, да и быть не могло.
Длинная тень упала на камень, на Олу. Она увидела тень даже с закрытыми глазами. И открыв их, увидела длинные стройные ноги, обутые в странные ботинки. Штаны незнакомца были, впрочем, вполне обычные. Дешёвые довольно штаны. Простонародные. Ола так и не изжила своего сословного снобизма, хотя и сидел он в ней где-то очень глубоко и скрытно от других. Поднять глаза выше ей было страшно. Светловолосый молодой незнакомец стоял к ней лицом, освещаемый сзади низкой предвечерней Ихэ-Олой, и поэтому она не сразу его разглядела. – Ар-Сен! – вдруг произнесла она, и её губы заплясали сами по себе от вдруг возникшей всеохватной дрожи. Она даже не сообразила, что настоящий Арсений давно уже не молод, как и она сама. – Ты пришёл меня забрать в Надмирные селения? – Она перевела взгляд на тот далёкий берег, где и померещился ей Ар-Сен – возлюбленный её юного некогда сердца, обладатель её глупого и прекрасного тогда тела. Там не было никого, ни единой души. А розоватые облака растительности – миражных садов гасли на глазах, погружаясь в сумрачную тень. И не смог бы никто живой и настоящий так вот быстро перелететь через водную преграду и очутиться здесь у камня.
Нет! Это был чужой парень. Она никогда его не видела.
– Я не Ар-Сен, – сказал он приятным и дружелюбным голосом, – Я – Кон-Стан. А как вы сюда попали? – он был заметно удивлён.
– А как сюда попал ты? – не растерялась она.
– Я совсем другое дело. У меня тут своё средство передвижения. Вы-то точно им воспользоваться не смогли бы.
– Но ведь я тут, – ответила Ола.
Он пожал плечами. – Значит, как-то вы сюда прошли. Икри говорила, что в горы нет никаких выходов. Больше нет. А прежде были. Все запечатаны до времени.
– Запечатаны? Кем? Как же запечатаны? Или у тоннелей есть охранитель и владелец их тайн?
Он молчал. Или не знал или не хотел говорить. Ола продолжила свой допрос твёрдым голосом женщины, привыкшей к власти над людьми. – Кто такая Икри? Её мать зовут Инэлией?
– Да, – ответил он просто. – Мать Икри носит такое имя.
– А сама Икри тебе кто? – мягко, но с наработанной и профессиональной привычкой брать всякого в свой оборот Ола напирала на парня.
– Жена, – ответил он охотно, но, ничуть не поддаваясь магии её многолетнего профессионализма ставить всякого ниже себя. – Икри – моя жена.
– У тебя с нею есть дети? – поинтересовалась Ола совсем по-бабьи.
– Нет, – ответил он. – У нас не может быть общих детей. Но у нас в семье много детей. Приёмных.
– А-а, – разочарованно протянула Ола, жалея и его, и бесплодную Икри. – Выходит, Икри так и не нашла того, кто смог бы разбудить её спящую утробу. Это плохо.
– Плохо, – согласился он просто и так же охотно. – Медицина тут бессильна. И даже волшебство Инэлии.
– Так ты веришь в волшебников? – изумилась Ола. – Такой большой мальчик и веришь в чудеса?
Он ничего не ответил, и Ола решила, что она и без того залезла слишком глубоко на чужую территорию, и фигурально и конкретно тоже. – Прости, – сказала она, – случайно вышел этот нелепый и неделикатный допрос. Но я хорошо знала Инэлию и её дочь. Только давно было. Икри была тогда совсем юной. А потом я как-то отдалилась от них. Жизнь стала слишком уж быстрой и насыщенной событиями и прочей работой. – Ола была ужасно рада тому, что теперь она не пропадёт в незнакомом месте, имея рядом такого могучего и доброго по виду человека – мужа красотки Икри, обладающего собственной тайной прохода по тоннелям. Она начисто забыла, что пришла сюда умирать. Ведь она того и хотела, затеряться тут и сгинуть навсегда. А уж от какой причины, неважно. Может, в пропасть свалилась бы, может, утонула бы, сделав заплыв на огромное расстояние, чтобы не иметь сил для возврата.
– Ты не знаешь, кто живёт в той башне и странных сооружениях? Там кричали дети…
– Знаю, – вздохнул он и сел на песок. – Там живёт сестра Руднэя со своим мужем Сиртом. У них трое детей. С ними живёт также дряхлая старушка Финэля и очень маленькая женщина Инэя со своим таким же маленьким мужем из племени низкорослых людей. Его привёл сюда Сирт для Инэи. Живут дружно, хотя нелегко, конечно. Я их оберегаю и помогаю, чем могу. Но выпустить отсюда их было нельзя. До времени, пока не… – он замолчал.
– Пока что? – Ола прижала руку к сердцу, боясь, что оно вдруг остановиться, и она так и не увидит своего сына и своих внезапных внуков.
– Пока не будет распечатан тот самый тоннель, по которому вы, похоже, и пришли сюда. Так было озвучено десять лет назад Тон-Атом. А Тон-Ат не тот, кто бросает слова на ветер.
– Бросает слова на ветер, – повторила Ола странную фразу.
– Выходит, их срок заточения подошёл к концу. Да и то, сколько же можно? Руднэй простил Сирта и сестру давно, но с отцом он спорить не способен.
– Каким стал Сирт? – спросила Ола, несчастная и счастливая одновременно мать.
– Каким? Большим и бородатым тружеником – семьянином. Суров, печален, но насколько я понимаю, он добрый и умный человек, никогда не бывший ни жестоким, ни властолюбивым. Что-то на него тогда нашло…
– Инара навела морок на его голову! – вскричала Ола, – разве не ясно? Как мой бедный сын живёт с этой ведьмой? Она наверняка изгрызла его до самых костей!
– Инара – ведьма? – Кон-Стан покачал головой, отрицая умозаключение Олы. – Она нежнейшая мать и кроткая трудолюбивая жена. Она любит Сирта. Они счастливы, и я даже думаю, не жаждут покинуть здешние места.
Только тут до Олы дошло, что древняя Финэля жива!
– Как выглядит и чувствует себя старая бабушка, что живёт с ними?
– Да ничего себя чувствует, хотя и похожа на ожившие мощи. Сама бегает на своих костлявых ножках. Странная бабуля, но не в том смысле, что головой ослабела, нет! Здравая голова вполне, но склонна к чрезмерной мистике. Меня, к примеру, обзывает небесным оборотнем и весьма не любит. А я, можно сказать, их добрый охранный дух – покровитель. Мне, между прочим, никто не давал задания их поддерживать тут, а я все годы их не оставлял своими заботами. Ведь они могли бы и не выжить тут без помощи. Говорю без гордости и хвастовства, но сами посудите. Женщина – изнеженная белоручка, да и ваш сын, выброшенный в полное безлюдье из цивилизации, мог и не выдержать. Хорошо, конечно, что он обучен на врача, и трудяга к тому же оказался. Наверное, один бы и мог выжить. Охотой, рыбалкой, собирательством и всё такое прочее. Тут же до него не пустое место было. Много чего тут есть для жизни нормального мужика с головой и с руками. Но с женщиной и с детьми каково в первобытной глуши? Тут даже не тюрьма, где кормят и вокруг люди. Тут никого!
– Финэля откуда возникла?
– Понятия не имею. Она мне не сказала об этом.
– Как же Инара смогла родить от Сирта? Да ещё и троих? Если ей был вынесен тот же самый приговор, что и твоей Икри? – выпалила свой вопрос Ола.
– Понятия не имею, – он задумчиво, сильно щурясь, смотрел на озёрную воду. Он пытался скрыть весьма сильную эмоцию, – Значит, была ошибка. Ведь ваши врачи не боги.
– Она терпеть Сирта не могла! Как же ты говоришь о какой-то их взаимной любви? – Ола кипела от вражды к Инаре. Несмотря на то, что та родила Сирту детей. Не может эта паршивая душа иметь талант любви!
– Пожили бы десять лет в отрыве от всех, да в таком молодом возрасте, так кого угодно полюбили бы. Я знаю. Сам это проходил. Когда вокруг почти нет женщин, кто рядом, тот и лучше всех. Сравнивать не с кем. А любой человек создан для того, чтобы найти себе пару. Алгоритм существования таков, информационная загрузка. Мне это понятнее, чем какие-то инстинкты и прочие рефлексы.
– Тебе приходилось жить в неволе? Ты был в тюрьме? Бывший преступник? Икри всегда тянули порочные мужчины… – Ола сразу стала подозрительной и хмурой.
– Не был я в тюрьме, не был и преступником. А Икри всегда была умной и чистой женщиной. Прекрасной и неповторимой для любого, кому повезло её встретить на своём пути. Не её вина, что воля одухотворённой Вселенной соединила нас несколько запоздало. И нет её вины в том, что её родители не знали или не подумали о том, к чему приводит кровосмешение столь чуждых рас. Мне достаточно того, что я её люблю, а она меня. И нашим детям достаточно того, что мы любим их как родных своих детей. – Парень даже не рассердился на резкий тон и грубо-бестактные вопросы Олы, а мог бы. Но он был ровен, добр и прекрасен, как и положено быть небесному ангелу, хотя у него и был облик мужчины. Не совсем местного, если пристально и со знанием дела присмотреться, но для большинства-то, – что совершенство внешнего облика, что его уродство – вещи обыденные, хотя и не часто встречающиеся. К сожалению, если это касается красоты, и к счастью, если касаемо уродства.
– Не обижайся на меня, – попросила Ола, – я так растревожена, что никак не могу собрать себя в равновесное состояние…
– Я же понимаю всё, – ответил Кон-Стан. – Я на вас и не обижен. За что? Я вам сочувствую. Я буду сопровождать вас на объект. Меня там знают. А то вдруг вы не выдержите подобной счастливой встречи? К тому же вы явленная зримо милость того, кто их и заточил тут. Он так и сказал, что первый же пришедший путник к ним – известие о снятии наказания. Я не в счёт. Они знают, что я не здешний. Вы ведь тоже сразу это поняли?
– Да, – прошептала Ола. – Ты похож на Арсения. На землянина.
– Так вы знали о землянах?! Встречались с ними прежде? – Кон-Стан был поражён. Он встал, отряхивая песок со своих простонародных штанов.
– Сирт – сын землянина.
Кон-Стан опять сел на песок. Долго смотрел на воду. Озеро было уже тёмным, вода тяжко колыхалась, вдруг придя в движение, казалась бескрайней и одушевлённой. Или это водная живность в предвкушении ночной тьмы начинала проявлять себя? Или же ветер прибыл из-за горных хребтов? Заметно похолодало.
– Пора идти на объект, – сказал Кон-Стан, – к вашему сыну.
– Я не могу прямо сейчас. Лучше будет, если встреча произойдёт утром. Я всегда видела нашу встречу при ясном и утреннем свете. Иначе я не выдержу… Посплю где-нибудь в укромной горной щели, приду в себя, укреплюсь, чтобы снести такое небывалое счастье… Теперь куда спешить? И они пусть отдохнут, поспят спокойно, как привыкли…
– Я вас понимаю, – отозвался Кон-Стан. – Только зачем в щели вам спать как зверю? Тут есть вполне себе комфортный город. Вернее, его остатки. Я вас там устрою. И сам там посплю немного. У меня там и еда есть. Накормлю вас как свою гостью. Не откажетесь?
– Нет, не откажусь, – обрадовалась Ола, вовсе не радующаяся перспективе лежать в некой плохо представимой горной щели целую ночь. Да и в тех же бесконечных запутанных тоннелях спать было бы и негде, и страшно. А если бы тот выход вдруг захлопнулся? Тогда бреди опять наугад, незнамо куда. На самом-то деле она сильно страшилась провести ночь в горной и незнакомой местности под открытым небом. Она никогда в жизни этого не делала. Она вспомнила о своей решимости покончить с постылой жизнью совсем недавно и любым путём, и засмеялась вслух. – Какая же я дурёха! Какая же я счастливая теперь…
У входа в подземный город
– Для чего ты охраняешь заброшенный город? Или там есть что-то очень ценное? Или же опасное для всех прочих? Кто-то же дал тебе такое поручение? Выходит, твои сородичи намереваются сюда вернуться? – она напирала с вопросами властно и как хозяйка не только данной местности, но и всей планеты. Что было и смешно.
Кон-Стан щурил добрые и лучистые глаза в светлых и весьма пушистых ресницах под светлыми и также пушистыми бровями. «До чего же милый парень»! – не удержалась от таимого женского удовольствия видеть его и общаться с таким вот небесным странником Ола. – «Какое отличное содержание было залито в него с самого его детства. Такая уникальная доброта, буквально имеющая зримое излучение, не бывает врождённой никогда. Вот словно бы он был её родным сыном, причём в том возрасте, когда дети ещё способны положить матери голову на колени и общаться не словами, а душой. И она сочеталась с явственным и возвышенным разумом, также имеющим своё очевидное излучение. Именно таким был тогда Ар-Сен, когда она столкнулась с ним в глухом лесу, где заблудилась, и сразу же поверила ему, не испугалась, не шарахнулась, а бросилась к нему навстречу как к родному. Нет, Кон-Стан ничем не напоминал Арсения. Арсений был на диво хорош собой, даже пребывая тогда в состоянии хронической угнетённости, вызванной одиночеством и усталостью от проживания в чужой земле. А Кон-Стан был и бледнее и проще, и даже несколько заурядным он бы был, если бы не его дивные глаза.
После той встречи в лесу Арсений буквально преобразился. Он стал точно таким же излучателем неведомых энергий, что напитали Олу невероятным счастьем. Он, оказывается, умел и смеяться. Настолько заразительно и громко, что в такие моменты его подчинённые и прочие служащие его рабочего блока на том самом этаже, где они и обретались, сбегались на него поглазеть, если это происходило в рабочей обстановке. А у себя дома он никогда не уставал скалить свои бесподобные зубы, если только не целовал её…
Ола встряхнула головой. Нельзя дать выйти наружу покойнику с того света. Настоящий мир не предназначен для призраков. Почему она так подумала об Арсении? Как о покойнике? Это остро обожгло её изнутри. Проверить того было нельзя. Или можно? Чтобы дать себе успокоение, чтобы обрести себе прощение, что ядовитое семечко страшного дара не произросло на чужой земле в чью-то погибель, она вдруг спросила у Кон-Стана, – Скажи мне, а ты случайно не слышал никогда о таком человеке как Арсений Рахманов? Он когда-то служил тут, а работал наверху в ЦЭССЭИ, маскируясь под обитателя Паралеи. Он был биологом, исследователем и … – тут Ола не договорила, у неё закончились силы для очередного вдоха.
– Знать не знал, а слышал о таком человеке, – просто отозвался Константин, не подав и вида, что удивлён её вопросом. Впрочем, он сразу же понял, почему она спрашивает о человеке Арсении Рахманове. Ведь женщина сама же ему и сказала, что её сын рождён от землянина.
– И что?! – вскричала она, – что слышал? Что он и как?
Константин долго не отвечал. Он сидел прямо на сухой траве, прижавшись спиной к отполированной поверхности скалы, отчего-то не спеша отворить заветный вход в загадочный город. Видимо, ему просто хотелось подольше насладиться красотами тёплого вечера, сладким ветром, прилетающим из прибрежных фруктовых рощ. Он щурил свои небесные глаза в закатное небо, ловя в себя его фантастические образы, слагаемые из подсвеченных облаков.
– До чего же красиво! – сказал он, – сколько живу, столько же и не устаю изумляться творческим причудам живого планетарного духа. Живя тут, я стал поистине мистиком. Впрочем, как говорил некогда Венд: «Мистика это всего лишь неизвестная физика окружающего и многомерного мира. Большинству просто не дано увидеть всех его мерностей, а иным дано».
– Ты сказал Венд? Так ты знал и Венда? Руда Ольфа?
– Ну, я знал его под другим именем. Но именно Рудольфом его и звали.
– И что же случилось с тем, с Ар-Сеном? Или не случилось ничего…
Константин опять замолчал. Красноватая скала позади него, казалось, упирается в самое небо. Она имела в себе горизонтальные слои разных цветов, слагаемых разными породами, и одновременно выглядела почти зеркальной от неизвестной обработки. Ола провела по ней рукой. Скала была шершавой. Она села на траву рядом с Кон-Станом, устав стоять перед ним столбом. Камень был холоден, мало успев прогреться от дневного жара, или же и не обладал необходимой теплопроводностью. Подумав о своей пояснице и не юных уже годах, она предусмотрительно отодвинулась от скалы. Сидела, сгорбившись, чтобы дать спине отдых. Красоваться-то было не перед кем.
– С Арсением случилась трагедия… Впрочем, с ним часто случалось всякое, как и со многими людьми его жизненного жанра, но никто так и не понял, почему он выбрал себе такой конец…
– Какой конец? Какой? Расскажи, если начал… – Ола делала глубокие вдохи и затяжные выдохи, силясь овладеть своим состоянием и унять нервическую дрожь.
– Он банально утонул. В ледниковом озере в горах.
– В горах? Разве это случилось здесь?
– Да нет, конечно. У себя в родных горах. Арсений же был горцем по месту своего рождения. И что взбрело ему в голову, когда он кинулся в ледяную пучину, уже не узнаешь… Одна женщина, правда, говорила мне, что причиной тому была потеря любимой жены. Арсений всегда был склонен к депрессивным психозам. Его по этой причине в самой юности забраковали для работы в галактической ойкумене, оставив навсегда в ойкумене земной. Но его отец был очень продвинутым человеком в смысле космических своих достижений и обладал значимой иерархией в ГРОЗ. Отец и пробил для сына назначение сюда, а там всё поехало по налаженной колее, как оно и водится. И не было особо-то срывов никогда. А вот на Земле случилось. Женщины знают больше о таких вещах, в смысле дел душевных и скрытых от профессиональных коллег-мужчин. Арсений сблизился с матерью своего бывшего младшего коллеги Антона Соболева, с ним он работал на Паралее. Мать Антона была женщиной не просто уникальной красоты, но и талантливой исследовательницей по тому же профилю, что и Арсений. Она была микробиологом, ботаником, как и сам Арсений. И судя по всему…
– Мы все уникальные, – перебила его, неожиданно сильно задетая, Ола.
– Я бы так не сказал. Многие люди не более чем статисты в Галактическом Театре. Так выражался всё тот же Венд…
– Этот ужасный Венд! С ним-то что? Жив, надеюсь.
– Вопрос не прояснённый. Может, жив, а может, и нет. Приходилось сталкиваться с ним на, скажем так, узкой житейской тропинке?
– Никогда я не ходила по одним с ним тропинкам! Нужно мне было! Была одна особа, которая эту тропу с ним разделила надвое. Он уволок её с собою в свою непонятную Вселенную, и что с нею теперь, я не знаю. Да что мы об этом Венде? История его похождений и поисков никогда не была моею.
– А вот я в неё плотно вписался, – Кон-Стан вздохнул. – Мы же были в одной команде… – и он опять впал в глубокую задумчивость. Его глаза посветлели ещё больше, когда он поднял их к резко темнеющим облакам, словно бы ожидал от них чего-то настолько необычного, что и Ола невольно подняла свои глаза туда же. Но никакого судьбоносного гласа оттуда не прозвучало, чётких картин она также там не увидела. Облака напоминали нагромождения плотных зловещих и подвижных скал, казалось, вот-вот готовых обрушиться на головы сидящих внизу людей. Вечерняя темень резко усилилась, неожиданный холод поражал Олу, не привыкшую к столь резким контрастам дневных и вечерних температур.
– Продолжай про жену Арсения, – она обхватила себя руками за плечи, решив дослушать до конца повесть о давнем предателе своих девических и грандиозных чувств. Девичество давно было ею осмеяно, как и бывает со всякой женщиной, входящей в зрелый житейский разум. А вот чувства так и остались тем же грандиозным горным массивом на плоской и сухой равнине всей её последующей жизни. Они стали миражными, как загадочное Хрустальное плато, что наблюдалось ею с берега озера. Они сияли недостижимой высотой и нездешней красотой, снизошедшей некогда в её юную жизнь, сделавшей её ослепительно яркой, остро-счастливой. А оставили после себя полностью выжженную пустыню в пространстве её чувствований, слепоту до степени неразличимости любого уже мужского лица.
– Арсений утонул. Было это его умыслом вот так свести счёты с жизнью или несчастным случаем по его же дурости, уже не узнал никто. Незадолго до того он был не совсем удачно прооперирован, когда попал в страшную аварию, что тоже могло усугубить всю ту ситуацию. Потеря любимой женщины, утрата работы по инвалидности, а также его собственная уязвимая психика, доставшаяся ему по линии матери, всё вместе могло привести к тому скорбному и несвоевременному финалу…
– Я видела, как он утонул. Но это случилось настолько давно, когда он был молод и жил на Паралее. Мне было видение. Не знаю, как иначе обозначить то, что я видела. Не знаю, почему и кто дал мне тот пророческий сон. Я помню его всегда, как реальное событие. Я наблюдала какую-то ужасную и огненную гору, охваченную закатным пламенем, озеро, похожее на расплавленное железо, и Арсения, уходящего в пучину…
– Так бывает. Я знаю, – согласился Кон-Стан. – Это и есть наблюдение иных мерностей Вселенной, что открывают себя кому-то из нас, если верить словам Венда. А он в последние годы стал самым настоящим мистиком. Он всё знал о гибели Арсения, потому и воспользовался этим в своих уже целях. Но я думаю, что Венд не предотвратил ту катастрофу жизни Арсения просто потому, что не успел. Он догадался несколько поздно о замысле Арсения уйти из жизни, а когда прибыл на место, Арсений уже покоился на дне ледникового озера. Конечно, тогда и над самим Вендом нависла угроза разоблачения уже его мрачных тайн, он и воспользовался гибелью давнего коллеги, чтобы выдать его тело за своё собственное. Я его не осуждаю. Он действовал по наитию больше, желая своего уже спасения, поскольку Арсения спасти было невозможно.
Ола мало что поняла из сумбурной речи Константина, но слушала с жадным интересом. – Ты настолько мне доверяешь, что рассказываешь те жуткие тайны, коими также наполнена ваша совсем иная реальность? – спросила она.
– А в чём тайна? Это же было настолько давно. Кому оно тут надо? Если только Ландыш…
– Кто это Ландыш?
– Да так. Неважно уже всё.
– Имя странное, но звучание его мне будто знакомо. А! В новой системе образования решили так обозначить наш мир. Сочли, что Паралея – имя устарелое. Пока происходит раздвоение терминологии. Прежние люди свыклись с «Паралеей», новые поколения называют наш мир словом «Ландыш». Не все довольны. Говорят, что эта блажь исходит от нового и молодого правителя Руднэя – Ат. Но поскольку его любит народ, то особо-то никто и не протестует, кроме выпавших из настоящего времени стариков.
Кон-Стан развернулся к Оле всем своим корпусом. – Вам не кажется, что подобное название, данное целому миру, несколько странное?
– Любое название странное. Любое название является калькой от имени какого-нибудь бога, творящего наш мир, изменяющего его и дающего ему дальнейший импульс к развитию.
– А если это импульс к деградации, а не к развитию? – спросил Кон-Стан, – Такого не может быть?
– Всё может быть. Но ведь многие процессы ввиду их грандиозности и временной протяжённости не всегда возможно оценить правильно тем поколениям, что в эти процессы включены. Истина, как и всегда, открыта только самому продвинутому меньшинству.
– Как вы думаете, сейчас стало лучше жить, чем прежде? – спросил Кон-Стан с любопытством подростка, обращающегося к тому, кто почти старик. Ола не ощущала и не считала себя старухой, потому вопрос задел её женское самомнение.
– Я не настолько стара, чтобы делать обобщающие выводы о состоявшихся изменениях. Я считаю их объективно лучшими, хотя субъективно для многих это не так.
– Ну да. Вот и Хор-Арх также считает. А он старик мудрый реально. Он никогда прежде не верил в благие замысли Тон-Ата, а теперь вот вынужден признать своё уже заблуждение. С Инэлией всё сложнее. Она, как и всякая женщина, упряма и пристрастна всегда. У женщин свои наслоения чувств и предвзятых мнений, сквозь которые как сквозь запылённые окна не увидишь чёткой перспективы.
– Ты веришь в призраков? – Ола перебила Константина. – А то я боюсь входить в ваш город. Вдруг он населён призраками тех, кто прежде там жил?
– Нет там никаких призраков, – ответил он, свысока усмехаясь над женщиной. – К чему бы им выходить вам навстречу, если они не имели к вашей жизни никакого отношения? Да вы шутите так или серьёзно боитесь?
– Зачем вы сохранили этот город? Ваши хотят сюда вернуться?
– Сюда уже никто не вернётся. Сам город – глубокая уже архаика, если соотнести его уровень с тем, что уже достигнут новыми поколениями землян. Даже я поражаюсь его антикварной начинке, а я-то не настолько пока далеко ушёл от тех поколений, что его создавали. Он остался как…. – тут Константин задумался, не зная, как объяснить наличие подземного комплекса, брошенного теми, кто никогда сюда не вернётся. – Может, они не могли ликвидировать его полностью из-за недостатка времени, а вышло так, что оно нам очень поспособствовало. Моему отцу и его команде, например. Мы жили тут целый год как на курорте. К тому же использование тех вещей, что тут остались, менее продвинутыми местными жителями, может причинить им только вред. Я вот думаю о том, что к тому времени, как трольцы его обнаружат, сами они в своём развитии даже превзойдут достижения землян, спрятанные тут. А нет, так и не поймут тут ничего. Будут делать вылазки как в зону экстремального туризма с его неизбежными рисками и опасностью для жизни. А кого конкретно вы боитесь тут встретить? Чей призрак мог бы вас потревожить? Если вы имеете в виду Арсения, то он тут и не работал никогда. Не жил. Он же был всегда поверхностным исследователем. Не в том смысле, что мало что понимал, а жил и работал конкретно наверху. Он же изучал флору и микро жизнь окружающего мира, вирусы-бактерии были его собеседниками, их жизнеустройство его интересовало больше всего, а внизу жили люди военные и сугубые технари. Арсений не оставил там ни своей печали, ни своего информационного, так сказать инверсионного, следа.
