Милорад Экмечич
История сербов в Новое время (1492–1992). Долгий путь от меча до орала
При этом ошибочно было бы считать, что конституция 1963 года сама по себе была причиной кризиса, который непрерывно сгущался начиная с 1965 года. Истоки кризиса находились вообще вне законодательной сферы. Для начала маршал Тито учинил типичную для него историческую импровизацию, перевел стрелки и отправил Югославию на боковой путь. Когда президент Дж. Кеннеди в очередной раз начал ламентации о коммунистических странах как «закрытом обществе» и США как «открытом обществе», Тито не смолчал и заявил, что Югославия тоже является «открытым обществом». Речь шла о выдаче загранпаспортов для выезда за рубеж. МВД получило предписание упростить процедуру получения загранпаспорта и выезда из страны. В ближайшие пару лет число покинувших Югославию составило 400 000 человек, к 1974 году эта цифра выросла до 700 000, причем основная часть уехавших приходилась на Германию. По оценке самого же Тито, это целое войско, из которого можно было бы сформировать несколько армий. Лидер СФРЮ попытался затормозить отток населения новыми импровизациями, но не преуспел в этом. Река безработных начала подтапливать югославские границы. Из городов внезапно исчезли албанские сезонные рабочие, которые грузили уголь, пилили дрова, подвизались по мелочи на рынках. Сербия впервые в своей истории сталкивается с отрицательным миграционным сальдо, из нее эмигрирует большее количество людей, чем в нее иммигрирует. Большинство мигрантов составляли хорваты и албанцы, во всяком случае поначалу. Это сразу же сказалось на работе югославских культурных центров, действовавших при посольствах по всему миру. Параллельно с ними начинают действовать центры, управляемые католической церковью, как и албанские клановые землячества, очень быстро становится ясно, что их возможности превосходят возможности официальных представительств. Эмигранты все в большей степени политически отчуждаются от Югославии. Великий Импровизатор оставил нам дилемму: случайно это получилось или же тайная закулиса так все и планировала?
После разрыва отношений югославских коммунистов с советским лагерем в 1948 году усилилось американское лоббирование «Дунайской федерации». Историк Владислав Марьянович изучил эволюцию этой идеи начиная с Ричарда Кучеры[1155], который, рассуждая о «едином дунайском жизненном пространстве», относит к нему Австрию, Чехию, Словакию, Венгрию, Румынию, Болгарию, Сербию, Албанию, Хорватию, Македонию и Словению. В американских проектах, таким образом, возродилась старая австрийская идея Интермариума. Их цель состояла в том, чтобы не просто подавить коммунизм, но превзойти Версальскую систему международных отношений, существовавшую после 1918 года[1156].
Югославия все больше втягивалась в подобные проекты. Первой значительной вехой на этом пути стало участие республик Хорватия и Словения в Международном симпозиуме историков в Могерсдорфе в 1969 году[1157], который продвигал идею сотрудничества территорий, некогда входивших в состав Австро-Венгрии, на региональном уровне, минуя федеральные центры. Идея о едином трансграничном регионе Альпы – Адрия впервые была сформулирована в 1972 году, к 1978-му трансформировавшись в Рабочее сообщество Альпы – Адрия[1158], со своим бюрократическим телом в австрийском Клагенфурте, куда опять-таки вошли Словения и Хорватия, но не СФРЮ как единое целое. Марьянович настаивает на принципиальном значении этого проекта для дальнейшей судьбы Югославии, поскольку это был первый региональный проект, придуманный западными политиками, куда вошли части коммунистического государства – Хорватия и Словения. Впервые идея о регионе Альпы – Адрия была сформулирована немецким национальным идеологом Фридрихом Науманном[1159] в 1916 году.
Вторым фактором, способствовавшим югославскому кризису, более важным, чем конституция 1963 года, стала модификация сугубо внутриполитического вопроса о превращении федерации в конфедерацию в вопрос внешнеполитический. В эти процессы активно включилась немецкая Партия христианских социалистов, которую основал Фридрих Науманн. Ганс Дитрих Геншер и его наследник Клаус Кинкель, помимо того что являлись лидерами этой партии, были шефами немецкой разведки (BND). В этом качестве они активировали сеть нацистской агентуры на территории Югославии, в которую входило не менее 100 000 человек, а затем и расширили ее[1160].
Немецкий историк Эрих Шмидт-Энбом[1161] в книге о Кинкеле «Воин из тени»[1162] проанализировал работу BND в Югославии. Ее задачей был не просто сбор информации о процессах, происходящих в стране, но и активное участие в этих процессах. Разведывательные службы Германии, Австрии, США и Италии совместно поддерживали сепаратистские тенденции в двух католических республиках Югославии. Крунослав Драганович, один из вожаков ватиканского движения крижаров, созданного в 1944 году[1163], в 1967-м вернулся в Сараево. Он был «своим среди чужих», вращался в кругах, близких к католической церкви, а в конце 1990-х годов мусульманские журналисты обнаружили документы, из которых следует, что он на самом деле выполнял задание по восстановлению Австро-Венгрии.
Шмидт-Энбом описывает, как указанные западные разведслужбы сначала установили контакты с хорватской и словенской политической эмиграцией на Западе, а затем и с узким кругом членов ЦК СК Словении и Хорватии. Один из этого круга, Йосип Больковац[1164], в 1996 году признался, что Иосип Броз Тито одобрял сотрудничество с немцами как минимум до 1972 года, когда он попытался эти процессы остановить. Тито, наверное, единственный пример исторического деятеля, который осознанно помогает разрушить государство, которое сам же и создал.
Территория Косова и Метохии, где действовали те же исторические процессы, становилась главной проблемой для стабильности и Сербии, и всей Югославии. Там наблюдался устойчивый рост рождаемости среди албанского и другого мусульманского населения. Если в 1948 году албанцев в Косове было 498 000 человек, то к 1981 году их община насчитывала 1 227 000 человек. По переписи 1948 года, албанцы составляли 68,5 % населения края, а в 1981 году – уже 77,5 %. У сербов в Косове тоже отмечается рост численности, но не такой стремительный, как у албанцев: 172 000 в 1948 году и 210 000 в 1981-м. В 1948 году сербы составляли 27,5 % населения Косова и Метохии, в 1981 году – всего лишь 15 %. Из-за роста населения, увеличивавшегося просто-таки азиатскими темпами, автономный край не поспевал в экономическом развитии за остальной Югославией. Отставание четко видно по статистическим данным: в 1948 году совокупный общественный продукт Косова и Метохии составлял 49 % от среднего по Югославии, а в 1962 году – только 33 %. По мере того как население росло, производство падало. В 1963 году создается фонд для развития отсталых областей Югославии, средствами которого, то есть средствами из общесоюзного бюджета, покрывается 65 % потребностей Косова.
Флаг Союза коммунистов Югославии, 70-е годы XX в. Исторический музей Сербии
В политическом отношении определяющей была тенденция укрепления связей с соплеменниками в Албании. Двери культурного сотрудничества были распахнуты настежь. Албанский язык в Косове последовательно приводился в соответствие с государственным языком в Албании, где прошло несколько языковых реформ. Когда в 1968 году языковой нормой в Албании стал южный диалект тосков вместо среднеалбанского диалекта гегов, этот же стандарт стал внедряться в Косове. Началось национальное перерождение косовских албанцев – процесс, похожий на то, что происходило в Европе в 1815–1848 годах. Конечно же, эти процессы не были бы возможны без опоры на историческую науку. Истоки национальной идентичности боснийских мусульман внезапно обнаружились в средневековой ереси богомилов, в самом существовании которой многие серьезные ученые сомневаются. Албанские же историки поставили себе целью доказать идентичность своего народа с древним народом иллирийцев. Происходит переписывание средневековых источников об истинной этнической природе боснийцев и албанцев. В Боснии возникает теория, что боснийцы происходят от античного италийского племени босонов. Подобные сочинения индоктринированных историков получали огромную публичность. В Боснии ключевую роль сыграли Мухамед Хаджияхич, бывший функционер профашистского НДХ, и Мухамед Филипович, начальник идеологической комиссии ЦК Боснии и Герцеговины. У албанцев в этом же качестве работал Мухарем Черабрегу, в изданной албанскими эмигрантами в Нью-Йорке книге «Историческая география Албании – Косова – Хамерии» (1996) он утверждает, что название Косово происходит от албанского слова, имеющего значение «широко, высоко», то есть обозначающего горное плато. Он утверждает также, что имена философа Аристотеля и древнегреческого бога Аполлона имеют албанское происхождение. Благодаря финансовой поддержке международного торговца оружием Зулфикарпашича[1165] эти теории получили распространение и вне Балкан и даже проникли в сочинения британского историка Ноэля Малкольма. Одно время именно на этих концепциях, растиражированных Малкольмом и другими авторами, базировалась вся западноевропейская и американская политика в Юго-Восточной Европе.
Естественно, в самой Албании тоже публиковались подобного рода сочинения. Академия наук в Тиране в 1986 году напечатала на немецком языке книгу Селами Пулахи[1166] об автохтонности албанцев в Косове[1167]. По его теории, сербы впервые появились в Косове в XIII веке, а в Боснии так и вовсе в XV веке.
После сильно запоздавших попыток национального перерождения боснийцев и албанцев, уже после распада Югославии в 1992 году, возникают идеи о реинтерпретации истории этнически сербских областей в рамках этой «новой этничности». Такие проекты в Воеводине и Черногории получают идеологическую, политическую и финансовую поддержку американских неправительственных организаций. В идеологическом отношении все эти этнические ревизионисты основываются на книге американского социолога Карла Дойча[1168] о нациестроительстве[1169]. Подход Дойча заключается в том, что любая нация является искусственным конструктом, а раз так, то и новые нации могут создаваться искусственным путем. Эти идеи постепенно просачивались в западную публицистику и популярную науку и в конечном счете привели к моральному и интеллектуальному краху. Все национальные перерождения последнего времени прекрасно описывает афоризм поэта Ивана Лалича[1170] о том, что хорватский национализм покоится на трех маниях – мифомании, мегаломании и клептомании. Важен размах фантазий, здесь мелочиться не надо, замахиваться нужно широко и метить высоко, отбросив здравый смысл. В случае хорватов все их национальные перерождения оправдываются абсолютно ложным тезисом о том, что граница распространения католичества у южных славян тождественна границе расселения хорватского народа, то есть является исконной границей этнического ареала хорватов.
После падения Александра Ранковича в 1966 году в ЦК СКЮ не осталось ни одного серба из рядов старой титовской гвардии, активных участников революции[1171]. Восход звезды председателя ЦК СК Сербии Марко Никезича[1172] ненадолго породил надежду на победу свежих идей создания крупных экономических и финансовых систем как локомотивов развития. Поправки в конституцию 1968 года укрепили автономию Воеводины и Косова и Метохии, они стали конституционным элементом югославского федерализма. В общественной дискуссии о положении в Косове, как теперь все чаще стали называть автономный край, отбросив вместе с названием Метохия и сербскую его составляющую, дело дошло до раскола сербской политической элиты.
Книга писателя Добрицы Чосича «Разделы» о расколе сербского общества на четников и партизан в годы Второй мировой войны. Белград, 1961 г. Народная библиотека
В декабре 1968 года из партии исключены историк Йован Марьянович[1173] и писатель Добрица Чосич. Марьянович критиковал провозглашение мусульман отдельной нацией и развитие экономик отдельных республик и автономий без оглядки на общеюгославскую экономику, зачастую даже в ущерб ей. Чосич критиковал вульгарный «бюрократический национализм», который использует демократизацию общества и усовершенствование системы самоуправляющегося социализма для усиления национального компонента и выделения своих республик из югославского целого. Его утверждение, что региональная бюрократия, прикрываясь лозунгами общественного прогресса, стремится осуществлять политику национального обособления, было расценено как политическая диверсия.
Политика децентрализации, которую настойчиво проводило югославское руководство, на глазах превращалась в дезинтеграцию. В июне 1968 года начались волнения в главных югославских университетах. Основными требованиями были подавление национального сепаратизма и демократизация общества. В ходе студенческих демонстраций впервые громко заявила о себе марксистская интеллигенция, ядро которой составляла группа философов, связанная с журналом Praxis[1174]. Научные идеи профессоров студенты переводили на язык улицы – «долой красных князей», «требуем свободные выборы» и т. д. Журнал Praxis начал выходить в сентябре 1964 года, изначально его редактировал Гайо Петрович[1175], изданию удалось объединить всех югославских «креативных философов» и стать внутренней оппозицией режиму.
В том же, 1968 году накануне государственного праздника Албании (Дня флага) 27 ноября начались массовые демонстрации албанского населения Косова и Метохии. Протестующие требовали присоединения к Косову всех населенных албанцами районов Югославии (север Македонии, юг Черногории, Прешевская долина в Сербии); наиболее радикально настроенные говорили и о присоединении к Албании. Демонстрации были подавлены танками на улицах Приштины, но албанский сепаратизм это не усмирило, а только обострило.
Полностью неизученным остается вопрос о попытке Тито стабилизировать ситуацию в Югославии путем сближения с католической церковью. Первые попытки наладить отношения со Святым престолом имели место в 1966 году, а в 1971-м маршал Тито посетил Ватикан с официальным визитом. Американское руководство всячески лоббировало это сближение и обещало Югославии политическую и финансовую помощь. До сих пор неизвестно, были ли достигнуты между Тито и Святым престолом договоренности о замалчивании преступлений хорватских клерофашистов против сербского народа в НДХ. Сербский историк Милан Булаич тщательно изучил все доступные архивные материалы и не нашел этому подтверждений. Однако некоторые зарубежные авторы, такие как Авро Манхэттен (Теофил Гардини) и Карлхайнц Дешнер[1176], утверждают, что секретные соглашения между Тито и Ватиканом были.
Будущих историков ожидает непростая задача изучить обстоятельства визита Тито в Ватикан и результаты переговоров с предстоятелем католической церкви. Крещенный в католической церкви, венчавшийся в православной, маршал Тито был официально экскоммуницирован[1177] из рядов католиков. Вопрос о том, мог ли Тито совершить личную духовную эволюцию и вернуться в лоно католической церкви, открыт. В книге, опубликованной в 2007 году[1178], словенский драматург и режиссер Жарко Петан[1179] утверждает, что вождь самого массового атеистического движения в истории югославянских народов был криптокатоликом. Можно не верить рассказам Милована Джиласа о том, как Тито перед товарищами по партизанскому движению открыто выражал недоверие вульгарным атеистическим теориям. Сложнее не верить Петану, который настаивает, что в его распоряжении есть документальные подтверждения желания Тито перед смертью исповедаться и причаститься (собороваться). За два месяца до смерти (1980), на смертном одре в люблянском военном госпитале, Тито посетил священник Франц Крижник. Он погиб в автокатастрофе в Германии в марте того же года[1180]. Во время официального визита в Ватикан в 1971 году Тито час провел с понтификом за закрытыми дверями и без телекамер.
Начиная с кризиса фашистской Италии в 1942 году Ватикан ищет контакт с Соединенными Штатами Америки. Связь продолжится и после 1945 года и приведет к созданию Священного союза США и Святого престола. За это время католическая церковь пережила серьезную эволюцию, из противника парламентарной демократии превратилась в ее главного адепта. Принципиально важны и переговоры Ватикана с масонскими организациями Австрии и Германии, продолжавшиеся с марта 1968 по январь 1983 года. Со стороны Ватикана их вел кардинал Франьо Шепер[1181], префект Конгрегации доктрины веры в Риме. В прошлом он был епископом Загребским и главой Хорватской католической церкви (1960–1969). Шепер в юные годы был яростным ненавистником атеистической англосаксонской цивилизации, одним из создателей университетских секций клерикальной организации крижаров; на склоне лет он стал главным проводником альянса католической церкви с этой порочной цивилизацией.
Со стороны масонов переговоры вел Курт Бареш, гроссмейстер Великой ложи Австрии[1182]. В 1983 году он подробно описал весь процесс переговоров в книге. Новый папа Иоанн Павел II[1183] после избрания в 1978 году значительно ускорил ход переговоров и привел их к успешному завершению. Первое соглашение Ватикана с австрийскими масонами подписано в 1974 году. Святой престол согласился разрешить католикам состоять в масонских ложах. С этого момента хорватские католические священники массово стали вступать в масоны. Хорватский историк Иван Мужич[1184] в 1984 году писал о «ненасильственной, но интенсивной масонизации хорватского католицизма». Особенно охотно становились масонами рядовые священники. Таким образом, католическая церковь в Хорватии сделалась инструментом американской внешней политики. Политическая глобализация, направляемая американским правительством и масонами из Трехсторонней комиссии[1185], была адаптирована и к религии, породив идею объединения всех мировых религий и церквей под омофором римского папы. Он провозглашен духовным отцом западного христианского мира – и католиков, и протестантов.
Молодежные волнения в университетах в 1968 году определенно были индикатором состояния югославского общества, но возникли они совершенно сами по себе. Они не были частью некой традиции и не имели хоть сколько-то значительных последствий. Большая часть сербских интеллектуалов поддержали протестующих. Вся эта история была югославской версией бунта европейских студентов и интеллектуалов, который случился за месяц до этого в Париже. Это была последняя европейская попытка направить энергию общества на реформы социализма и демократии. И белградские «июньские дни» важнее в европейском, чем в национальном контексте, они прежде всего лебединая песнь европейского марксизма. Это был бунт моряков, которые, сидя в трюме, выражали недовольство кормчим, ведущим корабль, руководствуясь исключительно собственными инстинктами. Не следует ставить под сомнение выдающееся чутье Тито и его инстинкты, поскольку веры в «самоуправляющийся социализм» у него никогда и не было. Все собеседники Тито, оставившие воспоминания об общении с вождем в частных и застольных разговорах, так или иначе подтверждают этот тезис. Лучшую оценку Тито из тех турбулентных дней (ноябрь 1968 года) дал его верный соратник с 1941 года Коча Попович. «В самом средоточии наших желаний и устремлений, нашей гордости и наших идей запрятался ядовитый паук: старый, но хищный, велеречивый и жестокий, изможденный, но прожорливый, ржавый и гнилой, притворяющийся радетелем простого народа, но на самом деле самовлюбленный и бездушный… иссушенный властью и старостью, прыгающий и скачущий несмотря на седины, потому что он хочет быть главным действующим лицом всегда и везде… По отношению к СССР у него работает смесь склероза вседозволенности и капитулянтства… неизлечимого пораженчества, основывающегося на его личных, глубоко устаревших представлениях о социализме, в особенности о первом социалистическом государстве и его политике. Он прошел вполне петеновскую эволюцию от вождя освободительного движения до вожака капитулянтов, иначе и быть не могло, принимая во внимание его склероз и неутолимую жажду власти»[1186].
Тито встречает тунисского президента Хабиба Бургибу в Белграде, 1965 г. Исторический музей
Во время молодежных протестов в июне 1968 года Тито в своей типичной манере переиграл всех, создав видимость того, что пошел навстречу протестующим, а на самом деле, по сербской пословице, провел этих жаждущих умников мимо воды. Некоторых недовольных он коррумпировал, назначив на руководящие должности в СМИ, образовании, дипломатии. Наиболее опасное меньшинство на долгое время изолировал. Как следствие, подобный бунт изнутри – не против социализма, а за лучший социализм – больше не повторится до распада социалистического государства в 1992 году.
Тито добился желаемого результата за счет мобилизации «партийного актива», который был важнейшей составляющей системы власти и без которого немыслимо его правление. Ни в одной диктатуре деспот не правит в одиночку. Рядом с ним всегда должен быть «адвокат», который его пожелания переводит на язык права и легализует. «Партактив» не был официально оформленной и закрепленной в законодательстве структурой. Сараевский юрист Атиф Пуриватра[1187] в свое время составил вполне апологетическую книжечку о югославском социализме, где отводится место и изречениям Тито по поводу «партийного актива». В 1950 году, например, Тито говорил: «Необходимо мобилизовывать наш партактив во всех случаях фракционерства и уклонизма». Само слово «партактив» вошло в словари.
Во всех обсуждениях ситуации лета 1968 года в закрытом кругу доверенных партийцев Тито говорил, что всерьез размышлял об обращении к советской армии, чтобы она вмешалась в ситуацию. Маршал говорил и о том, что последние два года сам себя постоянно спрашивает: правильной ли дорогой идет Югославия? Но после студенческих волнений он принял совершенно другие решения. Один из участников титовского «партактива», редактор газеты «Коммунист» Мирза Башич в 1995 году вспоминал, что на встречах «актива» всерьез обсуждались меры, которые должны были привести к независимости югославских республик. Партийный актив, таким образом, пытался перетянуть на себя лавры внепартийной оппозиции в ситуации колоссального исторического перелома. Башич указывает, что Тито еще в 1970 году требовал принятия поправок к конституции 1963 года, причем это должна была быть уже вторая волна поправок к той конституции, направленная, как и первая (1966–1967), на увеличение самостоятельности союзных республик и автономных образований. «Бюрократический аппарат федерального правительства со временем стал тормозом и для союзных республик. Хотя в те годы об этом прямым текстом не говорили, но конец 1960-х – начало 1970-х годов стали временем окончательной победы югославской модели социализма над пережитками сталинизма, работавшими как тормоз и балласт», – пишет Башич.
Он также отмечает, что поправки, касающиеся Боснии и Герцеговины (поправка № 18 от 1972 года), были сформулированы так, что истинный их смысл скрывался между строк. «Республикой боснийско-герцеговинских сербов не является Сербия, республикой боснийско-герцеговинских хорватов не является Хорватия. Их республика – Босния и Герцеговина». Для сербского народа это по факту означало, что его представители в других союзных республиках больше не считаются частью сербского этноса. Согласно переписи населения 1971 года, сербов в СФРЮ было 8 143 246 человек. Из них на сербских территориях «в узком смысле» (невольный каламбур: «ужас» от слова «ужать») проживало 4 699 415 человек, а в других республиках и автономиях – 3 443 831 человек. В Боснии насчитывалось 1 393 000 сербов, в Хорватии – 626 000, в Воеводине – 1 089 130, в Косове – 228 264, в Македонии – 46 000, в Черногории – 39 000 человек. Естественно, если бы в расчет принимались люди, самоопределявшиеся как «югославы», как и представители искусственно выдуманных наций, сербов было бы в разы больше.
Принятие поправок к конституции, а затем и новой конституции 1974 года вызвало напряженность в межнациональных отношениях, которые и без того были натянуты до предела и грозили новыми срывами и разрывами. В Хорватии конституцию 1963 года использовали для того, чтобы усилить значение национальной идентичности во всех областях жизни. Культура стала пространством для культивирования мифов о прошлом, в области языкознания все опять вернулось к довоенным побасенкам о том, что у хорватов есть национальный алфавит с IX века, но им никто из живых не владеет[1188]. Было решено и «Энциклопедию Югославии» издавать, уделяя основное внимание этническим различиям. Главный редактор энциклопедии Мирослав Крлежа активно начал эту программу претворять в жизнь. Крлежа был трезвомыслящим наблюдателем происходящих в Югославии процессов, его, очевидно, пугала возможность распада страны, при этом он немало поспособствовал грядущему кораблекрушению. Он писал о том, что рано или поздно наступит время, когда в балканской биртии (пивной) погасят лампы. В июле 1971 года на некоем мероприятии, где была вся партийная верхушка, он обмолвился, что геноцидная гражданская война 1941–1945 годов в сравнении с грядущей гражданской войной покажется романтическим островом в идиллическом тумане.
Когда Крлежа в 1967 году с радостью подписал Декларацию о хорватском литературном языке (инициатива хорватских писателей), он потерял ореол человека, чувствующего дух современности. В дневниках Родолюба Чолаковича, в той их части, которая издана посмертно, зафиксирован его разговор с Иво Андричем по поводу Крлежи в 1965 году. По словам нобелевского лауреата, «Крлежа был великим югославом, а сейчас стал банальным провинциальным хорватом, именно таким, от каких его когда-то страшно коробило». А в разговоре с писателем Густавом Крклецем[1189], жаловавшимся в 1970 году на то, что в Загребе из-за окрепшего национализма невозможно работать, Андрич заметил: «Это только начало, вы еще увидите, к чему это все в конце концов приведет». Иво Андрич осуждал хорватский национализм, потому что «за ним стоит католическая церковь, с ее мощью, неиссякаемыми средствами, образованными и дисциплинированными кадрами». Из поездки в Боснию он вернулся опечаленный, поскольку увидел там «возродившуюся “каллаевщину”[1190] и слишком хорошо мне знакомый запах шовинизма». Андрич тогда поклялся, что в Боснию больше не вернется.
Реакция властей на молодежные протесты в югославских университетах вызвала встречную волну сепаратизма в Хорватии, которая грозила перерасти в гражданскую войну. ЦК Хорватской компартии во главе с экономистом Савкой Дапчевич-Кучар дал добро на кампанию в республиканских СМИ как ответ на угрозу централизации власти. Особую роль в хорватских событиях сыграли Матица Хорватская[1191], республиканский Союз писателей и загребское Свеучилиште (Университет). Появились новые газеты – Hrvatski tjednik, Hrvatsko Sveučilište, Dubrovnik, – которые очень быстро перешли грань дозволенного местными властями. Волна сербофобии захлестнула хорватскую культуру безо всякой меры и удержу. Бывшие «солдаты партии» от культуры генерал Франьо Туджман[1192] и профессор Иван Супек[1193] становятся знаменосцами этих процессов, хвастливо названных «хорватской весной».
Бастовавшие студенты выдвинули требования, часть из которых перешла и в программу, которую Центральный комитет собирался принять. На первом месте были изменения в конституции, согласно которым маршал Тито становился пожизненным президентом. Савка Дапчевич-Кучар сообщила в ЦК, что в Хорватии принято «плебисцитное решение» о статусе пожизненного президента для Тито. С «хорватской весной» власти разобрались довольно сурово, но пожизненным президентом Тито стал. Совершенно очевидно, что пожизненное пребывание у власти – это атрибут монархии, при этом в некоторых европейских странах существовала не династическая монархия, с избираемым пожизненно королем (Польша, Венгрия, венецианские и генуэзские дожи, Наполеон как первый консул до 1804 года). Сразу же после провозглашения Тито пожизненным президентом аналогичный статус присвоили себе Хабиб Бургиба в Тунисе и Ким Ир Сен в Северной Корее. Происхождение идеи о пожизненном президенстве для Тито и его популярность среди хорватских протестующих нуждаются в дополнительном объяснении, вроде бы сам Тито и титовские кадры, находившиеся в зените жизни, с протестной активностью слабо соотносятся. Смысл этой идеи был в том, чтобы зафиксировать тенденции к ослаблению федерации, оставив у власти слабеющего Тито. Родолюб Чолакович в уже цитировавшихся дневниках описывает ситуацию в ЦК СКЮ в 1978 году: «В заключение Конгресса случилось нечто крайне неуместное: председательствующий (Петар Стамболич) зачитал текст, написанный кем-то в связи с изменениями в Уставе СКЮ, в который было включено положение о пожизненном президенстве Тито. Это противоречит организационным принципам нашей партии»[1194].
Менее чем за месяц до этого события Чолакович присутствовал при торжественном отмечании дня рождения Тито (Дня молодости[1195]). «В свои 86 лет Старик[1196] обрюзг, с трудом ходит, с трудом говорит, но он все равно влез в белую униформу, расфуфырился так, что нет сил на него смотреть. А все мероприятие задумано, как будто он молод и здоров. На самом деле он тяжелый диабетик, у него ноги вот-вот атрофируются, а он думает, что это от ишиаса… У него дергается правая рука, нижняя губа отвисает, он вынужден постоянно стискивать зубы, зная, что рот его может подвести… Я видел много старых бойцов. Все они не в форме, кто-то шепелявит, кто-то заговаривается, у всех руки трясутся – не похороненные покойники, право слово… А какие все были орлы!»
По конституции 1974 года Югославия стала конфедерацией. Плохая новость для Сербии была в том, что автономные образования в ее составе фактически получили права республик, хотя и не считались таковыми. Две автономии выполняли 40 % функций Республики Сербия. Можно сказать, что автономии в большей степени влияли на развитие республики, чем республика на них. Тито опять провернул трюк, проделывавшийся им уже не раз, – разгромил оппозицию, которой не мог управлять, а затем сам осуществил ее программу. Историкам еще предстоит разобраться, принимал ли он решения самостоятельно или в контакте с масонскими братьями в Западной Европе, особенно из Великобритании. Внешний долг Югославии составлял 19 миллиардов долларов США, все проблемы решались путем новых займов, долг, соответственно, стремительно увеличивался.