Милорад Экмечич
История сербов в Новое время (1492–1992). Долгий путь от меча до орала
Даже во времена теснейшего сотрудничества великие державы не были единодушны в решении Восточного вопроса и вопроса освобождения христианских народов. Взгляды британской и российской дипломатии на каждое национальное движение разнились. В британской политике это был период доминирования взглядов лорда Палмерстона[567], позиция которого в тех обстоятельствах опиралась на философию, согласно которой у Британии нет постоянных друзей, а только постоянные интересы. Конфликт пророссийского и пробританского течений в Греции закончился поражением первого, хотя казалось, что ему следовало большинство населения. В 1830 году по Адрианопольскому мирному договору Россия предлагала автономный статус для балканских народов. Британии и Франции все же удалось пролоббировать свое предложение об обретении Грецией независимости с иностранной королевской династией во главе. Пророссийский кандидат и президент страны Иоанн Каподистрия был убит.
В 1832 году британская политика впервые вступила в контакт с белградскими властями через дипломатического агента Дэвида Уркварта. После создания независимого греческого государства, над чем он работал вместе со своим братом Гордоном, Уркварт пытался примирить первых лиц мусульманской Албании с отделением Греции от Османского государства. Он также опубликовал очень полезные путевые заметки о путешествии по Албании. В Скадаре, по его словам, он узнал, насколько важную роль играл сербский князь Милош во всех балканских движениях. Свой первый визит в Сербию он предпринял по личной инициативе в 1832 году. Усомниться в этом выводе позволяет информация, что Ерней Копитар из Вены упрекал Вука Караджича в том, что он не встретился в Земуне с Урквартом и не помог ему посетить монастыри в Среме, а также некоторые села албанских переселенцев. Вук оправдывался тем, что сербский митрополит в Карловцах мог бы заподозрить, что он тоже замешан в работе какого-то тайного общества, выступающего против сербских интересов.
Британский дипломат Дэвид Уркварт[568]
В британской дипломатии Уркварт играл второстепенную, но все же очень полезную роль. Одно время он служил британским консулом в османской столице, активно поддерживая связи с мусульманским сопротивлением против России на Кавказе и в Крыму. В Лондоне, при финансовой поддержке британского правительства, издавал журнал «Портфолио» на английском и французском языках.
Уркварт поддерживал связи и с руководством хорватского иллирийского движения в Загребе и глубоко верил, что их политической целью было создание вместе с сербами нового Душанова царства со столицей в Белграде. Через него из Загреба отправили в подарок Британскому географическому обществу главные книги Досифея Обрадовича. В Лондоне Уркварт дружил с Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом. Вероятно, статья Маркса «Турецкий вопрос» 1853 года была отчасти основана на сведениях, полученных им из публикаций Уркварта. Энгельс называл Уркварта «фанатичным туркофилом», кем он, без сомнения, и являлся. Гражданская война в Югославии 1992 года лишила сербскую науку возможности опубликовать результаты исследования роли Дэвида Уркварта на основании документов из библиотеки Баллиол-колледжа в Оксфорде и других фондов Великобритании.
После своего первого визита в 1832 году Уркварт ознакомил с положением Сербии все важные учреждения в системе государственной власти Великобритании: королевский двор, государственного секретаря по иностранным делам, премьер-министра, руководство парламента. Однако его главным союзником было руководство польской политической эмиграции в Западной Европе, группировавшейся вокруг князя Адама Чарторыйского. После польской Ноябрьской революции (Powstanie listopadowe) в ноябре 1830 года в западном мире и в Османской империи создаются опорные пункты и поселения польских революционеров. Под Константинополем возведено поселение Адамполь, названное так в честь князя Чарторыйского. Центр польской эмиграции находился в Париже, а основные твердыни были разбросаны главным образом по Франции и вдоль южной границы России, откуда можно было вести переписку с национальными польскими деятелями на Украине и в Польше. Британское и французское правительства оказывали достаточную финансовую поддержку, чтобы Чарторыйский содержал целую сеть постоянных агентов, отправлявших конфиденциальные отчеты.
Во время второго визита в Сербию в 1833 году Уркварт нашел в лице князя Милоша Обреновича большого союзника Великобритании и Франции. В отсутствие дипломатического признания со стороны двух ведущих западных держав князь через Уркварта стремился заложить его основы. Он сетовал британскому правительству на то, что им ближе Новая Зеландия и Австралия на краю света, чем Сербия в Европе. Он признавал, что между ним и российским императором существует конфликт по вопросу избрания сербского князя. Сербы не отказывались от права на это Народной скупщины, хотя один из российских эмиссаров и обвинил Милоша в том, что он сербский карбонарий и Боливар[569], заговорщик против установленного порядка. Уркварт писал об этом в книге о Турции, которая с 1835 года выдержала пять изданий. Однако британская поддержка находилась в рамках общего недоверия британцев к балканским славянам, и Уркварт в 1837 году писал, что лучшим решением для сербов было бы предпочесть сотрудничество с Австрией. Когда в 1838 году первый официальный британский консул Джордж Ллойд Ходжес[570] приехал в Сербию, он начал с планов развития сербской торговли, о которой в 1833 году Уркварт говорил с князем Милошем.
Сербские правительственные круги в Белграде не испытывали иллюзий относительно поддержки Великобританией австрийской политики на Балканах. Несмотря на это, они считали Британию одним из западных правительств, открытых для поддержки Сербии и ее официального признания. Эта непоследовательность в британской поддержке сербов, поддержке планов их правящего князя и в то же время переход всей нации под покровительство Австрии привели к тому, что все это происходило в условиях падения и князя Милоша, и его династии в 1842 году.
Трудно установить, какие планы строил князь Милош. К его удаче, в начале правления ему не пришлось их строить. Но все же в 1842 году, на момент падения его династии, в книге, напечатанной поляками в Лондоне с орфографией Вука Караджича, отмечалось, что он намеревался «объединить Сербию, Боснию, Болгарию, Герцеговину, Хорватию, Банат, Славонию, Истрию, Далмацию, Черногорию и Верхнюю Албанию в одно Южнославянское царство». Почти все, кто писал о Сербии того времени, видели в ней центр будущего югославянского государства, так же как все считали, что сербский язык и народ охватывают территорию Сербии, Черногории, Боснии, Герцеговины, Славонии, Военной границы и Средней и Южной Далмации. Карл Маркс видел эту необходимость объединения в силу характера экономики южных славян, и особенно сербов. Она была важным центром международной торговли Юго-Восточной и Юго-Западной Европы. Основа экономики России лежала в крупных системах: «сегодня сельское хозяйство, завтра промышленность». Сербы стремились к посредничеству, русские – к гегемонии, и они должны были как-то разойтись. Он знал о нетерпимости между православными и католиками, – поэтому книги, напечатанные в Загребе, не читают в Белграде, и наоборот.
Расхождение с Россией связано не только с опасениями, что российский император получит право назначать сербских князей. Лекарь князя Милоша писал, что «князь глубоко убежден, что у России нет других намерений в отношении Сербии, кроме того, чтобы она послужила ей в ее будущих устремлениях против Османской империи». Даже на том раннем этапе современной сербской государственности французская культура воспринималась как идеал до такой степени, что уже через какой-то десяток лет на этой почве вырастет чувство молодой сербской интеллигенции: Франция – это их альтернативный народ.
Регулирование законов осуществлялось в соответствии с постоянным подражанием существующим западным моделям. Наиболее значительными событиями стали принятие конституции в 1835 году и навязывание в 1838 году иностранными державами новой конституции (Гражданский законник 1844 года), но сюда также относятся законы о государственном управлении и ремесленных гильдиях (эснафах). За большинством из них стоит выдающийся юрист Йован Хаджич[571] родом из Воеводины. В работе «Дух народа сербского», опубликованной в 1858 году, он раскрывает философскую подоплеку своего законотворчества. У каждого народа свой дух. Средоточие сербского языка, являющегося основой нации, находится в Черногории, а центр хорватского языка – вокруг Загреба. Граница между ними проходит «посередине Боснии и Западной Далмации».
Титульная страница конституции Княжества Сербия, принятой на Сретенской скупщине в 1835 году. Народная библиотека
В 1835 году принятие конституции было ускорено восстанием, названным восстанием Милеты в честь сердара Милеты Радойковича[572]. Повстанцы требовали ограничения власти князя, который стал богатейшим человеком в Сербии и из своих 13 миллионов грошей покрывал расходы на многие государственные нужды. Вместе с тем лозунг о необходимости конституции должен был окончательно урегулировать порядок избрания принимающей ее Народной скупщины. Обычно она созывалась два раза в год, на Джурджевдан и Митровдан. На скупщине 1835 года от каждого села избиралось по одному представителю, от уездного города – по два и от окружного – по четыре. Пока неизвестно, было их 4000 или 2500. Присутствовали и 10 000 любопытных, чьи кони паслись вокруг Белграда, Крагуеваца или городов, где созывалась скупщина.
Предложенный по Сретенской конституции 1835 года флаг автономного Княжества Сербия и флаг автономного Княжества Сербия, действоваший до 1882 г.
Сретенская конституция, названная так по традиции называть все крупные законодательные акты в честь церковных дат, была составлена в 1835 году по западноевропейским образцам. Как впоследствии Гражданский законник, приведший к ускоренному разрушению кооперативного патриархального типа семьи и формированию «нуклеарной семьи» западного типа, так и конституция 1835 года имела конструктивные последствия, несмотря на то что в 1838 году великие державы заменили ее на худшую. Были приняты герб и флаг. В основе герба – двуглавый белый орел, унаследованный от древней Римской империи после разделения на восточную и западную части в 295 году. Присутствует сербский крест с огнивами, который с давних времен является сербской национальной эмблемой. Флаг представляет собой французский триколор с горизонтальными полосами красного, белого и синего цветов. Когда великие державы изменили конституцию 1835 года, они изменили и флаг, чтобы он не был похож на французский, поэтому с 1839 года у сербов красно-сине-белый флаг. Он стал основой флага всех югославских народов того времени, а также большинства славянских. Так было решено на Всеславянском съезде в Праге в середине 1848 года, когда за основу взяли сербский флаг, но обсудили, что порядок цветов может меняться. Русские (после 1867 года), словаки и словенцы перевернули цвета сербского флага[573]. Хорватский флаг возник (видимо) случайно, когда руководство Хорватии в 1848 году еще считало, что цвета сербского флага будут идти в старом порядке: красно-бело-синий. Они хотели, чтобы у одного народа был один флаг.
Исполнительную власть представляют потомственный князь и Совет, как в то время условно называлось правительство. Конституция 1835 года отдавала приоритет князю, что вызвало раскол среди великих держав. Россия и Австрия, выступавшие против князя Милоша, были за изменение конституции и отдание приоритета Совету, Британия защищала конституцию 1835 года. Этот вопрос вызвал сначала внутренний кризис в Сербии, а в 1842 году и внешний между великими державами. В истории дипломатии его обычно называют «сербским кризисом». России удалось склонить султана использовать свои права и навязать Сербии новую конституцию 1838 года, названную в честь ее происхождения Турецкой конституцией. Основополагающим принципом было то, что страной правят Совет и князь, а не наоборот. Недовольный этим, князь Милош отрекся от престола в пользу своего сына Михаила и покинул Сербию.
Разногласия между новым князем и советниками в 1842 году привели к вспышке нового восстания, названного в честь одного из ведущих политических деятелей того времени Томы Вучича-Перишича[574]. Народная скупщина на Врачаре произвела смену династии. Новым князем был избран сын Карагеоргия Александр, обладавший всеми личными качествами, чтобы стать великим князем в государстве, управляемом его министрами, так как он страшился публичных выступлений и поэтому всегда оставался в тени. Среди говорливой нации он единственный был сдержан. В результате этого изменения в 1842 году Сербия стабилизировалась в политическом и социальном плане до новой смены династии в 1858 году. Эта стабильность укреплялась вмешательством российского императора в сербские дела во время европейской революции 1848 года. Опасаясь ее распространения на Балканы, российский император отправил личное послание сербскому князю и греческому королю и всячески стремился укрепить политическую систему. Эпоха стабильности 1842–1858 годов называется периодом «уставобранителей» (защитников конституции), в честь советников и лидеров, мирившихся с турецким конституционным диктатом 1838 года.
Князь Александр Карагеоргиевич. Художник У. Кнежевич, 1848 г. Народный музей
Наиболее долгосрочным последствием развития «сербского кризиса» 1842 года стало усиление британского влияния на сербские события. Официальное правительство пошло по пути, в 1832 году предложенному Дэвидом Урквартом, и поддерживало династию Обреновичей и всю их политику поиска содействия в странах Западной Европы. Дэвид Уркварт был неутомим и в тех обстоятельствах воспитывал британскую общественность в таком же духе, не только через журнал «Портфолио» в Лондоне и Париже, но и через журнал «Британское и зарубежное обозрение, или Европейский ежеквартальный журнал». Это период, когда в самой Британии все еще велись политические баталии за реформу избирательного законодательства, потому что всеобщего избирательного права еще даже близко не существовало. Уркварт информировал обо всех своих действиях министерство иностранных дел, а при необходимости и премьер-министра. Когда после второго визита в Сербию в 1833 году он направил в то же Министерство длинный доклад, он тем самым начал создавать атмосферу, в которой его правительству не приходилось занимать открытую позицию по сербским вопросам. Оно оставляло ее в рамках квазичастной деятельности, результатом чего стала немного бо́льшая гибкость, чем если бы все немедленно сообщалось общественности. Из-за вовлеченности во внутреннюю борьбу «чартистского движения», как называется движение за избирательную реформу, роль Уркварта в общественном мнении была весьма заметной. Мало того, что он с сомнением относился к идее сербского национального государства и стремился реформировать и сохранить Австрийскую и Турецкую империи, он с таким же сомнением относился и к идее единой итальянской нации. Уркварт был убежденным британским националистом.
Во время «сербского кризиса», до и после него его люди активно действовали в Белграде. Это период существования в британской культуре группы «Молодая Англия», придерживавшейся либерального мировоззрения, но не имевшей особого влияния ни тогда, ни позже. В 1842 году молодой Дизраэли[575] высказался о сербах в частном письме. Оно хранится в библиотеке Оксфордского университета, но в той юношеской писанине трудно разобрать, о чем тогда мечтал будущий лидер британского консерватизма. Основные усилия Дэвида Уркварта были направлены на сохранение преемственности британского влияния на развитие Сербии и Балкан. Ему не было нужды клясться в дружбе с опальным князем Милошем. В конце концов Уркварту самому пришлось убедиться в истинности высказывания цирюльника князя, что алкоголизм был единственным людским пороком, его миновавшим.
Это был период в сербской политике, когда вокруг министра внутренних дел собралась обширная группа сербских интеллектуалов, стремившихся разъяснить и изложить на бумаге то, чего должен хотеть и добиться сербский народ. В этом ряду выделяется широкий круг монахов-францисканцев из Далмации, Славонии, особенно Боснии и Герцеговины и Хорватии. Насколько католическое богословие потеряло от их образования в Риме, настолько выигрывала южнославянская культура. В то время в Европе считалось, что нация – это общность языка, и все проникнуты убеждением, что только южнославянские католики из Хорватии, Северной Далмации и Истрии не входят в круг сербского языкового доминирования. В силу традиции эту этническую общность называли Иллирией, но ее внутреннее содержание видели в стремлении создать государство со столицей в Белграде.
Матия Бан, сербский политик и публицист. Художник П. Тодорович, 1870-е гг. Галерея Матицы Сербской
Наиболее важные имена в кружке Илии Гарашанина[576] – бывшие католические монахи Матия Бан[577], Мато Топалович[578], профессор философии францисканской семинарии в Джакове, герцеговинский монах Тома Ковачевич[579] и Павле Чавлович из Хорватии. В середине 1845 года в этом кружке насчитывалось 24 члена. Они называли себя Обществом, реже Кругом, а историки окрестили их Тайным демократическим панславянским клубом в Белграде. Он стал особенно активен после 1844 года, когда монахи Матия Бан, бывший иезуит, и Тома Ковачевич, бывший францисканец, насовсем перебрались в Белград. Ковачевич, в миру Бартол Юрич (Бартолица), был родом из Западной Герцеговины[580].
Илия Гарашанин, сербский государственный и политический деятель. Художник А. Йованович, 1852 г. Народный музей
Этот кружок интересуется будущим Сербии и излагает свои идеи на бумаге. Их наставник, больше духовный отец, министр Илия Гарашанин хочет создать политическую доктрину будущей политики сербского народа. Историки до сих пор не разгадали секреты нескольких рукописей, возникших в этом кружке и оставшихся необработанными и неподписанными в бумагах Гарашанина. Поскольку туда же входили и хорватский литератор Марко Цар, и отец сербского права Йован Хаджич, такая расшифровка действительно имела бы очень большое значение для истории южнославянской, и прежде всего сербской, культуры.
Один из соратников князя Адама Чарторыйского, имевший своего агента в Белграде, привез Дэвиду Уркварту в Лондон первую версию сербской национальной доктрины, известную под названием «Начертание». 1 августа 1843 года в журнале «Портфолио» Уркварт публикует этот документ под названием «Проект записки сербского правительства», датированный мартом 1843 года. Само название «Проект записки» является альтернативным выражением для традиционных проектов великих доктрин о создании лучших государств или союзов европейских государств Le Grand desain или, в английской истории, The Grand Design. Они появляются во Франции и Великобритании начиная с XVI века.
Такой же документ, сербский «Великий проект» (Projet de Memoir), был разработан в следующем году и остался в истории как «Начертание Илии Гарашанина» или просто «Начертание» – так в то время переводили на сербский язык термин Design. В 1844 году, когда была сформулирована вторая сербская национальная доктрина, в мире появились еще два судьбоносных проекта национальных доктрин. У греков это Megale idea – проект развития будущего греческого государства со столицей в Константинополе. Во Франции в том же, 1844 году итальянский идеолог либерального католицизма Чезаре Бальбо опубликовал великий труд «Надежды Италии». Он боролся за объединение Италии согласно идеям либеральных итальянских католиков того времени в форме федерации различных провинций (Lega) под властью папы римского. Для этого он разработал план выхода итальянских провинций Ломбардия и Венеция из австрийского государства, а также уступки Габсбургам главенствующего влияния в Германском союзе, а компенсация австрийцам за эти территории предполагалась за счет османских Балкан.
Бальбо писал, что Россия оказывает глубочайшее влияние на балканские национальные движения, но отсюда исходит и опасность, что османское и исламское рабство сменится русским, которое будет еще хуже. Кстати, позднее Бальбо разработал идею о назревании общего упадка ислама и исламских народов и необходимости заполнения этого пространства индустриальными народами Западной Европы. Сегодня историки называют тот его проект «Инкунабулой империализма». Бальбо считал, что славянские народы могут получить свободу, только если их страны будут оккупированы Австрией и Пруссией: первая на Балканах, а вторая в Польше. Туда переселится избыток немецких крестьян из перенаселенных германских земель, и немецкие колонии не только послужат германизации территорий, но и станут проводниками цивилизации. Это «начертание» Чезаре Бальбо было не просто проектом одного исключительно влиятельного писателя, за ним стоял дух идеологии всего европейского либерального католицизма. Вот почему из трех проектов только этот, католический, был реализован после оккупации Боснии и Герцеговины в 1878 году.
«Начертание» Илии Гарашанина не было секретным планом, как это обычно указывается в большей части литературы. Его первая версия была опубликована в 1843 году на английском языке в Лондоне. В нем у британского правительства просили направить в Сербию одного из своих представителей, который мог бы стать советником для сербского правительства и князя. В результате были посланы не представитель и рекомендации британского правительства, а деятель польской эмиграции Франтишек Зах[581] и рекомендации ее предводителя князя Адама Чарторыйского. Сербы опасались, что отдельные хорватские иллирийцы работают на австрийское правительство. Их правоту подтверждает факт, что в 1843 году канцлеру Меттерниху сообщили о влиянии польской эмиграции в Белграде на разворот сербского правительства к западным странам. Это влияние было расценено как полезное. Сербы не единственные с подозрением относились к приверженности хорватов габсбургскому двору. Никколо Томмазео писал, что хорваты – это «самая разумная провинция» в славянском мире. В окончательном тексте Гарашанин исключил необходимость постоянного сотрудничества с хорватами. Вот почему с 1930 года в некоторых текстах прежде всего хорватской науки, а затем и за ее пределами считалось, что это был проект сербской гегемонии и завоевания чужой этнической территории. Правоту оценки Гарашанина, что некоторые из предводителей хорватских иллирийцев сотрудничали с австрийским правительством, в 1846 году признал духовный лидер хорватов Людевит Гай[582] во время визита в Белград. Он сообщил, когда встречался в Вене с канцлером Меттернихом и сколько финансовых средств от него получал. Целью Меттерниха было взять под контроль панславистские группы, отдельные лица и идеологию во всем тогдашнем мире через хорватское движение.
После завершения сербской революции Черногория возвращена к состоянию до подъема, имевшего место во время войн с французской оккупацией Далмации. Она пыталась предотвратить присоединение Бока-Которского залива к Австрии в 1813 году, но его стратегическое значение одной из важнейших военно-морских баз в Средиземном море, за которую бьются все великие державы, оказалось решающим. Вся Черногория выглядит как домик улитки вокруг этого залива. Вот почему в стратегических интересах всех великих держав не давать ей войти в сербское государство.
Формально Черногория входила в состав Османской империи, ее территория была разделена на три соседних турецких санджака. Государство не являлось единым целым и не имело коллективной идентичности. Официальное название всегда было Черногория и Брда. Как область Брда была лишена внутреннего единства до тех пор, пока отдельные части или все санджаки признавали турецкую власть, будь то в Скадарском санджаке, Нови-Пазарском или Герцеговинском. Формально это продолжалось до обретения независимости в 1878 году, когда эта двойственность отменилась. Если не брать административное деление, то в обыденном понимании людей, не проживающих в черногорских племенах, использовать для всей территории термин «Черногория» не является грехом.
На протяжении всего периода с 1815 года до провозглашения независимости в 1878 году турки воспринимали эту территорию как отторгнутую и непризнанную часть Османской империи. Народ, считавший себя независимым, и окружающие государства, считавшие его подданными султана, создавали проблему, которую можно было решить только с помощью оружия. В 1837 году Вук Караджич писал, что Черногория, «может быть, в Европе единственное людское общество, не имеющее никакого правительства в прямом смысле этого слова». Возможно, более правильной была бы формулировка, что нет современного правительства в прямом смысле этого слова. Черногория – это общество, состоящее из племен. В 1846 году считалось, что было 39 племен, возглавляемых вождями, а если они объединялись – то князьями. Этот титул являлся наследственным вплоть до 1851 года, когда под угрозой смерти запретили признавать титул князя за кем-либо, кроме правителя государства.
Существование племен свидетельствует о том, что это не регулируемое законами государство, независимо от того, в какой исторический период поместить эти отношения. Петар Стоянович[583] утверждает, что «государство есть отрицание племен». Государственные законы в Средние века, а в Новейшей истории конституция вытесняют племена во всем, кроме традиции внутренней идентификации, не имеющей никакого реального значения, кроме обозначения происхождения. Кроме того, племя никогда не исчезнет в прямом смысле этого слова. Даже после конституционных изменений 1906 года в избирательном механизме племя воспринималось как единое целое. Тогда это было изменение на «куриальную систему» парламентских выборов, мешавшую всеобщему избирательному праву. Эта габсбургская и российская модель парламентаризма, существовавшая до революции 1917 года, модифицировалась в Черногории в соответствии с традицией существования племен. По мнению Николы Шкеровича[584], племена тогда «в короткое время стали основной ячейкой государства с абсолютной властью монарха-владыки во главе». Черногорские племена очень похожи на албанские. Разница в том, что албанские продержались дольше. Во времена любых государственных кризисов, иностранных оккупаций восстанавливаются племена или хотя бы некоторые их институты, как это произошло в войны 1914 и 1941 годов и во время распада югославского государства после 1992 года.
Черногория не просто «государство на камне». Оно само и его общество выросли на голых скалах, которые никогда в истории не могли произвести достаточно продовольствия, чтобы прокормить население. Лейтмотивом истории Черногории после 1815 года является формирование элементов государства. Вторым главным мотивом является стремление освободить более плодородные равнины в Герцеговине и вокруг Скадара. Ни одна из этих территорий никогда не отделялась от Черногории, за исключением насильственного турецкого военного присутствия. Город и крепость Скадар являются путеводной звездой на протяжении всей новейшей истории Черногории. Территория Северной Албании некогда входила в состав сербских государств, а крупные монастыри Сербской церкви уходят вглубь территории Центральной Албании. После 1918 года эта звезда начинает меркнуть.
В этом состоянии непризнания государственности ни турецким султаном, ни великими европейскими державами Черногория в экономическом отношении еле-еле сводила концы с концами, если вообще сводила. С 1815 по 1825 год регулярная финансовая помощь российского императора, составлявшая тысячу дукатов в год, была приостановлена, а затем возобновлена. Государство – это налоги. Владыке Петру I Негошу не удалось сохранить даже какие-то элементарные налоги, или, похоже, эти «сборы» платил он сам. Только в 1833 году с принятием Законов Отечества вводятся постоянные налоги. С каждого домохозяйства взималось по полталера в Джурджевдан и Митровдан. Тем не менее денежная помощь со стороны России сохранялась до самой Первой мировой войны.
Единственным поселением, считающимся городом, является столица Цетинье. Но и здесь «город» следует говорить с большой натяжкой. Только после обретения независимости в 1878 году начинается более масштабное строительство, а до этого вокруг Цетиньского монастыря стояло лишь несколько домов. После 1815 года рядом с монастырем существовало еще одно административное здание и всего девять домов. В процессе построения государственности более высокого уровня приходилось жестко пресекать устойчивое применение кровной мести. «Законник общий черногорский и брдский» 1798 года тоже наказывал ее смертной казнью.
После конфликта с Австрией гувернадур встал на сторону Габсбургов, в результате чего в 1832 году его окончательно изгнали, а реальная власть, как и формирующееся государство, оказалась в руках митрополита Цетиньского. В 1830 году умер Петр I. На смену ему пришел Петр II Негош, которому в этот момент было 17 лет. Наделенный исключительным интеллектом, представитель в целом одаренного народа, он получил высшее образование. Никогда еще ни один ученик не учился большему в худших жизненных условиях. С 1838 года он строит новое административное здание, которое в честь редкой и доселе неизвестной игры народ назовет «Бильярд», но главная достопримечательность, оставшаяся после него, – его библиотека. Новый владыка выучил французский язык, на котором мог вполне правильно писать, а кроме того, русский, итальянский и мог общаться на немецком. Его подданные одинаково ценят и книгу, и меч. И то и другое – смертоносный инструмент в руках народа, живущего за счет оружия.
Сразу после принятия на себя обязанностей митрополита, а следовательно, и государственных функций «владыка Раде», как его поначалу звали в народе, старался создать что-то из ничего. За то, что он не сильно в этом преуспел, следует поблагодарить то самое «ничего», с которого он начинал, поскольку невозможно на песке возвести мраморные замки. С 1831 года Правительствующий сенат черногорский и брдский представляет собой правительство, состоящее из 16 членов. Страна была разделена на нахии и племена, численность которых не была постоянна. В Черногории насчитывалось четыре нахии и 27 племен. Область Брда делилась на семь племен – белопавличи, пиперы, кучи, васоевичи, братоножичи, морача и ровцы.