полная версия

Милорад Экмечич
История сербов в Новое время (1492–1992). Долгий путь от меча до орала

Сербы в войнах XVIII века

Восточный вопрос всегда был не только связан с конфликтами интересов великих держав на европейском континенте, но и обусловлен ими. Это была эпоха, когда звезда некоторых крупных и средних игроков закатывалась. В начале века Швеция во главе с молодым энергичным королем Карлом XII^[268] стремится связать dominium maris baltici^[269] с борьбой за господство на Дунае. Адам Смит^[270], рассуждая о богатстве народов, считал Дунай экономической артерией Германии. Хотя это было не вполне убедительно до тех пор, пока паровая машина (с 1769 года) не стала в представлении славянских народов быть «дьявольским промыслом» (как позже у Л. Толстого крестьянин будет наблюдать локомотив). Но Дунай был еще и магистралью войны. Это точно, что армии всегда идут по тем дорогам, которые прокладывает золото. У Франции были не только политические и стратегические причины сохранять союз с Османской империей, французская дипломатия постоянно оправдывает этот союз большими выгодами от торговли. Марсель и его окрестности расцвели, и не менее миллиона человек пользовались плодами выгодной торговли. Вольтер писал, что французский народ всегда немного похож на Мустафу («La nation francaise état un peu moustapha»). Торговля была и причиной того, что спустя полвека после Швеции в Средиземном море стали тонуть венецианские военные корабли. В начале XVIII века Швеция еще играла какую-то роль в борьбе великих держав, составлявших внешний контур событий сербской истории. В конце этого столетия Венеция перестала быть авторитетной силой Средиземноморья и вскоре сошла со сцены. Это, разумеется, не сербская история, но, безусловно, котел, в котором варилась и сербская похлебка. Столкновение интересов великих держав было глубинным фактором, не бросающимся в глаза, поэтому авторы могли его игнорировать, но тем не менее он оказывал влияние на то, что и как происходило с сербами.

«Зал мирных переговоров в Карловци». Гравюра, начало XVIII в. Венгерский национальный музей. DIOMEDIA / Historic Images

Восемнадцатое столетие в сербской истории точно хронологически увязано с европейским развитием. Крупный дипломат Петра Великого П. Б. Возницын^[271] познакомился с сербами на переговорах по Карловацкому миру в 1697‒1699 годах. Собственно мир с Турцией Россия заключила сначала посредством перемирия в Сремски-Карловци, а окончательный договор был подписан в Константинополе в июле 1700 года как перемирие на 30 лет. Новый русский посланник Украинцев^[272] прибыл к султанскому дворцу на Босфоре на военном корабле «Крепость», оснащенном 46 пушками. Корабль был построен в Воронеже, на Дону, когда никто не верил русскому царю, что «корабли найдут себе пристани», когда в России еще не было глубоких морских портов. Гром всех корабельных пушек стал началом новой эпохи в истории человечества. Это был первый русский военный корабль у берегов Средиземного моря. Раньше и Черное море считалось турецким озером, а в исламском мире говорили, что это море «как девственница, к которой никогда не притронулся ни один неверный».

Восточное Средиземноморье в те времена было метафорой потерянного мира православной Византии, от которой и турки частично унаследовали представление о том, что религия и нация – это одно и то же. Окружение Петра Великого видит там своих единоверцев, но этот грех имеет и оборотную сторону, ведь и те видят в русском царе своего единоверца. До того как победа под Полтавой в 1709 году исключила Швецию из числа великих держав, а ее место заняла Россия, в окружении русского царя были и сербские представители – сначала господари Валахии и Молдавии, а следом, с 1704 года, эмиссары албанцев, греков и сербов появляются при дворе российскогоы царя. Как подчеркивает историк Альфред Рамбо^[273], «серб Войич» привез обращение от имени сербов Турции и Австрии. У них для этого были серьезные мотивы, потому что с 1703 по 1714 год продолжается венгерское восстание против Габсбургов. Сербы сначала поддержали это восстание, а затем встали на сторону венского императора. Причина, по всей вероятности, заключалась в том, что французская дипломатия (посланник де Фериль) убеждает великого визиря отправить в Венгрию 10 000 солдат и частично вернуть то, что по Карловацкому мирному договору было потеряно. После победы 1709 года Богдан Попович передает русскому царю донесение, что сербы соберут вспомогательную армию численностью в 19 000 и окажут поддержку из турецкого тыла. Когда Петр Великий в 1711 году начал большую, окончившуюся неудачей войну на Пруте, в его армии был один сербский отряд Ивана Албанеза. Восточная часть Черногории в те времена называлась Арнаутлук, потому и фамилии (или прозвища) были от того же корня. Два серба на русской службе, полковник Михаил Милорадович и капитан Иван Лукачевич, в 1710 году были посланы в Черногорию с поручением от царя. Поражение на Пруте в 1711-м только временно приостановило это сотрудничество.

Все балканские христианские народы, прежде всего сербы и греки, тогда были в искушении – поднять или не поднимать большое восстание за свое национальное освобождение. Религиозная нетерпимость местных мусульман и католиков была причиной кризисов. Считается, что на территории Боснии после потери Венгрии в 1683‒1699 годах появилось около 130 000 переселенцев-мусульман. Из-за случившихся вскоре голода и эпидемий их число сократилось, но все-таки тогда считалось, как в 1910 году пишет историк А. Вандаль^[274], славяне-потурченцы «несли в себе ненависть ренегатов к христианству и в Боснии стали оплотом ислама».

Отсутствие взаимопонимания между католическими Венецией и Австрией с одной стороны и балканским православным населением с другой вовсе не было второстепенным явлением. Это стало не только предпосылкой более поздних национальных освободительных движений, но и мотивом для превращения религии в водораздел нации, а также фактором, влияющим на отношения этих двух католических стран с Россией. Аббат Ложье^[275] пишет о черногорцах, что «этот народ живет в дикости в своих горах и дает отпор зверству и любому притеснению, которому его пытаются подвергать. Они всегда обнаруживали большую склонность к венецианцам, неся службу под их знаменами во время войны и отказываясь платить дань туркам в мирное время». В это время и у черногорцев, и у остального православного населения Балкан постепенно исчезает склонность просить у Венеции союза и помощи.

И до заключения Карловацкого мира предпринимались попытки освободить Черногорию от османской власти. После вступления на митрополичий престол Данилы Шчепчевича-Негоша, названного Петровичем (1697‒1735)^[276], эти усилия получают и идеологическое обоснование, и импульс для политической реализации. Владыка Данило был крупным государственным деятелем своего народа, который не имел государственности, но там, у себя высоко в горах, боролся за нее. После Карловацкого мира продолжались столкновения с мусульманами из Албании и Герцеговины. В самой Черногории были обращенные в ислам. В научной литературе имеются неясности в том, что касается конфликтов черногорцев с турками в начале XVIII века. Черногория была в кольце старых и новых укреплений. В литературе упоминается, что владыка Данило устроил облаву на потурченцев в рождественский сочельник 1707 года, но исследования не смогли это подтвердить. Как отмечает Глигор Станоевич^[277], во всех областях Черногории жили мусульмане, обратившиеся в ислам чаще всего по коллективному решению братств и племени. Таким же образом принималось решение о прекращении исламизации, и братства возвращались в сообщество остальных племен после коллективной присяги. Более позднее появление «Закона Васоевичей» из 12 пунктов свидетельствует, что одним из этих пунктов была клятва племен не строить новые мечети, а старые оставить разрушаться. Не вполне объяснен и конфликт владыки Данилы со скадарскими турками, неизвестно, пострадал ли он в 1702 году от их издевательств.

Гусли, однострунный музыкальный инструмент. Белград,1906 г. Фотография Н. Петрович. DIOMEDIA / Gainew Gallery

На территориях, где турки не могли установить феодальный порядок с тимарами, которые всадники-тимариоты получали от султана в условное пользование, постоянными были только налоги на мелкий рогатый скот. В этой автономии было достаточно свободы, чтобы «истинного племенного аристократа и мечтателя», как называет Станоевич владыку Данилу, стали считать и политическим правителем. Его титуловали «владыка Цетиньский Негош, воеводич сербской земли». Титул был позаимствован из эпохи последних правителей времен османских завоеваний и, по сути, мог означать турецкого вассала, которому султан оставлял средневековый титул воеводы, а всей территории – название «воеводалук». Попытки и здесь собирать оброк, обычный для территорий с развитым феодализмом, никогда не удавались, за исключением войн, когда земли были оккупированы.

В 1712 году турки выдвинулись в большой военный поход на Черногорию под предводительством сераскера Ахмед-паши. Говорили, что он командовал армией в 50 000 человек. Цетинье пало, монастырь был разрушен, собрана дань и взяты заложники. Владыка укрылся в Герцеговине, где до этого его армия пыталась разрушить некоторые турецкие крепости и занять города. Новый поход в том же направлении был предпринят год спустя. Боснийский паша Нуман-паша Кёпрюлю предводительствовал армией в 120 000 человек, он разрушил все, что встретилось на его пути, и сжег все, что могло гореть. Владыка с частью черногорцев укрылся на венецианской территории, главным образом в Которе. Когда венецианцы отказались выдать их туркам, султан 9 декабря 1714 года объявил Венеции войну. Это вновь поставило на повестку дня Восточный вопрос во всей его полноте.

Венеция и Австрия, поощряемые папой римским, 13 апреля 1716 года заключили союз. Черногорцы использовали эту войну, присоединились к венецианской армии на южном побережье Адриатики, и им удалось вернуть всю территорию Черногории. Владыка Данило в 1714 году совершил путешествие в Россию, где получил от Петра Великого богатые дары. Часть денег была предназначена для черногорских старейшин и народа, и Цетиньский монастырь с тех пор получал 500 рублей в год. Так Черногорская епархия получила преимущество в сербском православии и стала самой важной во всей Печской патриархии. После 1716 года в войне Венеции и Австрии против Турции Россия не участвовала, она даже продлила действие унизительного Прутского мирного договора, но турецкие поражения принесли ей опосредованную пользу позже.

Главной целью османов в этой войне было завоевание Пелопоннеса, хотя первый удар был направлен на Задар. Битва разгорелась у города Синь. Народ разбежался и с той и с другой стороны. Турецкий паша попытался народ вернуть, казнив захваченных заложников, включая женщин. Лучше всего венецианцы оборонялись у Задара и окрестных сел. «Венецианские правители, – пишет аббат Ложье, – оставляли на свободе морлаков и занимали вместе с ними соседние области, грабя, убивая и даже сжигая». Больше всего в этой войне пострадал Пелопоннес. Подсчитано, что из 250 000 человек, населявших полуостров, в живых осталось только 100 000. Убегали на турецкую сторону «из-за желания местных греков поменять хозяев, из-за ненависти к латинянам». Черногорцы присоединились к венецианской армии в нападениях на Бар и Улцинь.

Считается, что на фронт против Австрии султан направил армию численностью в 150 000 человек, 40 000 янычар и 30 000 конников. В султанской армии воевали татары, албанцы, влахи из Валахии и даже египтяне. Австрийская армия под командованием принца Евгения Савойского насчитывала 64 000 человек, но была лучше организована. Турки прорвались к Петроварадину, сожгли Сремски-Карловци и окрестные села, но под стенами Петроварадинской крепости потерпели первое крупное поражение, после чего развал турецких войск уже нельзя было остановить. Принц Евгений Савойский использовал сербов малыми группами, как разведчиков, и направлял эмиссаров к господарям Молдавии и Валахии на переговоры в расчете на военный союз.

С 1697 года большая часть Сербии и Срема вошла в состав Белградского пашалыка, и приблизительно в то же время Сербия и Босния были объединены в серхат^[278]. Австрийцы, как правило, всю Сербию называли только Белградом. В поражении под Петроварадином 5 августа 1716 года турки потеряли 114 пушек и 151 знамя. В конце ноября того же года был освобожден Темишвар. Попытки оборонять Белград завершились поражением в августе 1717 года. Турки потеряли 10 000 солдат и 186 пушек. При осаде городских укреплений австрийцы разместили пушки на мечетях, что давало возможность более прицельно бить по крепостным стенам. Освобождение Темишвара католический мир по призыву папы отметил торжествами, а после победы в Белграде папа пожаловал принцу Евгению Савойскому драгоценный меч. В Риме папа сам отслужил торжественную литургию во славу победы.

Принцу Евгению не удалось занять в Сербии все те территории, которые он намеревался занять. На левом берегу Дуная он очистил все турецкие крепости, и самые важные их них – Мехадия, Оршова и Панчево. Ему не удалось войти в Ниш и Видин, а на западе он занял Шабац. Принц был разочарован тем, что в Боснии не удалось развить успех. В этой войне в Сербии участвовали и партизанские отряды. После окончания операций регулярной армии «капитан Тодор» с отрядом в 400 сербов прорвался в Косово. Им не удалось взять Куршумлию, потому что албанский гарнизон хотел сдаться только австрийской армии.

При посредничестве Англии и Голландии 21 июля 1718 года в Пожареваце был подписан мирный договор. В соответствии с принципом uti possidetes стороны получили то, что они завоевали в бою, но надеялись, что год спустя им удастся добиться большего успеха. По этому мирному договору Венеция получила внутренние районы Далмации forte castello d’Imoschi nella Erzegovina^[279]. Крепость заняли отряды из местного населения. Были также заняты территории до реки Неретвы.

Территориальные приобретения не соответствовали последствиям этой войны для сербского народа. Сражения вызвали большую миграцию. В когда-то плодовитой, на взгляд путешественников, Сербии началась убыль населения, которая прекратится только к началу сербской революции 1804 года. Французский путешественник Мишель Кикле (Quiclet) в 1658 году, въезжая из Боснии в Сербию поблизости от Дрины, писал, что «здесь путешественник покидает удручающие, угрюмые и опасные боснийские горы и попадает на просторные равнины и поля, изобильные плодами и прекрасными лесами». Если исключить горы, то Босния и не была столь угрюмой: Кикле обнаружил, что Сараево – современный город, где 101 мечеть, из которых у семи свинцовые кровли, с тремя или четырьмя хаммамами и множеством фонтанов. В конце XVIII века, после разрушений и пожаров, устроенных армией Евгения Савойского, эпидемии и голод отбросили город на сто лет назад, а из-за голода и каннибализма и вовсе в доисторические времена.

Территориальные изменения в Сербии и Боснии по Пожаревацкому миру 1718 г.

С австрийской и венецианской стороны полностью изгнано мусульманское население, все культовые сооружения разрушены или послужили пристанищем для первых католических церквей. Клод де Бозе описывает изгнание населения из Темишвара в 1716 году. Защитники выбросили белый флаг, потому что опасались, что «город все-таки будет занят, а их всех перебьют, а еще они боялись, что будет с их женами и детьми… Жители города, турки, евреи и все прочие, получили возможность отступить с женами, детьми и имуществом. И чтобы все это было проделано как можно быстрее, их снабдили тысячей повозок». Что-то подобное произошло несколько позже и в Белграде. Мусульманскому и еврейскому населению предоставили возможность покинуть город организованно, «под барабанный бой и с развевающимися знаменами», но все было проделано в спешном порядке. Женщин и детей отправили на шести больших лодках и множестве маленьких шлюпок вниз по Дунаю. Была организована продажа вещей, чтобы приобретать повозки и лошадей. Трудно сказать, сколько всего было изгнано народу, но только солдат было 25 000‒30 000. Им дали 300 повозок и 1000 лошадей, только чтобы они быстрее убрались.

«Последний гувернадур Черногории Вуколай Радонич». Художник А. Стефанович, начало XIX в. Народный музей

По Пожаревацкому миру 1718 года сербский народ ни от Австрии, ни от Венеции не получил никакой автономии, хотя требования были. Тамишский Банат был организован особым образом и получил политическую власть («администрацию»). В Сербии до 1720 года сначала было военное управление, а позже гражданская администрация, как в Банате. С 1720 года администрацию возглавлял Александр Вюртембергский^[280], с титулом praeses Administrationis^[281]. Австрия заняла боснийский берег Савы и контролировала всю реку.

Сотрудничество с Венецией политически разделило Черногорию на тех, кто сплотился вокруг владыки Данилы, который после возвращения из России называл русского царя своим «богом на земле», и часть вождей, которые придерживались венецианской стороны в надежде на исполнение обещаний. Предводители Катунской нахии отправили в Венецию депутацию во главе с Вукадином Вукотичем, а племя кучи – свою. Первая депутация подала прошение из 12 пунктов, а вторая – из пяти. Венецианский сенат согласился на эти условия 17 февраля 1717 года и дал положительный ответ 7 марта в виде решения дожа. Черногория получила единое политическое управление, когда собрание предводителей избирало одного гувернадура как главу светской власти. Таким образом, в государстве возник дуализм власти, что стало тормозом развития государственности уже с самого начала. Должность гувернадура сохранялась вплоть до окончательного формирования государства, последний гувернадур был изгнан в 1832 году. И все время, что существовала эта должность как источник светской власти, она все равно оставалась в тени Цетиньского монастыря.

Цетиньский монастырь был восстановлен после очередного турецкого погрома в 1743 году черногорским митрополитом Саввой II Негошем. Открытка

Монастырь для Черногории – это то же, что якорь для корабля, это всегда врата спасения, и не только небесного. Введение должности гувернадура и кризис этой институции практически с самого начала – это не только проявление неразвитости племенного общества, сложившегося в тяжелейших природных условиях. Население Черногории на тот момент составляло 40 000 человек или даже меньше, точно неизвестно. Но в этом малочисленном сообществе, как в капле воды, отражались все противоречия внутренней несогласованности социальной структуры. Разделение власти между владыкой из монастыря и институцией, навязанной извне, существовало и раньше. Как Фернан Бродель писал, что «Франция – это извечное дело Дрейфуса»^[282], так и самое сжатое определение Черногории на том отрезке истории – «вечное гувернадурство». Часть народа откалывается от цетиньского владыки и отправляется к турецкому паше в Скадар или консолидируется в малое ядро, вдохновляемое внешним влиянием, и до момента, когда в XX веке сформировалась чиновничья интеллигенция, попытки иностранцев создать государство оказываются безуспешными.

Монастырь в Цетинье – это не только храм для всех поколений черногорцев, как для тех, кто верит, так и для разуверившихся или отрекшихся от веры. Монастырь – это место сбора для всех, кто пережидает грозу, разрушительные землетрясения и пожары, которые оставляют после себя только руины и пепел. Туда возвращаются, чтобы начать все сначала. Отсюда и мистическая сила и авторитет цетиньских владык. Гувернадур пользовался покровительством сначала венецианских властей, а потом австрийских. Владыка Данило уступил внутренним требованиям устройства государства, он требовал расширения территории Черногории с включением Скадарского озера. Часть бывшей турецкой приграничной территории, отошедшей в 1718 году Венеции, была оставлена под церковной юрисдикцией черногорского владыки. Кроме того, владыка получил и некоторые права в отношении православной церкви Бока-Которской.

Определенные изменения коснулись и Военной границы. Пожаревацкий мирный договор закрепил некоторое расширение приграничных территорий на расстоянии «два часа верхом» вглубь. Территории Верхнего Подринья и Посавины, от Биелины до Костайницы, были заселены сербами из Боснии. Эти территории должны были стать основой для будущего расширения. Попытки получить более важные населенные пункты, такие как Бихач, на переговорах в Пожареваце в 1718 году не удались, но и то, что было завоевано, турки через 20 лет себе вернут. Сербский народ на Военной границе подвергался гнету хорватского бана и загребского епископа, а также венгров, которым удалось частично изменить Военную границу. После изменений 1703 года по условиям Карловацкого мира было закреплено деление на Славонскую, Подунайскую, Потисскую и Поморишскую границы. Командование находилось соответственно в Осиеке, Петроварадине, Сегедине и Араде. На Подунайской и Поморишской границе сербы были практически единственным населением, на Потисской были в большинстве, а на Славонской смешивались с католическим населением, которое в следующие два столетия кроатизируется. На территории от Купы до Уны в 1703 году была создана Банская Краина, которая по форме управления отличалась от Карловацкого и Вараждинского генералатов, так как император Габсбургов уступил давлению хорватской знати (сабора) и эту часть оставил под управлением бана Хорватии, поэтому в языке закрепилось еще одно название этих территорий – Бания. Войин Дабич^[283] описал реформы управления в системе разных краин начиная с 1705 года, когда они все подчинялись Военному совету в Граце. После 1718 года под давлением венгров было упразднено военное управление в их части Потисской и Поморишской границ. Около 20 городов получили статус комитатов, что соответствовало статусу свободных городов под гражданским управлением. Некоторые области в переходный период имели систему сербской милиции.

Первый этап политического развития сербского народа после Пожаревацкого мира 1718 года, когда сформировалась администрация в Сербии и было введено гувернадурство в Черногории, был прерван не только из-за угрозы католического прозелитизма и унии, но и потому, что вспыхнула новая война, продолжавшаяся с 1737 по 1739 год. Венеция в этой войне не играет никакой роли, кроме политической, но сербов вдохновил решительный выход России на театры войны в Юго-Восточной Европе. Россия стремилась оставить в прошлом позорный Прутский мир 1711 года, который позже подтвердила. При посредничестве Франции в 1724 году был заключен новый мирный договор на Кавказе.

Портрет императрицы Анны Иоанновны. Художник Л. Каравак, 1730 г. Государственная Третьяковская галерея, Москва

Очень быстро выяснилось, что французское посредничество ориентировано прежде всего на союзничество. В этом отличился и французский авантюрист граф де Бонневаль^[284]. Сразу после венчания он оставляет молодую жену, нанимается на службу в Австрию, участвует в освобождении Белграда, а потом переходит в ислам и некоторое время находится в Боснии. Переписывается с Казановой^[285], которому, возможно, подарил сюжет о путешествии в Турцию по суше, через Боснию, где Казанова якобы подговорил одного бея вывести красавиц из гарема на купание в озере. И бею, и Казанове пришлось ублажать себя своей рукой. Вот так, в Боснии и Казанове не везет. В Турции Бонневаль становится одним из главных военных и политических советников султана.

Из-за сложностей, связанных с Польшей и ее владениями на Украине, в 1733 году Турция предлагала Франции заключить союз. Вместо союза король соизволил послать султану письмо поддержки. В ожидании новой войны Россия рассчитывала на новый союз с балканскими христианами. Русский посланник в Константинополе А. А. Вешняков^[286] писал царице Анне Иоанновне (1730‒1740), что «греки, живущие в Константинополе, сплошь воры без чести, им не знаемы ни вера, ни закон. Главное их занятие – копить деньги. Они презирают нас паче турок. Но греки из провинции, а особливо болгары, влахи, молдавцы и прочие, из всех сил стараются стряхнуть тиранию и так преданны России, что готовы и свои жизни пожертвовать за Ваше величество». Он предлагал заключить военный союз с Австрией, которая была вынуждена пойти на это, потому что потерпела поражение от Испании в Северной Италии, и Австрия в порядке компенсации за потерянные владения хотела бы получить Боснию и Герцеговину. Впервые в истории упоминается некий обмен габсбургских западных территорий на Боснию и Герцеговину в порядке компенсации. Когда в 1878 году это в конце концов удалось, то стало и очевидным признанием, что эта империя утратила raison d’être^[287].

Существует целая школа в исторической науке – у сербов ее представляет Василь Попович, – которая отстаивает мнение, что борьба против турецкого проникновения в Центральную Европу была историческим оправданием существования этой многонациональной монархии. В тот момент, когда турецкие походы прекратились, у нее больше не было рациональной причины существования. Католическая нетерпимость оттолкнула ее от немецкого национального движения за объединение, а в Юго-Восточной Европе она стала синонимом религиозной нетерпимости, как имя ученого Вольты стало названием единицы напряжения электрического тока. Де Бонневаль сказал великому визирю, что использовать Австрию как посредника в конфликте с Россией «все равно что исповедоваться лисице». На западе Австрия конфликтовала и с Францией.

Тот факт, что австрийская политика игнорировала сербский народ и его интересы, во многом обусловил победу Турции в войне 1737‒1739 годов. В австрийском военном командовании непосредственно перед войной были разумные люди, которые своевременно предлагали исправить эту ошибку. Автор анонимной докладной записки, датированной маем 1736 года, знаток внутренней политики Турции, советовал радикально изменить политику по отношению к «грекам и иллирийцам». Следовало бы стремиться склонить на свою сторону «боснийцев и ускоков», всю территорию до венецианских границ в Далмации. К Королевству Славония следовало бы присоединить часть Боснийской Посавины на противоположном берегу, полученную по Пожаревацкому миру 1718 года, что включало бы и Посавину целиком, и Северное Подринье со Зворником и Биелиной. Эти территории австрийские чиновники называли Neoaquisticum^[288]. Следовало бы улучшать положение православного населения, оказывать поддержку их церкви, открывать школы. На турецкой стороне «вплоть до Константинополя и Македонии есть христианское население греческой веры, а турки там живут только в полевых укреплениях и крепостях». Если бы это православное население увидело, что соплеменники в государстве Габсбургов имеют права, оно бы само освободилось от рабства. Этот народ смог бы стать «преддверием всего христианства» (Vormauer der gantzen Christenheit). Стратегическое значение этого нового приобретения в Боснийской Посавине не было утрачено и после проигранной в 1739 году войны, поэтому габсбургская дипломатия стремилась любой ценой сохранить ее в своих границах. Хотя в докладной записке 1736 года прямо не говорится, что сербам надо предоставить автономию на территории Славонии (со Сремом) и Сербии, это подразумевалось, так как было сказано, что они должны жить не на Военной границе, а в устроенном обществе.

Прежде чем вступить в войну против Турции, габсбургский двор пытался мирным путем и посредством дипломатических переговоров получить у Турции территорию от Бихача до Зворника, а в Сербии вплоть до Нови-Пазара. Турецкий план подготовил де Бонневаль, но в нем предполагалось провозглашение исламской религиозной войны, «чтобы пробудить турок от летаргии, в которую они впали». В начале войны австрийская армия добилась успеха, она заняла Ниш, но в походе на Видин была остановлена. Боснию обороняла армия, составленная главным образом из местных мусульман, потому что остальные силы были заняты в Сербии. Ни на одном из трех направлений австрийского похода не было надежды на успех. Из Шабаца они ударили по Ужице и заняли город без сражения, но очень быстро его потеряли и открыли туркам путь на Белград. Направление главного удара было из Славонии на Баня-Луку, где в главном сражении на этом театре 4 августа 1737 года австрийские войска потерпели страшное поражение. Говорили, что больше их солдат утонуло в реке Врбас, чем погибло на поле боя. До этого Босния пережила череду неурожайных голодных лет и эпидемию чумы, когда еще живые люди поедали своих мертвых.

В этой войне Австрия впервые использовала полки Военной границы. Сборным пунктом определили Смедерево. Была предусмотрена мобилизация 10 000 граничар из четырех краин, от Славонии до Поморишья, а также отрядов сербской милиции, сформированных австрийской властью в Банате и Сербии после мирного договора 1718 года. На падение их боевого духа частично повлияла эпидемия чумы в Венгрии, а частично налоги и оброки дома, и случилось массовое дезертирство. Трудно поверить в то, что из тех 10 000 сербских воинов, которых собирали, чтобы изгнать турок в Болгарию, был хотя бы один, который сознавал тот факт, что территория, на которой они демонстрируют искусство побега, представляет собой их будущее отечество.

Граничары Военной границы в XVIII веке: офицер, славонец, личанин, баниец, вараждинец, карловчанин. Акварель из собрания Х. Й. Винкхойзена. DIOMEDIA / Bravo Images

Хотя французские советники турецкого султана обнаружили несостоятельность во всем, что касалось реформы устаревшей военной системы, им удалось то, что от них меньше всего ожидали. Де Бонневалю удалось возродить дух исламской священной войны. В битвах при Белграде принц Евгений Савойский изумлялся, что турки абсолютно глухи к изменениям своего военного порядка и слепо придерживаются традиции, хотя она настолько пагубна, что ему удалось под Петроварадином в 1716 году сломить турецкое сопротивление, хотя их силы троекратно превосходили его армию. Возможно, та битва стала самым кровавым поражением турецкой армии.

Крепость Белграда к началу XVIII века. Гравюра неизвестного автора на открытке XIX в.

Фанатичная армия султана воспользовалась нерешительностью австрийских сил и, двигаясь от Ниша, захватила крепость Видин, перешла в наступление и изгнала из Ниша австрийцев, которые его занимали. Турки отбили и Оршову на Дунае, форсировали Дрину в направлении Шабаца и с двух флангов двинулись к Белграду. Здесь при впадении Савы в Дунай была крепость, которую перестраивали и достраивали со времен Древнего Рима. Оставив эту крепость в центре, австрийская армия в 1718 году возвела и внешнюю стену. Считалось, что это лучшее военное укрепление во всей Европе.