Милорад Экмечич
История сербов в Новое время (1492–1992). Долгий путь от меча до орала
В равной степени на сербскую историю после 1878 года повлиял переход панславизма в демократическую фазу. После 1856 года уже классический панславизм, как и русское славянофильство, терял свои консервативные черты, хотя после перевода сочинения Н. Я. Данилевского «Россия и Европа» на сербский в 1872 году он еще подавал признаки жизни. Этот третий период истории панславизма называли по-разному: неопанславизм (néopanslavisme), неославизм (neoslavism), неославянство (неословенство). Он долго созревал после полного поражения славянофильства. В полной мере он развился только после русской революции 1905 года, когда внутри него возникла потребность представить миру изменения в российской политике в либеральном духе. Сербы сыграли важную роль на третьем этапе развития всеславянского сотрудничества и уже в связи с Берлинским конгрессом попытались сформулировать новую идеологию такого движения, а также создать первые организации, с которых бы оно и началось. В научной литературе по истории панславизма этот сербский вклад после 1878 года остался практически неизвестен.
Социолог, естествоиспытатель Н. Я. Данилевский. Монета Банка России номиналом 2 рубля, серебро
Главной фигурой в этой работе, как с ее идеологической, так в равной степени и с политической стороны, был герцеговинский революционер Мичо Любибратич. Он входил в число руководителей восстания Вукаловича, прежде чем оно было подавлено в 1862 году. Во время нового восстания 1875 года Любибратич попытался организовать общесербское национальное собрание – Народную скупщину – под руководством Светозара Милетича, но его выслали черногорский князь и австрийская полиция. В 1877 году, сразу же после возвращения из ссылки, которую он провел в Линце, Любибратич повторно попытался организовать объединение православных, мусульман и католиков для вооруженного сопротивления попытке Габсбургов оккупировать Боснию и Герцеговину.
Еще до начала восстания 1875 года он переписывался с Гарибальди, пытался создать в Герцеговине иностранный легион из его добровольцев. Действительно, после 1876 года гарибальдийцы воевали против турецкой армии в Восточной Боснии. Он лично встретился с Гарибальди на Капрере, а затем находился в Риме, где на Пасху 1879 года сформулировал платформу нового движения «Предложение к патриотам славянства». В первую очередь он предложил создать в Сербии, если с этим согласятся остальные славянские представители, центральный комитет. У каждого славянского народа – которые он также называл племенами – был бы собственный такой центр с дочерними национальными организациями.
Что касается идеологии этого нового славянства, то она изложена в четырех кратких предложениях: «1) освобождение и независимость каждого славянского племени; 2) прочный союз между славянскими племенами; 3) периодические встречи; 4) война против иноземцев». Он также предусмотрел возможность возникновения крупных военных кризисов, которые он назвал «серьезными войнами».
Помимо «всеславянского комитета» он предусмотрел и «всеславянское союзное вече». Все было бы организовано на демократической основе.
В случае спора между славянскими народами за определенные территории – а уже тогда стали заметны различия в оценке этнического характера приграничных районов между сербами и болгарами – необходимо спросить у населения тех регионов, чтобы вопрос был решен большинством голосов на референдуме. Единой формы славянского государства не существует, как отчасти представляли классический панславизм и славянофильство. Вместо этого «всеславянский комитет, комитеты племен и подкомитеты не должны ни в малейшей степени вмешиваться в государственные формы и устройства, в династические и социальные вопросы».
Михайло Мичо Любибратич, сербский повстанец и организатор восстаний в Герцеговине в 1857–1862 и в 1875–1877 годах. Литография А. Гавриловича[700]. Народная библиотека
Трудно разграничить, что в концепции Любибратича было плодом его собственных размышлений, а что влиянием ряда людей из окружения Гарибальди, поскольку он был знаком с ними по переписке, а с кем-то и лично. Он говорил на итальянском. Его позиция о необходимости сотрудничества с балканскими мусульманами была четко сформулирована еще до первых контактов с гарибальдийцами. Возможно, инициатива перевода исламской священной книги на сербский язык исходила от итальянской стороны, потому что работа над переводом началась в Риме в 1879 году.
Любибратич поддерживал связи с представителями мусульман Боснии и Герцеговины. Он поддерживал связи с муфтием Плевли, но неизвестно, встречался ли он с ним лично в турецкой столице, или же к нему с этой целью приезжал секретарь муфтия Недим-бей. Встречи с представителями боснийской аристократии (Видаич, Янярац, Чемерлич) проходили на Дрине или, через эмиссаров, в Сараеве. После этих встреч Любибратич ездил в Россию, где больше всего общался с представителями славянофилов М. А. Хитровым и Муравьевым. Во всяком случае, это было славянофильское течение вокруг генерала Скобелева[701], выступавшего против пораженческой политики российского царя в ходе переговоров на Берлинском конгрессе и после него. Эта группа работала над подготовкой великого восстания сербов и мусульман Боснии и Герцеговины с целью создания «автономного государства под сюзеренитетом султана», в которое бы вошли Босния, Герцеговина и Новопазарский санджак. После провала восстания в Герцеговине в 1882 году, в ходе которого панслависты и панисламисты сотрудничали, сербские заговорщики попытались заключить тайный договор с теми итальянскими ирредентистами, кто считал Австро-Венгрию их общим врагом. Разведка Габсбургов отследила эти контакты, наблюдала за прибытием итальянских заговорщиков через Бар в Черногорию и заключением 8 июля 1879 года соглашения Il patto italo-slavo, согласно которому итальянская сторона должна была способствовать объединению сербов с Боснией и Герцеговиной, части адриатического побережья с Черногорией и присоединению сербов итальянских областей Истрии, Триеста и Трентино к итальянскому государству.
Когда неославянство приобрело общеславянский размах, в него вошли определенные политические партии Австро-Венгрии и России, а в 1906 году серб Веселитский-Божидарович[702] опубликовал на английском языке основные постулаты новой идеологии: государство основано на правах человека, «поддержании четырех необходимых свобод: совести, слова, собраний и объединений». Кроме того, важное значение имели краевые автономии в составе Российской империи, помощь в вопросе достижения соглашения с поляками и мирная внешняя политика, и все это наряду с союзом с Францией и Великобританией.
Неославянство, несомненно, сыграло значительную роль в новейшей сербской истории после 1878 года. Однако его влияние оказалось второстепенным, ибо отсутствовало четкое понимание, до какого предела можно мечтать об общеславянском сотрудничестве, когда возникает открытое противостояние между болгарской и сербской политикой, а также между российской и польской. В 1910 году председатель сербского правительства Милованович заявил: «В Сербии не найдешь и дюжины человек, которые бы знали и понимали, что такое это неославянофильство». Йован Скерлич[703], «повелитель» сербской литературы того времени, очень скептически относился к выгодам, которые сербский народ мог получить от этого движения, ожидавшего, как он писал, что все славянские реки вольются в общее славянское море. Он считал, что Россия – страна полуазиатская, Австрия – феодально-клерикальная, Англия – плутократическая, а Германия – ефрейторская. Только Франция борется «за светлые истины и человеческие идеалы» и является «проводником для всех народов мира». В 1904 году он сформулировал драматический синтез всей сербской национальной идеологии того времени во фразе: «Запад есть закон жизни». Сербский народ должен отождествлять себя с творческими западными народами и затем победить с ними, как это сделала Япония после реформ 1868 года, или противопоставить себя Западу, а потом исчезнуть, как в случае с североамериканскими краснокожими.
Идеологии «Католического действия», панисламизма и неославянства существовали не ради сербского народа. Тем не менее они сыграли в сербской истории очень значительную роль. Это влияние невозможно измерить, его нельзя подтвердить цитатами из переписки между послом и его министром. Оно относится к тому, что обычно называют «неизмеримыми силами», которые, подобно воздуху и воде, влияют на поведение людей на Земле. Начиная с Берлинского конгресса 1878 года в Центральной Европе существовал незримый конфликт между консервативными католиками и либералами (papalini e iberali). Федерико Шабо в «Истории внешней политики Италии 1870–1896 гг.» пишет, что создание двойного федерализма в государстве Габсбургов в 1867 году «было клерикально-феодальным триумфом исключительно папских стремлений». На основании этого объединенная Италия после 1882 года вступила в союз между Германией и Австро-Венгрией. Тогда в историю дипломатии вошло понятие создания «нового мирового порядка» (Un novus ordo) – союза между Берлином и Римом. Шарль Сеньобос[704] писал о том, как после создания этого нового мирового порядка отношения между Францией и Германией, после поражения Франции в 1870 году, привели к установлению мира, который обошелся столь же дорого, что и настоящая война. Возможно, стоит признать, что Сеньобос дал лучшее определение холодной войне, которая происходила в истории не только после 1945 года. Только вот термина «холодная война», чтобы объяснить это явление, не существовало.
В 1950 году Федерико Шабо опубликовал переписку между новым австро-венгерским министром иностранных дел Кальноки[705] и посланником в Ватикане, в которой правительство Габсбургов просит поддержки римского папы в отношении своей политики на Балканах. Туда должны были направить различные католические миссии для препятствования влиянию России и славянофильства. Папа откликнулся на эту просьбу и 28 декабря 1878 года опубликовал энциклику Quod apostolici muneris. Кальноки обвинил православную церковь в том, что она является родоначальницей всех движений славянских народов под руководством России: «Русско-греческая церковь, которая благодаря своему политическому характеру является главным двигателем славяно-православного движения, в то же время представляет собой самый мощный и самый враждебный элемент, противостоящий католической церкви на Востоке в это время. Ее стремление ко всеобщему господству в полной мере согласуется с политическим радикализмом, который более или менее революционным образом стремится объединить все славянские нации и увенчать их объединение учреждением единой вселенской церкви, полностью национальной».
Густав Кальноки, министр иностранных дел Австро-Венгрии. Художник Я. Вилимек, 1898 г.[706] Австрийская национальная библиотека. DIOMEDIA / Historica
Вышеизложенное оказало влияние на историю сербского народа в том смысле, что процесс превращения религии в рубежную черту наций продолжал набирать обороты. Он получил всемирный масштаб, хотя изначально это был небольшой религиозный конфликт между малыми балканскими народами. В южнославянском ареале применялась политика построения католического гражданского общества, в котором все инаковерующие обособлялись в сообщество statu in stato, отдельный народ внутри народа. Все прочее, что с того времени делала администрация Габсбургов на территории Балкан, стояло на шатком основании, что противоречило общим тенденциям демократизации государства и общества.
Точно так же на развитие истории сербского народа повлияло еще одно подобное явление, трудно поддающееся определению и представляющее собой «неизмеримую силу», которая тем не менее имеет большой вес. Это появление сербофобии в западных обществах. Само понятие появилось позднее и впервые массово употреблялось в начале Первой мировой войны в 1914 году. Однако его история глубже. Сербы не имели такого значения в европейской истории, чтобы из-за них поднимать столько шума, сколько связано с феноменом сербофобии. В истории сербофобия всегда связывается с русофобией. Голоса поднимались против сербов из страха, что они станут главными проводниками русских казаков к теплым водам Средиземноморья.
Первым определение ему дал лорд Солсбери на Константинопольской конференции представителей великих держав в конце 1876 – начале 1877 года, целью которой было решение вопроса о войне между Сербией и Турцией и сербских крестьянских революциях в Боснии и Герцеговине. Посол Бисмарка спросил британского лорда, почему британская политика так противится уступкам, которые Россия хочет сделать малым славянским народам на Балканах. Лорд, согласно отчету от 14 января 1877 года, заявил: «К сожалению, в Англии еще по старой традиции совершенно запутались в том, какое значение имеет Турция для британских интересов. Там проявляется национальная потребность всегда иметь дело с каким-либо призраком (irgendeinen Gespenst). В старые времена это было папство. Сегодня умами владеет дух русофобии, поэтому преодолеть эти предрассудки совсем не просто». Британский историк Глисон[707] написал историю зарождения русофобии в британском обществе. Она расцвела после Крымской войны 1854 года и прекратилась только во время Второй мировой войны в 1941 году, но лишь временно, до 1945 года. Тогда в опросах общественного мнения в Великобритании дважды лидировала позиция, что Советская Россия ближе к Великобритании, чем Соединенные Штаты, и что советский тип государства представляет собой не тоталитарную диктатуру, а особый тип однопартийной демократии.
Волна русофобии на Западе распространилась и на Сербию. Наиболее значительным было несовпадение с сербским общественным мнением в 1903 году, когда убийство сербской королевской четы в Белграде было истолковано в британском обществе как нарушение монархического принципа, а на самом деле оно было частью русофобской истерии в связи с еврейским погромом в Кишиневе в 1903 году[708]. В частности, в англосаксонском мире конфликт между молдавской православной и еврейской общинами Кишинева привел к тому, что американский президент потребовал от стран Запада заключить союз с Японией против России. В 1915 году Теодор Рузвельт в ходе дебатов о вступлении в войну обвинял Сербию в том, что она виновна в развязывании мировой войны из-за агрессии против Боснии и Герцеговины. Через четыре года после этого, в 1919 году, он считал, что нужно не стремиться к созданию демократической Лиги Наций, а сформировать «Лигу победителей», в которой промышленные страны Запада вместе с Германией стали бы основой мирового порядка. Необходимо было создать силы морской пехоты для быстрой интервенции (possecomitatus). Славянские страны, наряду с Россией, он считал недостаточно цивилизованными, чтобы находиться в этом руководящем кругу избранных. Международный суд должен был наказывать виновных в преступлениях против мира.
Сербофобия в западном мире является лишь ответвлением русофобии, которая расцвела в условиях конфликта интересов западных стран и России. Для развития сербской национальной политики, особенно культуры, она имела более глубокие последствия, чем для русских. На большой волне русофобии на Западе в 1876 году Федор Достоевский в дневнике Piccola bestia сравнил чувство тошноты, вызванное русофобией в западных газетах, с похожим чувством, когда однажды в путешествии по Италии в гостинице во Флоренции в его комнату ночью ворвалась хозяйка со служанками: они разыскивали мелкую тварь (piccola bestia), которая где-то спряталась. Ему пришлось провести ночь с тарантулом и с ощущением тошноты и страха.
В подобных приступах тошноты часть сербской общественности проявляет солидарность с противником, что приводит к внутреннему расколу.
Переход от национализма элитарного типа к массовому
В результате предыдущих эволюционных процессов такой переход в Королевстве Сербия произошел после смены династии в 1903 году, а вместе с этим были приняты и новые конституции. Тогда было провозглашено всеобщее избирательное право. В Венгрии это произошло в 1910 году, в австрийской части империи – в 1907 году. Босния и Герцеговина получили конституцию с ограниченными правами в 1910 году. В том же году это произошло и в Черногории. Считается, что в Королевстве Сербия доля лиц, обладающих избирательными правами, в обществе составляла 23 %, и этот показатель был больше, чем в Великобритании, где всеобщее избирательное право было принято в 1884 году. Наделение большей части мужского населения правом участвовать в базовой политике общества считается одной из двух существенных составляющих эволюции национального движения к массовому типу. Вторая же связана с необходимостью, чтобы хотя бы треть общества была грамотной. Современный человек, вдохновленный национальной идеей, воспринимает это как участие в управлении суверенным государством, которое зависит в том числе и от него. Он не пассивный наблюдатель. Первым условием для этого является умение пользоваться стандартизированным литературным языком, а не только местным диалектом. До 1903 года эти две составляющие были реализованы только в обществе Королевства Сербия.
Здание парламента Княжества, а затем Королевства Сербия (скупщины), построенное в 1836 году для размещения войск и снесенное в 1940 году. Открытка, 1920-е гг.
Массовый тип национального движения проявляется в обществах с более высокой степенью социальной зрелости. Средний класс – всегда носитель современной политики, но он никогда не появляется у двух народов одновременно. Даже внутри одного народа ситуация от провинции к провинции может различаться. Тип массового национализма задается формулой: не менее одной трети грамотного населения плюс борьба за всеобщее избирательное право и современная конституция. Основа лежит в «революции чтения» – трети грамотного населения: 33,3 % Г + ВИП = МН, где Г – грамотность; ВИП – всеобщее избирательное право; МН – массовый национализм.
Современные формы среднего класса появлялись в разных обществах в различные периоды, что привело к возникновению «отсталых наций», где существует представление об исторических процессах как о том, чем можно управлять. Среди мусульманского населения Черногории профессиональные объединения являлись исторической заменой среднего класса. Сознание элитарного типа здесь осталось ведущим.
До 1878 года процент прироста населения в западных частях Балкан в границах Австро-Венгерской империи был выше, чем в восточных, а именно: 6,8 % на западе по сравнению с 5,2 % на востоке в 1851 году. После 1881 года ситуация меняется: 9,1 % на западе по сравнению с 11 % на востоке. В 1869 году в Сербии проживало 1 706 000 человек, а в 1910 году – 3 151 000 человек. Сербия – единственная территория, куда иммигрировало население, в основном из Старой Сербии (Косово и часть Македонии), а также из Черногории и Боснии и Герцеговины.
Сербские крестьяне из Баната (Восточная Воеводина) отмечают праздник урожая с волынкой. «Веселые братья». Художник У. Предич, 1887 г. Народный музей
Неспособность аграрных обществ перемещать избыток населения в города привела к началу массовой миграции населения в промышленно развитые западные страны. Из 768 000 человек, эмигрировавших из южнославянских стран с 1878 по 1918 год, в общей сложности 700 000 человек переселились с земель Габсбургов. Это привело к самым тяжелым последствиям для сербского народа в Хорватии, потому что всего за 15 лет (1900–1914) с территории бывшей Военной границы, из Кордуна, Бании и Лики за океан эмигрировало более 230 000 лучших представителей мужской рабочей силы. Из каждых десяти человек – лишь две женщины. По оценкам, за это время из Боснии и Герцеговины эмигрировало 160 000 человек, из которых 93 000 относят к экономической миграции в промышленно развитые страны. Отмечают, что в начале века сербское население в Герцеговине захватило «эмигрантская лихорадка». За тот же период в Боснию и Герцеговину, в 20 основанных аграрных колоний, переселилось 240 000 католиков: в основном немецкие и польские крестьяне, а также небольшое число итальянских. За последние три десятилетия XIX века из Черногории эмигрировала четверть населения, то есть 48 000 человек. Только в 1906 году было выдано 6500 паспортов для выезда из страны. Один чиновник черногорского Министерства иностранных дел в июле 1911 года сказал сербскому послу: «Мы находимся в ужасной ситуации: из двадцати чиновников только у одного нет огромных долгов, из десяти торговцев семерым грозит банкротство, а лучшие крестьянские силы находятся в Америке. Половина Черногории голодает, а другая тоже не ест досыта. Недовольство ужасное». Уважался только авторитет короля Николы.
Экономическое развитие Сербии после обретения независимости быстро проявилось в общем росте городов. Старые турецкие кварталы исчезали, вместо них появлялись европейские постройки. В 1884 году первые железные дороги соединили Белград с Нишем, а оттуда линии расходились на юг в сторону Македонии и на восток к Пироту и Вране. Они строились с 1879 года. Население Боснии и Герцеговины выросло с 1 100 000 человек, по данным первой переписи 1879 года, до 1 898 000 – согласно данным переписи 1910 года. Из них 42 % составляли сербы, 38 % мусульмане и 23 % католики. Число католиков росло быстрее всего. По оценкам, к 1914 году их прибыло 240 000 человек. Не более 300 000, но и, приблизительно, не менее 140 000 мусульман эмигрировало в Османскую империю. Первая железная дорога достигла Зеницы в 1880 году, а в 1891 году она дошла до порта Меткович, в котором могли приставать и небольшие морские суда. Она вышла на морское побережье в Дубровнике и Зеленике в 1901 году. Некоторые из этих железных дорог достраивались ради военных нужд, а выход к сербской границе возле Вардиште в 1907 году в основном осуществлялся через Восточную Боснию, потому что Генеральный штаб Австро-Венгрии с 1906 года считал, что будет начата война с Сербией. Эти железные дороги были узкоколейными, и их невозможно было соединить с сербскими или австрийскими.
Монета в 100 перперов, ковавшаяся для нужд Черногории на монетном дворе в Вене. Золото, 1910 г.
Процесс демографического развития Косова и Метохии двигался в направлении усиления мусульманского населения и ослабления сербского. После 1878 года из Сербии эмигрировало 30 000 мусульман, а из Косова прибыло 22 000 сербов. Как отмечает историк Димитрие Богданович (1985), со всей территории на юге, включая Македонию, в Сербию иммигрировало около 400 000 человек. В 1873 году железнодорожная линия была проложена от Салоник до Косовской Митровицы и там остановилась, потому что первоначально планировалось соединить ее с железной дорогой, проходящей через Боснию и Герцеговину.
Согласно первой переписи населения современной эпохи в 1910 году, население Черногории составляло 220 000 человек. С момента обретения независимости в 1878 году до конца XIX века эмигрировало 48 000 человек, в основном в Сербию и меньшая часть в США. Железные дороги строились на итальянские деньги, и их значение было ограниченным, поскольку они были связаны с экономическими проектами и речь в основном шла о промышленных линиях. В дорожном движении был достигнут явный прогресс, особенно когда к 1904 году было завершено строительство дороги с крутым подъемом из Котора в Цетинье. С 1910 года Черногория чеканила собственные монеты. Главным препятствием для общественного развития Черногории был княжеский, а с 1910 года королевский двор. Русский военный атташе в Цетинье Потапов[709] записал в дневнике, что в 1907 году на содержание княжеского двора приходилась пятая часть государственного бюджета, в восемь раз больше, чем в Сербии.
С 1869 года началась ликвидация Военной границы, где проживала наибольшая часть сербского населения на территории хорватского Триединого королевства. Формально в название этого государства включается и Далмация, но до 1918 года она находилась в составе австрийской части двуединой федерации, да и хорватская территория до этого никогда не была единой в политическом плане. Военная граница была расформирована в 1871 году, окончательно же это произошло в 1881 году, и с того времени на территории Хорватии и Славонии проживало 26,3 % сербского населения. Только в центральной части Хорватии 45 % населения составляли сербы. В Далмации в 1857 году проживало 415 000 человек, к 1910 году население выросло до 645 000. Для 11 % из них родным языком был итальянский, а 17 % составляло сербское православное население. В 1938 году в книге о далматинских сербах Луйо Бакотич подсчитал, что из 600 000 жителей Далмации к православным сербам относилось 120 000 человек населения, а к сербам-католикам до 25 000.
В 1881 году по указу императора Военная граница была демилитаризована и объединилась с Хорватией и Славонией в венгерскую административно-территориальную единицу Королевство Хорватия и Славония. Демилитаризация Военной границы в 1878–1881 гг.
Итальянский общественный деятель Вирджинио Гайда[710] в описании своего путешествия по провинциям восточного побережья Адриатического моря в 1914 году отмечал, что историю Далмации за последнюю сотню лет «можно определить как вырезание одной нации». К 1866 году у итальянцев уже не существовало собственных газет, а к 1885 году они лишились мест в городских советах во всех общинах, кроме Задара. К 1912 году более 30 населенных пунктов потеряли свои прежние итальянские названия. В Задаре он увидел надпись на стене: «Марш, марш, Задар наш». Подобные надписи появились в некоторых городах, когда пришло известие о крупных военных победах сербов над турецкой армией в Балканской войне 1912 года. Гайда писал о Далмации, что там появилась и распространилась «инстинктивная ненависть к Австрии, захватившая сердце каждого настоящего серба». Он отмечал: «В Шибенике у меня сложилось впечатление, что я нахожусь в городе Королевства Сербия». На всех домах были сербские флаги, а городские полицейские носили их на рукавах.
Старой Сербией в сербской политической доктрине называли восточные и центральные территории Косовского вилайета в границах 1881–1912 годов. Косовский вилайет в Османской империи в 1881–1912 гг.
Помимо этих областей, где проживало сербское население, существовала еще и так называемая Старая Сербия – территории, не имеющие ни официального географического наименования, ни четко определенных границ. В то время считалось, что в нее входят Северо-Западная Македония, Косово, Метохия и часть области Рашка. В январе 1907 года Министерство иностранных дел Сербии предупреждало, что в понятие Македония не следует включать Старую Сербию. В описании общин приведено, какие географические области включались в это понятие: весь санджак Скопье, в который входили районы (казы) Кумановский, Кратовский, Паланкский, Велесский, Штипский, Скопский, Гостиварский, Тетовский, а помимо этого еще и районы Кичевский, Рекальский, Прилепский и Охридский. Сюда также включались санджаки Печ, Приштина, Прилеп и Плевля. «Сербы не требуют ничего, кроме того, что требуют и все остальные народы в Македонии: они требуют равноправия и справедливости для своих соотечественников. Требуют того же, что есть у болгар и греков. Они требуют признать их национальность, а в связи с этим церковь, сербский язык и формирование церковно-образовательных общин, право сербов принимать участие в административных судах».
Часть населения, проживавшего на этой территории, обладала сербским этническим самосознанием, у остальных такое самосознание формировалось в первую очередь через просвещение и церковь, а затем через вооруженные действия. Даже тогда не было уверенности, что население, принимавшее болгарское, греческое, сербское или турецкое самосознание, навсегда присоединится к национальному корпусу соответствующих государств. На этой территории не могло существовать никаких основных социальных предпосылок для трансформации элитарного типа национального движения в его массовый тип. Это произошло только после создания автономного македонского государства в составе югославской федерации, после 1945 года.
Остается вопрос, почему правомерно считать македонскую нацию явлением естественным, а не созданным искусственно в интересах государств, в границы которых временно входила эта территория. В современной науке существует теория о «македонском синдроме», согласно которой население приграничных территорий соседних народов, борющихся за завоевание или разделение таких областей, просто исключает себя из этой игры и вырабатывает осознание своей уникальности. Любое национальное чувство – явление естественное, основанное не на особых расовых признаках, а на длительных процессах. Такие вопросы развиваются скорее в рамках тысячелетия, чем одного столетия. Несмотря на то что со времени формирования македонского этнического самосознания прошло мало времени, его естественную природу отрицать нельзя.
Сербия быстро развивала одну из основных предпосылок превращения национального движения в массовое явление. К 1903 году количество начальных школ в Сербии выросло до 1101, а гимназий до 22. Великая школа, как гнездо высшего образования, в 1896 году была поднята на более высокий уровень, но официально университет был сформирован и образован в 1905 году. До начала войны в 1914 году сербская пресса была достаточно развитой. Из 217 различных югославских газет только в Сербии выходило 90. В то время в столице Белграде издавались 13 ежедневных и 3 периодические газеты. Среди ведущих журналов выделяется белградский «Сербский литературный вестник» («Српски књижевни гласник»), который до поражения 1941 года был ведущим национальным журналом как в Сербии, так и во всей Югославии. Еще одним важным сербским национальным центром был Мостар, где издавался журнал «Зора». В то время тираж ведущей ежедневной газеты в Белграде составлял 32 000 экземпляров, а в Загребе – 5000 экземпляров. Только в 1888 году одна из белградских газет начала продаваться на улице вместо рассылки ограниченному числу подписчиков по почте.
В 1857 году в Белграде художник С. Тодорович основал Первое сербское общество по гимнастике и борьбе, прообраз Сокольского спортивного движения. «Первое гимнастическое общество». Художник С. Тодорович, 1858 г. Народный музей
Грамотность среди населения Сербии достигала 21 %, но в городах уровень грамотности был намного выше. С 1903 года также действовал закон о сельских читальнях, которые регулярно получали некоторые газеты и имели библиотеку, выдававшую книги по библиотечному абонементу (на руки). На самом деле читающих было больше трети населения, так что «революция чтения», как называют эту предпосылку в литературе, действительно имела место в Сербии после 1903 года. Сельские читальни были организованы по французскому образцу. Такие читальные залы (называемые также кабинетами, gabinetti) появились во Франции в XVIII веке. Эти boutiques àlire («магазины чтения») в городах сыграли очень значительную роль в подготовке духа революции 1789 года. В массовом типе национализма главным и самым смертоносным оружием был печатный станок. Белград в тот период стал одним из центров полиграфической индустрии всей южнославянской территории.