полная версия

Милорад Экмечич
История сербов в Новое время (1492–1992). Долгий путь от меча до орала

Портрет великого князя Константина Павловича. Художник В. Л. Боровиковский, 1795 г. Музей «Павловск», Санкт-Петербург

Помимо планов по созданию новых государств на Балканском полуострове, с самого начала обремененных противоречиями – станут ли их основой стратегические интересы великих держав или национальные чаяния населяющих его народов, – выгода для Сербии была в появлении невидимого вампира, которым для Европы стала Французская революция: в балканских селах о ней не знали, но почувствовали ее на своей шкуре. В связи с конфликтом революционной Франции с Австрией по поводу Нидерландов в 1792 году Дантон^[315] сказал, что Франция имела право на это завоевание и по праву войны, но революционная республика настолько цивилизованна, что признает «универсальную справедливость и права народов. И поэтому не станет применять право на завоевание. Политика и справедливость долгое время были отделенными друг от друга идеями, но республика решительна в том, чтобы никогда не отделять». До конца столетия этот дух права народов на свободу почувствуют и сербы.

Австрия вступила в войну против Турции в феврале 1788 года, а в октябре армия генерала Лаудона^[316] занимает Белград, спустя всего 23 дня осады. Попытки прорыва в Боснию приносят только начальные результаты – занятие Дубицы, Нова-Градишки на берегах Савы. Этот прорыв был быстро остановлен. В тылу произошло восстание венгров, которых поддерживала Пруссия, пока ее не отрезвил страх Французской революции. Австрия и Пруссия имели владения на Рейне, что вынудило их примириться по вопросу второстепенных балканских дел, когда они заключили договор 27 июля 1790 года. С Османской империей Австрия заключила договор 4 августа 1791 года в Свиштове на Дунае, с поправкой границы на Уне.

Барон Эрнст Гидеон фон Лаудон. Неизвестный художник, 1780 г. Венский военно-исторический музей. DIOMEDIA / Historica

Хотя сербы в этой войне проиграли во всем, они были победителями с точки зрения исторического опыта, приобретенного за короткий период партизанской войны в турецком тылу. Военная граница выставляла полки и на западноевропейские театры военных действий, поэтому правительство Габсбургов предпринимает более масштабную и качественную организацию сербских отрядов для действий в турецком тылу. Они имели место и во время предыдущих войн, но не носили системного характера. На этой войне были сформированы в этническом смысле смешанные добровольческие отряды – фрайкор из сербов, румын и небольшого количества болгар. Они получали жалованье в размере 100 форинтов в год, на которое должны были приобретать снаряжение и провиант. Задача фрайкора состояла в том, чтобы перерезать турецкие транспортные коммуникации на Дунае и других реках, а также на дорогах в долине Моравы. Первой акцией фрайкора стало нападение на некоторые дунайские порты, где были уничтожены турецкие припасы, но не в Белграде.

Война Габсбургов против Османской империи 1788‒1791 годов имела огромное значение для созревания сербской революции 1804 года. Хотя сербские добровольческие отряды использовались и в более ранних войнах, на этой войне это делалось с бо́льшим политическим интересом и более организованно. Свободные корпуса (фрайкоры) отличались от подразделений с тем же названием в австрийской и венецианской армиях. Опыт Семилетней войны 1756‒1763 годов, а также американской Войны за независимость 1776‒1783 годов показал, что новые соединения были лучше, их создавали из небольшого числа добровольцев, а в ходе боевых действий они распадались. В цепочке «демократических революций» той эпохи американское освобождение несло знамя, а с ним и новый способ ведения войны.

Военная наука очень быстро изучила организацию прежних корпусов как основной формы военных соединений в партизанской войне. Уже в 1785 году капитан Иоганн Эвальд^[317] написал труд о малой войне^[318], в котором обобщил опыт двух упомянутых войн. Новая форма организации была названа «легкий корпус». Он формируется из людей «со всех концов света», а возглавляет его «способный офицер». Будущее было только у корпусов численностью не меньше тысячи человек. Рекомендовалось вербовать юношей 16‒18 лет, так как старшие с трудом выдерживали нагрузки и дезертировали. Примерно треть корпуса должна составлять конница.

Немецкий офицер Иоганн фон Эвальд написал один из первых трактатов о теории партизанской войны. DIOMEDIA / GL Archive

Накануне революции 1804 года эти корпуса стали сербской армией. Не только в военном смысле, но и духовно фрайкоры были очень важны. Эти легкие корпуса не были единообразными по организации. В войне против Османской империи 1788‒1791 годов они играли заметную политическую роль. Иоганн Шельс^[319] отмечает, что они создавались из «представителей одной нации, говоривших на одном языке, которыми руководили их офицеры, выросшие и воспитанные в духе рвения и служения делу родины»^[320]. Они одевались в собственную одежду, со своей обувью. «С ранней юности они привыкли к постоянной борьбе с турецкими разбойничьими отрядами». Набирались как добровольцы из всех слоев народа и «поэтому создавали так называемые Свободные корпуса (фрайкоры)». Православные монахи и францисканцы были разведчиками и вербовали новых добровольцев. Еще до формирования Боснийского фрайкора осенью 1788 года была создана Посавско-Казарская милиция (по образцу Военной границы), в которой было 908 бойцов. Бойцы жили по домам. Монахи их собирали, а сербский епископ Йован Йованович^[321] сыграл ключевую роль в формировании этого фрайкора. Впервые в истории Славония, Воеводина, Босния, Сербия, Черногория (с планами на венецианскую Далмацию) стратегически учитывались как сербское этническое пространство.

В австрийской армии в 1788 году у фрайкоров было четко определенное политическое задание. Андрия Торкват-Брлич^[322] в труде о добровольном участии сербов и хорватов в австрийских войнах против Османской империи с 1664 года^[323] отмечает, что в этих войнах участвовали разные народы, но больше всего сербов. Он проводит их границу почти до Скадара. Император Иосиф II, как пишет Брлич, хотел, чтобы «человечество отомстило этим варварам», поэтому он объединился с Россией в войне против Османской империи. Он пошел навстречу сербам и запретил обращение православных в католичество. После начала войны в 1788 году сербские добровольческие отряды прорывались через Сербию, «жители которой, как известно, на этот раз станут подданными венского императора». К Крушевацу они относились с пиететом как к столице князя Лазаря. Княжескую церковь, которую турки использовали как конюшню, очистили и заново освятили.

Боец сербского ополчения – фрайкора, сформированного австрийским полковником М. Михальевичем. Акварель-реконструкция, П. Васич, 1971 г. Народный музей

Из 15 отрядов фрайкоров, расквартированных от Видина до Черногории, не распались только отряды в Сербии, Славонии и Боснии. Остальные из-за малочисленности соединялись, разделялись и распадались. Война 1788‒1791 годов дала надежду на сербское национальное освобождение, но были предпосылки к тому, что добиться цели можно будет только в партизанской борьбе.

Первый отряд был сформирован под командованием Михаила Михальевича, его заданием было действовать на территории между Дриной и Моравой. Восточнее находился Банатский отряд, и были предусмотрены еще два отряда. Один из них был готов прорываться глубже в Боснию, а некоторое количество черногорских добровольцев было переброшено в Хорватию для слаживания. Из-за бунта он вернулся, не выполнив задания. Венское правительство было заинтересовано в том, чтобы собирать наемников по Черногории, и в Бока-Которскую отправили шесть кораблей, чтобы взять их на борт. Так же, как и в Сербии, были выделены деньги на организацию восстания и улучшение внутриполитической обстановки в Черногории.

Австро-турецкая война 1788–1791 гг.

Отряд Михальевича увеличился до 2300 человек, вошел в Западную Сербию, где перед ним оказались партизанские отряды восставших сербов. Один из отрядов насчитывал 800 человек. Турки устраивали акции устрашения, еще до начала волнений они казнили 65 самых уважаемых сербов. Вместе с отрядом Михальевича сражался и один славонский фрайкор. Операцией по захвату Шабаца руководил сам австрийский император. Это стало крупнейшим успехом австрийцев. Одновременно они, как всегда, изгоняли людей: в каждой войне с турками австрийцы выселяли мусульманское и еврейское население. Вся территория от Лозницы до Рудника была освобождена сербскими партизанскими отрядами. Считается, что до июня 1788 года на австрийскую сторону из Сербии переместилось около 50 000 человек и около 30 000 голов скота. До мирного договора 1791 года из Сербии ушло около 100 000 человек. Точное число никто не установил. Писатель Милован Видакович^[324] оставил воспоминания о местах в горах, где укрывались беженцы. Разница между 50 и 100 тысячами – это не мерило народной трагедии. Обе цифры означают великое событие.

На фронте в направлении Боснии и Герцеговины также возникло мощное фрайкорское движение. Императорский двор сначала был против создания таких добровольческих соединений в Боснии, они спонтанно стали формироваться при штабах регулярных полков. Историк, описывавший эти события, Васа Чубрилович^[325], сделал вывод, что движение фрайкоров в Боснии отличается от похожего в Сербии, так как не было авторитетных людей, которые бы возглавили отряды, и не было никаких политических проектов. Все остальное было как в Сербии во время той большой войны. Прежде всего, и здесь была большая волна переселений, считается, что около 20 000 беженцев нашли убежище на габсбургской стороне.

Наиболее выдающимся из всех добровольческих отрядов был тот, которым командовал торговец Коча Анджелкович. На одной из встреч с австрийским императором в Земуне он получил чин капитана, и вся добровольческая война в его честь получила название Кочина Краина. Сначала он отделился от фрайкора, которым командовал Михальевич, а спустя какое-то время собрал в Сербии отряд численностью 500 бойцов. Ему удалось занять Пожаревац и Крагуевац. Оттуда он угрожал турецким караванам в направлении Белграда, хотя не сумел полностью перерезать эту артерию снабжения турецкой армии. На время прервалось сообщение между Нишем и Белградом. Коча Анджелкович устроил свой укрепленный пункт в монастыре Йошаница. Сербским добровольцам не удалось занять Ягодину. Вместе с Кочей воевал и его брат Петар с отрядом в 1500 человек, их штаб был в монастыре Раваница. Император пожаловал Коче Анджелковичу чин капитана, а позже наградил золотой медалью, чтобы выделить его в этом муравейнике малых отрядов и беженцев, которые молились небесам, чтобы они им послали какого-нибудь умелого вождя. В этих сражениях турки объявили священную войну, у них были фетва и указ султана. Они привлекли и несколько сербских епископов для умиротворения народа. В таких обстоятельствах и Коча с остатками своего отряда переметнулся в Банат, куда туркам удалось на время прорваться. В сражениях 7 сентября 1788 года капитан Коча попал в плен и, возможно вместе с кем-то еще из отряда, был посажен на кол.

Сербское полуавтономное образование Кочина Краина, существовавшее в ходе войны 1788–1791 гг.

Война Австрии и Турции 1788‒1791 годов была самой важной из всех предыдущих войн, в которой сербский народ представлял собой заметный фактор. Это была маленькая революция и освободительное движение. Около 100 000 беженцев из Сербии искало убежища на австрийской стороне, а из Боснии – около 120 000. В то же время добровольческие соединения выдвинули несколько сильных личностей, которые претендовали на то, чтобы стать народными вождями. Среди имен командиров на этой войне упоминаются многие предводители сербской революции после 1804 года. Одним из менее известных участников войны был Карагеоргий Петрович, будущий вождь сербской революции. Он не получил чина выше, чем другие, но искусством войны овладел лучше многих.

Диплом австрийского императора Леопольда II капитану отряда фрайкора Радичу Петровичу о его награждении рыцарским званием. Пергамент, 1792 г. Исторический музей Сербии

Эта война начала фундаментально менять отношение габсбургских властей к православным народам империи. С 26 августа до 22 ноября 1790 года в Темишваре проходило собрание 100 сербских представителей, равномерно распределенных в группы по 25 человек по сословию и профессии: знать, священники, представители Военной границы и Провинциала^[326]. Императору было подано прошение Gravamina et postulata^[327], которое следует считать первой сербской национальной программой. Непосредственно после этого и румыны составили свою первую национальную программу под названием Supplex libellus Valachorum^[328], ставшую следствием движения сербов. Темишварское собрание заседало с перерывами, поэтому в литературе упоминаются разные даты заседаний, как и число участников, начиная с первых 75 и заканчивая 100, что соответствовало требованиям к легитимности заседаний. На собрание прибыли и представители сербов из Сербии с белградским митрополитом из Мачвы. Конгресс требовал, чтобы власть в Вене законом предоставила сербам политическую автономию в империи, уравняла с другими народами (немцами и венграми), которые считались привилегированными нациями. Из-за сопротивления венгерских властей, не желавших предоставлять на территории исторической Венгрии автономию сербам, венский двор удовлетворился обещаниями, что автономия будет предоставлена на турецкой стороне, в войне, которая трагически закончится общим отступлением.

После гибели Степана Малого Черногория еще два десятилетия повторяла свою монотонную историю как внутренних, так и внешних конфликтов. Продолжалось соперничество гувернадура и цетиньского владыки за первенство. В Скадаре возвысилось семейство Бушатлия, возглавлявшее Скадарский санджак в 1763‒1781 годах. Одно время они не подчинялись султану и все больше вводили элементы независимого государства. Махмуд-паше Бушатлии удалось сломить черногорское сопротивление и занять Цетинье, где он оставался шесть дней, с 23 по 29 июня 1785 года. В новом походе на Черногорию в июле 1796 года произошло сражение при Мартиниче, где 3000 черногорских защитников удалось разбить во много раз превосходящего противника. По некоторым данным, турецкая армия насчитывала 18 000 человек. Новое и еще более важное сражение разыгралось при Крусах 22 сентября 1796 года, где сошлись 10 568 черногорских и 40 000 турецких солдат. Погиб и сам Махмуд-паша Бушатлия.

После битвы при Крусах черногорцы отрезали голову Махмуд-паши Бушатлии и передали ее владыке Петру I Петровичу-Негошу. Высушенная голова и снятая с нее маска долго хранились в митрополичьем дворе в Цетинье. Слепок. Музей Цетинье. DIOMEDIA / Historica

Двоевластие в Черногории проявлялось в противостоянии гувернадура Йована Радонича^[329] и митрополита Петра I Петровича, в частности по вопросам устройства государства. Гувернадур имел связи и с Россией, и с Австрией и полагал, что именно Австрия должна обустроить власть в Черногории. Митрополит Петр I правил в 1782‒1830 годах. Ему удалось из традиционного собрания старейшин племен создать народную скупщину. Она станет основой государственного устройства Черногории. Апофеозом организации племенного сообщества стало принятие протоконституции («Законник общий черногорский и брдский») в конце XVIII века. Этому предшествовала скупщина старейшин в Цетинье, которая 1 июля 1798 года приняла решение объединить все силы для борьбы с Махмуд-пашой Бушатлией. Этот документ позже был назван «Стега»^[330], и хотя с формальной точки зрения он не является законодательным актом, но стал преамбулой к «Законнику общему», который будет принят в октябре того же года. Это был подрыв устоев старого племенного устройства и создание фундамента государства в Черногории. Это был далекий отголосок Французской революции в смысле права нации на свое государство. Венецианская республика прекратила свое существование в 1797 году. Восточное побережье Адриатики оккупировали австрийцы, и ветер стал разносить слова Дантона о том, что справедливость и политика неразделимы.

Титульная страница сочинения о победе под Крусами, весть о которой пронеслась по всем сербским краямi. 1803 г. Библиотека Матицы Сербской

Партизанская война сербских добровольческих отрядов в войне Австрии и Турции в 1788–1791 годах стала генеральной репетицией сербской революции 1804‒1815 годов. Здесь сложились первые командные кадры революции 1804 года. Здесь были изучены слабости турок, умение организовать части для более длительной войны, умение их снабжать. Тогда же научились, что не следует верить венским императорам, а верить нужно только «себе и своей лошаденке»^[331].

Предпосылки программ национального государства

Сербскую революцию 1804 года, заложившую прочные основы независимого сербского государства, обусловили разнородные факторы – как непосредственные, действовавшие, условно говоря, на поверхности, так и подспудные, которые прорастали из глубины истории. Как вода после ливня течет по прежним руслам ручьев, так и сербская революция возникла на основе, подготовленной предыдущим развитием, но словно бы никогда не ожидалось, что эта прежняя подготовка вела к тому, что произошло позже.

Первой предпосылкой успеха сербской революции стал тот факт, что центр притяжения сербского народа переместился с юга на север. С 1699 года Сербия трижды пережила этнические чистки. Сначала в войне, непосредственно перед заключением Пожаревацкого мира в 1718 году и сразу после него мусульманское население было полностью изгнано со всей освобожденной территории, а вместе с ним и еврейское. Обычно в неумеренных похвалах историков по поводу военных побед Евгения Савойского звучит, что «и другое население было выселено». Никогда не раскрывалось, кто эти другие. Возможно, часть христианского населения без четкого обозначения этнической принадлежности. Потом турки после возвращения себе Белграда опять устроили этническую чистку. Белград в 1718‒1739 годах превращался в католический город, старейший храм в сегодняшнем Белграде – мусульманская мечеть Байракли-джамия была превращена в католический храм. Новая чистка опять связана с войной, когда в октябре 1789 года в Белграде полностью сменилось население, а в 1791-м это опять повторилось.

Мечеть Байракли-джамия, построена в последней трети XVII века. В 1717–1739 годах использовалась как католическая церковь. С 1868 года единственная мечеть в городе. Народная библиотека

Сербам менее всего принадлежит заслуга в том, что Белград стал не только их столицей, но и своего рода духовным прибежищем, как Иерусалим для евреев. Обе стороны завоевывали город, стирали с лица земли его первоначальный этнический состав, чтобы на этом драгоценном камне возвести бастион своей цивилизации. Османский официальный хронист похода на Белград в 1739 году, а возможно, и участник событий Мехмед Субхи так описал вступление турецких войск в Белград: «Белград, это кольцо Сулеймана^[332], был потерян на глазах всего исламского мира и на долгое время оставался в руках дьявола. В воскресенье 3 июля 1739 года армия победителей развернула знамена под Гисарджиком (Гроцко. – М. Э.) и устремилась к новой великой цели, чтобы завоевать ее и владеть ею. Задержались в селе Вишницы, где его светлость верховный главнокомандующий собрал все тяжелое вооружение и созвал штаб со всеми визирями, миримиранами (старшинами), янычарами, джебеджи (оружейниками) и артиллеристами и отвел их в долину Врачара, в старые турецкие укрепления. После занятия этих хорошо укрепленных врагом шанцев вышел из них за четверть часа хода до Белграда. Всех – и мужчин, и женщин – из города и окрестностей угнали в рабство». Примерно так же он рассказывает о более раннем прорыве из Боснии в направлении Сисака, когда из захваченных сел уводили всех жителей, с женщинами и детьми. Кое-где, правда, они сохраняли жизнь сербским крестьянам, чтобы было кому копать землю.

Такую этническую чистку Белграда устроила австрийская армия, когда вновь вошла в него в 1790 году. Действительно, на Балканском полуострове было много национальных восстаний против турецкой власти, но ни одно из них не оказалось успешным в отсутствие помощи со стороны, за исключением сербской революции 1804‒1815 годов. Причина в том, что все эти революции были удушены, едва вспыхнув, и не военной силой государства, а соседями-мусульманами, односельчанами. Сербская революция оказалась успешной, так как не было мусульманского населения. Австрийская армия и международное право того времени удалили его раньше, причем делали это неоднократно. Считается, что в Сербии на момент начала революции 1804 года было только 40 000 мусульман, сконцентрированных в городах, преимущественно в Белграде. В Боснию из Венгрии и Славонии после поражения 1699 года переселилось 130 000 мусульман, в три раза больше, чем их насчитывалось в Сербии в 1804 году.

Сербия была обезлюдевшей страной, заросшей дубовыми лесами, со стадами свиней на вольном выпасе. Пастух появлялся только тогда, когда надо было их пересчитать и отогнать за Дунай, в Земун на продажу. Считается, что после 1718 года население Белграда увеличилось до 15 000 человек, 6000 из них были сербы. В Крагуеваце в то время насчитывалось 110 домов, а в Пожареваце 230. После каждого военного похода и смены хозяина на пожарище приходили торговцы, чтобы быстро возродить и цивилизовать город. Плотность населения в Сербии в то время составляла 4‒5 чел./кв. км. Этого было слишком мало, чтобы земля не одичала и не заросла буйными лесами. Такое разорение пережила и Босния в 1697 году, когда вся долина реки Босны (Добой, Маглай, Жепче, Врандук), и более всего Сараево, представляла собой пожарище. Однако Босния никогда за свою историю не переживала таких глубоких этнических чисток, как Сербия с 1688 по 1792 год. Это стало основой последующего развития, как русло реки до того, как по нему хлынет бурный поток.

Параллельно с сербскими переселениями и бегством от войны и от армий обеих сторон набирает силу и новая волна исламизации. Прорыв австрийской армии и бунт сербов из-за переселения 1690 года стали причиной террора татарских отрядов, который они чинили в Косове и на юге Сербии. Тогда и началась новая волна исламизации, вызванная изгнанием и угрозами (sürgün), что постоянно сопровождало все народные волнения в османском государстве с XIV века до его краха. По свидетельству Лазаро Соранцо (1588), албанское население стало главной турецкой опорой в освоении сербских земель. В литературе считается общепринятой точка зрения, что албанская колонизация Косова и частей Сербии и Македонии происходила за счет медленного освоения ими гор, после чего они спускались в плодородные долины, как это объяснял социолог села Сретен Вукосавлевич^[333]. Не следует, однако, забывать, что албанцы в Османской империи все больше считались привилегированной нацией. После Великого переселения сербов в Южную Венгрию в 1690 году происходит умиротворение восставшей территории путем исламизации и изгнаний. В следующие сто лет это стало постоянным явлением. Католический епископ из Скопье в 1791 году требовал, чтобы была введена молитва Ab albanesimus libera nos Domine^[334]. Албанцы переселяются, а католики жалуются, что «они заполонили и заняли всю Сербию», то есть ее исторические области на юге.

В Сербии под австрийским управлением в период 1717‒1739 годов население охотнее скрывалось в Турции. Налоги были такими невыносимыми и их так жестоко выколачивали, что один митрополит в феврале 1722 года жаловался: «Если продлятся такое давление и такая жестокость мытарей, которые и так люди суровые, то целые края обезлюдеют». Драгослав Павлович (1901) подсчитал, что в 1721 году в Сербии было 6023 села, подлежавших налогообложению, а в 1724-м их оставалось только 4146. Одно время, перед повторным взятием Белграда турками, султан шел на уступки сербам, и некоторые из них бежали с австрийской стороны на турецкую. Часть логистики военного похода на Белград в 1739 году (транспорт и перевозки) брали на себя сербы.

Миграции сербского населения, вызванные попытками военного решения Восточного вопроса, производили впечатление хаотичного движения по всем направлениям, без порядка и какого-то смысла. Но это только на первый взгляд. Глубинная причина была та же, которая и эти войны направляла все глубже в Подунавье. Река Дунай становилась новой трансверсалью^[335] торговли с Востока на Запад и обратно. Богатеющий капиталистический Запад привлекал турецкие армии, тянул их в походы на север, туда, где богатство, как лампа, привлекает ночных бабочек. Следствием этих миграций стало окончательное перемещение центра сербской жизни на север со средневекового юга. Теперь новая история ковалась там, а не в средневековых монастырях. Герои истории больше не монах и самозванец, а торговец и наемник.

Такое же значение, как миграции населения перед войнами и во время войн, имела и религиозная нетерпимость двух западных стран, которые сербы считали освободителями христианства, – Венеции до 1718 года и Габсбургской монархии до 1791 года и позже. Этот мотив долго и упорно повторялся, поэтому его следует считать одним из факторов процесса long durée^[336], большой длительности, что является основой исторического прогресса. Продолжительные процессы осмысленного движения и составляют историю.

Лидер повстанцев Богич Вучкович Стратимирович, организатор восстания 1737 года во время австро-русско-турецкой войны. Художник А. Теодорович, 1812 г. Галерея Матицы Сербской

Черногорские сербы объяснили посланцу Петра Великого в 1711 году, что латиняне хуже турок, что они не держат данное слово и не выполняют обещаний, притесняют православие и принуждают к обращению, – все то же самое происходило и в других областях Балканского полуострова, куда ступала нога венецианского или габсбургского солдата. Из-за отвращения к латинянам не в одной лишь войне на Пелопоннесе население бежало на турецкую сторону. Это было общее явление, и для понимания новой истории сербского народа необходимо осветить вопрос религиозной нетерпимости, которая стала центральноевропейским обрамлением истории балканских народов. Это на длительный период сделало религию водоразделом наций одинакового происхождения.

Французский дипломат писал в 1710 году с Пелопоннеса, что народ бежит от венецианской армии и что население Пелопоннеса уменьшилось с четверти миллиона до 100 000 человек: «Венецианцы в собственное удовольствие живут в наших домах и садах, забирая все без спроса… Издеваются над нами, если мы жалуемся. К нам присылают солдат на постой. Офицеры развратничают с нашими женами и дочерями. Их священники постоянно приходят к нам, хулят нашу религию и подговаривают нас принять их веру. Турки никогда не осмеливались такое делать».

Спасаясь от венецианского протектората и рассчитывая на австрийский, черногорцы и герцеговинцы в прошении Богича Вучковича^[337] от 29 июля 1739 года из 11 пунктов указывали и на требование терпимости к православию: «Не беспокоить народ при совершении обрядов греческой церкви и совершать их свободно. Но они не смогут возводить новые храмы без одобрения Его Императорского Величества. Выбор их владык будет проходить так же, как это уже делается в других землях Империи. Это будут владыки предложенные, их веры и языка, а не иные. Число владык останется неизменным, двое из Герцеговины и двое из Черногории, если найдутся средства на их содержание. Если средств будет недостаточно, то и владык будет меньше. А они уже будут назначать своих попов, и занимать свои монастыри, и посещать их по делам своей веры. В делах духовных же они не будут подчиняться светским властям. Их приходы и приходские постройки, предназначенные для их приближенных и друзей дома, будут освобождены от налогов. Так же и монастыри, если они имеют во владении некие блага, будут платить за них обычные налоги. Свобода католического вероисповедания остается такой, как и была, и Его Императорское Величество будет поступать с ней как и во всех новообретенных землях». Хотя обоснованно можно сомневаться, что это прошение пришло от жителей Герцеговины и Черногории, скорее оно было составлено дубровницкими властями от имени герцеговинцев и черногорцев, но следует учитывать, что и здесь, на этих новых землях, вошедших в состав Австрийской империи, не должно быть религиозной нетерпимости. Опыт Черногории и Пелопоннеса с Венецией, как и недовольство сербов в Сербии под австрийской властью до 1739 года, были предупреждением о том, что православная вера должна оставаться свободной.

Во всех договорах, которые Габсбургская империя заключала с Турцией до 1699 года, религиозная нетерпимость к мусульманам и евреям была легитимной в международном смысле. Во время похода Евгения Савойского в Боснию в 1697 году случился кризис всего общества. Еще до этого похода в крае разразились засуха, голод и чума. Монах-францисканец Никола Лашванин^[338] в своей хронике записал, что из-за засухи много народу умерло от голода. Появился каннибализм, потому что от недостатка пищи поедали умерших или повешенных разбойников. В 1712 году из Боснии в Константинополь был послан доклад, что австрийцы пытаются обращать в католическую веру женщин и детей. Готовясь к войне 1739 года, завершившейся заключением Белградского мира, император Карл VI в 1737 году обратился к мусульманам Боснии с призывом переходить в католичество. Драгослав Бабич опубликовал этот эдикт в 1900 году в Загребе, а мусульманский историк Авдо Суческа^[339] в 1998-м назвал его «корнем геноцида» исламского народа Боснии. На всех завоеванных территориях мусульманское население принуждают переходить в католичество или переселиться. Стипан Златович^[340] в 1888 году описал роль монахов-францисканцев, к которым и сам принадлежал, в обращении мусульман и православных в католичество в Далмации во время войн 1683‒1739 годов: «Когда же турок из Далмации изгнали, в завоеванных городах еще оставались турки, и тогда францисканцы стали их ревностно обращать». Он называет конкретные города, где в 1688‒1716 годах еще оставались мусульмане, которых обратили в католичество.

Обязанностью францисканцев, помимо обращения в католичество мусульман, как пишет Златович, было и обращение православных. «Не считая неверных турок, францисканский апостолат был успешен и с разными другими иноверцами». Златович описывает случай с 10 000 человек, приведенными в 1648 году с турецкой стороны. «Среди них было много раскольников, которых они своим понуждением обратили в католическое единство». Это повторилось и с 2000 человек, приведенными из Герцеговины в 1683 году. Златович даже делает вывод: «Францисканцы, способствовавшие избавлению отечества от турецкого рабства, могут считаться основателями наших средиземноморских городов, которые вырастают близ их обителей и основанных ими приходов, как мы это видели на Неретве, в Врхгорце, Имотски, Синье, Врлице, Книне, Дрнише и Скрадине. Они навезли народу на острова и привели в Задар, Шибеник, Сплит и Макарску. Это народ оживил торговлю и земледелием обогатил городскую властелу. Наполнили они народом всяким села и краины вдоль разных границ, и места, опустошенные грабежами, пожарами, войной, чумой и голодом, и теперь это католические местности с сильным и крепким народом, сердце далматинского люда».