полная версия

Милорад Экмечич
История сербов в Новое время (1492–1992). Долгий путь от меча до орала

Достоверность этого обвинения Сталина не стоит подвергать сомнению, потому что оно логически вытекает из довоенных убеждений Карделя, в соответствии с которыми неизменная цель словенского национального движения – государственная независимость Словении. Из-за наличия фашистских государств у самых границ союз с сербами был необходим, но идеалом совершенно недвусмысленно оставалось независимое национальное государство. Это государство в таком случае могло бы входить в какие-то иные союзы, но Кардель не говорил о некоем расширенном европейском проекте вокруг советского государства.

В Югославии, с ее огромной партией, укреплял свои позиции последовательный диктаторский режим, в известной степени законспирированный в силу преследуемых им конечных целей. Нельзя осмыслить будущий кризис югославского государства, не принимая во внимание тот факт, что его руководство преследовало разные цели до и после разрыва с СССР в 1948 году. Существует расхождение в понимании принципа «народной демократии», на основании которого должны были создаваться новые социалистические страны.

Невозможно детально изучить глубинные причины разрыва Югославской компартии с советским руководством. В уже упоминавшейся книге Анатолия Аникеева^[1114] утверждается, что «югославский вождь был уменьшенной копией Сталина, стремился на Балканах установить гегемонию Югославии».

Границы Югославии в 1941–1945 гг.

После встречи с Тито в апреле 1945 года Димитров так описывал югославского лидера: «Общее впечатление недопонимания всей сложности ситуации и будущих проблем, как и всегда самоуверенный, показное высокомерие и несомненное головокружение от успехов». Это мало согласовывалось с убеждением Сталина, которым он поделился с Димитровым тогда же, в апреле 1945 года, что война успешно завершится, но после периода восстановления, через 15 или 20 лет, неминуема новая война. Стремление к гегемонии на Балканах было несомненной основой для недоразумений между двумя сторонами, но подобное желание в той или иной мере присуще любому политику. Должны были существовать и некие более глубокие противоречия. Так и не был до конца раскрыт вопрос о том, что югославские руководители думали о государственных границах страны, которой руководили. На встрече со Сталиным в январе 1945 года Андрия Хебранг, как руководитель югославской делегации, сформулировал территориальные претензии Югославии. На западе Югославия претендовала на Истрию и Триест, на севере – на Каринтию, в Венгрии – на города Печуй и Байя. На востоке – на Темишвар и Решицу, объединение Пиринской и Эгейской Македонии с вардарским ядром Македонии и присоединение Салоник. Сталин тогда выразил убеждение, что это возможно только в том случае, если народ, проживающий в этих областях, выразит желание войти в югославское государство. Он сказал Хебрангу: «Будет создана ситуация, при которой вы станете врагами и для Румынии, и для Венгрии, и для Греции – как если бы вы захотели воевать со всем миром. Нет никакого смысла создавать такую ситуацию». Сталину до конца было неясно, почему совпадали идеи югославов о балканской федерации и аналогичные планы британских дипломатов. Когда Энтони Иден в октябре 1943 года предложил создание такой федерации, Сталин ответил, что это будет искусственное объединение. В британской докладной записке от июня 1944 года значится, что некоторые страны будут недовольны советской гегемонией, в группе недовольных в качестве примера приведен был именно «генерал Тито». Аникеев высказывает мысль, что британский дипломат Маклин намеренно хотел скомпрометировать Тито. Югославы были недовольны и тем, что Албания имеет прямые дипломатические контакты с Москвой, каковые должны были бы осуществляться только через югославские власти. В январе 1948 года Димитров сообщил Сталину, что в «народных демократиях» существует план создания не только балканской федерации, но «и широкой федерации от Балтики до Эгейского моря». Не хватает только слова Intermarium, которое уже сказано на Западе, но еще не достигло Белграда.

В Югославии не особенно уважали принцип многопартийности в основе Народного фронта. Как и в других странах, в Югославии левые партии переживали внутренние изменения и превращались в сопутствующие элементы Коммунистической партии. Единый народный фронт Югославии был создан на съезде в Белграде 5–7 августа 1945 года^[1115]. Его основой стали молодежные, женские, профсоюзные организации. Присутствие других партий было необходимо, поскольку ради их привлечения организация и создавалась, но все они в ее составе теряют свою идентичность. К октябрю 1945 года из государственных органов выходят Милан Грол, Иван Шубашич и еще несколько политиков из довоенной Хорватской крестьянской партии. Конфликт коммунистов с Драголюбом Йовановичем привел его в тюрьму, а потом на каторгу на девять лет. В тот момент народ не оценил наивных оппонентов Тито, вопреки тому, что утверждают их более поздние последователи. После смерти в 1948 году лидера Республиканской партии Яши Продановича на его могиле оставили граффити: «Верен Королю, верен Тито даже – здесь лежит продажный Яша». Еще до того, как Народный фронт перерос в 1952 году в Социалистический союз трудового народа Югославии, он стал единственной в стране политической организацией, по сути – дочерней структурой (субсидиарием) Компартии. Постепенно устраняется и формальная автономия других партий. Любая попытка со стороны некоммунистической партии организовать свое молодежное крыло приводит к массовым арестам. Один из монастырей на Фрушке-Горе был превращен во временную тюрьму.

Эдвард Кардель. Народная библиотека

Для понимания истории сербского и других югославских народов во времена коммунистического правления 1945–1992 годов необходимо прежде всего обозначить пути решения национального вопроса, как его понимали и отстаивали вожди движения в свои молодые годы, до войны 1941 года. Эдвард Кардель – в будущем главный идеолог движения, отец всех законов и конституций, по которым менялось общество и государство, – в 1939 году опубликовал исследование «Развитие словенского национального вопроса». Тогда он выступал под псевдонимом Сперанс, который во время войны будет заменен^[1116]. Он уже в самом начале заявил, что словенский народ в 1918 году не осуществил свои национальные чаяния. Вместо этого народ оказался в еще большей степени разделенным, а в рамках югославского государства он не является равноправным с другими народами. Он разделен между четырьмя государствами, а на границах его оказались две империалистические силы. Целью словенцев всегда было создание собственного независимого государства, а унитарное объединение – это лишь одно из обличий тирании.

Они держались Австрии, поскольку так диктовал Ватикан. Католическая церковь не была способна смириться с мыслью, что Югославией могло руководить православие, пишет Кардель. После 1918 года развитие Хорватии и Словении продемонстрировало, что сербы, хорваты и словенцы – «три самостоятельных народа, братское существование которых может быть достигнуто только тогда, когда в политическом устройстве государства будет гарантировано свободное развитие каждого из народов».

В настоящее время (1939) словенцы должны придерживаться рамок югославского государства, но только с учетом изменчивой ситуации. Кардель в данном случае апеллировал к убежденности словенских крестьян, что Германия может принести им независимость, как это произошло со словаками^[1117]. «Вместо лозунга о самоопределении народа, обманчивого и пустого, если его не дополнить гарантиями народной независимости, мы провозгласили лозунг о самоопределении народа вплоть до отделения, которое только в такой формулировке гарантирует, что любой народ может свободно определять путь взаимодействия с другими народами». Кардель цитирует слова Масарика^[1118], относящиеся к октябрю 1918 года, о том, что свобода является основным условием федерализации и что «свободные народы Центральной и Западной Европы легко будут федерализироваться, если посчитают это необходимым». Кардель не одобряет центральноевропейскую интеграцию словенского народа. Словенцы Югославии должны создать ядро, вокруг которого объединится весь словенский народ. «Югославия имеет значение для словенцев ровно в той степени и до того момента, в которой и до которого она сможет обеспечивать словенские народные интересы. Если кто-то будет пытаться искать смысл Югославии на каких-то иных путях – он непременно окажется в тупике». В первом издании своего исследования Кардель высоко оценивает политику Владко Мачека. Он повторяет его интерпретацию национализма как стремления к свободе, хотя в принципе национализм он осуждает. При этом Кардель считает, что Югославию в существующем формате надо поддерживать, потому что она дает возможность защищать словенские национальные интересы и исторические чаяния.

Когда в 1962 году Кардель закладывал основы новой югославской конституции с тенденцией превращения федерации в конфедерацию, эти довоенные размышления стали более очевидными. Они и до 1962 года лежали в основе его тактики. Вопрос о Триесте не считался закрытым. Была создана отдельная организация Компартии в Триесте и Юлийской Краине, имевшая тесные связи со Словенией. Дважды возникали международные кризисы из-за сбитых американских самолетов, в одном случае погиб весь экипаж.

Такое понимание положения Словении в югославском союзном государстве никоим образом не подразумевало ухудшения отношений с СССР. Не вызывают доверия теории о том, что исключение КПЮ из Информбюро произошло из-за недовольства вождей югославских коммунистов тем, что их используют Советы. Сторонники этой теории любят приводить в пример идею создания смешанных обществ^[1119], которые грозили превратить Югославию в колониальный объект Советского Союза. Это было одним из факторов раскола, но не самым решающим.

Сейчас трудно обнаружить корни разногласий советского и югославского руководства, которые привели в 1948 году к полному разрыву. Неизбежность этих расхождений обнаружилась и в отношениях со всеми другими коммунистическими движениями, которые сами, без помощи советских танков, пришли к власти в своих странах. В случае Китая пропасть была даже глубже. Начиная с Антикоминтерновского пакта^[1120] в Европе 1937 года руководство югославских коммунистов должно было изображать, что оно полностью самостоятельно и не действует по указке из Москвы. Была предпринята попытка ликвидировать Коминтерн в 1939 году, после договора с Третьим рейхом и введения советских войск в три балтийские республики. Позднее Сталин объяснял Джиласу, что это не было сделано, потому что воспринималось бы как вынужденный шаг, под нажимом немцев. Основой расхождений югославского и советского руководства стал набор факторов, каждый из которых сам по себе практически невидим и не кажется значительным. Югославские вожди не могли следовать указаниям не выскакивать вперед с провозглашением своей конечной цели, то есть коммунизма, по той простой причине, что они не имели никакой укорененности в том народе, который по приказу из Москвы должны были возглавить. Много хуже, чем анонимность руководителей, было неуважение к ним в национальном общественном мнении, которое демонстрировалось каждый раз, как эти вожди пытались себя проявить.

Тито на всех встречах с англосаксонскими представителями так стремился их убедить в своей самостоятельности, что было ясно, что он и сам в это верит. Активность масонских лож, особенно находящихся в Лондоне, не дает исследователям говорить в полный голос. В любом случае существует вероятность, что Тито согласился на определенные уступки британской политике, о которых не мог с уверенностью сказать, что они будут одобрены «хозяином» в Москве. Ему было не очень приятно, когда он возглавил государственную делегацию в Москву на первую официальную встречу со Сталиным. Милован Джилас в книге «Разговоры со Сталиным» в 1962 году описал, как нервничал и был подавлен Тито в самолете перед посадкой в Москве. Конечно, нервничал он не от перелета, а в связи с предстоящей встречей: «Измученный, зеленый, он выдавил из себя последнюю каплю силы воли, чтобы произнести слова приветствия и выдержать все церемонии». Джилас, уже имевший опыт собственных бесед со Сталиным, был убежден, что целью Сталина было запугать лидеров КПЮ «с тем, чтобы ослабить их связи с Западом и в то же время подчинить их политику своим интересам, вписать в свои отношения с западными державами и в особенности с Великобританией». Несомненно, советская разведка знала об обещаниях Тито Черчиллю больше, чем мы можем себе представить.

Страх в глазах югославских лидеров во время первой личной встречи со Сталиным послужил, вероятно, причиной того, что после приветствий первые слова советского вождя были о туалете. Сталин даже показал рукой направление, куда следует идти.

Хотя Сталин ценил Тито за то, что тот мог сориентироваться в любой ситуации, и верил, что Тито может быть весьма полезен для развития коммунистического движения в Западной Европе, он не любил импровизации Тито. Все советские руководители, включая и самого Сталина, должны были оповещать Политбюро о публичных выступлениях и согласовывать их текст. Тито никогда не читал своих речей, он всегда импровизировал. Сталин его строго одернул, указав, что ему лично придется публично дезавуировать одно из выступлений Тито – в Мариборе, когда Иосип Броз, перечисляя страны, угнетавшие югославский народ, назвал и Советский Союз в числе угнетателей. Однажды, выступая в Баня-Луке, Тито обратился к местным жителям со словами «Товарищи жители Тузлы!». В этом же стиле он назвал жителей Требинье черногорцами, потому что с трибуны увидел, что большинство слушателей стоят в черногорских шапках – завратках. В жизни Тито книги играли небольшую роль, за исключением тех, где были в большом количестве его собственные портреты (на многих Тито изображен внимательно читающим старые книги с золотым обрезом из королевской библиотеки). Грамотность не была сильной стороной его образования. Он не писал и не зачитывал на съездах доклады, не оставил после себя письменных проектов, записок или теоретических разработок. Великим государственным деятелем его сделали интуиция и хорошее знание человеческого характера.

С позиции сегодняшнего дня может сложиться впечатление, что главной причиной разрыва с СССР в 1948 году было самостоятельное определение Югославией национальных приоритетов. Сталин наблюдал и даже в какой-то момент одобрял усилия Югославии по созданию балканской федерации. В одном разговоре он даже изобразил на пальцах, как югославы могут проглотить Албанию, если пожелают. Австрийский историк югославского происхождения Владислав Марьянович^[1121] в работе, посвященной австрийской политике развития Центральной Европы, утверждает, что Сталин противился идее создания балканской федерации потому, что она должна была охватить Югославию, Болгарию, Грецию, Албанию, Венгрию, Чехословакию, Румынию и даже Польшу.

И сам этот факт, и цепь умозаключений, которая из него проистекает, наука как-то не приняла во внимание, тем самым сильно обеднив материалы для изучения вражды между двумя коммунистическими странами. Подобная концепция организации стран Восточной Европы на самом деле существовала. Британский Форин-офис с 1942 года был извещен о том, что Ватикан возвращается к довоенной идее Интермариума (Междуморья). Речь идет о странах между Балтийским, Черным, Эгейским и Адриатическим морями. В 1930 году под этим объединением понимался союз стран, представляющий из себя естественный кордон у границ Советского Союза. В конце войны в 1945 году эту или похожую идею подхватил генерал де Голль. Американский представитель при французском президенте полковник Ф. О. Микше^[1122] впоследствии опубликует книгу о Дунайской федерации – исследование об ошибках прошлого и о возможности жизнеспособной Европы регионов в будущем. В это свое «Дунайское содружество» он не включил югославские земли, но связал с Австрией Чехию, Моравию, Словакию и Рутению. Пока коммунисты не взяли власть в Чехословакии в 1948 году, в этом не было ничего нереального. После разрыва отношений между СССР и ФНРЮ в 1948 году американские стратеги в эту схему стали включать и Югославию. Владислав Марьянович цитирует депешу австрийского посла в Белграде от 1955 года о том, что маршал Тито проявил заинтересованность в сотрудничестве с Австрией, с тем чтобы вытеснить русских из Центральной Европы. Югославское руководство в более поздние годы будет серьезным образом заниматься укреплением связей с Австрией на государственном и региональном уровне.

Исключение Югославии из Коминформа^[1123] в 1948 году представляло собой переломное событие в триумфе югославской версии коммунизма под руководством маршала Тито. Его биографы отмечают, что в самом начале кризиса только Тито был хладнокровно спокоен и вместо просиживания на бесконечных собраниях уехал на Бриони отдыхать. Это являет собой прекрасную картину тихого геройства, которое, конечно, подходит югославскому маршалу. При этом не следует забывать, что часть архипелага Бриони – места летнего отдыха Габсбургов и итальянского короля – в тот момент находилась под британской оккупацией^[1124]. Не стоит утверждать, но вполне вероятно, что здесь маршал мог спокойно посоветоваться с каким-то важным британским официальным лицом. Эта история – хороший повод для историков еще раз прошерстить старые архивы.

Сначала ЦК КПЮ предал огласке внутреннее обсуждение резолюции Коминформа. Объяснив попутно, что Тито и Кардель не могли отправиться на заседание Коминформа в Бухаресте, поскольку были уверены, что оттуда уже не вернутся. После этого Центральный комитет Компартии Боснии и Герцеговины в полном составе приехал в Белград и потребовал объяснений от ЦК КПЮ. Единственным, кто смог принять боснийских товарищей, оказался Джуро Пуцар^[1125], который им посоветовал ориентироваться на него, потому что он «все понимает». Не случайно он практически сразу же стал новым секретарем этого ЦК. Попытка внутрипартийной фронды для боснийского руководства в общем прошла без последствий, разве что предыдущего секретаря ЦК Боснии и Герцеговины Родолюба Чолаковича на весь остаток жизни отстранили от руководства, вел он себя тихо^[1126].

После 1948 года Югославия пережила период террора. Любодраг Димич в монографии «О сербской государственности» (2001) утверждает, что по стране были раскинуты сети из двух миллионов информаторов и доносчиков. Были осуждены 55 663 подозрительных гражданина, по официальным данным, но арестованных было значительно больше. Впоследствии признали, что большинство из них были невиновны. В Сербии был арестован 28 661 человек, в Хорватии – 22 000. И в основном это были сербы. Концентрационный лагерь на Голи-Отоке^[1127] станет символом жестокости в югославской истории, несмотря на то что большинство народа одобряло эти меры. Утверждают, что идею с Голи-Отоком подсказал Эдвард Кардель. В Греции существовал подобный же остров-тюрьма для греческих коммунистов, кому-нибудь стоило бы провести их сравнительное исследование. Есть предположение, что от системы наказаний, построенной на самооговоре, погибли 400 человек, но пострадавшие исчисляются тысячами. Это была самая ужасная тирания в мире на тот момент. Но она хотя бы достаточно быстро завершилась, результатом чего стала демократизация политического режима. Последствием репрессий стала ситуация, когда все боялись брать на себя ответственность и принимать какие-то, пусть даже чисто символические, решения. И только в титовской старой гвардии все еще попадались люди, которые были способны на это. Другими словами, очевидный прогресс, движение к большей политической толерантности происходили не от норм закона, но от воли людей, которые сами в своем закрытом кругу определяли направление развития страны.

Политический строй, который стала создавать Югославия после разрыва отношений с Советским Союзом в 1948 году и начала десталинизации восточноевропейского тоталитаризма, все же не был вполне демократическим. Он и в дальнейшем, вплоть до смерти Тито в 1980 году, оставался диктатурой одной личности, а после его смерти стал диктатурой изолированной элиты, в ряды которой нельзя было войти извне. Сразу же после разрыва со Сталиным началось введение мер децентрализации и рост права на самоуправление. В декабре 1949 года 215 большим предприятиям оборонной промышленности разрешили начать эксперимент с введением рабочего самоуправления. В итоге скупщина 27 июня 1950 года приняла Закон о рабочем самоуправлении. Из индустриального сектора этот опыт распространился на просвещение, затем на общественную деятельность, за исключением индивидуальных предпринимателей и сельских задруг. Партийные структуры по-прежнему все держали в своей власти. Историк Джон Лампе в уже упоминавшейся книге «Югославия как история» приводит текст депеши американского посла от 1954 года о том, что «Тито и его ближний круг изучают проблему того, как осуществить децентрализацию, но не потерять политический контроль. Пришли к выводу, что фиксированные цены и организация партийной иерархии на настоящий момент являются лучшей гарантией, чем классовое сознание». Таким образом, самоуправление было только видимостью. Это массивные декорации, в которых продолжал действовать старый коммунистический порядок государственного контроля всего сущего.

Введение рабочего самоуправления в Югославии дало дорогу развитию нового типа социализма, освобожденного от тоталитарных скреп. Его еще называли социализмом с человеческим лицом. Прежде чем перейти к попытке определения, что из себя представлял «титоизм», как его называли везде в мире, необходимо ответить на вопрос, откуда вообще появилась идея о рабочем самоуправлении. Существовало убеждение в том, что это «все по Марксу», кафанские шутники уточняли: «Не по Марксу, а по братьям Маркс. Наполовину по Карлу, наполовину по Граучо»^[1128]. Приводились какие-то аналогии из времен Парижской коммуны 1871 года, но подтверждений этому не найдено. Ссылались на разные периоды советской истории. Перез Баро^[1129] выступал с интересной теорией о том, что «рабочий контроль над промышленностью», осуществлявшийся с осени 1936 года в Каталонии, стал образцом для Югославии.

Дело не только в рабочих советах на предприятиях и во всех общественных организациях, важен сам дух, философия общности – коллективизма, на которой, собственно, все и строилось. Практически такая же система коллективизма и рабочего самоуправления была впервые заложена в основание общества и государства Бенито Муссолини в Республике Сало (в 1944 году). После того как его освободили немецкие десантники, Муссолини прежде всего отправился к Гитлеру в его прусское «Волчье логово», а вернувшись в Италию, начал жестко обновлять фашистскую партию и партийную милицию. На съезде в городе Сало на севере Италии страна была провозглашена новой социальной республикой. Началась жестокая гражданская война, наложившая печать на все будущее Италии.

В итальянском фашизме и ранее существовала дискуссия о трансформации общества, от государственного капитализма к либеральным, самоуправляемым формам. Необходимо было создать новый общественный порядок, который не являлся бы классическим капитализмом, но исключил бы классический бюрократизм социалистической системы советского образца.

Муссолини вообще не считал, что он предал социалистические идеалы своей юности, когда стал основателем фашистского движения. Он считал, что социалистическую революцию может осуществить только общество, которое прошло свою гражданскую войну, революцию и имеет опыт развитого капитализма, и это вполне вписывается в учение Маркса. Первое же фашистское государство в истории – Итальянское регентство Каранаро поэта Габриэле д’Аннунцио – должно было стать историческим воплощением социального государства. В конституции этой страны (Carta del Carnaro) во введении говорится: «Правление трудового народа, демократия, основанная на праве на труд, а по образу власти децентрализованное государство на базе различного рода автономий». Как показывает Любинка Тошева-Карпович^[1130] в прекрасном исследовании этого государства, из девяти корпораций, которые составляли основу общества, рабочие поставлены в первую, а рабочий вопрос является первым по очередности. Предвиделись и некоторые элементарные формы самоуправления, поскольку предполагались «экономические советы» на предприятиях. Д’Аннунцио хвастался, что в этой новой социальной системе «большевистский чертополох превратился в итальянскую розу» – большевистская революция на латинский манер. При изучении возможного влияния этой идеологии на югославскую систему самоуправляющегося социализма очень важным представляется тот факт, что масонские организации всецело поддерживали эту разновидность социального государства. Масонская ложа «Сириус» из города Риека тотчас же после объявления конституции «регентства» заявила, что «полностью поддерживает этот документ, который несет в себе все ценности масонства, провозглашая моральный, материальный и социальный прогресс всех граждан». Вождю этого государства д’Аннунцио передали, что ему «безгранично и полностью верят». В будущем, не написанном пока исследовании вскрыть отношения масонства и титоизма будет наиболее сложной задачей.

В Италии же система корпораций по модели д’Аннунцио была введена в 1927 году. Следующий шаг – «обобществление» в Республике Сало в 1944 году. Вместо государства собственником средств производства становятся коллективы, устанавливается новый тип собственности. На съезде в Сало принят новый устав, или официально – Декларация социализации. В отличие от Югославии, обобществление в Италии относилось только к стратегической, тяжелой и средней промышленности. Малые предприятия оставались в частной собственности. На обобществленных, социализированных предприятиях вводятся общественные советы, а кроме них еще и совет директоров, существуют избираемый директор и одна руководящая партия, которая руководит процессом, не выходя на сцену. Германские нацисты с сомнением относились к такой «социализации» и считали ее плагиатом коммунизма. Инспектируя автомобильные заводы в Турине, немецкий посол понаблюдал эту новую систему управления и пришел к выводу, что даже в управлении таким большим промышленным комплексом она показала свою эффективность. Он был убежден, что итальянский фашизм экспериментирует с коммунистической идеей. Само обращение к подобному эксперименту свидетельствует о страхе перед социальной революцией, и именно это выступает историческим основанием для столь крупной трансформации фашизма для сохранения его дальнейшего существования.

Система обобществления была введена на всех промышленных предприятиях с капитализацией свыше миллиона лир или с более чем сотней занятых рабочих. Из этого можно сделать вывод, что подобная система управления существовала и на тех предприятиях, которые располагались на территориях, освобожденных югославскими партизанами на Балканах, как утверждается в «Энциклопедии самоуправления» (1979). В Риеке, Истрии, около Горицы в самом деле находились обобществленные заводы – пока не пришла армия Югославии и не национализировала их.

Идея социализации производства оказалась принята югославским обществом только благодаря тому, что имела более раннюю европейскую и локальную сербскую традицию. Как писал Сава Моич в работе «Хозяйственный парламент» (1929), в конституции Веймарской республики были предусмотрены рабочие советы в промышленности. В сербской традиции не стоит искать аналогии в аграрных кооперативах Светозара Марковича в 1872 году, а стоит обратиться к поправкам в Видовданскую конституцию 1921 года со стороны Земледельческой партии Михайло Аврамовича^[1131]. Эта партия к тому времени совершила идеологическую эволюцию вправо и, как говорит Моич, «в силу этого потеряла популярность в народе». В четникском движении генерала Михаиловича была группа отдельных личностей и партий (Социалистическая партия Живко Топаловича), которые имели проекты введения рабочих советов в промышленности. Усташское движение в Хорватии сильно отличалось в этом от сербского четничества, так как постулировало в своих идеологических основах, что «каждый индивидуум должен иметь частную собственность».

Анализ двух основных постановлений, которыми вводились в силу югославские законы о социализации промышленности, свидетельствует, что именно фашистские законы были положены в основание аналогичных югославских. А от этого зависит и конечная историческая оценка югославского опыта: было ли это результатом эволюции югославского коммунизма и оригинальным решением или только бледными побегами на спиленном итальянском пне времен 1944–1945 годов. Основополагающий итальянский документ – «Веронский манифест. Декрет о социализации предприятий», принятый на первом конгрессе обновленного фашизма (Республиканской фашистской партии) в Вероне 13 января 1944 года^[1132]. Основополагающий югославский документ – «Основной закон об управлении государственными хозяйственными предприятиями и высшими хозяйственными объединениями трудовыми коллективами». Оба опубликованы в государственных СМИ. Югославский был опубликован 5 июня 1950 года. Итальянский имел 48 частей по семи тематическим разделам, а югославский – 50 частей по шести разделам. Названия разделов заставляют предположить, что югославский законодатель держал перед собой на столе итальянский образец от 1944 года.

Итальянский манифест предусматривает, что предприятием управляют директор, общее собрание, управляющий совет и надзорная коллегия (collegio sindacale). Между нашим и итальянским законами существуют различия, касающиеся государственной и частной промышленности, акционерных обществ и обществ с ограниченной ответственностью. В двух последних случаях исключается надзорная коллегия. Итальянского директора выбирает общее собрание тайным голосованием, в случаях с частным капиталом также и партнеры. Югославского директора назначает государство. Югославское самоуправление отличается от итальянского тем, что рабочие советы, которые выбирают управляющие комитеты, не имеют надзорной коллегии. В обоих случаях имеется общее собрание всех занятых, которое в югославском законе называется рабочим коллективом (позднее «собранием трудящихся»). В обоих случаях предприятия должны иметь свой устав (в югославском законе «свод правил»), а все занятые делятся на категории – рабочих, технический персонал и чиновников администрации. В югославском законе предусматривается, что количество кандидатов должно соответствовать числу рассматриваемых мест, а в итальянском кандидатов предусмотрено большее число, чем предложенных вакансий. Задачами этих самоуправляющихся органов является управление предприятием, включая те бюджеты, которые согласованы с планами государства (в итальянском законе – министерства). В обоих случаях существует функция раздела общественного излишка среди работников предприятия. Итальянский закон предусматривает, что работники при распределении должны получить не менее 30 % прибыли, а югославский закон об этом не говорит.