Исаак Борисович Гилютин
Жизнь и страх в «Крестах» и льдах (и кое-что ещё)
На этом его обучение русскому языку закончилось. Сегодня, когда ему уже 48 лет, можно сказать, что даже эти его и мои усилия не прошли даром – он, хотя и медленно, но всё-таки читает эту книгу, а говорит и вовсе прилично. Теперь-то у него нет сомнений, как хорошо знать язык страны, в которой он родился, но, что ещё важнее, язык страны, которая играет значительную роль в общественной и политической жизни всего мира.
Сохранилось мало фотографий, на которых Женя выглядел бы абсолютно счастливым. Вот одна из них, на которой ему исполнилось 13 лет:
А тут он запечатлён в том же возрасте, но во время домашней трудовой повинности:
Тут, по крайней мере, можно понять, почему он такой хмурый – папа-изверг попросил почистить подъезд к нашему домашнему гаражу.
Летом 1985 года, когда Жене было 12 лет, а Кристине шесть, мы всей семьёй поехали на гору Вашингтон (Mt. Washington), которая находится в штате Нью-Гемпшир – очень хотелось приобщить их к скалолазанию. Гора эта совсем невысокая (чуть меньше 2,000 метров над уровнем моря) и нетрудная, но для наших детей в самый раз. Им было объявлено, что мы полезем на её вершину ногами и руками. Я был рад, что они отнеслись к этому сообщению как к очень серьёзному мероприятию. Но, когда мы подъехали к подножью горы и стали парковаться, они заметили, что мы единственные из всего потока машин паркуемся здесь, а все остальные продолжают двигаться по шоссе, которое уходит вверх на гору, и стали говорить мне, что ведь можно ехать дальше. Я знал это и без них и сказал им:
– Ребята, на машинах на гору едут лентяи, а мы – русские и поэтому мы должны совершить восхождение на вершину на собственных ногах, потому что всё хорошее надо зарабатывать собственным трудом.
Теперь я вижу на их лицах сплошное уныние: все остальные будут на вершине уже через 15–20 минут и без каких-либо усилий, а нам понадобится несколько часов лазания по камням, чтобы прийти в ту же точку на вершину горы! Увидев их реакцию на мои слова, я решил немного «подсластить» свою пилюлю и говорю им:
– Зато на вершине горы есть ресторан, в который мы пойдём обедать и сегодня вам будет позволено заказать там всё, что вы только пожелаете, – это будет вам наградой за праведный труд.
После этих моих слов они заметно повеселели – ведь обычно им не разрешалось есть junk food (вредную пищу). Однако они ещё не понимали, каких усилий потребуется от них, чтобы добраться до вожделенного ресторана. Зато, когда через пять часов упорного труда мы все поднялись на вершину совсем не с той стороны, с которой приехали все другие «восходители», и на них восторженно смотрели десятки зрителей, вот тут только наши дети поняли, что ради этих восторгов совсем незнакомых людей их труд стоил того:
Оказалось, что на вершину горы вела не только шоссейная дорога, но ещё и железная дорога, о которой даже и я не имел понятия. Сделав несколько фото на вершине, мы пошли в ресторан выполнять данное им обещание. А там, кроме еды, ещё продавали футболки со знаковой надписью “I Have survived climbing Mt. Washington” («Я выжил, взойдя на гору Вашингтон»). Естественно, что им обоим захотелось заполучить эти футболки и, конечно, они их получили. Спустились мы с горы тем же путём, которым поднялись.
Вы бы видели их счастливые лица по дороге домой! Всё это было в воскресенье, а на следующий день они оба надели свои футболки, добытые своим трудом и потом, и отправились в школу. Когда они вернулись из школы, лица обоих сияли счастьем: там все их приятели расспрашивали, что означают эти футболки, а они каждый раз с гордостью рассказывали о своём приключении накануне. Я думаю, что это приключение оставило серьёзный положительный след в их душах и кое-чему хорошему научило.
А весной 1987 года они оба стали меня уговаривать, чтобы мы приобрели щенка – какие дети не хотят иметь в доме щенка? Я откликнулся на их просьбу и привёз им двухнедельного щенка породы Golden Retriever (Золотистый ретривер):
Как видно из этого фото, дети были счастливы, как никогда. Однако их счастье
длилось недолго: уже через две недели выяснилось, что они оба не представляли себе жизнь без щенка – они начали проводить с ним всё свободное, а также и несвободное время, т. е. то, которое должно было отводиться для домашних заданий. Этого я уже потерпеть не мог и предупредил их, что, если они не смогут разумно распределять своё время между щенком и домашними заданиями, щенка придётся вернуть туда, где я его взял. И дал я им несколько дней для исправления ситуации. За эти дни ничего в их поведении не изменилось и тогда в ближайшую субботу мы всей семьёй поехали в питомник, где щенка нашего приняли обратно за небольшую плату. Про себя я переживал, что это решение детей сильно расстроит, но, к их чести, они перенесли это стоически, хорошо понимая, что я прав. Забегая вперёд, скажу, что Женя в своей второй семье воспитывает не только двух сыновей, но также и двух собак – вот когда он взял реванш за свою детскую мечту! Но он живёт на севере от Нью-Йорка Сити в большом доме и с очень большим задним двором. Кристина же долгое время лишь мечтала о собачке и вот совсем недавно (апрель 2021 года) её детская мечта тоже, наконец, осуществилась:
В отличие от Жени, Кристинина собачка всего одна и очень маленькая, поскольку они втроём живут в Сан-Франциско в относительно маленьком доме и крошечным задним двориком. Так что для собак пока что места немного.
Вообще, каких-то серьёзных проблем с воспитанием детей дома не было, не считая Жениного отношения к школьным предметам, по которым он всегда делал лишь необходимый минимум. К сожалению, этот минимум в американской школе очень низкий, однако, он удовлетворяет и учителя и ученика, если у того нет собственного рвения к учёбе. Конечно, дети иногда, как это водится в семье, где двое детей, задирали друг друга. Чаще это была Кристина, которая приставала к Жене, когда он этого не хотел, но бывало и наоборот. В любом случае я реагировал одинаково и говорил им:
– Если вы сейчас же не прекратите, я считаю до трёх, а затем «врезаю» обоим.
После этого я начинал медленно считать: раз, два, два с половиной, три. Первый раз, когда мне пришлось прибегнуть к этой процедуре, им было 10 лет и 4 года соответственно. Возможно, что в тот первый раз мне и пришлось шлёпнуть их обоих разочек по попке, чтобы они поняли, что предупреждение даётся не напрасно. Зато после этого и на многие годы вперёд, когда происходило подобное и я начинал считать, они, теперь уже превращая инцидент в игру, вместе со мной считали и при счёте три просто разбегались по своим комнатам, очень довольные, что я принял участие в их игре. И никаких обид на этот счёт никогда не было. С этого первого эпизода я понял, как важно в воспитательном процессе, чтобы дети знали заранее, что последует, если они не прекратят неподобающее поведение. И ещё важно дать им какое-то время и возможность для сохранение своего лица, не подавляя их своей властью.
Женины приключения, достойные повествования
Школьное «преступление» – урок на всю жизнь!
Однажды с Женей произошёл серьёзный инцидент, хорошо отличающий американскую школу от советской и, думаю, от сегодняшней российской тоже. Было это, наверное, в 9-м классе. Замечу, что у него к английскому языку были такие же способности, как и у меня к русскому в его возрасте, т. е. никаких. И опять похожая ситуация – родители говорят на другом языке, а у самого желания заниматься языком нет – это ведь требует определённых усилий. Итак, однажды прихожу я поздно вечером с работы и Таня говорит, что назавтра родителей, т. е. нас, вызывают в школу. Сам Женя ничего не говорит, но ходит очень мрачный. Ходить в школу – это всегда была моя обязанность, а тут и подавно стряслось что-то такое, что потребует решительных мер. На следующий день приезжаю с работы раньше обычного и к назначенному часу иду в школу. В кабинете английского языка дожидается меня его учительница и вот что она мне рассказывает:
– Ваш сын написал сочинение слово в слово как у его соседа. Ясно, что кто-то из них двоих списал. Я спросила у них, кто из них это сделал – никто не сознался. Тогда я поставила им обоим оценку «Е», т. е. 1 (единицу или кол). Когда я озвучила своё решение, то встал ваш сын и сказал, что это он списал у товарища. Теперь вы понимаете, что я должна наказать его за это деяние по всей строгости и поэтому у меня нет другого выхода, как приостановить его присутствие в школе на две недели.
Наконец-то, я понял, в чём заключается его «преступление», и, конечно, согласен с ней, что он заслуживает наказания, чтобы впредь было неповадно. С другой стороны, кто из нас, бывших советских людей, не пользовался шпаргалками в школе или институте? Правда, так грубо и неумело (не изменив ни одного слова в сочинении), из нас не делал никто. Ведь списывать тоже надо уметь! И первое, что мне приходит в голову – это «никогда не делай того, чего не умеешь». Однако американская школа отличается от советской, в том числе и тем, что она абсолютно не толерантна ко всякого рода обману. И в этом смысле учительница права – он должен понести наказание. Но такое ли, которое она предполагает? Это значит, что он будет сидеть дома две недели и поскольку он и так плохо успевает по её предмету, то за эти две недели он отстанет ещё больше. Где же тут логика? Меня совсем не беспокоят другие науки, как то, математика или физика – в них-то он не отстанет. Я прошу её дать ему ещё один шанс – пусть напишет новое сочинение в её присутствии. Она замахала руками, говоря, что это абсолютно исключено. Я понимаю почему: во-первых, тогда ей надо сидеть с ним после уроков, а зачем ей это? во-вторых, в чём же тогда будет заключаться наказание?
В общем, пытаюсь её уговорит и так, и эдак – она ни в какую. Причём, напомню читателю, что Женю никаким боком нельзя было отнести к хулиганистым ребятам или тем, кто мешает учителю вести занятия; он всегда и везде был из разряда «тише воды, ниже травы». Итак, я вижу, что она «жаждет его крови» – ни больше, ни меньше. Тогда я пускаю в ход, казалось бы последний аргумент:
– Конечно, его поступок требует наказания. Но какого? Вы что, считаете, что он в нашем обществе более не способен жить и обществу он после этого тоже не нужен? Что же нам теперь делать с ним? Убить его – вы считаете это будет правильно с точки зрения общества, в котором мы с вами живём. Тем более, что он сознался в своём «преступлении» и теперь сам ходит как «убитый», потому что ему стыдно за содеянное. Даже взрослых людей, совершивших уголовное преступление и отбывших свой срок в тюрьме, общество принимает обратно, а тут мы обсуждаем с вами несовершеннолетнего и раскаявшегося мальчишку? И разве его проступок так же страшен для общества, как и уголовное преступление?
В таком же духе я ещё минут десять продолжал задавать ей риторические вопросы, на которые не ожидал ответов. Наконец, она сдалась и сказала:
– Чёрт с ним, пусть ходит в школу, но в четверти я поставлю ему оценку «D», т. е. двойку.
На этом инцидент был исчерпан и я уверен, что он послужил хорошим уроком самому Жене. Здесь интересно заметить, что, если раньше Женя, как и многие дети его возраста, мог позволить себе иногда соврать родителям, как, например, в случае с чтением русских книг, то после этого случая ничего подобного уже никогда не происходило.
Совсем неадекватная реакция на личный успех
Когда Женя учился в 11-м классе с ним произошло, пожалуй, самое интересное и знаковое событие. Однажды прихожу я с работы и Таня мне говорит:
– Что-то нехорошее произошло с Женей: он пришёл из школы, отказался есть, поднялся в свою комнату, там заперся, не выходит и не открывает дверь. Совершенно очевидно, что в школе произошло что-то неординарное.
Поскольку время было уже позднее я и не пытался поговорить с ним через запертую дверь. На следующий день приезжаю домой пораньше, чтобы разобраться с происходящим. Теперь Таня рассказывает мне новость: ей позвонила её русская подруга, у которой дочь училась в той же школе, что и Женя, но классом ниже. Эта девочка рассказала своей маме, что вчера по школьному радио объявили, что их школьная математическая команда, участвуя в соревнованиях района, впервые в истории школы заняла первое место, а наш Женя занял там ещё и личное первое место, и этим они завоевали право выступать на чемпионате всего штата Нью-Йорк. После такой новости ситуация с Женей совсем стала непонятной. Но помогло то, что, проведя сутки без еды, он по-настоящему проголодался и в этот день не стал отказываться от еды, а, наоборот, сидел за обеденным столом и навёрстывал упущенное за предыдущие сутки. Вот тут ему было уже не отвертеться от наших расспросов. Он долго молчал и, наконец, «сдался и начал давать показания». Оказалось, что то, чем положено гордиться в его возрасте (да и в любом другом тоже), Женю просто угнетает!? Он вообще не захотел обсуждать свершившееся событие и рассказывать нам какие-нибудь его подробности, а сходу заявил:
– Моей ноги больше не будет ни в математическом кружке, ни в шахматном, и точка.
Вот те на! Мы то были очень рады, что он посещает эти кружки, начиная ещё с 7-го класса, уверенные, что там ему наверняка интереснее, чем, если бы я сам занимался с ним. И начал он ходить в эти кружки вовсе не по нашему настоянию (ведь родители не были у него в авторитете), а по инициативе и приглашению учительницы математики, которой, я думаю, ему просто было неловко отказать. Естественно, что школьную математику все эти годы он брал повышенного уровня (AP=Advanced Placement с элементами программы колледжа), но даже и на ней ему было скучно, как он сам признался мне много лет спустя. Когда же я много раз заводил с ним разговоры о более углублённом изучении математики и шахмат (очень хотелось занять его свободное время чем-то полезным), он всегда «отмахивался» от меня, как от назойливой мухи, показывая, что ему это совсем неинтересно. Ну я и оставил свои безуспешные попытки – в этой стране не принято насильно заставлять детей заниматься тем, чем они не хотят. Да и как можно заставить ребёнка, которому уже 16 лет?
Ну что тут теперь скажешь – хоть стой, хоть падай? Стали просить объяснить, чем вызвано такое решение и после долгих уговоров, он, наконец, «раскололся». Оказывается, что после того «злосчастного» объявления по школьному радио, кто-то из его приятелей (очевидно, не из лучших студентов) при встрече в школьном коридоре обозвал его ботаном (английским словом «nerd») – это и было причиной его теперешнего решения. Получается, что во всём виновато школьное радио – пока Женя не дорос до 11-го класса (только тогда его включили в школьную команду), никто из его школьных приятелей и не знал о его посещениях математического кружка. А второе условие, которое нарушило Женин покой, – это успешное выступление их команды и самого Жени в личном зачёте. Подводя итог, можно сказать, что расстроило Женю всё то хорошее, что с ним случилось в эти дни.
Помните, я уже говорил, что Женя относился к той категории молодых людей, которые больше всего боятся выделиться из толпы. И не важно, в какую сторону – хорошую или плохую! Читателю, наверное, понятно, какого было нам, его родителям, сдерживать свои эмоции, выслушивая его твёрдое решение, которое он успел за этот вечер повторить нам много раз. Самое парадоксальное в этом деле то, что Женю ни по каким параметрам нельзя было отнести к ботанам. Судите сами: в это время он уже был прекрасным спортсменом, и не в каком—то там пинг-понге или шахматах, хотя и в этих видах он тоже сильно преуспел, а был членом сразу двух сборных команд школы – по слалому и по большому теннису. К слову сказать, в обоих командах он всегда был № 2 и никогда № 1 – интересно, что эти его места в командах очень хорошо коррелируют с его характером – ни в коем случае нельзя быть первым (это, конечно, мой личный комментарий и я не удивлюсь, если он со мной не согласится). А ещё ботаны, как правило, круглые отличники в учёбе, но уж такое «обвинение» Жене точно не угрожало!
Наши с Таней доводы про его слаломные и теннисные успехи тоже не смогли его переубедить. Вот что значит, когда родители не являются авторитетом для тинэйджера, а мнение какого-то нерадивого студента становится для вашего сына превалирующим! И вы ничего не можете с этим поделать – уже поздно. Удивительно ещё и то, что в школе у него всегда в друзьях были хорошие мальчики из хороших семей и с хорошей успеваемостью. Все они после школы поступили в хорошие университеты и стали настоящими профессионалами в своих профессиях.
В тот вечер я попросил его подняться в мой кабинет, чтобы провести с ним беседу тет-а-тет. Я стал объяснять ему вполне очевидные для 16-летнего человека вещи, тем более, воспитанного в условиях капиталистического общества США:
– Женя, разве тебе не понятно, что в любом обществе человек, вступая во взрослую жизнь, должен иметь что-то такое, что он сможет предлагать обществу, а общество за его услуги будет платить ему деньги, на которые он будет обустраивать сначала свою жизнь, а потом и жизнь своей семьи. Мы с тобой оба знаем, что мало вероятно, что ты будешь бизнесменом или руководителем любого ранга, просто потому, что это не твоё, не в твоём это характере. И слава богу, что у тебя есть другой талант, который не менее востребован обществом – твои способности в математике, а они такие, которые мало у кого есть. Чем именно ты будешь заниматься в своей взрослой жизни – будет ли это чистая математика, которая тебе легко даётся сегодня, прикладная математика или программирование – это ты определишь потом сам. Я только хочу, чтобы ты понял, что, кроме математики, у тебя нет других талантов, которые востребованы обществом, и потому твоя будущая специальность должна быть связана непременно с математикой, а раз так, ты должен в ней совершенствоваться уже сегодня, не откладывая на потом. По этой причине ты не можешь бросать математический кружок. Я ещё могу согласиться на твой уход из шахматного кружка, поскольку это не профессия для жизни, а лишь хобби, но никак не могу тебя поддержать в отношении математического кружка.
Он сидел, слушал, но меня не слышал. И впервые он проявил настойчивость, какую раньше никогда не проявлял. Чем меня, естественно, сильно расстроил. Всю следующую неделю я в свободное от работы время (благо его было достаточно – два часа езды на работу и обратно) искал решение этой задачи – как повлиять на него, чтобы он изменил своё решение. Наконец, решение приходит: последние два года я стал ездить кататься на лыжах в горы западного штата Юта, где катание на порядок лучше, чем на всём восточном побережье США, и брал с собой Женю, который, как я уже говорил, к этому времени катался много лучше меня. Вот я и решил, что поставлю ему условие: если он уйдёт из математического кружка, я не возьму его с собой кататься на лыжах. С его слов я знал, что, кроме него, никого из его школьной слаломной команды родители не вывозили на запад для катания на лыжах и все его товарищи по команде ему в этом очень завидовали. Я почти не сомневался, что придумал-таки, как заставить его поменять своё решение. Однако на моё условие он отреагировал так:
– Ну, значит не поеду, но в математический кружок я всё равно не вернусь!
Я был полностью обескуражен своим бессилием! После такой реакции было понятно, что моё влияние, если какое-то и было раньше, то теперь закончилось и оно. Было понятно, что он проявил твёрдость совсем не там, где её следовало проявлять и, значит, я должен принять всю вину за произошедшее на себя. К своему стыду сознаюсь, что Женя «победил» меня дважды – и в математический кружок не вернулся, и в горы на западе США я его, тем не менее, взял, поняв, что я всё равно проиграл в этой вечной «борьбе отцов и детей».
В связи с этим эпизодом, да и похожими последующими, хочу поделиться с читателем своими мыслями о том, что, в какой-то степени, Женя стал жертвой нашей эмиграции из СССР. Я уже много раз говорил, что ни Таня, ни я не были для него достаточными авторитетами. По крайней мере, я знаю это про себя – он ещё много раз ослушается моих советов и сполна «заплатит» за это в своей взрослой жизни – он сам мне признается в этом уже в 30-летнем возрасте. Речь о них ещё впереди. А пока что я хочу поделиться с читателем вот какой мыслью: если бы мы остались в СССР, то там скорее всего такого недопонимания между нами, родителями, и Женей не случилось бы. Судите сами: языковой проблемы не было бы вовсе, родители его были бы вполне уважаемыми инженерами со всякими там дипломами вполне уважаемых университетов, зимой и летом я брал бы его с собой в альплагерь, где я бы работал инструктором, а он проводил бы время в лагере с детьми таких же, как я, инструкторов, а, когда бы он повзрослел лет до 16-ти, я бы брал его на восхождения и т. д. При таком воспитании уже трудно представить, чтобы не было хорошего контакта между мной и им.
В тот же год мужскую половину их класса отвезли, если я не ошибаюсь, в West Point Military Academy (всемирно известная Военно-политическая академия в Вест Пойнт), которая находилась в полу часе езды от нашего городка. Там они занимались стрельбой. А вечером Женя с гордостью заявил, что тренер по стрельбе сообщил ему, что он обладает bulls eye (дословно «бычьим глазом», а в СССР до войны таких называли «Ворошиловскими стрелками») и посоветовал ему всерьёз заняться спортивной стрельбой. Я опять обрадовался – очередной природный дар и, может быть, хотя бы он его увлечёт. Но, не тут-то было – ему, хотя и приятно было услышать похвалу тренера, никакого продолжения и с этим даром тоже не произошло.