полная версия

Исаак Борисович Гилютин
Жизнь и страх в «Крестах» и льдах (и кое-что ещё)

Мой первый, он же и последний, провокатор

Я уже упоминал, что первыми, кого я посетил после отсидки в лагере, был дом Дриккеров. Там меня, конечно, долго и внимательно расспрашивали обо всём, что произошло со мной за этот год. Примечательно, что, когда я рассказал им историю знакомства с Виталием Константиновым – сначала в колонии «Горелово», а буквально через день он прибыл в мою же камеру в «Крестах» (какое редкое совпадение, ведь в «Крестах» около тысячи камер!), – они в один голос сказали мне, что не сомневаются, что он подослан ко мне с определённой целью. Не то, чтобы я им так сразу поверил, но задуматься пришлось. Однако уже через несколько дней я получил доказательство того, что они были правы. Мой новоиспечённый «друг» Виталий позвонил моим родителям и захотел со мной встретиться. Надо же, думаю я: помнит дату моего освобождения и номер телефона моих родителей? Я был этим вниманием польщён и встретился с ним где-то в городе. После получаса радостных для такой встречи разговоров он вдруг достаёт из внутреннего кармана небольшой пакетик и со словами «это очень ценится на западе, возьми это с собой, там продашь и у тебя на первое время будут деньги». На мой вопрос «что это такое?», он отвечает:

– Это набор пилок для лобзика.

Вот только в этот момент я понял, насколько Дриккеры были проницательны, а я был просто «ослом». Удивительно только то, что КГБ в лице Виталия сработало уж очень топорно. Очевидно, это была их последняя попытка опять упрятать меня за решётку, но какая же она была неуклюжая – совсем не похоже на КГБ того времени. Тут даже такой тупой, как я, мгновенно разобрался «who is who» (т. е. кто есть кто) и вернув ему так и не раскрытый пакетик быстро распрощался с ним и ушёл. Но потом я ещё долго ходил один и обдумывал ситуацию, в которую Виталий меня втягивал: если бы я взял эти пилки, их во время таможенного досмотра обнаруживают таможенники, спрашивают меня «откуда они у меня?», дальше появляется свидетель Виталий, который заявляет, что это он передал их мне и далее закручивается вторая серия суда над Исааком, правда, на этот раз даже покруче, поскольку теперь суд будет иметь дело уже с рецидивистом.

После этого мне захотелось уехать из этой страны как можно быстрее. Я, хотя и успел получить некоторую прививку от Виталия и нескольких других провокаторов, но не мог быть уверенным, что в следующий раз не попадусь в более остроумные сети, расставленные нашим славным КГБ.

Последние дни в СССР

В середине сентября я, наконец, получаю в руки такую заветную визу на выезд в Израиль, где записано, что я должен покинуть свою такую «любимую» родину в течение двух недель. На этот раз «сборы были не долги», собирать мне было нечего – всё, что вернули после конфискации, Таня увезла с собой. Мне хватило рюкзака, чтобы забрать с собой свои альпинистские шмотки и снаряжение, включая титановые крючья, скальные и ледовые. В эти последние дни было много прощальных встреч с друзьями, и я и они понимали, что мы больше не увидимся. Это не относилось лишь к Фреду Тунику, который озвучил мне свои планы на эмиграцию в США в ближайшее время и потому выразил желание иметь со мной переписку. Пару встреч я имел с Сашей Эпштейном, появление которого я не мог ожидать: ведь прошло уже пять лет с тех пор, как он, обиженный на меня и всех его альпинистских тренеров, исчез из нашего поля зрения, а также и из альпинизма. Теперь его возвращение говорило само за себя: очевидно, что за эти пять лет он не только повзрослел, но ещё и поумнел, и, наконец, понял, что был не прав в своей обиде на всех и вся. Я же, естественно, эту тему в наших разговорах не стал поднимать, понимая, что ему будет это неприятно, да в этом и не было никакой нужды. Должен отметить, что он очень искренно был расстроен нашей предстоящей разлукой навсегда, мне тоже было от этого грустно.

После такого трогательного расставания с Сашей я позвонил Фреду Тунику и сказал ему, что Сашка раскаялся в своём неадекватном поведении пятилетней давности и теперь я прошу Фреда взять его на альпинистский сбор в следующем сезоне. Забегая вперёд, могу сказать, что всё так и получилось и у Саши с этого момента получилась вполне приличная альпинистская карьера, включая и инструкторскую квалификацию. Больше того, они, Саша и Фред, с этих пор стали большими друзьями на всю оставшуюся жизнь, чего нельзя сказать про Сашу и меня.

Интересно, что при нашем последнем свидании Саша попросил меня присмотреть в Риме за сыном своего сотрудника по имени Боря Шрайман. Он объяснил, что его родители очень за него переживают, т. к. ему всего 20 лет, он ушёл с 3-го курса физического факультета ЛЭТИ и эмигрировал из страны совсем один. Забегая вперёд, скажу, что по прибытию в Рим я довольно быстро разыскал Борю и был приятно удивлён, что этот молодой человек совсем не нуждался в чьей-либо опеке, скорее он сам мог быть советчиком или помощником для куда более взрослых, чем он сам, людей. Более того, он, обладая прекрасным английским языком, по приезде в Рим поступил на работу переводчиком в сам ХИАС и, таким образом уже зарабатывал себе на жизнь. Вообще, он произвёл на меня самое приятное впечатление уже тем, что твёрдо знал, что будет учёным-физиком и потому поедет не куда-нибудь, а только в Бостон, чтобы поступать в MIT (Massachusetts Institute of Technology). После встречи с ним я, вернувшись домой, сразу же сел и написал письмо Саше, чтобы он успокоил Бориных родителей моим впечатлением о том, что такие люди, как Боря, пропасть не могут ни при каких обстоятельствах просто по определению. И мне очень жаль, что наши пути в США так никогда и не пересеклись.

Однако пора вернуться в конец сентября, когда я, наконец, благополучно вылетел из аэропорта Пулково в Вену с одним лишь рюкзаком за плечами. Теперь, сидя в самолёте Аэрофлота, я с нетерпением жду момента, когда он пересечёт границу с Австрией, и вот только тогда я, наконец, позволяю себе расслабиться. А до этого меня не покидала мысль, что он ведь может ещё развернуться, чтобы добавить мне тюремного срока – пути господни и советской власти неисповедимы. Но после пересечения границы я почувствовал себя в полной безопасности и тут почти сразу передо мной промелькнул весь год, проведённый мною в тюрьме и лагере. А главную мысль, которая не давала мне покоя все последние дни, я много позже прочёл у Игоря Губермана, который выразил её как-то так:

«Тюрьмою наградила напоследок

Меня отчизна-мать, спасибо ей,

Я с радостью и гордостью изведал

Судьбу её не худших сыновей.»

И что для меня особенно важно – мне не приходится стыдиться за моё поведение в этот страшный год моих испытаний.

Первые впечатления по ту сторону железного занавеса

В Венском аэропорту выяснилось, что я был не единственным советским эмигрантом на борту Аэрофлотовского рейса. Там нас встретил представитель Сохнута (это еврейское агентство, которое занимается вопросами репатриации евреев в Израиль) и на микроавтобусе отвёз в дешёвенький отель. Нас всех распределили по два человека в номер. Вот в этом отеле в своём номере я впервые в жизни познакомился с журналом «Playboy», о котором много слышал, но, естественно, никогда не видел и очень удивился тому, что эмигранты, живущие в этом номере до меня, не «увели» его с собой. Очевидно, что кто-то его оставил, а ни у кого из последующих эмигрантов не поднялась рука забрать его – похоже, что уже сама обстановка западного мира начинала перевоспитывать бывших советских граждан. Так получилось, что знакомство с журналом «Playboy» стало для меня первым глотком западной свободы.

На следующий день в офисе Сохнута с каждым из нас в отдельности проводилась беседа на предмет дальнейшего следования – либо Израиль, либо одна из стран, которые тогда принимали эмигрантов – США, Канада или Австралия. Естественно, что сотрудники Сохнута уговаривали всех, кто имел еврейские корни, ехать в Израиль, а кто их не имел – направлялись в Толстовский фонд, который оказывал те же услуги, что и Сохнут, но для русских людей. Справедливости ради, следует заметить, что Сохнут, хотя и уговаривал ехать в Израиль, но не настаивал, если человек твёрдо говорил, что хочет поехать в какую-нибудь другую страну. Со мной было совсем просто – ведь Таня и Женя уже были в Нью-Йорке – и потому всем было ясно, что я должен ехать туда же. Мне было сказано, чтобы я был готов уже завтра отправиться поездом в Рим. Я даже не воспользовался возможностью посмотреть Вену в оставшуюся часть дня, как это делали практически все эмигранты, оказавшиеся таким образом в Вене. Отчасти потому, что берёг те $200, которые были со мной, а отчасти потому, что я ещё не отошёл от переживаний последнего года и наслаждался уже тем, что можно было просто вдыхать глоток свободы и ничего и никого не опасаться вокруг.

Тем не менее, я с пользой провёл оставшуюся часть дня – я позвонил знакомой Вальтера Хефелина и сказал, что я его хороший приятель по несчастью и что он просил меня позвонить ей и передать от него привет. Она сразу же предложила встретиться и я, конечно, согласился. Общались мы, естественно, на английском языке. Интересно, что она сначала отнеслась ко мне с большим подозрением – ничего удивительного в этом я не увидел: весь западный мир был хорошо информирован о деятельности КГБ не только в самом СССР, но и за его пределами. Она сразу стала задавать мне такие вопросы о Вальтере, которые должны были убедить её в том, что я не подставное лицо, а действительно послан к ней самим Вальтером. Очевидно, что мои ответы и моё поведение были достаточно убедительными, хотя и не до конца, потому что она перешла к вопросам обо мне лично. И вот только теперь, когда я поведал ей свою историю попадания в один с Вальтером лагерь, она похоже поверила, что я не человек из КГБ. К такому заключению я пришёл потому, что она спросила меня, чтобы она могла для меня сделать. Я лишь развёл руками, не готовый к такому вопросу. Но, когда из дальнейшего моего рассказа она узнала, что моя жена и ребёнок уже находятся в Нью-Йорке, сразу же предложила мне пойти на международную телефонную станцию и позвонить им, а она с удовольствием оплатит мой разговор с ними – это и будет её подарком. Мы так и сделали. Правда, когда мы расстались, мне в голову пришло ещё одно объяснение этого поступка – не исключено, что она таким образом продолжала меня проверять на «вшивость» – что, если я откажусь звонить или номер телефона окажется не существующим?

На следующий день нас привезли на вокзал и посадили в поезд, направлявшийся в Рим. В поезде нас сопровождали вооружённые итальянские карабинеры, которые были приданы для нашей защиты от арабских террористов, которые в те дни сильно активизировались – уже были случаи их нападения на поезда с еврейскими эмигрантами из СССР. Всё из тех же соображений безопасности нас высадили из поезда за два часа до его прибытия в Рим и посадили в автобус, который и довёз нас глубокой ночью до Рима. Весь путь от Вены до Рима проходил в строжайшей секретности, даже нам ничего не было известно – куда и когда мы прибудем. Я же про себя подумал, что со мной такое впервые, чтобы вооружённые люди охраняли мою жизнь, а вовсе не меня от моего потенциального побега.

Римские каникулы

В Риме я почти сразу нашёл себе очень дешёвое жильё в приличном доме: я поселился в чулане вполне приличной квартиры, которую занимала московская семья университетского профессора, состоящая из него, его жены – доктора, бывшего главного санитарного врача одного из московских районов, их дочери и трёхлетнего внука. Они дожидались американской визы. В чулане, в котором до меня проживал молодой аспирант из Московского Физтеха, помещалась только кровать-раскладушка и один стул. Поскольку это был нежилой чулан, то там не было батареи отопления, а ведь грядёт зима, но я решил, что это даже хорошо, т. к. это обстоятельство будет напоминать мне горы, а спать я смогу, облачаясь в альпинистскую одежду, которая всегда была при мне. Но ведь мне и нужно было помещение лишь для сна, всё остальное время я буду в городе – в ХИАСе (HIAS – еврейское агентство, помогавшее эмигрантам в течение почти ста лет не только из СССР, и не только евреям, но также и из многих стран мира, где происходили социальные катаклизмы), на курсах английского языка или просто шататься по городу – глупо было не воспользоваться ситуацией, впервые оказавшись в Вечном городе. Зато главным достоинством такого жилья была его дешевизна – я же старался экономить на всём, а хорошо известно, что жильё на западе является самой большой расходной частью бюджета.

В ХИАСе меня направили к той же ведущей, которая была у Тани с Женей годом раньше и которая, естественно, была в курсе моих злоключений по ту сторону железного занавеса. Первое, что она мне поведала – это то, что Женька в этом офисе был всеобщим любимцем, и, пока Таня проводила время с ней, он, будучи в то время очень коммуникабельным и забавным ребёнком, буквально ходил по рукам от одного стола к другому. Во-вторых, она сообщила, что мне надлежит написать подробную объяснительную записку о причинах задержки моего выезда из СССР. Она также сказала, что такие же объяснительные записки о произошедшем со мной, ими уже получены от Тани, Лёвы Шахмундеса и от Игоря Рифа. Кроме того, Таня передала им Приговор суда, переведённый на английский язык. Все эти документы будут вложены в папку с моими остальными документами и переданы американскому консулу, который по своим каналам будет проверять достоверность всех изложенных фактов, прежде чем мне будет выдана американская виза. В этот момент я понял, что мои злоключения вовсе не закончились с пересечением границы СССР, их шлейф ещё долго будет тянуться за мной – ведь согласно Приговору советского суда, я был осуждён по уголовной статье, т. е., проще говоря, был уголовником, а США, вполне естественно, не хочет впускать в свою страну уголовные элементы. Час от часу не легче! По правде говоря, к такому обороту событий я совсем не был готов, наивно полагая, что на Западе чиновники должны и без дополнительных объяснений хорошо понимать ситуацию, которая сложилась в СССР в отношении евреев, пожелавших его покинуть. Получается так, что советская «железная лапа», на этот раз уже невольно, протянулась даже через границу и продолжает мстить мне за моё желание покинуть страну навсегда. На практике это означало, что мне, скорее всего, придётся задержаться в Риме дольше, чем другим эмигрантам, поскольку в моём деле имеются обстоятельства, которые обязательно потребуют дополнительного времени для проверки. Но даже для «нормальных» эмигрантов время ожидания американской визы занимало от шести до восьми месяцев.

Итак, пришлось смириться с мыслью, что сидеть мне в Риме придётся довольно долго. В это время я начал усиленно заниматься английским языком, а по вечерам проводил время с молодыми ребятами – аспирантами из московского Физтеха – или в их доме, или в прогулках по городу. Они жили в другой части города и по утрам я совершал к ним пробежку, отмечался у них и таким же путём возвращался домой. Надо заметить, что Рим – не лучший город для пробежек, воздух там перенасыщен выхлопными газами, однако, выбора не было. Таким вот образом я начал восстанавливать свою спортивную форму.

Теперь настала пора вспомнить о своей второй профессии – альпинизме и я подумал, что надо посетить Римский Italian Alpine Club. Решил я пойти туда не с пустыми руками, а взять с собой титановые крючья, скальные и ледовые, поскольку хорошо был осведомлён о том, что они пользуются на западе большим спросом. Как минимум, заведу там знакомства, которые могут оказаться полезными, а, как максимум, может быть, удастся продать какое-то количество крючьев местным альпинистам. Тем самым мне бы удалось пополнить семейный бюджет, который к тому времени состоял ровно из $200, которые я не собирался трогать, понимая, как они пригодятся семье по прибытии в Нью-Йорк. Пока что на мою, более чем скромную жизнь, мне хватало того пособия, которое раз в две недели выдавал ХИАС. Все эмигранты были осведомлены о наличии в Риме продуктового базара, на котором можно было за дёшево купить курицу, сварить её и таким образом обеспечить себе вполне здоровое питание на целую неделю. Если же сравнивать с едой, к которой меня приучили в мордовском лагере, то это была просто царская еда.

Для посещения Italian Alpine Club мне удалось уговорить одного из знакомых аспирантов-физиков пойти туда со мной в качестве переводчика, т. к. его английский был заметно лучше моего. Я считал, что задуманная продажа крючьев будет более успешной, если я явлюсь в клуб не один, а с переводчиком – это обстоятельство должно было добавить мне респектабельности в глазах итальянских альпинистов. В клубный день я и аспирант-физик, который никакого отношения к альпинизму не имел, но который под моим воздействием решил, что такой визит будет интересен даже и ему, тем более что по моей задумке мы с ним условились, что он на публике будет играть роль профессионального переводчика для придания мне солидности. Наш визит в клуб оказался даже более успешным, чем я мог ожидать. Во-первых, мне действительно удалось продать какое-то количество титановых крючьев и тем самым пополнить семейную кассу ещё долларов на 150. Но значительно более важным было то, что итальянские альпинисты оказались очень дружелюбными и сходу пригласили меня поехать с ними в горы уже в ближайший уикенд. Я, не задумываясь и даже не спрашивая куда ехать и на какой уровень рассчитано их восхождение, дал своё согласие – уже само слово «горы» действовало на меня магически. С одеждой и ботинками проблем не было – всё это было при мне.

В воскресенье в шесть утра я опять подъехал к клубу, где уже стоял автобус на 40 человек. Оказалось, что это было восхождение выходного дня в Доломитах, которое было предназначено для любого возраста и не требовало никакой специальной подготовки. По советской квалификации это было к.т. 1А. Правильней было бы назвать это прогулкой выходного дня в горы, а вовсе не восхождением. Таким образом, со спортивной точки зрения оно для меня было совсем не интересным. Зато для знакомства с членами клуба оно оказалось чрезвычайно полезным: в результате этой поездки я получил приглашение уже на следующий уикенд поехать со студентами Римского университета тоже в Доломиты, но уже на настоящее скалолазание. И для такой поездки я тоже был готов – и страховочная обвязка и советские галоши, в которых я лазил на Приозерских скалах, тоже были со мной.

На следующий уикенд эти студенты подъехали к моему дому на маленьком Volkswagen (в СССР их называли жуками) и я втиснулся в него пятым пассажиром на заднее сидение. Эта поездка со спортивной точки зрения была значительно интересней предыдущей и должен заметить, что, несмотря на тот факт, что я никогда не был хорошим скалолазом (максимальное моё достижение в этом виде было выполнение 2-го разряда на чемпионате Ленинграда всё на тех же Приозерских скалах), но в этой студенческой компании я не уронил чести советского скалолаза, при том, что был раза в два старше их по возрасту. На самом деле поездка эта запомнилась мне вовсе не скалолазанием, а разговорами в автомобиле на английском языке. Они, как и подобает любознательным студентам, пытались понять мотивы моей эмиграции из СССР. Я попытался ответить на эти их вопросы шуткой, в которой, как хорошо известно, всегда присутствует большая доля правды: я сам задал им вопрос «как вы думаете, чем ваш капитализм отличается от нашего социализма?», на который я заранее знал, что ответа не получу. Так оно и случилось: я видел, как мои собеседники напряжённо думают в поисках ответа, но самого ответа так и не последовало. Выждав паузу, я вот так ответил для них на свой же вопрос: «у вас при капитализме есть бедные и богатые, а при нашем социализме – все бедные». Мой ответ поверг студентов в ступор, они ожидали чего угодно, но только не этого. Оказалось, что их политические взгляды были очень социалистическими, а может даже и прокоммунистическими. Для студентов Римского университета в то время это было скорее нормой, чем нет. Наверное, помогло то, что нас всех объединяло одно хобби и к тому же я был гостем в их стране. Они как бы по-дружески стали мне объяснять, чтобы я был осторожнее с такими высказываниями, что в их стране много людей, кому такие взгляды могут не понравиться и потому у меня могут быть неприятности. Теперь уже я потерял дар речи. Несмотря на этот казус, мы расстались друзьями и условились о следующей поездке на скалы через две недели.

Однако я хочу вернуться на неделю назад, в автобус, который вёз наш коллектив после несерьёзного восхождения на какой-то малозаметный пупырь обратно в Рим. Ещё во время той горной прогулки ко мне подошёл и представился на русском языке уже не молодой итальянец по имени Виктор (на самом деле он был Vittoria Pavoni) и после этого мы всё оставшееся время провели с ним в беседе. Оказалось, что его отец ещё до войны много лет служил консулом в одном из итальянских консульств на территории СССР. Вот тогда, ещё в юном возрасте, он и выучил русский язык, который сумел успешно сохранить. Можно сказать, что в тот день завязалась наша дружба, которая продолжилась до самого моего отлёта в Нью-Йорк. Да, чуть не забыл сказать, что на момент нашего знакомства ему было только 66 лет, а мне уже 37. Он, как и его отец, всю жизнь провёл на дипломатической службе и теперь, по его словам, получает вполне приличную государственную пенсию, которой хватает не только ему самому, но также и на помощь своим родственникам.

Естественно, что на обратном пути в автобусе мы оказались на одном сиденье и продолжили нашу беседу на русском языке. А сразу за нами сидела очень красивая итальянская девочка лет шестнадцати. Она сначала прислушивалась к нашему разговору, а затем, уловив паузу в нём, обратилась ко мне с вопросом: «это правда, что вы из Советского Союза?». Из самого вопроса и его тональности было ясно, что она такого «зверя» видит впервые и он ей очень интересен. Она сразу же объяснила такой её интерес – она изучает русский язык в школе и, если я не возражаю, хотела бы воспользоваться таким везением и немного попрактиковаться в разговорном языке. Ну разве я мог отказать ей в такой просьбе? В этот момент Виктор, как человек интеллигентный, со словами «не хочу вам мешать, уверенный, что вам будет интереснее пообщаться с молоденькой девушкой, чем с выжившим из ума стариком», предлагает поменяться с ней местами, что она к своей, а также и моей, радости, с благодарностью принимает. О себе она сообщила, что зовут её Джулия (Giulia Barrera), она учится в 10-м классе, живёт с родителями и двумя старшими братьями-студентами университета, её отец адвокат, мать преподаватель университета, вся их семья увлекается альпинизмом. Излишне говорить, что нам не хватило оставшегося до Рима времени, чтобы ответить на все её вопросы о жизни в Советском Союзе, а также о мотивах моего отъезда из СССР. Условились встретиться в клубе в следующий сборный день. На всякий случай она дала мне свой домашний телефон, а я дал ей свой адрес.

Я не помню, встречались ли мы с ней ещё раз в клубе или нет, но за неделю до Рождества я получаю от Джулии письмо, в котором говорится буквально следующее:

«Исаак, мои родители, зная с моих слов, что вы здесь находитесь совсем один, приглашают вас к нам на Рождество. Мои братья тоже будут рады с вами познакомиться. Пожалуйста, приезжайте к 10 часам вечера 24 декабря. Наш адрес: Via Montagne Rocciose…, Rome, 00144, Metro station EUR Fermi. Позвоните, пожалуйста, нам по телефону 595–488, чтобы подтвердить ваше согласие».

Под текстом были перечислены имена всех членов семьи: Fiammetta (mother), Giammi (father), Giulia and her two brothers – Luca and Pietro.

Думаю, излишне здесь говорить, как я удивился и, конечно, обрадовался возможности побывать в доме настоящих итальянцев, к тому же, в обстановке сказочного праздника всей Европы – Рождества Христова. Надев на себя лучшие из имевшихся у меня одёжек (о костюме и речи быть не могло), я отправился на первое в своей жизни Рождество. Они, как и следовало ожидать, жили в одном из лучших районов Рима, в красивом здании с консьержем. Они не стали показывать мне их квартиру, но по размеру её гостиной я понял, что она по советским понятиям просто громадная и несомненно, что каждый член семьи имел свою отдельную спальню. К моему приходу стол в гостиной уже был накрыт на шесть персон (одна из них, очевидно, я) и свечи на нём уже горели в ожидании кульминационного момента праздника. В углу красовалась очень нарядная ёлка. Началась светская беседа, на сей раз на английском языке, так как, кроме Джулии, русского не знал никто, а английский знали все. Конечно, они расспрашивали меня о моей семье и причинах, которые нас разлучили. А ближе к полуночи я стал свидетелем и участником торжественной процедуры семейного праздника с изысканной трапезой, которая закончилась знаменитым итальянским праздничным десертом – так называемым пирогом Панеттоне (Panettone), украшенным фруктами, шоколадом и другими сладостями.

Естественно, что я был очень рад выпавшей мне возможности ознакомиться с тем, как празднуется Рождество на семейном уровне в центре Европы. А в это время все мои приятели встречали Рождество на площади святого Петра, где, конечно, был бы и я, если бы не это приглашение. Но согласитесь – на площадь я ещё когда-нибудь приехать смогу, а вот получить приглашение на семейный праздник – вряд ли. К великому сожалению, на этом мои контакты с семьёй Джулии закончились – так случилось, что уже через две недели после Рождества я покинул Рим.

Однако пора вернуться к Виктору Павони, дружба с которым продолжалась в течение всего моего пребывания в Риме. В ту нашу первую встречу на высокогорной прогулке он спросил меня не хочу ли я посмотреть Италию из окна автомобиля. Естественно, что моим ответом было «да, хочу». Тогда он сообщил, что через два дня повезёт свою сестру, которая является профессиональной медицинской сестрой, к её подруге, которой она оказывает медицинскую помощь в небольшом городке Spoleto в полутора часах езды от Рима. Мы договорились, что он заедет за мной на своей машине и мы отправимся на север Италии.

Итак, рано утром он подобрал меня у моего дома на шикарной даже и для Италии машине, в которой на заднем сиденье сидела его сестра Милена приблизительно того же возраста. По сути дела, эта была прогулка по сельской местности с итальянским гидом на русском языке. По приезде в этот маленький провинциальный городок Spoleto, Виктор завёз свою сестру к её подруге, а затем сообщил мне, что она освободится только в конце дня, так что у нас много свободного времени для осмотра этого городка. Погуляв часа два, он предлагает заехать к своему старому приятелю – местному зубному врачу, что мы и делаем. В приёмной его офиса сидело два человека, в ожидании приёма, однако, когда доктор вышел из кабинета, чтобы пригласить следующего больного, он увидел Виктора и пригласил нас войти внутрь. В кабинете Виктор прежде всего представил доктору меня, вкратце объяснив причины, приведшие меня в Рим. После такого представления доктор проявил неподдельный интерес к моей персоне и объявил Виктору на итальянском языке:

– Давайте сделаем так: вы погуляйте ещё пару часиков, я сейчас позвоню своей приходящей кухарке и закажу ей обед на четыре персоны к четырём часам; к этому времени я закончу работу и буду поджидать вас дома.

Виктор перевёл мне предложение доктора, и мы продолжили гуляние по городу, который, кстати сказать, расположился на довольно живописных холмах. Теперь Виктор представил мне своего приятеля: он единственный зубной врач в этом городке и потому чрезвычайно уважаемый и материально обеспеченный человек. Он никогда не был женат и не имеет детей. А четвёртым за нашим обеденным столом будет его племянник-старшеклассник, который в школе изучает английский язык и будет нашим переводчиком. Конечно, переводчиком мог быть и Виктор. Но нельзя также исключать, что он позвал своего любимого племянника, чтобы тот услышал нашу беседу в качестве образовательного урока для молодого человека, поскольку было очевидно, что такой «зверь», как я, нечасто появляется в их провинциальном городке.

Когда через два часа мы позвонили в дом доктора, который находился совсем рядом с его офисом, там всё уже было готово – стол накрыт как в лучших ресторанах, доктор, уже переодетый в цивилизованную одежду, встретил нас у порога и вслед за нами появился его племянник. Затем, пока кухарка, она же служанка, подавала на стол одно блюдо за другим, я давал интервью, в который раз отвечая на естественные вопросы о моей семье, о жизни в СССР, о причинах эмиграции и, конечно, о причинах разделения нашей семьи. Надо заметить, что и Виктор, и доктор, оба принадлежали к образованной и много повидавшей части общества и потому их реакция на мои ответы по их вопросам сильно отличалась от той, которую я имел при обсуждении тех же вопросов со студентами Римского университета. Их сочувствие к «узникам» СССР хорошо отражалось на их лицах. Доктор так растрогался, что после обеда повёл меня показывать своё жилище и когда мы были в его спальне, он открыл платяной шкаф и, показывая на гору из многих десятков галстуков, предложил мне выбрать любой понравившийся мне – ему, видите ли, очень хочется, чтобы у меня остался от него какой-нибудь подарок.

Когда пришло время прощаться, доктор что-то сказал Виктору на итальянском, а тот уже перевёл мне, что он хочет в ближайший уикенд приехать в Рим, чтобы пригласить нас обоих в ресторан и потому спрашивает меня какую кухню я предпочитаю. Видя, что он делает это от всей души, я не стал отказываться, и, чтобы «не ударить в грязь лицом», сказал, что предпочитаю рыбный ресторан, имея в виду, что по русской традиции блюда будут состоять из осетрины, сёмги, красной или даже чёрной икры и прочих рыбных деликатесов, которые в СССР любили все, но мало кто имел к ним доступ.

В воскресенье, когда в назначенный час доктор заехал за мной, в машине уже сидел Виктор и мы поехали в самый изысканный ресторан рыбной кухни в Риме. Вот только тут я понял, как облажался со своим выбором. В меню этого ресторана было всё, что угодно – осьминоги, устрицы, креветки, лангусты, морские гребешки и другие экзотические море продукты, о существовании которых я и понятия не имел, но там и в помине не было знакомых мне деликатесов, на которые я уже пустил слюну. Не следует долго объяснять, что такие продукты я видел впервые и совсем не был к ним приучен, а потому мне пришлось лишь пробовать заказанные блюда, но есть я их не мог и в результате покинул ресторан почти голодный. Вот такое глупое фиаско случилось со мной впервые. Однако не бывает худа без добра: при расставании доктор сообщил Виктору, что он хочет сделать для меня что-нибудь хорошее и в качестве этого хорошего предлагает, чтобы мы выбрали удобный день и час и приехали к нему в офис, где он проверит все мои зубы и приведёт их в полный порядок, чтобы я прибыл в Нью-Йорк хотя бы без этих проблем. Кто же откажется от такого предложения? Поэтому нам с Виктором пришлось съездить в этот городок ещё два раза, чтобы дать возможность доброму доктору сделать мне такой чудесный подарок.