Исаак Борисович Гилютин
Жизнь и страх в «Крестах» и льдах (и кое-что ещё)
Первая заграничная поездка в марте 1971 года
В феврале 1971 года я совершенно неожиданно получаю приглашение от уже упомянутого выше Семёна Михайловича Керша принять участие в двухнедельной поездке в Чехословакию для катания на слаломных лыжах. Поездка эта была организована как обмен спортивными делегациями двух стран. Делегация состояла из 20 человек, из которых все были членами ДСО «Труд». Половина её участников составляли сильные слаломисты, другая половина – сильные альпинисты. Я не знаю, почему получил такое лестное предложение, могу только предположить, что при этом была учтена моя ничем незапятнанная репутация в «Трагедии на Хан-Тенгри 1970 года», где, как читателю уже известно, было много пострадавших, одни – физически, другие – морально, а мне сильно повезло остаться невредимым в обоих смыслах.
Теперь самое время объяснить молодому читателю, что в то время для поездки за границу, даже и в Восточную Европу, все страны которой хотя и числились независимыми, но, конечно, находились полностью под властью СССР, совсем недостаточно было иметь приглашение и зарезервированное и оплаченное место в составе делегации. И это несмотря на то, что отношение советских людей к странам Восточной Европы в то время выражалось пословицей «курица – не птица, Болгария – не заграница». В дополнение к этим двум документам необходимо было получить выездную визу в ОВИРе (Отдел Виз и Регистраций). Это подразделение МВД (Министерства Внутренних Дел СССР) было полностью ликвидировано только в конце 90-х годов. А тогда это был очень серьёзный офис, куда простой советский человек входил с большим трепетом. Но туда следовало являться только после того, как у вас на руках уже были характеристика с места работы (естественно, положительная) и рекомендация о целесообразности вашей поездки за границу, выданная специальной комиссией при соответствующем райкоме КПСС. Эта комиссия состояла из старых и проверенных большевиков, в обязанность которых входила проверка как политической эрудиции просителя, так и его моральной (имеется в виду в личной жизни) устойчивости. Как правило, там задавали вопросы типа: «когда был ХХIII-й съезд КПСС (Коммунистическая Партия Советского Союза) и какие на нём были приняты постановления», хотя могли задать и совсем каверзный вопрос, если их целью было «зарезать» кандидата на поездку. Каждая из этих двух характеристик в обязательном порядке должна была заканчиваться фразой о том, что кандидат «политически подкован и морально устойчив». Если такая фраза отсутствовала, в ОВИР можно было не ходить. И всё это лишь для того, чтобы съездить в одну из стран Народной Демократии, что уж говорить про поездку в любую страну капиталистического мира!
Когда мои друзья узнали, что я собираюсь пойти в такую комиссию при Выборгском райкоме партии (моя ЛТА находилась в этом районе Ленинграда) за характеристикой, все в один голос предрекали мне, что это будет лишь потеря времени, и что я точно не получу никакой положительной характеристики. Конечно, ход их мыслей был хорошо понятен и мне: молодой (31 год) к.т.н. и к.м.с., амбициозный, неженатый и не имеющий детей – это значит, что не оставляет в этой стране заложников вместо себя. Однако был и более серьёзный аргумент – это моя национальность. Как раз перед этим активизировались еврейские молодые активисты, особенно в Москве, в борьбе за свой выезд в Израиль. Буквально в этот месяц, 24-го февраля 1971 года, произошёл прогремевший на весь мир «захват» приёмной председателя Президиума Верховного Совета СССР двадцатью четырьмя советскими евреями, которые отказались оттуда уходить до тех пор, пока не будут удовлетворены их требования о разрешении на выезд в Израиль. А тут я со своей просьбой о выезде в Чехословакию. Ну, конечно же, мои друзья были правы, и я бы их послушал, если бы к этому времени у меня не выработалось своё правило жизни – делать максимум того, что зависит от меня, а там будь, что будет. И правило это меня опять не подвело – к удивлению всех окружающих, я получил желаемую характеристику. Так никто и не сумел найти этому факту объяснение.
Вот так я оказался в составе спортивной делегации, выезжающей в Высокие Татры, которые в то время располагались в Чехословакии, а сегодня просто в Словакии. И ещё для молодого читателя: в те годы любая выезжающая делегация за рубеж должна была иметь в своём составе хотя бы одного «руководителя» от Комитета Государственной Безопасности (КГБ), в обязанности которого входило наблюдать за всеми членами делегации, а по возвращении он должен был написать для КГБ отчёт о поездке, где обязан был изложить все эпизоды, которые могли иметь интерес для КГБ. Нам немного повезло: у нас таким человеком был Юра Юшин, м.с. по альпинизму и вполне приличный человек, который, хотя и не был сильным спортсменом (на мой, конечно, субъективный взгляд), но как-то умудрялся быть одновременно уважаемым как спортивным сообществом, так и КГБ. Уважение у последнего он, очевидно, заслужил редким для нашего поколения приличных людей вообще и альпинистского содружества в частности, членством в КПСС. Я, конечно, не имею здесь в виду высоко образованных людей, типа профессоров, кандидатов и докторов всевозможных наук, которые, как известно, были вынуждены вступать в КПСС не по собственному желанию, а исключительно для своего карьерного роста. В том то всё и дело, что Юра был простым инженером-электриком и мне трудно оправдать его членство в партии возможностью карьерного роста. С Юрой мне даже довелось быть вместе в 1968 году на восхождении на Мраморную Стену на Тянь-Шане – тогда это был мой первый шести тысячник. Одним словом, присутствие Юры не сильно сковывало наше пребывание в Чехословакии.
В Высокие Татры мы ехали на поезде через город Львов (Западная Украина), в котором мы вынуждены были провести целых четыре часа пока железнодорожники переустанавливали вагоны поезда с широкой колеи на узкую (европейскую). Как-то так случайно получилось, что в купе поезда я оказался вместе с очень известным и разносторонним ленинградским спортсменом Саней Мясниковым по кличке «Слон». Он был одновременно м.с. по лёгкой атлетике (прыжки в высоту) и водным лыжам (прыжки с трамплина, где неоднократно был чемпионом и призёром Чемпионатов СССР); владел горными лыжами практически на уровне мастера спорта и был к.м.с. по альпинизму. Добавлю, что Саня был ещё к.т.н., а позже стал д.т.н. и заведующим лабораторией в Санкт-Петербургском институте Радионавигации и Времени. Ко всем его регалиям следует ещё добавить, что он был жителем блокадного Ленинграда. Позже я открыл для себя, что эти его спортивные и профессиональные достижения были совсем не на пустом месте – известный академик-кардиолог А. Л. Мясников был его родным дядей.
Не скрою, мне было интересно провести всё это время за беседой с ним. Он особенно оживился, когда я достал четвертушку водки. Дело в том, что наши консультанты перед поездкой настоятельно рекомендовали каждому взять максимально дозволенное таможенными правилами количество водки, объясняя это тем, что водка способствует дружеским связям и помогает «развязывать языки» во время беседы с иностранцами. А то, что Саня – большой любитель зелёного змия – известно было также широко, как и то, что он выдающийся спортсмен. Саня, конечно, и сам вёз то же количество водки, что и я, но, в отличие от него, я вёз свою водку для других и потому мне было всё равно, где и кому её выставлять для употребления. Зато Саня весь как-то засветился, а несколько глотков водки почти сразу «развязали ему язык» и у нас состоялась на редкость душевная беседа, на которую я никак не мог рассчитывать, имея в виду, кто Саня и кто я. Учитывая моё убогое детство и, как следствие этого, постоянное ощущение физической неполноценности, с которой я только недавно расстался, я не мог не восхищаться Саниными спортивными достижениями. В связи с этим, главный вопрос, который мне очень хотелось ему задать и я, конечно, его задал, уловив подходящий момент в нашей беседе:
– Саня, как ты думаешь, каковы были бы твои достижения в спорте, если бы ты не употребил такое количество водки, которое ты выпил за свою жизнь?
Было очевидно, что я не первый задаю ему этот вопрос, но он как-то совершенно неожиданно, душой передо мной «разделся» и, как мне показалось, чуть не плакал, пытаясь абсолютно честно ответить на мой вопрос.
И чтобы закончить с Саней, следует упомянуть, что следующий раз я встретился с ним только через двадцать пять лет в один из моих прилётов в Санкт Петербург уже после перестройки, когда мой хороший друг и одновременно высоко классный доктор, тоже Саша, но по фамилии Попов, несколько раз привозил меня летом в Кавголово, где вся их компания каталась сначала на водных лыжах, а позже перешла на виндсёрфинг. Они оба пытались и меня приобщить к этим новым для меня видам спорта. И если с водными лыжами у меня хоть что-то получалось, то с виндсёрфингом всё было куда сложнее. Я убеждён, что есть виды спорта, которым можно научиться только в юном возрасте, из которого я, к сожалению, очень давно вышел. Я отношу виндсёрфинг именно к таковым. Тем не менее, тогда я был приятно удивлён тому, что Саня-Слон уделил мне столько времени и внимания, пытаясь научить меня этому очень непростому виду спорта.
Я и не подозревал, что уже в то время у меня проявились задатки бизнесмена, которые по-настоящему во мне раскрылись лишь через 25 лет уже в Америке, когда я был вынужден пополнить ряды американских безработных, о чём я, конечно, расскажу в соответствующем разделе книги. А пока что я хочу рассказать о моём «подпольном» бизнесе, связанном с этой поездкой. А «подпольный» он потому, что любой бизнес в Советском Союзе мог быть только таковым.
Общеизвестно, что тогда в СССР дефицит был во всём, в том числе и в одежде – то, что свободно лежало на прилавках магазинов, было безобразно и, к тому же, не дёшево для инженера с зарплатой в 110 рублей в месяц. Мне очень хотелось иметь приличную зимнюю куртку, за которую, если бы я и нашёл таковую в магазине, то моей месячной зарплаты для её приобретения всё равно не хватило бы. В то же время было известно, что даже в странах социалистической демократии (Чехословакия одна из них) одежда, как, впрочем, и всё остальное, было значительно лучшего качества и по вполне доступным ценам для их граждан, но не для нас. Дело в том, что сама поездка каждому из нас стоила 120 рублей (по системе «всё включено»), а в Банке СССР каждому поменяли на чехословацкие кроны не то 20, не то 30 рублей, на которые там почти ничего не купишь. В то же время один из моих хороших приятелей-слаломистов, который побывал годом раньше в точно такой же поездке, посоветовал мне купить вторую пару лыж югославской фирмы Elan, которые как раз недавно появились в наших магазинах в свободной продаже. По его словам, эта марка лыж хорошо себя зарекомендовала и очень востребована в Высоких Татрах, но там почему-то их не продают.
Я решил рискнуть и одолжил ещё 100 рублей, на которые и купил эти лыжи. Но теперь возник вопрос: как я их провезу через границу – советские таможенники (с которыми я ещё познакомлюсь значительно ближе ровно через четыре года) зорко следят, чтобы ничего не провозили через границу на продажу. Кроме пограничников, ещё и члены делегации не должны были знать о моём бизнесе, т. к. могли сообщить нашему руководителю, а он должен был доложить дальше «наверх» о моём проступке, что, конечно же не осталось бы без внимания соответствующих органов. Тогда я решил снять крепления с моих лыж и вести их отдельно в чемодане, а между моими лыжами поместил новые лыжи Еlan и в таком виде запаковал их в чехол. Конечно, мои лыжи стали заметно тяжелее, чем у остальных (но ведь их кроме меня никто не должен носить), зато их объём не должен был вызвать подозрение. Вот таким способом мне удалось незаметно провести новые лыжи для продажи и только один человек, с которым я делил номер в отеле, знал о моём бизнесе. Кончилось это тем, что их у меня купил официант ресторана, в котором мы ежедневно завтракали и обедали. Вместе с покупателем и моим напарником по номеру сделку эту мы «обмыли» тут же в номере (вот когда пригодилась моя водка!), а счастливый официант принёс нам обоим по презенту – очень красивые фирменные пивные кружки с надписью Staropramenиз своего ресторана. На вырученные кроны я купил себе прекрасную и очень тёплую зимнюю куртку, которую мои друзья по возвращению назвали «домиком» – такая большая и тёплая она была на зависть окружающих.
Но всё-таки главным было прекрасное катание на лыжах, совмещаемое с таким же прекрасным сервисом как в самом отеле, так и в его ресторане. Я запомнил только один неприятный эпизод, связанный с этой поездкой. Напомню, что всё это происходило в марте 1971 года – слишком свежа была память чехословацкого народа о разгроме Пражской весны в августе 1968 года, о чём я уже упоминал выше. В день нашего приезда в гостиницу нас собрали для ознакомительной беседы, на которую явился председатель местной ячейки КПЧ (Коммунистической Партии Чехословакии). Оказалось, что его присутствие было необходимо лишь для того, чтобы сообщить нам, что, если кто-нибудь из местных жителей сделает или даже просто скажет нам что-нибудь обидное, мы непременно должны доложить в местную ячейку КПЧ, а уж они непременно примут меры. Уж нам-то было хорошо знакомо, какие меры они могут принять в таком случае. После этого эпизода не все, но многие из нас, чувствовали себя оплёванными. Слава богу, никаких эксцессов на этот счёт не произошло.
Что же касается самого катания, то имел место лишь один неприятный эпизод, когда один из сильных слаломистов сломал ногу во время катания и его пришлось срочно эвакуировать домой в Ленинград. Вот тогда наш руководитель Юра Юшин обратился ко всем нам с просьбой больше не кататься на лыжах, а просто отдыхать оставшуюся часть нашей поездки, чтобы исключить повторения. Он имел в виду, что этот эпизод мог психологически повлиять на кого-нибудь из членов делегации, что, в свою очередь, могло привести к новому инциденту. И действительно, несколько человек из слаломной половины группы, вняли его уговорам и прекратили катание, но большинство (в том числе, все альпинисты, которые привычны к несчастным случаям в горах) продолжило кататься, а Юра не стал чинить никаких препятствий.
Вот так закончилась моя первая поездка за рубеж. Следующая будет только через пять лет и то в соответствии с пословицей «нормальные герои всегда идут в обход», т. е. если хочешь уехать на Запад, сначала поедешь на Восток, а уж потом как получится. Но этому будет посвящена вся следующая часть книги.
Я получаю вторую профессию
В мае 1971 года был организован экстернат во всесоюзной школе инструкторов в а/л «Эльбрус», который находится в Баксанском ущелье Западного Кавказа. Этот экстернат был организован Ленинградским ДСО «Труд» для спортсменов квалификации не ниже кандидата в мастера. Его продолжительность была всего две недели вместо 40-дневной стандартной школы инструкторов и проведён он был до начала летнего сезона с тем, чтобы спортсменам не пришлось потратить летний сезон только для того, чтобы получить инструкторскую квалификацию. Однако сдача экзаменов ещё не означала получение звания инструктора альпинизма. После успешной сдачи экзаменов ещё предстояло поработать с новичками стажёром у другого инструктора в одном из альп лагерей одну или две смены по 20 дней каждая. Количество смен назначалось экзаменационной комиссией по результатам экзаменов. Свою стажёрскую смену я отработал в июне в а/л «Узункол», который находится тоже в Западном Кавказе. Инструктором, у которого я стажировался, оказалась симпатичная женщина, с которой у нас сложились очень добрые рабочие отношения: я делал со своими новичками абсолютно всю работу, которую положено делать инструктору, плюс дополнительную (которую редко проводят сами инструктора) – я заставлял своих подопечных появляться на спортивной площадке в 7:15 утра и делать со мной усиленную (на 30–40 минут) зарядку. Сначала некоторые из них ворчали, но в день нашего расставания эти же участники подходили ко мне и благодарили за то, что я приучил их к такому насилию над собой – они якобы за эти 20 дней почувствовали разницу в своём теле. Что же касается инструктора, то она практически отдыхала все эти 20 дней, сидя в сторонке и наблюдая за моими действиями – будь то скальные, снежные или ледовые занятия. Взамен она охотно давала мне свои конспекты, которые она вела в бытность свою в 40-дневной школе инструкторов, чтобы я смог оттуда списать всё, что необходимо в свой отчёт, который я должен был вести после каждого рабочего дня и который надо было сдавать на проверку начальнику учебной части.
Когда в начале июля эта смена закончилась, я помчался в Центральный Кавказ в свой любимый лагерь «Безенги», где уже начался 30-дневный Ленинградский сбор ДСО «Труд», а я опаздывал на один или два дня. Там меня уже дожидались четыре самых сильных участника, которым надо было закрывать 1-й спортивный разряд, что они и выполнили со мной в качестве тренера наблюдателя. Через 10 лет, в 1981 году, трое из них, Боря Орлов, Коля Степанов и Слава Ведерников, стали чемпионами СССР в высотном классе восхождений. С первым я неоднократно встречался уже в 2000-х годах во время моих многочисленных наездов в Питер. Однажды Боря даже сконфузил меня, когда на альпинистском вечере в конце декабря 2009 года спросил у меня «как я праздную еврейский праздник Ханука?», а я, к своему стыду, даже и не знал когда этот праздник имеет место. Пристыдив меня, Боря пригласил назавтра пойти с ним в Ледовый дворец, недавно построенный в Питере, где как раз и праздновали Хануку 12,000 зрителей. Это и правда было феерическое представление, но более важным для меня, человека, покинувшего свою родину в 1976 году как раз из-за государственного антисемитизма, было открытие, что еврейский праздник отмечается так открыто, масштабно и всенародно. Это было приятным потрясением, за которое я был очень благодарен Боре Орлову, своему бывшему подопечному в альпинизме. С последним из этой тройки, Славой, я только что виделся в мой приезд в декабре 2018 года. И опять нам было что вспомнить.
На этом сборе кое-что произошло такого, о чём мне хочется здесь рассказать. Нет, слава богу, сам сбор прошёл без каких-либо трагедийных событий. Но вот мой друг, Саша Эпштейн, проявил себя, мягко говоря, не с лучшей стороны. На этот же сбор приехал Валера Чуфарин и кто-то ещё из Сашиных друзей, но тоже все мои приятели. Я даже отказался от возможности делить комнату с другими инструкторами и поселился с ними четвёртым в комнате для участников сбора. Начальник сбора Фред Туник назначил моим ребятам лучшего инструктора сбора, уже хорошо известного читателю Игоря Виноградского. Казалось бы: радуйтесь ребята и набирайтесь опыта от такого жизнерадостного инструктора, ведь все они были всего лишь спортсменами 3-го разряда, а Игорь – не только отличный инструктор, но и очень опытный к.м.с. Ну, все, кроме Саши, так и делали – наслаждались присутствием одного из лучших мне известных инструкторов. Но с Сашей произошло совсем наоборот. На разборе после первого же восхождения, да и после всех остальных, Игорь совершенно справедливо указывал Саше, как, впрочем, и всем другим участникам его группы, на их ошибки, допущенные во время восхождений. Все участники принимали эту критику вполне адекватно. Но не Саша. Он «надулся» и обиделся на своего инструктора. Пришлось мне провести с ним не одну беседу. На правах его близкого друга я пытался много раз объяснить ему, что все претензии Игоря, которые он предъявляет к Саше, абсолютно справедливы и надо их принимать достойно и исправлять. Но после такого разговора Саша обиделся уже на меня, очевидно, по причине того, что я не защитил его перед Игорем. Я понял, что в случае с Сашей мы имеем дело со «звёздной болезнью» человека. Судите сами: Саша в свои 19 лет был участником так много нашумевшей годом раньше экспедиции не куда-нибудь, а на сам «Хан»; сейчас на сборе из этой экспедиции присутствуют ещё три человека, Саша Карасёв, Сашин инструктор Игорь и я, его друг, – все трое инструкторы и старше самого Саши на 12–17 лет; да и на этом сборе он самый молодой, но уже имеющий в своём запасе восхождение на пяти-тысячник пик Радистов (4А к. т., хотя и не классифицированное), который опять же находится не где-нибудь, а совсем рядом с легендарным Хан-Тенгри. Саша был неумолим и увёз свою обиду на весь сбор, включая и меня.
На этом сборе я сделал только три восхождения – пяти-тысячник Коштан-Тау (4А к.т.) в качестве тренера-наблюдателя, пик Урал Восточный по Северной стене (4А к.т.) в двойке с известным ленинградским альпинистом, м.с. и д.т.н. Аликом Рыскиным и, наконец, руководителем на пик Ташкент (4А к.т.) со своими подопечными. Как видите, не очень спортивно, но весь этот сезон был посвящён получению инструкторской квалификации. Дело в том, что я уже начал серьёзно задумываться о своей будущей жизни – не смогу же я вечно «валять дурака» и кормиться подачками с кафедры ВТ ЛТА – рано или поздно меня выгонят, как только я не смогу привнести 10,000 рублей на моё содержание в казну академии на год вперёд. А откуда мне взять такие деньги? Не могу же я обращаться за этим к Эдику Аронову ещё раз? Это было бы уже слишком, да и будут ли у него такие деньги на этот раз? С другой стороны, я уже имею очень отрицательный опыт устройства на работу по своей основной специальности и нет никаких оснований думать, что эта ситуация может измениться в обозримом будущем. Вот я и решил, что у меня должна быть вторая, запасная, профессия – инструктора альпинизма, которая может позволить прокормить меня и мою будущую семью. Тем более, что я чувствую за собой способности наставника, а альпинизм я очень люблю и уже имею в нём определённые успехи. Ведь в горах можно работать четыре месяца летом в качестве инструктора альпинизма и четыре месяца зимой в качестве инструктора по горным лыжам. Остальные четыре месяца я могу жить в Ленинграде и зарабатывать репетиторством по математике для нерадивых школьников и готовить их к поступлению в институт (университет). Правда, я знаю, что мои успехи в горных лыжах далеки от тех, которые я имею в альпинизме, но всегда есть новички, которых тоже кому-то надо обучать, а со временем и я научусь хорошей технике слалома, если проведу четыре месяца в зимних горах, – уж не должно быть это труднее альпинизма!