Исаак Борисович Гилютин
Жизнь и страх в «Крестах» и льдах (и кое-что ещё)
Возвращение в Ленинград
Вернулись мы в Ленинград в конце мая 1945 года в нашу комнату в коммунальной квартире № 23 дома № 4 по Барочной улице. В это время маму не покидала мысль о том, как она будет теперь выживать в чуть менее страшные послевоенные годы без образования и серьёзной специальности с тремя малыми детьми на руках. Напомню, что до замужества она работала швеёй на фабрике «Красное Знамя» и всё, чему она там научилась – это шить байковые перчатки.
Однако судьба была милостива к нам, потому что буквально через пару дней после нашего прибытия, совершенно неожиданно в дверях квартиры появляется отец, которого все «похоронили» почти четыре года назад, поскольку от него все эти годы не было ни слуху, ни духу. Оказалось, что он приехал инвалидом – без левого глаза. И теперь самое время рассказать историю его пропажи с его собственных слов, но без деталей, которые я, конечно, уже не помню.
Отец: четыре года немецкого плена
Я уже говорил, что отец наш был «шибко» грамотный, имея за плечами целых 10 классов средней школы. А теперь добавлю, что он был ещё и членом той партии, которая в то время была единственной и беспорочной, т. е. ВКП(б). У меня нет сведений, когда и зачем его угораздило в неё вступить, могу только предположить, что, поскольку он даже и после войны был очень коммуникабельным и доброжелательным, то вполне искренне мог верить, что партия эта большое благо для страны, а он, её верный боец, поможет ей строить коммунизм в одной отдельно взятой стране. Удивляться такой наивности вовсе не стоит, т. к. нам известно очень много советских людей с куда более высоким образованием, которые искренне верили в идеалы партии и коммунизма. Более того, мне известно, что до войны он служил инструктором райкома партии, вот только не знаю какого именно, т. к. на эту тему в нашей семье было наложено табу и она почти никогда не обсуждалась. Почему так, вы поймёте буквально через несколько минут чтения. Что же касается уровня его образования, то, очевидно, что в то время этого было достаточно и даже, наверное, удобнее руководить и проводить линию партии с такими инструкторами, которые всё легко принимали на веру. С другой стороны, он, похоже, приехал в Ленинград в возрасте 24 лет, в 25 женился, а в 26 у него уже родился первенец и, таким образом, было уже не до продолжения учёбы. Вполне допускаю, что он решил делать свою карьеру по партийной линии. Никакие чистки 34-го и 37–38 годов его не затронули, что я как раз и связываю с низким образованием и служебным положением, т. к. инструктор райкома партии – слишком мелкая «сошка» чтобы он мог что-либо делать самостоятельно или от него могло что-либо зависеть. Как говорится, «нет худа без добра»: очень низкое образование и такое же социальное положение спасло всю нашу семью от катка репрессий всех советских времён.
Тут уместно упрекнуть последнего Российского царя Николая II, который, как известно, был не очень умным царём, и во многом обе революции, как Февральская, так и Октябрьская, обязаны его убогому правлению. Одна из его серьёзных ошибок – это то, что он не разглядел необходимость, а значит и не осуществил (а может просто не хотел?) освобождение еврейского народа от черты оседлости, да и с еврейскими погромами, в первую очередь, на Украине, боролся «спустя рукава», всё больше для вида. Если не из моральных соображений, то, хотя бы, из понимания потенциала еврейского народа, ему следовало дать эту свободу и, таким образом, включить потенциал еврейского народа на пользу России, а не во вред, как это произошло на самом деле. В отличие от царя, большевики «просекли» революционные настроения и потенциал еврейского населения России и прекрасно использовали их в своих целях, пообещав ему полную свободу на место проживания. Обещание это они немедленно провели в жизнь, после чего еврейская молодёжь «хлынула» в большие города, в первую очередь, в Москву и Ленинград. По этой причине еврейское население России безоговорочно поддержало большевиков, а затем сыграло существенную роль во всех без исключения сферах государства. Если бы царь повёл себя иначе в «еврейском вопросе», очень может быть, что никакой революции и не было бы. Вот так народы расплачиваются за тупость своих правителей.
Для сравнения напрашивается другой исторический пример, который имел место в США в начале 60-х годов прошлого века, когда президент Кеннеди инициировал десегрегацию негритянского населения Америки и тем самым погасил тлеющий огонь назревающей гражданской войны. Очевидно, что Кеннеди поплатился своей жизнью за эту инициативу, но, вне всякого сомнения, спас свою страну от катаклизма.
Однако вернёмся к рассказу о моём отце. В первые же дни войны он оказался на передовой линии Ленинградского фронта в чине старшего сержанта, но пробыл там чуть более двух месяцев. Уже 6 сентября 1941 года во время очередного боя под Лугой (Ленинградская область), когда он, прищурив левый глаз, правым брал на мушку приглянувшегося ему немца, пуля от ружья другого немца, а может и того самого, точнёхонько попала ему в левый прищуренный глаз и прошла на вылет через левую щеку. Естественно, он тут же потерял сознание. Он не помнит сколько времени был без сознания, но достаточно долго, а когда оно к нему вернулось, фронт был уже далеко на востоке. Первое что он сделал, это закопал все свои документы, среди которых был партбилет и всё, что могло выдать его еврейское происхождение. Читателю уже должно быть ясно, что таким образом он очутился в немецком плену. В этой ситуации важно, что ему не пришлось менять своё имя – оно было, в отличие от моего, вполне благозвучным даже и для немцев – Борис Григорьевич Гилютин. Ну а что касается национальности, то немцам он представился белорусом, что было естественно, т. к. место его рождения – город Могилёв в Белорусской ССР. Тот факт, что он остался полностью под своим именем, сыграло очень важную роль в положении пленного. Ведь одновременно с ним в плен попало много солдат и офицеров из его военной части. Если бы он поменял имя, то с большой вероятностью, кто-нибудь из сослуживцев его части мог об этом доложить немцам (известно, что такие факты имели место), что неизбежно привело бы к его допросам с большим пристрастием, чем остальных. По словам отца был случай, когда один украинец из его части стал приставать к нему, чтобы он сознался перед немцами, что еврей, но несколько других пригрозили ему убийством, если тот донесёт на отца.
Так началась его почти 4-летняя жизнь в немецком плену. Сначала он попал в немецкий госпиталь, где немецкий хирург сделал ему операцию на прострелянном глазу, т. е. вычистил ему глазное отверстие и наложил повязку. Тут следует отметить, как много раз ему повезло в эти дни:
Во-первых, он попал в плен в самые первые месяцы войны, когда немецкие фронтовые госпитали ещё не были заполнены своими солдатами; в те дни фронт двигался на восток по советской территории с огромной скоростью, а раненых немецких солдат было ещё мало. Если бы это произошло с ним значительно позже по времени, мало вероятно, что немецкому госпиталю было бы дело и время до моего отца.
Во-вторых, его ранение было на голове, что не потребовало его раздевания до гола во время операции – ведь он был из г. Могилёва, где всем без исключения еврейским мальчикам делали обрезание.
В-третьих, попав в плен в самом начале войны, он всё-таки остался в живых. Впереди было ещё четыре года войны и вероятность того, что, находясь на передовой линии фронта, он останется в живых, была близка к нулю.
Из немецкого госпиталя он в течение целого года поочерёдно попадает в несколько пересыльных лагерей, с каждым разом приближаясь к границе Германии, пока не оказывается в ней самой.
Наконец, тут происходит сортировка пленных: их всех выстроили на плацу и стали выкрикивать профессии, которые были нужны местным фермерам. Когда выкрикнули профессию сапожника, он решил, что это его шанс на выживание и назвался таковым. Вы, конечно, догадываетесь, что никаким сапожником он никогда не был, но в детстве видел, как работали сапожники на улицах его родного Могилёва, и решил, что «не боги горшки обжигают». Таким образом, он вместе с ещё несколькими пленными попадает на немецкую ферму, где работает сапожником у зажиточного фермера вплоть до марта 1945 года. В этот период ему очень помогает знание языка идиш – языка всех европейских евреев—ашкенази, который, как хорошо известно, вообще произошёл от немецкого.
Летом 1944 года по каким-то намёкам он начинает понимать, что фронт движется в направлении Германии и значит появляется надежда на освобождение. С этой мыслью он живёт там ещё несколько месяцев, пока в марте 1945-го не становится слышна орудийная канонада приближающегося фронта. В это время он с другим пленным, татарином, начинает готовиться к побегу через линию фронта. В конце марта они убегают с фермы и несколько дней прячутся в заброшенном свинарнике – дожидаются прихода Советской Армии. Кое-какую еду им удалось с собой захватить, но вот с водой дело обстоит плохо – выйти из свинарника боятся, чтобы не дать обнаружить себя раньше времени и не попасть обратно в руки немцев. Им повезло: в одном из свинячьих корыт под слоем льда они обнаружили немного воды, которую давно исчезнувшие свиньи не допили. Можно сказать, что эта, оставшаяся от свиней вода, спасла их жизни. На 4-й день они слышат музыку русской гармошки и всё равно боятся выйти. На этот раз они боятся угодить в руки власовцев. И только когда они смогли разглядеть форму одежды и погоны военного формирования, они вышли из своего укрытия и сдались расположившейся по близости военной части.
Там их быстренько переправили в ближайший фильтрационный лагерь. Таким образом он попадает в руки ГУКР «СМЕРШ» (Главное Управление Контрразведки «Смерть шпионам»), которое занималось фильтрацией солдат, вернувшихся из немецкого плена. Отец, по его словам, уже был наслышан «подвигами» этой организации, а, может быть, кое-что усвоил со времён страшных 37–38-х годов. Как бы там ни было, но он понимал, что вот сейчас наступает самый ответственный момент в его жизни. Как и следовало ожидать, допрашивавший следователь из СМЕРШа многократно спрашивал его:
– Как вы можете объяснить, что вы, еврей по национальности, остались живы в немецком плену?
Ответы отца по существу никак не могли удовлетворить следователя, который, после каждого очередного объяснения, продолжал повторять один и тот же вопрос. Наконец, эту игру в кошки-мышки не выдержал отец, и психанул – ударил кулаком по столу и произнёс следующую фразу:
– Вам, очевидно, жаль, что несмотря ни на что, какое-то количество евреев всё-таки осталось в живых?
Конечно, такое поведение было рискованным, но отец в этот момент уже плохо владел собой. Он слишком хорошо понимал, что грозит ему ГУЛАГ и не 4-е года, как в немецком плену, а, как минимум, все десять.
Как ни странно, но выходка эта подействовала на следователя отрезвляюще, и он отправил отца в пересыльный лагерь, где следовало ожидать отправки на родину. Но это совсем не означает, что он сразу поедет к семье в Ленинград. Родина так просто своих сыновей не отпускает на вольные хлеба. Ведь СМЕРШевцы орудуют и на родине, а ГУЛАГ готов принять всех их подопечных. Я думаю, не последнюю роль в решении СМЕРШевца сыграло низкое образование отца: кому как не ему знать, что в шпионы, как правило, вербуют людей образованных, а он к ним как раз и не относился. В который уже раз отсутствие образования спасает отцу жизнь! И тогда возникает законный вопрос: что же это за страна такая, в которой живётся надёжнее без образования?
Следующие несколько дней, которые он провёл в этом лагере, отец усиленно ищет выход из создавшегося положения. Он прекрасно понимает, что благополучно прошёл лишь первый, но далеко не последний, этап проверок. Впереди их будет ещё много и тот факт, что он возвращается из плена, теперь и всегда будет работать против него. Это пятно позора смыть уже будет невозможно. А это значит, что угроза ГУЛАГа его вовсе не миновала.
После долгих раздумий он идёт к начальнику лагеря и со словами «немцы убили всех моих родственников, я остался совсем один, терять мне больше нечего», просит отправить его в действующую армию, тем самым дать ему возможность поквитаться с ними. Он хорошо понимает, что с одним глазом на передовую его всё равно не пошлют, а присутствие его в действующей армии может перечеркнуть позор плена. И на этот раз ему опять повезло: его патриотический порыв услышан и его направляют в действующую армию. А уже середина апреля 1945-го и война стремительно идёт к своему завершению. В каком именно статусе он успел послужить там я не знаю, но ясно, что он не был на передовой.
Недели через три приходит такая долгожданная ПОБЕДА и начинается демобилизация солдат. Совершенно естественно, что в первую очередь демобилизации подлежат инвалиды. Таким образом отца демобилизуют уже в середине мая. Теперь он с документами инвалида войны и демобилизованного из действующей армии возвращается на родину.
Что такое возвращение солдат из Германии на родину в мае 1945-года хорошо известно из сотен кинофильмов, в которых были показаны документальные снимки поездов, вагоны которых были обвешаны со всех сторон возвращающимися домой солдатами. По рассказам отца, каждый солдат прихватывал из Германии всё, что мог унести на своих руках и плечах, в отличие от офицеров и генералов, которые увозили машинами и даже вагонами. Отец умудрился достать мешок муки и две картины из заброшенного немецкого дома и с этим багажом добрался до поезда, который к этому моменту уже был полностью забит солдатами. С большим трудом ему удалось забраться на крышу вагона, которая уже тоже была почти полностью забита демобилизованными солдатами. В таком положении он ехал целые сутки, пока не понял, что сопротивляться сну больше не может и решил более свою судьбу не испытывать. Пришлось ему расстаться с самым драгоценным грузом – мешком муки. Он отдал его проводнику вагона за то, что тот впустил его внутрь.
Не могу не привести здесь данные Главного трофейного управления СССР, опубликованные в 1990-е годы, согласно которым в СССР из Германии было вывезено около 400 тыс. железнодорожных вагонов, в том числе 72 тыс. вагонов строительных материалов, 2885 заводов, 96 электростанций, 340 тыс. станков, 200 тыс. электромоторов, 1 млн. 335 тыс. голов скота, 2,3 млн тонн зерна, миллион тонн картофеля и овощей, по полмиллиона тонн жиров и сахара, 20 млн литров спирта, 16 тонн табака.
По утверждению немецкой стороны, в России и странах СНГ в настоящее время находятся около 200 тысяч вывезенных после войны музейных экспонатов и два миллиона книг. Вот ссылка на Википедию:
«У немецких жителей советской зоны оккупации Германии официально конфисковали 60 тыс. роялей, 460 тыс. радиоприёмников, 190 тыс. ковров, 940 тыс. предметов мебели, 265 тыс. настенных и настольных часов, которые в основном были распределены за небольшую плату между советскими номенклатурными чинами и старшими офицерами. В документах трофейного ведомства числятся также 1,2 млн мужских и женских пальто, 1 млн головных уборов и 186 вагонов вина» (та же ссылка). Спрашивается: почему страна голодала в первые послевоенные годы, если продуктовые репарации были совсем не маленькими?
Итак, отец появился в нашей Ленинградской квартире ровно через два дня после нашего приезда из эвакуации и привёз нам из Германии свою часть репараций – две картины размером 45х35 см. Обе в красивых рамках и под стеклом, и на обеих одна и та же тема – охота на фазанов с легавыми собаками в лесах Баварии или Тюрингии. К большому сожалению всей семьи, отцовская часть немецких репараций была несъедобной. Зато картины эти висели на двух противоположных стенах нашей комнаты всю мою жизнь в ней и изображения на них я всё ещё сохраняю в своей памяти. Это были единственные предметы искусства в нашей комнате на пять человек и на многие годы вперёд. Зато с другими предметами «искусства» нам с вами ещё предстоит познакомиться в этой книге и будет это весьма трагичная история, из-за которой, собственно говоря, эта книга и получила своё воплощение в жизнь.
Однако вернёмся к нашему отцу. Ему необходимо было легализоваться и «похоронить» своё недавнее прошлое так, чтобы никто и никогда до него не докопался. Поэтому первое, что он сделал – это явился в районный военкомат и встал там на учёт, как инвалид войны, демобилизовавшийся из действующей армии. В результате получилось так, что он ушёл на фронт из этого военкомата и вернулся с фронта в этот же военкомат. Такая же картина получилась и с пропиской по месту жительства. С тех пор для государства он никогда не был в немецком плену. Но рассказывать об этом ему приходилось множество раз родственникам и хорошим знакомым, коих у нас в то время в Ленинграде было немало. И каждый раз это происходило шёпотом вокруг стола, который стоял в середине комнаты. Только для молодых читателей я должен пояснить, что шёпотом – это потому, что, не дай бог, какая-нибудь из соседок услышит содержание разговора через дверь или стенку и донесёт куда надо. А поскольку такой разговор происходил шёпотом, для нас, детей, это означало, что он и есть наиболее интересный из всех разговоров. Вот почему я так хорошо запомнил детали отцовских злоключений. Конечно, мы, дети, каждый раз предупреждались о том, что об этом нигде и никогда нельзя промолвить ни слова. Вот только теперь, спустя 70 лет я нарушаю наказ отца.
Теперь мне хочется рассказать совсем курьёзный случай из военной биографии отца. Когда в 1945 году отец вернулся из Ждановского районного военкомата, где вновь встал на учёт, теперь уже в качестве инвалида войны, он принёс оттуда единственную в своей жизни военную награду – медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Эту медаль давали абсолютно всем солдатам, которые служили в армии в эти годы и совершенно неважно, где это было и какие функции они там выполняли. Короче, цена (моральная, конечно) этой медали была равна нулю. Отец это отлично понимал и относился к этой «награде» соответственно и потому с тех пор я этой медали никогда не видел. Думаю, что он её просто выкинул, поскольку места в нашей комнате на пятерых и так всегда не хватало. На самом деле, он мог повесить на стену рядом с немецкой картиной и тогда там был бы полный набор всех предметов, «заработанных» им на войне. А вот теперь я расскажу вам в чём же заключается курьёз.
Готовясь к написанию этой книги, я заглянул на вебсайт Центрального Архива Министерства Обороны (ЦАМО) СССР и вот что я там обнаружил: оказывается, отец награждён ещё и Орденом Отечественной войны 1-й степени. Я не мог поверить своим глазам – ведь это один из почётных орденов, которым во время войны награждали за действительно серьёзные заслуги в боевых условиях. Меня очень заинтересовало: за какие такие заслуги и когда он получил такой «весомый» орден? Начал я копаться и выяснил, что орденом этим он был награждён 06.04.1985 года. Дальнейшее расследование прояснило, что это было юбилейное награждение в честь 40-летия победы и награждались этим орденом определённые категории военнослужащих, в том числе инвалиды войны. По крайней мере стало понятно, что это не было ошибкой. Вот ссылка на наградной лист:
Ещё один эпизод, связанный с военными годами отца. После постановки на учёт в военкомате, ему предстояло получить гражданский паспорт. В связи с этим, я был свидетелем разговора отца и мамы, когда он обсуждал с ней, чей день рождения детей следует ему указать в паспорте в качестве своего дня рождения, поскольку свой настоящий день рождения он забыл. Тогда я серьёзно поверил в то, что он мог забыть свой день рождения. В мои шесть лет мне тогда и правда казалось, что пережитое им за четыре военных года вполне могло вычеркнуть из памяти его день рождения. Конечно, такое объяснение могло прийти в голову только ребёнку. Как бы там ни было, но с того времени у отца и у меня один и тот же день рождения, наверное, потому, что я был младшим в семье. Правда, этот факт никогда более не обсуждался, хотя бы потому, что в нашей семье ни чьи дни рождения никогда не отмечались, по крайней мере, я ничего подобного не помню.
Сейчас, когда на дворе 2018 год и я пишу эти заметки в своём доме в Силиконовой Долине Калифорнии, меня естественно заинтересовал этот вопрос: теперь-то я уже не 6-летний ребёнок и поверить в то, что отец тогда мог не помнить свой день рождения, уже невозможно. А вот и ответ, к которому я довольно быстро пришёл: это было частью его плана по «изъятию» из его биографии 4-х лет немецкого плена. Я напомню, что до войны он был членом партии и инструктором одного из её Ленинградских райкомов. За четыре года плена у него была возможность очень многое увидеть и ещё больше обдумать. Вернувшись на родину, он твёрдо решил никогда более не возвращаться ни в эту партию, ни, тем более, в её райком. С этим должно быть покончено навсегда. С тех пор он стал пассивным антисоветчиком. А мне только теперь стал понятен этот акт изменения его дня рождения. Так, на всякий случай, если кто-нибудь, когда-нибудь захочет сверять его паспортные данные с теми, которые он имел до войны, – тогда он вовсе не тот Гилютин Борис Григорьевич, а совсем другой. Кстати, в наградном акте ЦАМО СССР значится только год его рождения, а день и месяц отсутствуют.
Продолжая работать с Интернетом, информацию на отца помимо ЦАМО СССР, я совершенно неожиданно обнаружил ещё и в немецком источнике, который называется Центр документации «Сопротивление и история репрессий в эпоху нацизма и в советской зоне (ГДР)», исторический исследовательский центр Фонда саксонской памяти жертв политической тирании, базирующийся в Дрездене. Среди прочего, там есть раздел по советским военнопленным, где я и обнаружил информацию о своём отце. Под номером 929656 значится Гилютин Борис Григорий, место рождения Могилёв, национальность белорус. Вот эта запись:
В записи самое ценное для меня это то, что в ней имеется настоящая дата рождения отца, 18.10.1910. Очевидно, что для немцев менять эту дату не имело никакого смысла. И вот только теперь, благодаря немецкому источнику, впервые за свою жизнь я, наконец, узнал эту дату, которую отец так хорошо скрывал от всех. Какая ирония, что я узнаю эту информацию не из советского источника, а из немецкого!
А ещё из этого же источника я почерпнул следующую любопытную информацию: Германский Бундестаг 21 мая 2015 года принял решение о том, что бывшие советские военнопленные, находившиеся в период Второй мировой войны с 22 июня 1941 г. по 8 мая 1945 г. в качестве военнопленных под властью Германии, могут получить единовременное пособие в размере 2,500 евро. Конечно, поздновато для моего отца, зато моему восхищению немцами нет предела – вот уже 70 лет, как они каются за своих отцов и дедов, и всё не могут остановиться. А ведь они всего лишь дети и внуки тогдашних преступников и сами они ни в чём не виноваты!
За 60 лет, с 1952 по 2012 гг. Германия выплатила всем категориям жертв нацистского преследования 53 миллиарда евро. Но и на этом они не останавливаются. Так, с 1 января 2012 года они запустили ещё одну программу, которая предусматривает одноразовую выплату в размере 2,556 евро евреям, бежавшим от наступления фашистских войск из некоторых районов Советского Союза, которые не были впоследствии оккупированы нацистами. В эту категорию включены евреи, бежавшие из Ленинграда, Москвы и Сталинграда после 22 июня 1941 года. Правда, это касалось только евреев из бывшего Советского Союза и проживающих ныне в Израиле, США, Германии и других западных странах. Двумя годами позже Германия включила в этот список и Россию, а также все бывшие республики СССР.
А я всё жду, когда же Россия покается за преступления 70 лет Советского режима (она ведь официальная правопреемница СССР!). Я уж не говорю про денежные компенсации жертвам этого режима – такое даже в страшном сне не может присниться. Похоже, уже не дождусь.