Исаак Борисович Гилютин
Жизнь и страх в «Крестах» и льдах (и кое-что ещё)
Наступает день моего рождения – 26 июля
Итак, 25 июля во второй половине дня мы вновь поднялись в свой отель LeapRus. Теперь всё повторяется по уже известному сценарию. Но на этот раз подтверждается хороший прогноз погоды. Таким образом, без четверти два ночи мы в полной экипировке вываливаемся на улицу, где очень холодно, но видимость хорошая. И тут со мной происходит ЧП (чрезвычайное происшествие): сидя на скамейке (а это много комфортнее, чем мне обычно приходиться это делать прямо на склоне) наклоняюсь вперёд, чтобы надеть на ботинки кошки и… вдруг чувствую боль в спине – нет сомнения, что растянул мышцу в нижней части спины. В этот момент ужас охватывает меня: столько положено на это восхождение и надо же в самый последний и важный день вдруг такое! Помните, в начале этого рассказа я говорил о том, что перед каждой беговой тренировкой уже много лет провожу часовую тренировку йоги. Растяжки всех частей тела как раз и нужны для таких вот упражнений, как одевание кошек на склоне. Поверьте, это совсем не простое действие. Когда кто-нибудь из непосвящённых людей расспрашивает меня о трудностях моих восхождений на Шасту в последние годы, я в ответ как раз предлагаю угадать, что же на его (её) взгляд самое трудное? Непосвящённому в это дело человеку, угадать, конечно, трудно, если он(она) никогда в жизни не только не надевал кошки, но даже и не видел(а) их в глаза.
Итак, я в панике, но решаю не говорить об этом никому, даже Саше, чтобы не испортить и ему настроение в этот решающий момент. Надеюсь, что как-нибудь обойдётся и пройдёт само собой – у меня так бывало. В конце концов, идти могу, но каждый шаг сопровождается болью, хотя и не очень острой. Тем не менее, на ратрак я взобрался самостоятельно, наотрез отказавшись от помощи, и через минут 50 мы приехали на место выгрузки. С этого момента я уже не вспоминал о боли в спине – другие проблемы оттеснили эту боль на задний план.
А вот что произошло: чтобы защитить лицо от сильного ветра и снега я надел маску и ski goggles (очки для катания на горных лыжах) поверх своих очков, но очень скоро очки запотели, а ski goggles забились снегом. В результате я полностью потерял видимость. Но и снимать мне их тоже не хотелось, потому что тогда я оголю своё лицо ветру со снегом. Какое-то время я шёл как слепой: пятно от моего налобного фонаря с трудом высвечивало только ноги Камиля, шедшего впереди меня. Больше я ничего видеть не мог. В конце концов, я попросил его остановиться, чтобы почистить ski goggles от снега, а очки от тумана. Но как только я вынул руку из пуховой рукавицы, пальцы мгновенно замёрзли и пришлось руку возвращать обратно в рукавицу. В таких громадных пуховых рукавицах я ходил в горах впервые за всю мою жизнь и сделал я это лишь по настоянию Камиля. Он, конечно, был прав, но я решил, что пуховые рукавицы такие тёплые (в доме, где я их примерял, они и правда были очень тёплые), что мне не нужны никакие другие внутри них, несмотря на то что я нёс в своём рюкзаке ещё свои личные три пары разной толщины. Однако достать их из рюкзака и одеть в таких условиях было очень проблематично – в пуховых рукавицах ничего нельзя сделать руками, а как только их снимаешь, через мгновение пальцы рук замерзают. После того, как Камиль увидел мои тщетные попытки очистить ski goggles от снега, он сам снял свою пуховую рукавицу и во флисовой рукавице немного почистил их. Теперь я стал видеть не на много больше, однако, деваться некуда – надо идти дальше.
Но была ещё одна, не менее серьёзная проблема, и тоже связанная с пуховыми рукавицами. Так получилось, что Камиль передал их мне только наверху в отеле в самый последний вечер и, когда я их примерил, то стало ясно, что они мне не просто велики, а очень велики. Камиль посмотрел на них и сказал, что это large size и поменял мне их на свои, которые, хотя и были medium size, но всё равно почти также были велики для моих рук. Но это было ещё не самое главное. Как человек опытный и аккуратный, я тут же взял свои палочки и попытался всунуть свои руки в рукавицах в темляки палочек – у меня это не получилось, слишком большими оказались и эти рукавицы. Тогда я попытался увеличить размер темляков – оказалось, что они уже увеличены до максимума, дал проверить этот факт Камилю и он подтвердил, что да, больше не увеличить. В таком случае делать нечего и придётся идти в этих рукавицах. Я так подробно описываю этот, казалось бы, несущественный факт, потому что он очень хорошо иллюстрирует, что в альпинизме не бывает мелочей и что за каждую оплошность приходится платить дополнительными усилиями, когда силы и так на исходе. В результате этого мне пришлось весь день во время движения держать свои палочки не за их ручки, как это положено и удобно, а обхватив их ладонью сверху, сжимая палки пальцами, что требовало дополнительных сил, коих и вообще то было не так уж и много. При этом и опираться на них тоже было неудобно. Вот как-то так я неожиданно получил дополнительный расход своих и без того небольших оставшихся сил. И, конечно, неудобство это я ощущал при каждой перестановке палочек. В этом отношении я почувствовал облегчение лишь после перемычки (5,300 м), когда мы поменяли палочки на ледоруб. У ледоруба такой проблемы не было – его темляк регулировался в широких пределах. Вот картинка сразу после рассвета:
На фото: гид, за ним я и Саша
На перемычке мы немного отдохнули, кто мог, перекусил, а кто не мог, как я, почти насильно влил в себя несколько глотков чая и продолжили путь наверх. Очень скоро крутизна склона заметно увеличилась, и мы подошли к ключевому участку всего маршрута – лёд, присыпанный толстым слоем снега. Тут постоянно провешены шесть верёвок (длина каждой не то 60, не то 80 метров) для самостраховки. Как я понимаю, этот участок – ответственность МЧС-ников. (МЧС – Министерство по Чрезвычайным Ситуациям, которое после перестройки поглотило КСП – Контрольно Спасательные Пункты советского времени). Я-то по своей старой привычке ожидал, что каждый участник перестёгивает себя с одной верёвки на другую сам и был приятно удивлён, что это делали МЧС-ники – уж очень не хотелось снимать рукавицы и работать голыми руками в этот лютый мороз. Теперь только стало понятно, за что наши организаторы должны были уплатить в МЧС по 3,000 рублей за каждого, кто жаждал подняться на вершину. В тот момент я был готов уплатить за такой сервис гораздо больше.
Я на ключевом ледово-снежном участке
Когда закончились эти шесть верёвок, и я поднял голову, чтобы убедиться, что уж теперь то вершина должна быть совсем рядом, пришлось разочароваться – вершина виднелась вдали, как мне тогда показалось, в 1,5 км по горизонтали, хотя крутых склонов больше не было видно. Здесь уместно напомнить, что на этой высоте (5,600 м) количество кислорода в воздухе ровно 50 % от того количества, которое присутствует на уровне моря. Теперь я еле передвигаю ноги, но всё-таки иду, хотя и медленно. Мне это сильно напомнило передвижение по вершине Хан-Тенгри (7,010 м) в рамках чемпионата СССР в далёком 1970 году. Но тогда мне было 31 год, а сегодня ведь чуть больше…
И на этот раз получилось по пословице «терпение и труд всё перетрут»: минут через 30–40 я достиг вершины, где уже стояло человек 20, среди них вся наша группа. Я взглянул на часы – было 8:30 утра. Теперь ко мне поочерёдно стали подходить какие-то люди (очевидно, из нашей группы, но я никого не узнавал, потому что их лица были закрыты тёмными очками и масками) и поздравлять меня с горой. А у меня на этот счёт своё особое мнение чересчур опытного альпиниста – я сам никогда никого не поздравляю с горой только по достижении её вершины и также никому не позволяю делать это в отношении меня. Это своего рода суеверие – ведь профессионалам хорошо известна статистика в горах, которая говорит, что 80 % всех несчастных случаев происходят именно на спуске. Поэтому я всегда поздравляю своих молодых спутников только внизу, уже возле машины. Я, естественно, и на этот раз не изменил своему правилу и каждому поздравлявшему меня отвечал одной и той же фразой: «прошу вас не поздравлять меня здесь, а отложить это до того, как мы спустимся вниз». Я совсем не уверен, что все меня правильно поняли, но для более подробного объяснения у меня в тот момент просто не было сил. В тот день уже спустившись в самый низ, Саша сказал мне, что кто-то из нашей группы сказал ему, что «Исаак был с ним груб». Даже вернувшись в Калифорнию это Сашино сообщение не давало мне покоя, я всё пытался вспомнить с кем же я вообще имел какие-либо разговоры в этот последний день. Наконец, я вспомнил многочисленные эпизоды с поздравлением на вершине и пришёл к выводу, что это был один из поздравлявших меня там. Я могу понять этого человека, однако, считаю, что моё суеверие и безопасность в горах значительно важнее. Тут мы с Сашей на вершине и выше нас только небо (Саша – слева, я – справа):
Во время спуска я заметил около себя нашего третьего гида, который присоединился к нам только на этот главный день, очевидно, ожидая, что кто-то может отказаться от восхождения и тогда его придётся сопровождать вниз, не дожидаясь остальных. Он постоянно шёл рядом справа от меня, готовый в любой момент меня подстраховать. Тогда у меня сложилось впечатление, что этот гид получил команду либо от Сергея, либо от Камиля, сопровождать меня, как самое слабое звено в группе. Мне даже пришла в голову мысль, что теперь, когда я-таки взошёл на гору, то стал VIP персоной для организаторов – они легко и вполне заслуженно могут рекламировать моё восхождение в составе их группы, что может дать им преимущество во время выбора гидов и клубов будущими потенциальными участниками. Как бы там ни было, но я хорошо чувствовал эту опеку и не могу сказать, что мне это было приятно, т. к. в моих правилах – всегда и везде полагаться только на себя. Но и возражать против этого было не уместно. Да и сил для объяснения на эту тему у меня тоже не было.
Очень удивил меня способ спуска с вершины Эльбруса в том месте, где для подъёма провешены шесть верёвок (высота 5,400–5,500 м): участников по 3–4 человека связывали в связки с помощью страховочных усов с расстоянием между каждым от 1,5 до 2 метров в зависимости от длины усов. В советских альплагерях такая связка называлась «паровозиком» и руководителей восхождений, которые прибегали к таким «паровозикам» на спуске, нещадно наказывали – как минимум, им не засчитывали руководство восхождением, но могли и понизить в разряде. Дело в том, что при падении одного участника, он при полностью натянутых верёвках (а именно так мы шли) почти мгновенно сорвёт остальных и совершенно невероятно, что все из них зарубятся одновременно, а если кто-нибудь из них сумеет зарубиться, то он наверняка не сможет удержать остальных, которые сделать этого не смогли. Эти последние своим весом вырвут того, кто зарубился. Именно так погиб один из моих друзей на «Зубе Софруджу» в Домбае в 1963 году, даже несмотря на то, что всего три человека были связаны верёвкой, длина которой была 40 метров! Что уж говорить про связку из 4-х человек, в которой между участниками всего 2 метра! В таком случае лучше всем идти вообще несвязанными, чем связанными в «паровозик» – если падает один, он, по крайней мере, не потянет за собой остальных. Однако, как я понимаю, эта часть восхождения и спуска была организована МЧС-никами, а наши гиды должны были им подчиняться. В общем, мне было довольно странно наблюдать как те, кто отвечал за безопасность, сами создавали эту самую опасность.
Когда мы спустились обратно на перемычку (5,300 м), Камиль спросил, кто из нас хотел бы воспользоваться ратраком для спуска обратно с высоты 5,100 м до нашего отеля (3,950 м). Оказалось, что все уже так «наелись» восхождением, что решение об использовании ратрака опять было единогласным. Теперь стало ясно, что ратраки, которые ночью доставили нас на 4,900 м, вниз вовсе не уехали, они ждали нас всё это время. Очевидно, опыт их водителей подсказывал, что ждут они не напрасно. Естественно, что за пользование ратраком надо было опять платить. Но когда люди достигают такой степени усталости, деньги уже не играют никакой роли.
Интересно, что, когда я спустился до места, где нас поджидал ратрак, я был одним из первых из нашей группы в 12 человек (вниз идти – это ведь не вверх!) и пошёл забираться в кузов, который в тот момент был совсем пустой. Но водитель ратрака, местный кабардинец, увидев меня, вылез из кабины и сказал:
– Не место аксакалу в кузове, аксакал должен ехать в кабине.
А у меня реакция что на слово «старик», что на слово «аксакал», однозначна и всегда отрицательная, я вообще, насколько возможно, стараюсь не отличаться от молодых ни в чём. В моём понимании это скорее унижение, чем уважение. Я отвечаю ему, что прекрасно доеду в кузове. Однако надо знать кабардинцев, балкарцев и вообще все кавказские народы – у них уважение к старшим в крови. В результате, после его настырного объяснения о том, что аксакал не может ехать в кузове, а только в кабине, я сдался и пошёл в кабину. Там он стал меня расспрашивать о том, как же мне удалось дойти до вершины и вообще «как мне удалось дойти до жизни такой». Нам пришлось ждать ещё минут 15, пока подойдут остальные члены нашей группы. Когда, наконец, появился последний человек из нашей группы, а это оказалась единственная из нашей группы женщина, тогда кто-то из кузова прокричал, чтобы я освободил место в кабине для неё. Я тут же, и даже с радостью, стал надевать свой рюкзак, но водитель пытался меня не выпустить – это было и смешно, и неприятно, что я оказался действующим лицом, на котором сосредоточено внимание окружающих. Я тогда почувствовал себя объектом сразу двух разных культур одновременно – вся наша группа состояла из русских, в культуре которых предпочтение отдаётся женщине, а в культуре водителя-кабардинца – старцам. Всё же мне удалось покинуть кабину. Когда же я поднялся в кузов, там уже все сидячие места были заняты и даже стоять было негде. В результате Саша позвал меня к себе и посадил на свои колени и, таким образом, звание аксакала мне лишь навредило – ехать было совсем неудобно, хуже, чем остальным. Однако я очень благодарен Саше за то, что ему не пришло в голову уступить мне место как аксакалу – мне это было бы неприятно. А так он обошёлся со мной как со своим другом.
Вот как-то так закончилась эпопея с восхождением на западную вершину Эльбруса (5,642 м) – высшую точку Европы – точно в день моего 80-летия. И чтобы совсем закрыть эту тему, скажу, что в тот день наша группа поднялась в полном составе, за исключением одной девочки, которая несколькими днями ранее решила, что ей этот Эльбрус и нафиг не нужен. А вот в другой нашей группе в этот день из 12 человек поднялись на вершину только пятеро. Так что, прошу не думать, что это было так уж легко.
Вечером того же дня была организована баня, а совсем на ночь глядя ресторан, куда я решил не ходить, чтобы не нагружать свой организм едой. Потом правда пожалел: оказалось, что там не просто наслаждались ресторанной едой, а ещё проводили заключительное собрание с вручением каждому сертификата о совершённом восхождении.
Но Саша, конечно, такие мероприятия никогда не пропускает. Так что наш представитель там был и принёс мне мой сертификат, который теперь занимает почётное место на стене в гостиной рядом с другими спортивными трофеями. На сегодняшний день – это самый ценный экземпляр в моей коллекции альпинистских наград.
Совсем неожиданный бонус
Утром 27 июля все участники разъехались, а мы с Сашей остались, т. к. по нашим планам это был запасной день на случай если бы мы не взошли на гору до этого. То, что произошло с нами в этот день, достойно отдельного повествования.
Я уже не раз упоминал, что Саша – человек необыкновенно коммуникабельный. Так вот, пока мы жили на горе в отеле LeapRus, он близко познакомился с двумя тамошними постояльцами – Ренатом и Тагиром, которые приехали то ли из Татарстана, то ли из Башкирии. Вот что Саша мне рассказал про них: 22-летний Ренат – очень приятный молодой человек из очень богатой семьи (его отец – бизнесмен), только что закончил медицинский университет в своём городе и, очевидно, в качестве награды за успешное окончание учёбы получил от родителей эту поездку на Эльбрус с той же целью, что и мы с Сашей. Тагир – в два раза старше Рената и является близким другом его отца, он профессиональный гид. У Тагира, помимо Рената, было ещё четыре клиента, которые уплатив положенные деньги за его услуги, «отпали» после нескольких дней акклиматизации. Таким образом, они остались вдвоём. Они взошли на Эльбрус в тот же день, что и мы. Интересно, что в Терсколе они жили в самом дорогом отеле за $500 за ночь и рассказывали нам про чудеса, которые там предлагают постояльцам, например, красная икра и копчёная сёмга на завтрак и обед.
Они, как и мы с Сашей, тоже имели запасной день 27 июля и предложили Саше, чтобы мы потратили этот день с пользой, а именно поехать всем четверым на машине в соседнее Чегемское ущелье, где по словам Тагира можно полетать на параплане с инструктором. Саша озвучивает мне это предложение, и я с восторгом его принимаю.
В 2012 году я получил подарок от своих детей на мой 73-й день рождения – полёт на hand glider’е с инструктором (это параплан, но с жёсткими крыльями и каркасом, на котором оба, инструктор и клиент, во время полёта находятся в горизонтальном положении и держатся за горизонтальную переднюю стойку). Я тогда полетал над высоким (70 м) берегом Тихого океана около Сан-Франциско и был в восторге, несмотря на то, что погода была отвратительная – тучи висели над океаном и порывы ветра достигали 20 м в секунду. Вот момент, когда я сам управляю hand glider’ом:
Итак, Тагир арендует на целый день машину, и мы отправляемся в путь. Тагир бывал в этих местах не один раз и провёз нас не по асфальтовой дороге, по которой едут тысячи туристов посмотреть на знаменитые Чегемские водопады, а в объезд по грунтовой дороге. Зато там мы насмотрелись таких горных видов, которых я уже давно не видел со времён моих экспедиций в горы Тянь-Шаня. Таким образом, часа через три мы прибыли на Чегемский парадром. Мы трое, кроме Тагира, с большим удовольствием полетали над этим чудесным уголком земли. Вот видео, как я со своим инструктором стартую:
А тут мы уже в совсем нешуточном полёте:
То, что я сегодня могу любоваться на эти видео – тоже Сашина заслуга, он очень старался, чтобы документальные подтверждения остались для потомков и ему, как видите, это неплохо удалось. А когда мы регистрировались и давали подписку о том, что снимаем с организаторов полётов всякую ответственность в случае, если что-нибудь пойдёт не так, то Саша объявил мне, что этот полёт – его подарок мне на мой вчерашний день рождения. Таким образом, полёт этот был мне приятен вдвойне.
Передать свои ощущения от такого полёта невозможно. Скажу только, что этот полёт мне понравился значительно больше, чем на hand glider’е в 2012 году: во-первых, было это высоко в горах с видами куда более живописными, чем однообразный океан; во-вторых, была прекрасная погода и тишина вокруг, от этого было настоящее чувство птичьего полёта. Наконец, в-третьих, положение сидя в кресле несомненно удобнее вообще и для обзора, в частности. Ещё должен заметить, что взлёт, посадка и сам полёт выглядят на нём проще, чем на hand glider’е: не надо было так долго бежать при взлёте, чтобы «поймать» ветер, проще было и при посадке, но главное – во время полёта не было того ощущения опасности, которое у меня было на hand glider’е. Даже и Саше, который несколько лет назад летал самостоятельно в Подмосковье на параплане с мотором, такой параплан без мотора понравился больше.
Во время полёта выяснилось, что мой инструктор был в течение 12 лет альпинистом, а затем переквалифицировался в парапланериста. Так что, у нас было достаточно тем для обсуждения, и я не заметил, как пробежали эти 25 минут. Он даже, похоже, из уважения к нашей общей профессии пролетал меня лишние 5 минут. Ещё мне показалось интересным из нашего разговора, что он и ему подобные работают круглый год – летом на Кавказе, а на зиму они улетают в Гималаи и там точно таким же образом зарабатывают себе на вполне приличную жизнь. От себя добавлю, что мне была очень понятна замена профессии альпиниста на профессию пара- планериста: эмоций хоть отбавляй у обоих профессий, а труда у парапланеристов в сотни раз меньше, чем у альпинистов. Да и для заработка парапланеризм предоставляет клиентов в десятки, если не в сотни раз больше, чем альпинизм.
Пообедав на парадроме в местном ресторане на открытом воздухе, мы двинулись в обратный путь, теперь уже по относительно хорошей дороге, которая вела через знаменитые Чегемские водопады:
Вот так совершенно не планируя, мы получили бесценный бонус к нашему восхождению на Эльбрус. В заключение скажу, что через две недели после моего возвращения в Калифорнию я получил вот такую просьбу от организатора этого тура Сергея Чулкова:
– Исаак, здравствуйте! Хотел спросить разрешения использовать вот эту вашу фотографию в группе. Думаю написать, что вы отпраздновали 80-летие на вершине.
Естественно, такое разрешение он от меня получил и теперь, похоже, моё фото и имя будет использоваться в рекламных целях.
А вот как я подготовился к посадке в самолёт на обратный рейс из Минеральных Вод в Питер:
Обратите внимание, что я опять в двойных высокогорных ботинках, как на горе. Это была вынужденная мера, поскольку авиакомпания «Победа» ограничивает сдаваемый багаж 20-ю килограммами, а у меня был явный перевес. А в автобусе, который вёз нас в Мин Водах от терминала к самолёту, подходят к нам два высоких молодых человека и обращаются ко мне:
– Мы вас узнали по ботинкам, вы летели в них же из Питера в Мин Воды две недели назад, и мы тоже летели тем же самолётом.
– Приятно слышать, – отвечаю им.
– А каковы успехи с горой – вы взошли?
– Конечно, – говорю я с явной наглецой в голосе.
Мой ответ для них был ну очень неожиданным, после чего последовал следующий вопрос:
– А сколько же вам лет?
Когда я назвал свою цифру, они сначала переглянулись, а затем попросили моего разрешения с ними сфотографироваться. Ну я, конечно, не возражал, но после этого уже мы с Сашей переглянулись и рассмеялись.
Вот так закончилась наша незабываемая поездка на Эльбрус и мало вероятно, что в моей жизни будет ещё что-либо более захватывающее, чем событие, о котором я здесь рассказал. И я очень благодарен за это достижение своему другу Саше – если бы не он, не пришлось бы мне испытать все прелести и удовольствия, которые выпали на нашу долю во время этой поездки. Причём, надо понимать, что на месте Саши не мог оказаться никто, кроме него самого: ведь, то, что он поехал в паре со мной – никто другой позволить себе не смог бы, потому что это выглядит не совсем нормально при такой разнице в возрасте. В связи с этим вспоминаю вечер наших с Сашей сборов у него дома в Лисьем Носу (это пригород Питера) накануне отлёта на Кавказ, когда к нему уже в полночь приехал повидаться с ним его самый близкий друг Никита, который постоянно живёт в Таллине. Он имел возможность в течение нескольких часов наблюдать за нашими ночными сборами. А утром по дороге в аэропорт Саша говорит мне:
– Ты знаешь, Никита, наблюдая за нашими сборами вчера, сказал, что мы напоминаем ему пару Владимир Познер – Иван Ургант.
На это я ответил ему, что совсем не возражаю против такого сравнения. Одним словом, по моему мнению, такое мог позволить себе только очень уверенный в себе человек, которому совершенно неважно, что подумают о нём другие. Уверен, таких молодых людей совсем немного среди нас, хотя мне выпала удача знать ещё одного такого – Илью Манделя, которому я посвятил отдельную главу в этой части книги.
Немного позже в одном из наших с Сашей частых разговоров по WhatsApp, вспоминая это наше восхождение, он назвал его пляжным альпинизмом. Мне это выражение очень понравилось, потому что оно довольно точно определяет суть этого восхождения: с одной стороны, там была какая-никакая, а всё-таки настоящая многочасовая физическая нагрузка в условиях кислородного голодания в течение всех дней пребывания и, особенно, в день восхождения; с другой стороны, во время восхождений не было больших рюкзаков за спиной, не надо было устанавливать палатки на снегу или льду, обед готовили повара, а нам надо было только его принять и поглотить и не в условиях тесной палатки, а сидя в комфортной «бочке», в которой, к слову, был ещё и тёплый цивилизованный туалет; наконец, использование ратрака в день восхождения уж точно никак нельзя назвать альпинизмом. Для меня лично может быть всё это и можно назвать альпинизмом, хотя тоже с большой натяжкой, но для 20–30-летних парней – точно нельзя, а вот пляжным альпинизмом, пожалуй, в самый раз.
Подводя итог двух периодов своей жизни с альпинизмом – 15 лет плюс 25 лет с разрывом между ними в целых двадцать лет – я считаю своим самым большим спортивным достижением тот факт, что, несмотря на непростительные с точки зрения профессионального альпинизма ошибки, совершённые мною в разные годы, я ни разу не был объектом каких-либо спасательных работ.