Исаак Борисович Гилютин
Жизнь и страх в «Крестах» и льдах (и кое-что ещё)
Счастливое возвращение в альпинизм
Вот уже 20 лет, как я расстался с альпинизмом. Всё это время надо было думать о деньгах, а хотелось думать о горах. Когда-то мой друг Игорь Виноградский написал очень точный стих:
Стою ли я на леднике крутом,
Сгибаюсь ли под рюкзаком в походе, —
Я думаю частенько об одном,
Одна и та же мысль ко мне приходит:
Как хорошо, что… денег нет в горах,
Что не за них нам пот здесь моет спины!
Здесь что почём узнаешь не в рублях,
А в грохоте сорвавшейся лавины.
Ах, как же мне всего этого не доставало после 1974 года! И вот теперь, летом 1995 года, когда наметился серьёзный бизнес с Колей, можно было подумать и о своём самом большом хобби жизни – альпинизме. В это время я стал направленно искать напарников среди соотечественников, которые бы разделяли мою привязанность к горам. У кого-то из читателей может возникнуть вопрос: почему только среди соотечественников? А потому, что хотелось вернуться в атмосферу своих молодых лет, атмосферу советских альпинистских лагерей и экспедиций в большие горы. Это, можно сказать, своего рода ностальгия по счастливым моментам жизни. Ведь помимо альпинизма других счастливых моментов в своей советской жизни я не знаю. Кроме того, надо признать, что как раз альпинизм в СССР был организован очень даже хорошо. Я уже не говорю о том, что он был почти бесплатным для начинающих и среднего звена альпинистов, а для серьёзных спортсменов – полностью бесплатным, включая и перелёты самолётом и вертолётом до места базирования. Что ни говори, а у американцев другой менталитет, а мне уже 56 лет и в таком возрасте не хочется менять свои привычки. У молодых такой проблемы, конечно, не существует.
Итак, на первых порах такие люди мне не встретились, и я не нашёл ничего лучшего, чем присоединиться к группе соотечественников, которые увлекались походами выходного дня. На самом деле, мне это было совсем не интересно, но я решил, что лучше так, чем совсем никак. Известно, что в первый понедельник сентября в США празднуют День Труда (Labor Day), поэтому вместе с двумя выходными днями образуется длинный уикенд. Вот на эти три дня я и присоединился к такой группе, которая насчитывала человек двадцать пять. Несмотря на то, что это был сугубо туристский поход, я, тем не менее, по своей старой привычке вместе с палаткой бросил в машину и имеющуюся у меня верёвку – ту самую, которая 18 лет назад досталась мне в подарок от корреспондента газеты New York Times, а также примус с кастрюлькой и титановый ледоруб, полученный мною в подарок из Питера, – так, на всякий случай, а вдруг повезёт.
В основном группа эта состояла из людей среднего возраста (35–45 лет), но были там два молодых парня 23–25 лет, на которых я сразу обратил внимание, потому что они постоянно отбегали от тропы в сторону, чтобы полазать на выступах встречающихся по ходу скал, а затем догоняли всю группу. Так повторялось несколько раз, пока я не спросил их зачем они это делают. Ответ их был ясен и без ответа – любят скалолазание. Тогда-то мы и разговорились. И тут выяснилось, что звать их Данила Энговатов и Глеб Климович, они оба из Москвы и в настоящее время являются аспирантами-физиками Стэндфордского университета. Из дальнейших разговоров выяснилось, что они уже два раза пытались взойти на гору Шаста (Mt. Shasta, 4,320 м высотой на севере Калифорнии) с двумя другими русскими аспирантами из Стэнфорда и оба раза неудачно. Тут я чуть не подпрыгнул – это же как раз то, что я ищу! Ну прямо по пословице: «на ловца и зверь бежит».
После этого я представился им в качестве кандидата в мастера спорта и тоже жаждущего сходить на Шасту. Теперь я предлагаю им обоим:
– Послушайте, парни, почему бы нам втроём вместо того, чтобы сидеть следующие два дня на лесной поляне, заниматься болтовнёй и поглощением еды, которой, как мне казалось, мы несём в большом избытке, взять, да и взойти на Шасту? Тем более что Шаста находится всего в одном часе езды от того места, где мы сейчас находимся.
От моего предложения у парней сначала «загорелись» глаза, а затем Данила говорит:
– Я бы с большим удовольствием, но как на это посмотрит руководитель похода Фима?
– Объясним ему наше желание и попросим его разрешить нам покинуть их; в конце концов, мы же все взрослые люди, и я не думаю, что он будет возражать, – говорю я.
После этого Глеб заявляет, что он бы очень хотел с нами пойти, но у него повреждена рука и он вынужден воздержаться от моего предложения, но Данила всё ещё твёрд в своём желании осуществить свою мечту. Уже на стоянке после того, как Фима поел, а, значит, и подобрел, мы с Данилой подошли к нему с просьбой отпустить нас рано утром восвояси. Поскольку Фима в этот день видел меня впервые, он оценивающе взглянул на меня и, как мне показалось, полного доверия ко мне в его глазах точно не было. Оно и понятно: я среди всех присутствующих был самым маленьким по росту и самым старшим по возрасту (тогда мне было уже 56 лет) – и то, и другое в данном случае работало против меня. Пришлось мне признаться в своей альпинистской квалификации, но и этому он не склонен был верить. Видно было, что ему нелегко доверить судьбу молодого Данилы в руки какого-то старого самозванца. Вообще-то, сцена эта была достаточно комичной: рядом со мной стоял Данила, очень спортивный парень, на голову выше меня и на столько же шире меня в плечах, а Фима раздумывал, можно ли мне доверить «маленького мальчика» Данилу – не обижу ли я его? Но, с другой стороны, я производил впечатление вполне адекватного человека – не пил (водку), не курил, в меру ел и в меру пил (воду). В конце концов, удалось нам с Данилой его уговорить на то, что в шесть утра мы встаём и уходим обратно к моей машине и что ему не следует за нас беспокоиться.
А утром мы (т. е. я) сделали свою первую ошибку. Поскольку мы и так должны были выглядеть в глазах остальных эдакими предателями, покидающими приличное общество в самом начале трёхдневного похода, то я предложил не есть, не пить и совсем ничего не брать с собой из общественного продукта, в том числе и воду, а поскорее идти, чтобы не терять драгоценного прохладного времени. Данила со мной согласился и мы, собрав палатку и, пока все ещё спали, тихо удалились в шесть утра.
Идти до машины нам надо было километров двадцать – накануне это расстояние мы всей толпой прошли за целый день. Я же решил, что сейчас мы вдвоём (оба в хорошей спортивной форме) в быстром темпе пройдём это расстояние за 4–5 часов. И может быть так бы и было, если бы не обычная калифорнийская погода – за целый день на небе не появилось ни облачка, а солнце как взошло в 6:30 утра, так и продолжало безжалостно жарить весь наш путь до машины. Первые два часа мы шли вполне бодро, а вот потом мы начали чувствовать невыносимую жажду. Интересно, что весь наш путь пролегал вдоль реки, которая протекала метрах в пятидесяти ниже нашей тропы, а её берег с нашей стороны был почти отвесным и не было никакой возможности спуститься к ней, разве что, скатиться на попе. Да и времени на спуск и обратный подъём было жаль – мы ведь стремились как можно быстрее добраться до Шасты и начать восхождение. Даниле очень хотелось взойти, получив, таким образом, первый удачный опыт в альпинизме, а мне – далеко не первый, но не менее важный опыт возвращения в родную стихию. Важно заметить, что вдоль всей тропы не было ни одного дерева, под которым можно было бы спрятаться от палящего солнца.
Последние пять километров дались нам с большим трудом – обезвоженное тело отказывалось работать, а голова – соображать. Мне кажется, что последний километр я полз уже на четвереньках. Данила был, конечно, лучше меня – во-первых, его вес был килограмм на двадцать больше моего, а, во-вторых, 30-летняя разница в возрасте не могла не сказываться. Однако и он был далёк от того, чтобы выглядеть этаким молодцом. К полудню мы всё-таки доползли до моей машины и, не найдя в ней даже следов воды, «набросились» на яблоки, которых оказалось в большом избытке – начальник Фима, узнав, что кто-то привёз ещё 20 кг яблок, предложил мне оставить мои 10 кг в машине. Теперь эти яблоки помогли нам выжить ещё полчаса до того, как мы спустились вниз до ближайшего магазина.
В альпинистском магазине под названием «Пятый Сезон» (“The Fifth Season”) в горной деревушке под названием Shasta Village мы взяли в прокат всё необходимое для восхождения – высокогорные ботинки, кошки к ним, каски и ледорубы – и проехав ещё 40 минут добрались до места под названием Bunny Flat, где обнаружили парковку и около полусотни автомобилей на ней. Поскольку мы совсем не готовились к восхождению, то оба не были знакомы с маршрутами на Шасту. Поэтому, увидев справа от себя гребень, который логично было предположить, что он выведет нас на вершину, я предложил по нему и взбираться на гору. Один раз мы даже связались верёвкой, когда шли по опасному участку. Таким образом, Данила получил свой первый урок работы с верёвкой в связке.
Переночевали мы с ним на этом же гребне, а встав в три часа ночи, продолжили восхождение и часов в 10 утра следующего дня были на вершине. Восторгу Данилы не было предела, – наконец-то, его мечта сбылась! Однако взойти на вершину в альпинизме лишь половина дела – надо ещё с неё спуститься живыми и невредимыми. А это удаётся не всем и не всегда. Но Данила ведь этого не знает. Приходится ему это объяснять и настраивать на многочасовую и очень аккуратную работу, которая ожидала нас впереди. И вот, когда мы спустились с одной трети горы и подошли к очень длинному снежному склону, я говорю Даниле, что снимаю с себя всю верхнюю одежду и то же самое советую сделать и ему. Дело в том, что эта одежда хорошо предохраняла от холода, пока мы шли ночью и рано утром, а теперь, когда солнце находится прямо над нами и невыносимо печёт, да ещё отражается от снежного склона, эта одежда не только не нужна, а даже опасна – можно легко получить солнечный удар и перегрев тела. На моё предложение Данила ответил отказом – говорит, что ему так вполне комфортно. Я, конечно, не настаиваю – он ведь взрослый и вполне адекватный человек.
На спуске я, как правило, иду быстрее, чем молодые ребята, – очевидно, сказывается многолетний опыт. Поэтому я оказался ниже Данилы, но каждые 30–40 метров я останавливался, чтобы посмотреть, как он идёт. Обернувшись в очередной раз, я заметил, что Данила вместо того, чтобы бежать за мной, сидит на рюкзаке с низко опущенной головой. Я немедленно поднялся к нему и спросил, что с ним происходит. Он промычал, что что-то нехорошо себя чувствует. Теперь стало ясно, что он получил как раз тот самый солнечный удар, от которого я безуспешно пытался его спасти. Теперь уже пришлось в приказном порядке снять с него верхнюю куртку и заставить наклонить голову как можно ниже, а также приложить снег к его лбу. Уже минут через десять он пришёл в себя и теперь уже по собственной инициативе снял с себя ещё и верхние штаны. После этого мы продолжили наш путь к месту ночёвки. Оттуда, быстро свернув палатку, ещё часа через два мы вернулись к машине около пяти часов вечера.
На обратном пути домой Данила не мог скрыть свою радость от свершившегося. Ему не терпелось поделиться ею со своими друзьями и, в первую очередь, с Глебом, который, по словам Данилы, лишил себя такого удовольствия. Он даже пытался уговорить меня прямо сейчас ехать домой к организатору Фиме, куда к этому времени уже должны были прибыть все участники похода, которых мы оставили два дня назад – вот так ему не терпелось поделиться своей радостью с остальными. И радость эта мне, конечно, была понятна – пока они сидели, пили, ели и гуляли вокруг поляны, мы за эти же два дня сходили на гору и одновременно с ними возвращаемся домой! В то время ещё не было мобильных телефонов и, значит, не было возможности обнародовать свою радость прямо из машины. Я же на его уговоры не поддался, и мы помчались сначала в Стэндфордский университет – место его жительства, а затем я один поехал к себе домой. Вот с этого восхождения и началась моя вторая жизнь в альпинизме, о чём до этого я мог только мечтать.
Данила оказался очень коммуникабельным человеком и постоянно организовывал у себя на университетском кампусе всяческие русскоязычные посиделки, в том числе и с альпинистским уклоном, на которые всегда приглашал меня, а я с большой охотой эти приглашения принимал. Вот так я и познакомился со всеми русскоязычными аспирантами Стэнфорда, которые всерьёз интересовались альпинизмом. Мне хорошо запомнился мой самый первый визит к ним. Было ясно, что к этому моменту все приятели Данилы уже знали с кем он взошёл на Шасту и потому, когда я появился на одной из таких тусовок, они окружили меня и Данилу – у них было много вопросов ко мне, на которые я с удовольствием отвечал. Один из них задал вопрос, обратившись ко мне на «вы». Как только он произнёс это самое «вы», Данила мгновенно отреагировал:
– Исаак не любит, когда к нему обращаются на «вы».
Он хорошо запомнил мою просьбу в дни нашего восхождения. Для меня всегда такое поведение было принципиальным: уважение окружающих надо завоёвывать совсем не своим возрастом и прошлыми заслугами, а только сегодняшним уровнем физической и моральной подготовки, который бы позволял мне не сильно отставать от этих молодых ребят во время восхождения. Такой подход я вывел для себя из самой сущности альпинизма: если ты идёшь в одной связке с человеком, то у вас должны быть очень доверительные отношения на уровне близких друзей. Ведь во время восхождения вы доверяете друг другу ни много, ни мало, а свою жизнь и деление на «ты» и «вы» просто неуместно. Вот таким образом с самого начала повелось, что все мои молодые друзья обращались ко мне на «ты», что мне было очень приятно.
Выше я уже упоминал имя Глеба Климовича, который не смог пойти со мной и Данилой на Шасту в самый первый раз. Тем не менее, я сводил на неё и его в один из последующих уикендов. Вообще, в те годы больше, чем с кем-либо, я общался именно с Глебом. Тому было несколько причин. Во-первых, из всех знакомых мне аспирантов он был самым способным и уже этим был интересен для меня; он, между прочим, после Московского Физтеха уже писал диссертацию в Институте Теоретической Физики им. Ландау, но променял его на Стэндфордский университет. Во-вторых, он был очень хорошим рассказчиком и, кажется, с удовольствием развлекал меня многочисленными рассказами из своей школьной и студенческой жизни в Москве, тем самым, не давая мне заснуть за рулём автомобиля, – это особенно было важно, когда мы возвращались после горы домой. И, наконец, в-третьих, он был единственным аспирантом, жившим на кампусе без машины, и по этой причине дружба со мной позволяла ему вызывать меня в любой вечер, когда ему куда-то срочно надо было съездить. Было очевидно, что ему удобнее просить меня об этом, нежели кого-то из своих друзей на кампусе. Со своей стороны, я был рад помочь ему чем только мог, а заодно и лишний раз получить удовольствие от общения с интересным человеком.
Однажды произошёл смешной случай, связанный с Глебом. Звонит он мне и спрашивает не могу ли я подъехать к нему вечером, но так, чтобы мы успели ещё съездить в магазин “Target” до его закрытия. И очень важно сделать это именно сегодня. Отвечаю ему, что, конечно, могу и в назначенное время появляюсь у него дома на кампусе. Теперь он мне объясняет в чём дело:
– Три месяца назад я купил в магазине “Target” дешёвенький музыкальный синтезатор за $200, но сделал я это лишь потому, что в этом магазине можно возвращать покупку в течение 90 дней. Я прекрасно ею попользовался всё это время, а сегодня как раз последний день, когда её можно возвратить и получить 100 % её стоимости обратно. Вот зачем мне понадобилась твоя помощь.
– Ну тогда поехали – ответил я.
В магазине после того, как Глеб вернул синтезатор и получил уплаченные за него деньги назад, он говорит мне:
– А теперь пойдём в музыкальный отдел и купим такой же синтезатор, и я опять буду обеспечен музыкой на целых три месяца, а потом таким же образом верну его обратно.
Да, русский человек сообразителен, а в США есть много таких лазеек, которые помогают жить бедному человеку безбедно. А тогдашние аспиранты со своей зарплатой в $18,000, конечно, относились к бедным людям. Кстати сказать, в Стэндфордском университете находится Мемориальная церковь, в которой имеется очень неплохой орган. Интересно, что любой его студент или аспирант имеет право взять класс игры на органе, как любой другой учебный курс. Глеб брал такой курс в течение не то одного, не то даже двух семестров и, в дополнение к обучению игре на органе, получал ещё самые обычные учебные кредиты за эти курсы.
Хочется рассказать ещё об одном эпизоде, который произошёл в 1999 году и который запомнился мне тем, что был как бальзам на мою истосковавшуюся по альпинизму душу. В это время наш с Колей бизнес уже вовсю процветал. Коля прилетал ко мне каждые две недели. Обычно я в течение двух недель закупал компьютерную продукцию согласно Колиным указанием, в пятницу в течение дня мне её доставляли, а вечером прилетал Коля, и мы проводили с ним дискуссии о жизни до глубокой ночи, после чего я шёл спать, а Коля – паковать свои чемоданы. На этот раз я сказал Коле, что вынужден оставить его одного, т. к. за мной должны заехать ребята и мы уедем на гору на весь уикенд. Коля принял моё сообщение без особой радости, но с пониманием, что так надо и он всё равно ничего изменить не может. Когда через час появились Данила и Стас, они сразу поняли, что «отрывают» меня от Коли, оставляя его в одиночестве. А ведь Коля, как ни крути, приехал всего на два дня и, к тому же, прилетел не откуда-нибудь, а из нашей общей родины. Коля так с укором смотрел на них, как будто они были в чём-то виноваты. Данила это заметил и сказал ему:
– Коля, ты уж извини, но Исаак нам нужен.
Эта фраза пролилась бальзамом на мою душу – слышать, что я им, молодым ребятам, ещё нужен, находясь в том возрасте, в котором я тогда уже пребывал – многого стоит, по крайней мере, для меня. К слову сказать, мы тогда не взошли на Пик Одинокой Сосны (Lone Pine Peak), который находится в районе самой высокой горы на континентальной Америке (Mt. Whitney): в первый день мы дошли до середины горы, но к ночи поднялся такой ветер, что мы вынуждены были поставить палатку на гребне, закрепить верёвку на скале и легли спать, пристёгнутые к верёвке, – опасались, что ветер может сбросить палатку вместе с нами в бездну. На следующий день Данила сделал попытку лезть вверх по скале, но ему это не удалось – ветер ещё больше усилился и угрожал сбросить его со скалы. После такого все согласились, что продолжать восхождение в таких условиях – безумие.
Когда Коля приехал ко мне в следующий раз, он, очевидно, всё ещё находясь под впечатлением прошлого своего визита, немного размечтался и произнёс:
– Исаак, ты бы когда-нибудь взял меня на гору, очень хочется посмотреть, что же это такое.
Пришлось мне привести Колю в чувство, хотя и не очень вежливым способом:
– Коля, ты не понимаешь, что ты говоришь.
Дело в том, что Коля в свои 40 лет никогда не занимался не только спортом, но даже и физкультура в школе, а особенно, в военном училище, по его же рассказам, ему совсем не давалась. А теперь Коле захотелось испытать себя на горе. Такое можно захотеть лишь от полного непонимания предмета.
А 26 июля 1999 года мне исполнилось 60 лет. В связи с этим в свой очередной приезд Коля задаёт мне вопрос:
– Исаак, как долго ты ещё собираешься работать?
Я нисколько не обиделся на его вопрос, потому что знал, что в России это возраст, по достижению которого мужчины выходят на пенсию, чтобы спокойно насладиться остатком своей жизни. Я прекрасно понимал, что для хорошего бизнесмена, которым был Коля, вопрос этот совсем не праздный – мы с ним уже сработались, а если я, как это принято в России, уйду на заслуженный отдых, ему придётся искать нового человека для своего бизнеса. Причём, мало того, что человек этот должен много чего уметь, но самое главное – у Коли к нему должно быть абсолютное доверие – ведь я никогда не покупал товар на свои деньги, только на те, которые Коля присылал на счёт компании заранее, а это временами доходило до полумиллиона долларов!
Короче, на этот его вопрос я ответил, что намерен работать ещё не менее 15 лет. У меня нет уверенности, что Коля мне поверил, потому что этот ответ явно выходил за рамки стандартного российского понимания. Однако больше этот вопрос он мне не задавал, а я точно выполнил данное ему обещание и объявил о своём уходе из бизнеса только в июле 2014 года. И, если бы не случился «Крым наш», а вслед за ним и сбитый малазийский пассажирский самолёт «МН-17», не сомневаюсь, что я продолжал бы работать ещё несколько лет, потому что работа эта была для меня удовольствием, хотя и требовала много физических сил. Пожалуй, единственное, что меня сильно напрягало на этой работе – недостаток времени для более частых тренировок в спорт клубе. Уж очень хотелось подольше задержаться в альпинизме!