Исаак Борисович Гилютин
Жизнь и страх в «Крестах» и льдах (и кое-что ещё)
История происхождения имени Кристины
В описываемые годы, да и позже, нам с Таней часто задавали вопрос: как мы, еврейская, казалось бы, семья пришли к такому уж очень вызывающе христианскому имени? Никто бы не задавал такой вопрос, если бы для новорождённой дали одно из широко распространённых русских имён, поскольку мы оба происходим из русской культуры. А тут редкое православное, а скорее католическое имя. Вот теперь настало время объяснить этот феномен.
Я уже упоминал, что Лэс был женат на Крис, а её полное имя было Кристина. Как это ни странно звучит, она тоже была рождена в еврейской семье. Но проблема состояла в том, что родилась она в Париже в 1940 году, который в это время был уже оккупирован немцами. Чтобы «замести» следы еврейства в это страшное время ей и дали такое католическое имя. Она так и жила в Париже все свои молодые годы, пока не решилась на эмиграцию в США в конце 60-х годов прошлого века. По прибытии в Нью-Йорк она устроилась работать во французский банк и, насколько мне известно, так там и работала до самого нашего знакомства. Вскоре после прибытия в Нью-Йорк она встретила Лэса и, таким образом, их судьбы соединились. Хочу дополнить интересный штрих о Крис: в свои молодые годы она была серьёзной спортсменкой-пловчихой и даже была членом Французской сборной команды по плаванию на Олимпийских играх 1960 года в Риме. Ну вот теперь я думаю, что читатель сам догадался откуда мы взяли это имя для нашей новорождённой. Поскольку, они оба «пригрели» нашу семью в самое трудное для нас время в США, нам обоим тоже захотелось сделать что-то приятное для них. Вот таким образом мы это и сделали. Теперь и Кристине будет легко отвечать на тот же вопрос.
Скандал в «благородном собрании»
Через пару дней, как только Таня немного оклемалась и смогла приступить к своим обязанностям матери, я помчался на свою, теперь уже не такую любимую, как это было в первые месяцы, работу, ожидая своего увольнения со дня на день. Однако вскоре произошло событие, которое опять изменило мою судьбу. А произошло вот что:
Менеджер нашей группы программистов созывает общее собрание для подведения итогов работы за четвёртый квартал прошедшего 1977 года. На этом собрании он расчерчивает стенную доску на шесть секторов и в каждый сектор вписывает фамилию одного из членов нашего коллектива. Затем он поочерёдно даёт рабочую характеристику каждому программисту, а в конце выставляет ему оценку от 1 до 5. Пропорционально этой оценке каждый программист получит денежную премию за прошедший квартал. Думаю, что мой читатель уже догадался, что в секторе с моей фамилией был проставлен жирный ноль. Лично я воспринял этот факт совершенно спокойно, поскольку он справедливо отображал мой «неоценимый» (его действительно было невозможно оценить!) вклад в общую прибыль компании. Поскольку это собрание проходило в конце рабочего дня, я встал, попрощался и уехал домой, как мне в тот момент казалось, навсегда.
Так как я первый раз за всю свою работу в компании поехал домой так рано (6 часов вечера), то я впервые познал, что такое час пик в Нью йоркском метро. Объяснять это я не стану, поскольку и питерцы, и москвичи хорошо знакомы с этим явлением. Но запомнилась мне эта поездка на метро совсем по другой причине: я по-настоящему потерял сознание первый и последний (до сих пор) раз в жизни. Длилось это, очевидно, всего несколько секунд и я очнулся, понимая, что я не стою на своих ногах, а держит меня в вертикальном положении толпа, которая сдавливала со всех возможных сторон. Можно сказать, что час пик был моей удачей, – если бы я поехал в своё обычное время (8–9 часов вечера), я бы просто оказался на полу вагона. Было очевидно, что напряжение всей последней недели полностью выбило меня из колеи жизни настолько, что я потерял контроль даже над самим собой. Ведь на моей ответственности была целая семья и что же я теперь буду делать без работы?
На следующий день я решил на работу вообще не ходить – ведь и так всё ясно, что всё плохо. Однако события на работе развивались по совсем неожиданному сценарию. Вечером мне звонит Лэс и рассказывает о событиях этого дня. Оказывается, вся группа программистов взбунтовалась и пошла к президенту с требованием уволить менеджера, который так бестолково обидел хорошего человека, т. е. меня. А дело было в том, что все эти девочки учились в колледже уже в США, где не принято при всех обсуждать успехи или неудачи студентов. Они уже были приучены таким образом, что подобные характеристики босс может обсуждать с сотрудником только приватно, не выставляя это напоказ. Он же, обсуждая мою деятельность публично в отрицательном ракурсе, нанёс этим оскорбление человеку положительному, уже немолодому, образованному и отцу семейства. И неважно, что он (это значит я) не принёс прибыль компании, что у него не блестящий английский язык, а важно, что человек старается и работает не покладая рук и, если дать ему ещё время, он наверстает. В общем, натуральный скандал в «благородном собрании».
Подумав о произошедшем скандале, я кое-что для себя понял. Дело в том, что этот менеджер совсем недавно эмигрировал из Венгрии, где стандарты поведения на работе были внедрены по нашим советским образцам. Ничего необычного с советской точки зрения он не сделал, а вот с американской – это было недопустимо. После того, как Лэс ввёл меня в курс событий сегодняшнего дня, он добавил, что вице-президент компании просит меня приехать завтра к нему на разговор.
И вот я в кабинете вице-президента компании Бена (Bеn Aidenbaum). Прежде, чем начать со мной серьёзный разговор, он приносит мне свои извинения за тот постыдный случай, который имел место со мной пару дней назад. (А мне опять хочется смеяться по принципу «Америка – what a country!»). Затем он переходит к главному:
– Наша компания имеет филиал в городе Стемфорд, штат Коннектикут (это 70 километров от Нью-Йорка на северо-восток), там требуется программист на языке APL (A Programming Language). Этот язык предназначен для математиков и астрономов. Мы посовещались и решили, что с вашим образованием не будет проблемы освоить его за один месяц. Здесь у нас есть только один человек, который знает его, и вы сможете у него консультироваться, когда/если будет в этом необходимость. А через месяц вам придётся ездить на работу в тот офис на машине. У вас ведь есть машина? (Я машинально киваю). Ну вот и хорошо. Мы же будем вам доплачивать ежемесячно $200 на бензин. Если вас всё это устраивает, тогда будем считать, что инцидент двухдневной давности полностью исчерпан.
Я покидаю его офис почти что на крыльях. Меня обуревают страсти по принципу «не было ни гроша, да вдруг алтын». Это же была моя мечта работать за городом с красивыми видами, чистым воздухом и, вообще, среди одноэтажной Америки. Ведь хорошо известно, что Нью-Йорк – это совсем не Америка. Так же как Москва сегодня – это вовсе не Россия, а только её вывеска. А то, что надо будет ездить на моём «танке» туда и обратно каждый день 140 км, меня совсем не напрягает, мне даже доставляет удовольствие как человеку, только что получившему в своё распоряжение машину впервые в жизни. В этом смысле я ощущал себя 16-летним школьником, который только что получил водительские права и которому родители только что отдали в полное распоряжение свою машину.
С этого дня я засел за изучение APL и почти сразу же в него влюбился. Язык оказался настолько мощным (powerful) и настолько красивым, что я просто «балдел», обучаясь ему. Он уже принадлежал ко второму поколению языков, не в пример Коболу или Фортрану. В нём все операции проводятся в матричной форме и в нём иногда можно в двух строках написать программу, на которую в Коболе или Фортране потребуется две страницы. У этого языка был лишь один недостаток – он потреблял во много раз больше машинного времени для одних и тех же задач, нежели КОБОЛ и ФОРТРАН. Однако кого это волнует в Америке, где столько больших ЭВМ!
Итак, весь отведённый мне месяц, я наслаждался общением с APLом и с хорошим человеком, который консультировал меня в этом языке программирования. С середины апреля я начал ездить в Стемфордский офис. Там я почти сразу получил проект, который следовало сделать за три месяца. Первый месяц прошёл почти безоблачно, меня никто не беспокоил. Но вот затем мне опять надлежало встречаться с заказчиком каждые две недели и демонстрировать прогресс проекта. Теперь, когда скрывать мой английский уже было невозможно, ситуация начала напоминать ту, которая была в Нью-Йоркском офисе. И я понял, что и в этом офисе я долго не продержусь. Тогда по воскресеньям я стал рассылать свои резюме – на этот раз преимущественно в большие компании, т. к… во-первых, я уже стал программистом (хотя бы потому, что так называется моя должность на работе), во-вторых, я и правда чему-то научился, а, в-третьих, я понял, что в больших компаниях можно начать работу с учёбы на курсах, которые либо имеются внутри компании, либо им ничего не стоит послать клиента на курсы вне компании – там деньги не считают так скрупулёзно, как в маленькой компании. Важно только им понравиться, и чтобы взяли, а там должно быть легче. Я же помню, что сказал мне год назад Миша Бергельсон: «в большой компании будешь как у Христа за пазухой, а в маленькой из тебя все соки выжмут». Ах, как прав был Миша, а я совсем нет, поскольку тогда сделал неправильный выбор! Однако надо выживать со всеми наделанными ошибками здесь и сейчас.
Летняя дача по-американски
А уже конец мая и в Нью-Йорке от жары не продохнуть. То ли ещё будет в летние месяцы – для Тани это уже будет третье лето в Нью-Йорке. Там в эти летние месяцы не редки дни с температурой в 1000F (380C) и 100 % влажности. Теперь Таня начинает меня обрабатывать, сначала медленно, а затем, всё настойчивее: в Нью-Йорке ей летом с двумя детьми будет некомфортно. Короче говоря, Таня хочет выехать на всё лето за город, т. е. на дачу. Но ведь у нас нет даже собственного дома, не то, что дачи. Опять не сплю всю ночь, обдумывая, что же можно предпринять для того, чтобы вывести их за город. К утру приходит решение. Я ведь, как и прежде, остаюсь работать по вечерам, почему бы этим не воспользоваться?
Итак, этим же днём, когда все сослуживцы разъехались по домам, я раскрыл местную телефонную книгу и стал обзванивать все джуйки (это жаргон от JCC= Jewish Community Center=Еврейский Общинный Центр). Я начал обзванивать с ближайших к моей работе центров, постепенно расширяя «обрабатываемую» площадь. Везде я представлялся «свежим» еврейским иммигрантом из СССР со степенью PhD в вычислительной технике, который ищет пристанище на летний период для своей семьи. Но не за деньги, а за любую работу по дому и по участку. Первый день не дал никаких результатов. Зато уже второй день дал некоторую надежду на то, что я на правильном пути. Я попал, как позже выяснилось, на совершенно чудесную женщину по имени Ли Лафтмен (Lee Laftman). В своей джуйке в New Rochelle она уже много лет занималась чем-то вроде благотворительности. После того, как она получила от меня ответы на все её вопросы, она сказала, что ей надо поговорить со своей близкой подругой, и чтобы я завтра позвонил ей в то же время, что и сегодня. На этом наш разговор закончился, а я продолжал свою поисковую деятельность.
На следующий день Ли сообщает мне, что её подруга Илиана (Iliana Gardner) заинтересовалась моим предложением и попросила меня ей позвонить. Я тут же набираю её номер и у нас состоялся разговор, а по сути, моё ей интервью. Забегая вперёд, скажу, что последние годы она работала школьным психологом и теперь читателю должно быть понятно, как легко она смогла на основании этого телефонного интервью составить обо мне мнение. Она попросила меня приехать к ней вечером следующего дня, чтобы она показала мне все работы по дому, которые ей необходимо сделать. Теперь весь вопрос состоял в том, могу ли я взяться за эти работы. Следующим вечером я её посетил. У неё был небольшой довольно старый двухэтажный дом в маленьком городке Hastings-on-Hudson, расположенном, как это видно из его названия, недалеко от знаменитой реки Гудзон. Она сообщила мне, что собирается уходить на пенсию и в связи с этим, продавать дом и переезжать в Калифорнию. Но перед этим она на всё лето планирует уехать к своей дочери во Францию и собиралась оставить дом на попечении компании, которая занимается ремонтом домов и которая за три месяца должна привести дом в порядок по списку из 15 пунктов, главным из которых является покраска дома снаружи. Теперь она рассматривает вариант, по которому я со своей семьёй живу в её отсутствии всё лето и за это время произведу все перечисленные в её списке работы. Стало ясно, что у неё есть прямой смысл отдать дом под мою опеку бесплатно, нежели заплатить 3–4 тысячи долларов ремонтной компании. Это ситуация из тех, которые в США называют “win-win situation”, т. е. ситуация, когда все выигрывают и нет проигравших. А в русском языке на этот случай есть другая пословица – «на ловца и зверь бежит».
После этого она подробно расспросила о моей семье. Она никак не отреагировала на двухмесячную Кристину, но когда услышала, что есть ещё пятилетний сын, то реакция её была незамедлительной:
– Давайте сделаем так: в воскресенье привозите всю семью ко мне на обед, тогда и продолжим нашу беседу.
Понятно, что она хотела познакомиться и с Таней, но главным объектом её интереса теперь, без сомнения, стал Женя. Опять сработал пресловутый эффект американских детей, которым всё было дозволено. За свою жизнь 65-летней женщины у неё скопилось немало дорогих её сердцу игрушек и других предметов, например, рояль в гостиной, которыми она очень дорожила. В воскресенье я погрузил всех членов семьи в свой «танк», т. е. Buick Skylark 1969 года рождения, и помчался в Hastings-on-Hudson. Для Тани, кажется, это была первая прогулка за город за всё её пребывание в США. Была прекрасная солнечная погода и, пока Илиана накрывала обеденный стол во дворе среди благоухающих цветов, я, испросив её разрешение, взял Женю и мы удалились с ним на экскурсию по дому. Моя идея заключалась в том, чтобы дать ему потрогать и пощупать в моём присутствии абсолютно все предметы в доме, на которые у него «ляжет» глаз. Я полагал, что потом, когда/если мы-таки будем здесь жить, у него не появится желание опять трогать эти вещи – ведь, когда он их трогал первый раз, ничего интересного он для себя не обнаружил. Какой же резон трогать их опять?
Видит бог, этим поступком я не пытался понравиться Илиане, – это была попытка удовлетворить вполне естественное любопытство ребёнка, который никогда раньше не видел столько интересных игрушек и предметов. Однако этот мой поступок не прошёл незаметным для Илианы, профессионального психолога; я видел, как она наблюдала за нами и по выражению её лица понял, что очень удовлетворена увиденным. А во время обеда она незаметно, но постоянно наблюдала именно за Женей. И надо признать, что Женя нас не подвёл – он прошёл испытательный тест на отлично. Его поведение было просто безукоризненным. Перед нашим отъездом она сказала, что приняла решение: передала мне ключи от дома, список всех предстоящих дел по дому, телефон своей дочери во Франции (на случай непредвиденных обстоятельств), а также добавила, чтобы я сохранил все чеки на покупки инструментов и строительных материалов – она вернёт мне мои расходы. Далее она сообщила мне, что улетает через три дня и после этого мы можем въехать в дом в любое удобное для нас время, а также и день её возвращения через три месяца, до которого мы должны освободить дом.
Вот таким образом мы оказались на даче в летнем сезоне 1978 года. Когда мы въехали в дом, оказалось, что одна спальня из трёх заперта на замок. Было очевидно, что Илиана поместила туда все самые ценные из её вещей. От этого мне стало значительно спокойнее. Наконец, Таня была счастлива, а я всё это лето по рабочим дням ездил в офис работать программистом, по вечерам занимался мелкими работами по дому, а в выходные – покраской дома. Мне особенно было интересно красить его с внешней стороны: там невозможно было приставить к стене лестницу, да у меня её и не было, поскольку впритык к дому росли густые кусты. И я не знаю, как бы я красил дом снаружи, если бы у меня не оказалось альпинистской верёвки, которую я обвязал на крыше вокруг печной трубы и тем самым обеспечил себе не страховку – нет, для страховки нужен был напарник, а у меня, понятное дело, его не было. Верёвка играла роль спусковой – когда я передвигался от одного участка стены или окна к другому, я фиксировал себя на ней с помощью вспомогательной верёвки и специального узла. Вот так в висячем положении и с ведром краски, подвешенным к альпинистскому поясу сбоку, я красил окна и стены второго этажа. В СССР это называлось промышленным альпинизмом, с той лишь разницей, что там использовалось более серьёзное профессиональное снаряжение для этих целей. Делал я это только по выходным, т. к. приезжал домой с работы довольно поздно. У окрестных мальчишек даже появилась такая забава – они приходили сами и приводили своих друзей лицезреть меня, висящим на верёвке и работающим одновременно. При этом они ещё комментировали и отпускали какие-то шуточки в мой адрес.
В этом месте я вынужден немного отвлечься и рассказать откуда у меня к этому времени появилась верёвка для верхолазных работ. Вот что произошло со мной годом раньше. Пока я ходил на свои первые курсы английского языка, я решил повторить свой римский опыт, т. е. разыскал в Манхеттене American Alpine Club и явился туда. Там я в первый же день познакомился с человеком, который искал себе напарника для скалолазания, т. к. его постоянный напарник не мог поехать с ним в этот раз. Имя его было John Thackray. Я немедленно предложил себя в качестве такого напарника. Он, конечно, расспросил меня о моём скалолазном и альпинистском опыте. Похоже, мой рассказ его удовлетворил, и мы договорились, что в воскресенье он заедет за мной и мы поедем на скалы. До скал мы ехали часа два и всё это время он расспрашивал меня о жизни в СССР и насколько трудно было эмигрировать в США. Очень скоро, он признался, что у него совсем не праздный интерес к этой теме. Оказалось, что он является внештатным корреспондентом газеты Нью-Йорк Таймс (freelance writer for The New York Times). Чуть позже, когда он при расставании вручил мне свой адрес и номер телефона, я увидел, что живёт он в лучшем месте Манхеттена (250 West 57 Street). Мне было удивительно, что он понимал всё, что я ему говорил по-английски. Нет никакого сомнения, что для меня целый день, проведённый с ним, был невероятно полезен в части улучшения английского языка. Во время наших многочисленных бесед в тот день я заикнулся, что ледовое лазание люблю даже больше, чем скалолазание. Дело в том, что в альпинизме все любят скалолазание, но далеко не все любят ледолазание. Оказалось, что он, как и я, тоже любит ледолазание, но у него в настоящее время нет для этого напарника. Он тут же предложил мне ближайшей зимой поехать с ним в Adirondack Mountains на ледовое лазание, я естественно принял и это его приглашение. А в тот день мы с ним прекрасно налазились и оба остались довольны проведённым временем и друг другом. Что я был доволен проведённым днём – совсем не удивительно, а вот, что он получил удовольствие (это были его слова) – это прогнозировать было невозможно. Расставаясь, я подарил ему пару титановых крючьев, а он, чтобы не остаться в долгу, решил подарить мне верёвку, с которой мы в тот день лазили. Мне было неловко принимать такой дорогой подарок, я пытался отказываться, но он настоял, сказав мне следующее:
– Да у меня ещё есть пара таких, а если мне понадобится ещё одна, я с лёгкостью смогу себе это позволить, а ты когда ещё сможешь позволить себе такую покупку, так что, пусть у тебя будет с чем лазить в настоящее время.
Пришлось взять этот подарок, который я в течение многих лет использовал по назначению, особенно после того, как 1993 году перебрался в Калифорнию. И, наверное, будете смеяться, но она существует у меня до сих пор – я всю жизнь храню её в тёмном прохладном месте в гараже.
Когда пришла зима, я получил от него письмо на этот раз с приглашением на ледовое лазание, но пришлось отказаться – в декабре 1977 года мне было совсем не до лазания – ни до скального, ни до ледового. В то же самое время я получил ещё одно письмо, на этот раз от президента American Alpine Club (тогда им был Bob Hall) c полным расписанием выездов в горы этой зимой и предстоящим летом, а также с предложением стать членом клуба. Там была такая смешная фраза: «для альпинистов вашего уровня мы не требуем, чтобы вы непременно становились членом нашего клуба и платили членские взносы. Вы можете участвовать в наших мероприятиях как гость». Я не сомневался, что и это письмо тоже было инициировано Джоном (by John Thackray). В этом же письме было предложение стать ещё и членом Appalachian Mountain Club в Бостоне. Однако так сложилась судьба, что все подобные желания пришлось отложить на неопределённо долгий срок, а точнее на целых 17 лет, когда я уже оказался на другом конце США – в Калифорнии. Об этом будет отдельная часть книги.
А пока что вернёмся в лето 1978 года на нашу дачу по-американски. Почти каждое воскресенье приезжали к нам в гости Лэс и Крис. Они даже помогали мне красить дом в тех местах, где это можно было делать прямо с земли. Было похоже, что такие поездки для них были в удовольствие. Как-то раз нас навестила Илианина подруга Ли Лафтман, которая и свела меня с Илианой. После этого она много раз приглашала нас к себе домой в New Rochelle, NY 10804, на званый обед и всегда этот обед проходил с определённой аристократичностью, несмотря на то что она всегда приглашала нас с детьми. Позже она ещё познакомила нас со своей сестрой Бертой и её мужем Harry Vinograd, который как мальчишка любил выставлять на показ свою русскую фамилию. Они все были потомками еврейских эмигрантов самой первой волны из России, все имели высшее образование и, что интересно, во всех трёх домах были фортепьяно (именно фортепьяно, а не пианино), на которых эти три женщины играли. В общем, это были типичные евреи-ашкенази возраста наших родителей. Дружба с ними продолжалась ещё много лет.
За два месяца я выполнил все обязательства по дому и даже почувствовал себя отдохнувшим за этой работой – ведь вместо езды в Нью-Йорк после работы в офисе, я за 15 минут без пробок доезжал до нашей дачи. Последний летний месяц обещал мне полную расслабуху. Однако мне нельзя столько времени расслабляться. Я снова обратился к Ли: нет ли у неё ещё подруг, которым можно за деньги делать работу по дому. И она уже на следующий день дала мне номер телефона другой своей подруги, которая тоже жила в районе Westchester county. Я поехал к ней на смотрины. Оказалось, что она уже двадцать лет живёт в этом доме без мужа, но с сыном-«охламоном», который не только ничего по дому не делал, а, наоборот, много чего ломал. Теперь она решила воспользоваться протекцией от Ли и привести свой дом в порядок. Надо было заделать многочисленные дырки в стенах спальни её сына, который недавно уехал в колледж, но, главное, надо было покрасить весь дом изнутри. Только прежде, чем его красить, там следовало отмыть всю грязь, которая скопилась за двадцать лет. Я сообщил ей, что могу работать только по уикендам. Она согласилась, дала мне ключ от дома и сказала, что по уикендам будет уезжать к подруге, чтобы мне не мешать. Затем она спросила меня сколько стоит мой труд. Я ответил, что согласен на $5 в час за свою работу. Она несколько раз переспросила меня, не обманываю ли я себя, а я также несколько раз ответил, что нет, не обманываю. Дело в том, что в то время за такую работу строительным подрядчикам платили $15 в час. Но я был рад и таким деньгам, поскольку понимал, что я опять же самозванец и не имею никакой бумажки о необходимой квалификации. Опять договорились, что я буду сохранять чеки на покупку краски и прочих расходных материалов, а она в конце вернёт мне за них деньги. Вот так я получил ещё один заработок. Эта новая работа не была таким удовольствием, каким была первая, т. к. приходилось по уикендам вставать в семь утра, облачаться в рабочую одежду и ехать в очень грязный дом, где я за работой проводил полный световой день до темноты (часов 11–12) без обеда, возвращался домой спать, а утром опять всё повторялось. Таким образом, мне удалось за четыре уикенда заработать хоть и небольшую, но всё-таки прибавку к моей маленькой зарплате в Warner Computers, Inc.