Исаак Борисович Гилютин
Жизнь и страх в «Крестах» и льдах (и кое-что ещё)
– Исаак, а не могли бы вы на оставшиеся дни быть нашим инструктором?
Оказалось, что им очень не понравилось, что Боря потерял выдержку и кричал на них матом, подгоняя их таким образом при спуске со снежного склона. Я, конечно, ответил, что не против, но решать это должен Александр Васильевич. Вот так я и стал их инструктором на следующие восхождения. Потом к ним добавился ещё один по имени Егор Басенко. Он был моложе этих двоих года на три, но тоже хорошо подготовленный и трудолюбивый студент. Таким образом, мне достались самые сильные из разрядников – о лучшем я и мечтать не мог. А каждый раз, когда мы спускались после восхождения в лагерь, я приглашал и Андрея, и Илью, принимать душ в моём номере вместо того, чтобы ждать своей очереди в общественном душе, где уже на десятом человеке кончалась горячая вода.
Несмотря на мои очень хорошие отношения с моими участниками, один раз я всерьёз получил от начальника Карасёва выговор. Дело в том, что у них на сборе было правило, по которому участники должны были оплачивать своему инструктору проезд из Питера в лагерь и обратно, а также питание в столовой всё время, пока мы находились в лагере. Я же, когда увидел в первый раз, как Андрей пытался платить за моё питание, остановил его, сказав:
– Андрюша, этого делать не следует, я приехал сюда в отпуск, а совсем не для зарабатывания денег, и буду сам за себя платить.
Мои ребята вполне удовлетворились этим замечанием и больше не пытались этого делать. Однако они, очевидно, поделились этим со своими друзьями, и молва дошла до Карасёва, который и сделал мне выговор:
– Исаак, так нельзя, теперь и другие участники захотели перейти к тебе. В общем, это вносит нездоровый ажиотаж внутри сбора.
Пришлось извиниться за своё такое поведение и объяснить ему, что я никогда не беру денег со студентов – ни в Америке, ни здесь – это мой принцип. Я вполне понимаю, когда студенты делают так для двух других инструкторов – те работают в России и их зарплата на работе в разы меньше моей. Кроме того, я рассматриваю эту поездку как удовольствие, а вовсе не как работу.
Подводя итоги той моей поездки в альплагерь «Безенги», могу сказать, что она превзошла все мои ожидания, а с Андреем и Ильёй я до сих пор поддерживаю отношения и каждый раз, когда я приезжаю в Питер, они находят время для встречи со мной.
Как сорваться в ледовую трещину и остаться в живых
Мне так понравился мой отпуск 2007 года, что на следующий 2008 год я опять попросился к Карасёву на сбор, который опять проходил в том же лагере «Безенги». На этот раз сам Карасёв не поехал, но попросил начальника сбора Питерского Политеха (Политехнического университета) взять его студентов под свою опеку. Он также договорился с ним и о моём присутствии на сборе в качестве их инструктора. Я опять приехал в Питер за две недели до отъезда на Кавказ и продолжил свои тренировки в парке Сосновка. На этот раз я решил ехать на Кавказ на поезде вместе со студентами – очевидно, опять дала о себе знать ностальгия по молодым годам, когда мы ехали туда поездом почти двое суток. Правда, я не отважился ехать в плацкартном вагоне, где ехали студенты, а взял себе билет в купейный вагон. И вот еду я в этом поезде и с верхней полки своего купе поглядываю в окошко на просторы своей бывшей родины. Вдруг в дверях появляется Андрей Петров – мой подопечный с прошлогоднего сбора и ещё один незнакомый мне парень по имени Лёша Гусев. Оказывается, что Андрей пришёл, чтобы познакомить меня с Лёшей, который тоже хочет ко мне в группу. Затем Андрей достаёт бутылку не то шампанского, не то вина, и произносит:
– Исаак, сегодня ведь 26 июля и я помню, что это ваш день рождения и мы пришли, чтобы с вами его отметить.
– Андрюша, я, конечно, польщён, что ты помнишь эту дату, – отвечаю я, – но я человек суеверный и никогда не отмечаю свой день рождения до окончания спортивного сезона. Поэтому, спрячь эту бутылку до окончания сбора и, если всё пройдёт гладко, тогда мы и выпьем её. Я ведь никогда не справляю день рождения в его календарный день: так уж получилось, что мне выпало родиться в середине спортивного сезона.
После этого, поболтав немного о предстоящем сборе, они ушли к себе. А на самом сборе произошло кое-что интересного, достойного здесь упоминания.
Итак, достались мне три сильных парня, которые приехали в горы за вторым разрядом. Один из них, Лёша, был особенно хорошо подготовлен и когда мы пошли на целый день ледовых занятий, он спросил у меня разрешение взять с собой на занятия два ice climbing tools (инструменты для лазания по вертикальным ледовым стенам), которые он привёз с собой из Питера. Это не входило в обязательную программу ледовых занятий их уровня и, в принципе, не могло входить, т. к., с одной стороны, в лагере таких инструментов нет – они довольно дорогие, стоят более $250 за один, а, с другой стороны, лазание с ними считается в альпинизме «высшим пилотажем». Я, конечно, сказал ему, чтобы брал их с собой на занятия и что все мы там попробуем с ними полазать. Естественно, я не стал говорить, что немного знаком с таким лазанием. Далее события развивались, как я и предполагал: после обязательной программы занятий нашёл я почти вертикальную ледовую стеночку метров 8–10 высотой и предложил каждому из них попробовать залезть с верхней страховкой. Поскольку для всех было это впервые, никому из них, включая обладателя инструментов, без одного или даже нескольких срывов, залезть не удалось. После них наступила моя очередь, по их понятиям, впрочем, и по моим собственным, совершенно не способного на соревнования с ними. Тем не менее, мне удалось залезть без единого срыва и сполна насладиться произведённым впечатлением. И, конечно, это была заслуга Карена, которому я посвятил много места в предыдущей главе.
А через несколько дней всем сбором мы поднялись в так называемый «Тёплый угол», где нам предстояло совершить два восхождения. Первое называлось Укю по Северо-Западному гребню (2Б к.т.). В этот раз пришлось нам втроём (Андрей, Лёша и я) идти одной связкой. Маршрут этот длинный по нетрудным скалам. Я уже знал, что Лёша отличный скалолаз и, естественно, поставил его первым в связке, Андрюшу – последним, а сам встал в середине на скользящем карабине. Известно, что в тройке движение происходит медленнее, чем в двойке или двумя двойками. Отчасти поэтому, а отчасти потому, что я лез значительно медленнее, чем эти два молодых скалолаза, мы вылезли на последний жандарм (возвышение в гребне на пути к вершине) только к 1 часу дня – значительно позже, чем это было предписано в описании маршрута. Но тут на вершине этого жандарма нас накрыл такой густой туман, что видимость была не более 7 метров. По описанию маршрута теперь нам предстоит спуск к перемычке на длину всей верёвки (40 метров), вот только самой перемычки и пути, который к ней ведёт, мы не видим. Так как я впервые был на этом маршруте, не говоря уже о моих двух участниках, то говорю ребятам:
– Парни, сидим здесь и ждём пока туман рассеется, чтобы мы смогли увидеть наш дальнейший путь.
Вижу, что обоим парням моё решение не нравится – они это даже не скрывают, но и меня это совсем не удивляет: когда я был в их возрасте и квалификации, мне такое решение тоже бы не понравилось. Ну что ж, потому им и положено ходить в горы только с инструктором, который знает об опасностях в горах не только из книг, но и из собственного большого опыта. Это ожидание заняло у нас ещё часа два, а, когда туман рассеялся, Лёша начал спуск вниз по верёвке. Я не знаю, оценили ли парни моё решение теперь, когда Лёша достиг конца верёвки, но не обнаружил там полочки, где можно было бы принять нас двоих, а дойти до перемычки ему не хватает верёвки. Я-то был очень рад, что принял такое решение. Представьте себе: он спустился бы туда в густом тумане, мы его не только не видим, но и не слышим, т. к. человеческий голос сильно искажается в таком тумане. Вот и висел бы Лёша на конце верёвки неизвестное время, а мы бы наверху тоже были бы в полной неизвестности. Теперь Лёша начинает искать в направлении перемычки какие-нибудь следы других восходителей (ведь мы находимся на очень популярном маршруте) и, наконец, видит крюк с петлёй метрах в десяти от того места, куда спустился он. Это означает, что он спустился значительно левее того места, куда должен был спуститься. Он его не заметил даже сейчас при отличной видимости, а каково было бы в тумане? Теперь он закрепляет свой конец верёвки и ещё через двадцать минут мы спускаемся к нему и продёргиваем верёвку. Ещё через пять минут мы все выходим на перемычку. Отсюда кажется, что до вершины «рукой подать»: она возвышается прямо перед нами довольно крутым снежным склоном длиной в четыре верёвки, на котором местами блестит лёд. Это значит, что здесь надо одевать кошки и в них идти наверх с попеременной страховкой. Но времени уже 5:30 вечера и мне абсолютно ясно, что в такое время продолжать наше восхождение – безумие. Поэтому объявляю свой вердикт:
– Парни, мне очень жаль, но продолжать наш подъём до вершины мы не можем. Отсюда с перемычки можно спускаться вниз, что мы и должны сейчас сделать. Понимаю, как вам это неприятно слышать, но другого решения быть не может.
Ясно, что им это решение очень не нравится, но они знают, что в альпинизме во время восхождений осуществляется практически военная дисциплина и полное подчинение руководителю восхождения, тем более инструктору. Таким образом, очень недовольные, но совсем невредимые, мы спускаемся к нашему бивуаку возле голубятни до наступления темноты. На утро Евгений Александрович проводит разбор всех восхождений. Когда дошла очередь до нашей группы, и я рассказал о нашем неудачном восхождении, он заключил, что решение о спуске, не дойдя до вершины, было абсолютно правильным. Несмотря на то, что мы не дошли до вершины и, значит, формально не совершили восхождение на 2Б к.т., он, учитывая, что мы там вдоволь налазились по скалам на высоте более 4,000 метров, предлагает нам на следующий день пойти на вершину Архимед (3А к.т.).
Ребята мои обрадовались, что нас выпускают на маршрут следующего уровня трудности, а у меня от этого было смешанное чувство: с одной стороны, приезжая на спортивный сбор, у меня в голове была программа максимум – если мне удастся в таком суровом районе и с такими молодыми ребятами сделать две-три двойки (2А или 2Б к.т.), то я уже буду очень даже счастлив. О тройке (3А к.т.) даже мой воспалённый мозг не мог и мечтать – я понимал, что эта категория трудности мне не под силу. А тут такое предложение, причём у Евгения Александровича почему-то не возникло никаких сомнений о моих возможностях (может быть, он просто не знал, что мне уже исполнилось 69 лет?)! Ясное дело, что я не откажусь от этого предложения, хотя бы потому, чтобы не оставить своих ребят без инструктора. Прямо по пословице: взялся за гуж – не говори, что не дюж. С другой стороны, меня гложет мысль: а вдруг мне будет не под силу это восхождение? Тогда я, во-первых, подведу своих ребят (другого инструктора на сборе для них нет), а во-вторых, потерплю фиаско и опозорю себя в глазах окружающих.
Вот с этими мыслями рано утром следующего дня мы втроём отправились на пик Архимед. По пути на вершину ничего особенного не произошло, а вот на спуске произошло такое, что, на мой взгляд, достойно внимания моего читателя. Когда мы поднялись на вершину, то там обнаружили взошедшую раньше нас группу политехов, которая состояла из инструктора и трёх его участников. Они как раз готовились к спуску и уже сбросили одну из своих двух верёвок на склон для спуска. После традиционного приветствия их инструктор, лет так 35 по имени Саша Терентьев, увидев, что у нас всего одна верёвка, любезно предлагает мне спускаться двумя группами вместе по трём верёвкам. Я, естественно, с благодарностью принимаю это предложение. Тогда он предлагает, чтобы двое из нашей тройки спустились по их верёвке, которая уже закреплена для спуска, а затем последний из нашей связки закрепил нашу верёвку и позволил их двум связкам спуститься по ней. И вот таким способом мы должны были спускаться весь этот длинный снежный склон длиной верёвок восемь. И в этот момент я допускаю серьёзную оплошность: перед тем как начать свой спуск, я был обязан предупредить Андрея, который был в нашей связке последним, что он должен закрепить нашу верёвку наверху и пропустить по ней две связки Сашиной группы. А я этого не сделал и только, когда увидел подходящего к нам Андрея, понял, что нарушил нашу с Сашей договорённость. Получилось так, что мы попользовались их верёвкой, а им такой же возможности не предоставили. Когда я это понял, мне стало невероятно стыдно за это, и я стал кричать Саше, что очень виноват перед ним за содеянное. Таких оплошностей в моей альпинистской практике никогда не было и я отнёс это на счёт эйфории, которая случилась со мной в момент, когда я стоял на вершине, не веря в то, что на самом деле произошло.
Мне кажется, что и Саша понял, что моя оплошность была никак не спланированной, а чисто случайной, и по-своему успокоил меня:
– Исаак, не бери в голову, ничего страшного не произошло.
После этого мы продолжили спуск объединённой командой из семи человек. И вот теперь наступает момент, когда я совершил грубейшее нарушение техники безопасности альпиниста и чуть было не стал виновником спасательных, а, может даже, и транспортировочных работ. А я так гордился тем, что за свою альпинистскую жизнь ни разу не был объектом спасательных работ! А ведь далеко не каждому, кто занимается этим всю жизнь, удаётся такое. Именно из-за этой непростительной ошибки, чуть не приведшей к аварии, я и затеял этот рассказ.
Итак, мы осуществляем спуск по снежному склону крутизной – 45о теперь уже под руководством Саши – естественно, что он во всех отношениях лучше меня. Он сам навешивает очередную спусковую верёвку и командует кому и в какой очерёдности по ней спускаться. Каждый участник спускался так, как ему было комфортно – либо через карабин «пожарником» лицом к склону, либо «спортивным» боком к склону. Я, конечно, спускаюсь «спортивным», потому что это мой любимый способ спуска, если крутизна склона позволяет его использовать. У меня настолько большой опыт его использования, что я не сомневаюсь, что смогу продемонстрировать классную технику перед лицом участников сразу двух групп. Это – самый быстрый способ спуска на некрутых скальных или ледовых склонах. Он так же хорош и на снежных склонах, но надо быть абсолютно уверенным, что на нём не может быть закрытых (невидимых, забитых снегом) трещин, потому что при нём осуществляется ударная нагрузка ногами на склон, значительно большая, чем, когда человек спускается на «пожарнике» лицом к склону и относительно мягко ставя ноги на склон.
Таким вот образом мы спустились на шесть верёвок самой крутой части снежного склона, после чего крутизна склона начала уменьшаться. Саша закрепляет очередную верёвку и велит единственной девочке из его группы идти вниз первой. Она пристёгивается и «пожарником» не торопясь спускается лицом к склону, а Саша её подстёгивает словами «давай-давай быстрей, тут же легко». Наконец, она благополучно спускается на длину всей верёвки и отходит в сторону, освободив её для следующего. Теперь Саша предлагает идти мне. Я быстро хватаю верёвку, закручиваю её вокруг правой руки, удерживаю вес своего тела левой рукой и… помчался вниз – мне же надо показать рекордное время спуска! А поскольку крутизна склона уже 25–30о и девочка благополучно прошла и никаких следов трещин не обнаружила, то я решаю, что могу себе позволить не простёгивать карабин страховочного уса в спусковую верёвку выше себя – во-первых, потому что вероятность трещины равна нулю, а, во-вторых, хочу и на этом сэкономить несколько секунд, чтобы показать публике, как надо быстро и красиво спускаться. Возможно, Саша и заметил, что я умчался вниз без страховки, но не посчитал возможным делать мне замечание. Но возможно, что и он рассуждал так же, как и я. Ясно, что участникам он бы не позволил такую вольность – это, как минимум не педагогично.
Итак, я буквально бегу боком (вниз – это ведь не вверх!) по уже протоптанным следам. Вдруг, пробежав уже метров 25, я… обнаруживаю себя с головой провалившегося в трещину и теперь буквально вишу на верёвке на растянутых в две стороны руках в позе распятого Иисуса Христа, только крестом мне служит натянутая верёвка. Пытаюсь понять, как это могло произойти. И тут же сам себе и объясняю: девочка-то весит меньше меня и шла она осторожно и совсем не торопясь и потому не обрушила снежный мостик, который прикрывал трещину, а я своими почти прыжками очень даже успешно совершил эту работу.
Хочу, чтобы читатель знал, что за 48 лет в альпинизме со мной такое произошло впервые. Но самое интересное даже не это, а то, что первым мне приходит на ум – у меня вообще нет никакой страховки! Небывалый случай! Я понимаю, что наверху находятся четыре здоровых парня и опытный инструктор, которым не составило бы большого труда меня вытащить наверх на верёвке. Но, к моему великому сожалению, они этого сделать не могут, потому что я к ней не пристёгнут, а если они начнут тянуть мою верёвку, они просто сдёрнут меня, и я улечу на дно трещины. А где это дно – в десяти метрах или в двадцати, а может и того больше? Я даже не хочу смотреть вниз, чтобы об этом не думать.
Теперь у меня лишь одна мысль: на сколько времени у меня хватит сил висеть на растянутых руках, а также, сколько времени там наверху потребуется на закрепление второй верёвки, по которой я смогу выбраться из этой западни сам. Наконец, минут через пять над верхней кромкой трещины показывается голова Саши, туловище которого лежит выше по склону, и спрашивает меня жив ли я. Я на это вообще не отвечаю, а прошу:
– Саша, закрепи вторую верёвку, прикрепи к ней жумар в рабочем состоянии и сбрось его мне – я по нему выберусь отсюда с вашей помощью. Пожалуйста, сделай это как можно быстрее – мне здесь очень неуютно.
Теперь я стал думать лишь об одном – только бы хватило сил, и чтобы не подвели меня мышцы моих растянутых рук. Пока что я никаких увечий на своём теле не чувствую, и голова тоже вроде продолжает соображать.
На всё про всё у них ушло ещё минут десять на организацию страховки и вот он – спасительный жумар, прикреплённый к другой верёвке – спускается ко мне. Я хватаюсь за него и прошу Сашу, чтобы они подтягивали меня наверх. Через минуту я уже был вне опасности и поблагодарил своих спасителей за оперативную работу. Как это ни смешно звучит, но после этого эпизода мы вообще развязались и убрали верёвки в рюкзаки – крутизна склона ниже этой трещины вообще стала порядка 10–15о. С этого места каждый шёл без руководящих указаний и так получилось, что мы с Сашей шли рядом и разговаривали. Не подумайте, что мы обсуждали моё падение в трещину – нет, для нас это просто рабочий эпизод на восхождении. А обсуждали мы дальнейшие планы. И тут Саша меня удивил своим предложением:
– Исаак, а давай сделаем совместно нашими двумя группами какую-нибудь тройку (3А или 3Б) в районе Безенгийской стены – уж очень хочется показать студентам Безенгийскую стену вблизи.
Я слышу его предложение в то время, как меня самого не отпускают мысли о моей непростительной ошибке на виду сразу двух групп разрядников. Мне было по-настоящему стыдно за этот эпизод. Но Саша, похоже, отнёсся к нему как к обычному рабочему срыву на восхождении, к которому любой профессиональный альпинист всегда должен быть готов. Конечно, мне было очень лестно слышать его предложение и, не скрою, мне очень хотелось его принять. Однако я решил, что Саша переоценивает мои силы (я-то знаю, что только подход под Безенгийскую стену занимает у тренированных молодых ребят от 6 до 8 часов), а также я опять очень боюсь опозориться, если не оправдаю его доверия. Кроме того, последние годы я стал суеверным и принял сегодняшнее падение в трещину в качестве «предупредительного звоночка сверху». Поэтому, пересилив своё желание, мне пришлось отказаться, сказав, что, я не только выполнил свой план этого года, но даже его перевыполнил. Таким образом, я решил закончить сезон этого года и возвращаться в Питер, а затем и домой в Калифорнию.
Интересно, что всё это происходило 6 августа, а на следующий день мы спустились в лагерь и я объявил начальнику лагеря Анаеву Алию Хусеевичу, что завтра, т. е. 8 августа, я уезжаю и прошу заказать мне билет на самолёт из Минеральных Вод до Питера. Утром человек пятнадцать отъезжающих загрузились со своими рюкзаками в присланный для нас автобус и отправились вниз. Ещё не доезжая Нальчика, нас несколько раз останавливала местная ГИБДД, заставляя всех выходить из автобуса, забирали наши паспорта и уносили их для проверки – небывалая до этого процедура. Все мы ничего не понимали, что же происходит. После того, как я поселился в гостинице аэропорта Минеральные Воды, где мне предстояло провести ночь, я позвонил с мобильного телефона своему партнёру по бизнесу Коле, чтобы сообщить ему приятную новость о том, что я закончил свой спортивный сезон и возвращаюсь в Питер. Вот только теперь стало ясно, что происходит на дорогах всего Кавказа: Коля сначала очень обрадовался, что я уже нахожусь в аэропорту, а затем сообщил, что сегодня началась война в Южной Осетии между Грузией и Россией. Только тут я понял, что мне опять повезло – ведь было совершенно неясно, чем и когда такая война закончится.
Вот так, вполне благополучно закончился этот инцидент. Пора сделать выводы из него: во-первых, никогда нельзя оставаться без страховки во время восхождения; правда, в этом утверждении необходимо соблюдать разумный подход, который формируется только опытом; во-вторых, никогда не ходить на гору одному – если бы я оказался на этом, казалось бы, совершенно безопасном снежном склоне, один, а значит и вообще без верёвки, моя судьба, а с ней и жизнь, была бы решена; в-третьих, из этого эпизода хорошо видно, зачем надо закреплять не только верхний конец спусковой верёвки, но также и её нижний конец: если бы я, как это предписано правилами, сделал себе страховку на скользящем карабине, а во время падения в трещину не удержался на распятых руках, то улетел бы на дно трещины, уволакивая за собой и нижнюю часть верёвки, а скользящий карабин легко бы проскользнул по ней до конечного узла, если бы вообще он был завязан. Одним словом, учись читатель на ошибках других – это лучше, чем на своих собственных.