Исаак Борисович Гилютин
Жизнь и страх в «Крестах» и льдах (и кое-что ещё)
Два других эпизода произошли уже со мной лично. Первый из них хотя и не очень значительный и, к счастью, совсем не повлиял на мою карьеру, тем не менее я решил и его вставить сюда, поскольку он мне очень запомнился, а запоминается, как известно, скорее плохое, чем хорошее, по крайней мере так всегда происходит со мной. К тому же я в самом начале книги дал сам себе обязательство ничего не приукрашивать и даже «одну ложку дёгтя не выбрасывать из бочки мёда».
После двух успешных восхождений 2Б к. т. мне и ещё двоим сильным ребятам предстоят два восхождения 3Б к. т. под руководством инструктора и м.с. Васи Савина. Вася, хотя и был достаточно сильным физически, тем не менее очень выделялся среди инструкторов, да и вообще альпинистов, с которыми мне когда-либо пришлось столкнуться за свою 15-летнюю альпинистскую карьеру в СССР. По профессии Вася был слесарь-инструментальщик на заводе, на котором также работал хорошо известный и всеми уважаемый изобретатель альпинистского спасательного снаряжения и при том сильный м. с. Б. Л. Кашевник. Много лет спустя, когда я уже был хорошо и близко знаком с Борисом Лазаревичем, кто-то мне рассказал, что Вася как раз и был его протеже, что меня сильно удивило, поскольку сам он был очень интеллигентным и доброжелательным человеком, чего я никак не мог сказать про Васю. Вообще-то, пишу об этом эпизоде только потому, что это был единственный случай за всю мою альпинистскую карьеру, когда мне пришлось столкнулся с инструктором, который меня невзлюбил с самого начала и без всякой на то причины.
Было нас три участника на обоих восхождениях и все приличные ребята, да иначе и быть не могло, потому что на такой сбор случайный человек попасть не может, учитывая тот конкурс, через который нам всем пришлось пройти. Вася очень благоволил одному из нас, Серёже Короткову, и совсем не пытался это скрывать. И, конечно, для обоих восхождений он выбрал себе в связку Серёжу. Первое наше восхождение было на красивую и звучную гору Белала-кая. Ею можно было красоваться прямо из лагеря. Ничего экстраординарного не происходило на подъёме. Но вот на спуске кое-что такое действительно произошло. Когда мы спускались одновременно двумя независимыми связками по не очень крутому (35–40o) снежному склону – командирская связка впереди, наша сзади – мне бросилось в глаза, что Серёжа не очень аккуратно идёт по снегу, его ступни довольно часто проскальзывали на сильно размякшем снегу – это была уже вторая половина дня. Мне показалось удивительным, что Вася никак не реагирует на это обстоятельство, а продолжает идти, будто ничего плохого не происходит. Уже в следующий момент, как будто в подтверждении моих мыслей, я вижу, как Серёжа, в очередной раз поскользнувшись, упал и уже скользит по склону. Вася смотрит на скольжение Серёжи в ожидании, что тот осуществит само задержание с помощью ледоруба. Однако Серёжа даже не делает попытки зарубиться и ещё через мгновение срывает и Васю. Ну Вася, конечно, не новичок в таком деле, мгновенно переворачивается на живот и начинает тормозить клювиком ледоруба, пытаясь остановить скольжение связки. Ему это тоже не удаётся поскольку снег очень мягкий. А наша двойка замерла в ужасе, видя, что в нижней пологой части склона их поджидает громадная трещина, к которой они стремительно приближаются, несмотря на то что Вася всё делает по классике. И не удивительно: ведь Вася субтильного телосложения, а Серёжа, наоборот, вполне плотного и такое соотношение весов тел в данном случае не в их пользу. Когда до трещины осталось метров пятьдесят, Вася делает последнюю и неожиданную для нас попытку: он резко переворачивается на спину и начинает тормозить каблуками обоих ног. И о счастье – этот манёвр приводит к успеху, связка останавливается, когда до трещины Серёжа не долетел всего пару метров.
А в лагере во время разбора восхождения Вася об этом эпизоде промолчал, ну а мы из солидарности со своим товарищем и подавно. Интересно, что мы все трое претендовали на руководство следующей горой 3Б к. т., но Вася эту роль отдал Серёже, несмотря на этот эпизод.
И, наконец, третий эпизод, который произошёл со мной на этом сборе, и был не менее поучительным, чем первый, но, слава богу, не стал таким же трагичным.
До конца сборов оставалось ещё дней восемь и к этому моменту на сборе оказалось три участника, которым для закрытия 2-го разряда не хватало только одного восхождения 4А к. т. Ещё на сборе нашёлся участник, который только что сходил на свою первую 4А и, таким образом, имел формальное право быть руководителем для нашей тройки. К сожалению, до сегодняшнего дня я запомнил лишь одного из трёх других участников этого восхождения – это был Лёва Сумецкий, бывший председатель альп секции ЛЭИСа (Ленинградский Электротехнический Институт Связи), который сегодня живёт и, надеюсь, здравствует в Израиле. Маршрут восхождения, на который нас послал тренерский совет, назывался «Траверс Задней и Передней Чотчи, 4А к.т.». Сразу замечу, что все четверо были одного возраста, достаточно хорошо подготовлены и физически, и психологически – с этим проблем у нас точно не было. Что же касается самоуверенности, то её у всех четырёх было через меру. Да и как могло быть иначе: мы же самые крутые и успешные из всего сбора в 30 человек, ведь именно поэтому нам и была предоставлена такая привилегия – самостоятельное восхождение на первую в нашей жизни четвёрку! А вот необходимого опыта для такого восхождения, как оказалось, у нас явно было недостаточно. При таком настрое совсем неудивительно, что мы наделали так много серьёзных ошибок, каждая из которых могла привести к несчастному случаю, но, к счастью, этого не произошло.
Итак, всё по порядку. Сама гора Чотча находится в дальнем от лагеря районе и отчасти поэтому сравнительно редко посещается альпинистами. Нас к ней подвезли на лагерном грузовике. Её траверс, согласно описанию, занимает от трёх до четырёх дней. Мы взяли с собой всё снаряжение согласно описанию маршрута, а также продуктов и бензина на 4 дня. И как на любое другое восхождение взяли по два литра воды на человека, имея в виду, что её нам хватит на первый день, а затем, как обычно, будем топить снег. Первый день на маршруте прошёл без проблем. Единственное что нас опечалило – это то, что на ночёвке мы не обнаружили даже намёка на снег или лужи с водой, а для приготовления ужина пришлось использовать воду, которая у нас осталась от этого дня восхождения. Второй день достался нам уже труднее: мы поднимались всё выше по гребню, а ни воды, ни снега так и не встретили. Тут следует пояснить, что маршрут наш строго гребневой направлением с юга на север. Таким образом, солнце начинает жарить с восходом (около 5 утра) и заканчивает эту тепловую экзекуцию над нами только с заходом за горизонт в районе 6 вечера. Итак, мы находимся 13 часов без перерыва на солнечной сковородке. Спрятаться от этой «жаровни» абсолютно некуда. Не повезло нам ещё и потому, что весь месяц (а это был уже конец августа) стояла отличная солнечная погода, которая и растопила весь снег на гребне, да и сама гора, к нашему несчастью, тоже не высока – всего 3,640 метров. Её трудность обусловлена не высотой, а большой протяжённостью маршрута.
Последние капли воды были выпиты ещё утром до выхода на маршрут. Так проходит полный рабочий день без глотка воды, зато с лазанием по нагретым скалам, с полным рюкзаком за спиной и нещадно палящим солнцем сверху. И, если первую половину дня мы все ещё как-то держались, то к концу дня каждый начинает понимать, что в группе происходит что-то неладное и больше делать вид, что ничего не происходит, уже не возможно. А было вот что: естественно, что на таком маршруте почти всё время мы лезем с попеременной страховкой и если идущий первым в связке не может видеть, как его страхует нижний напарник, – выдаёт ли он верёвку грамотно и, в случае срыва, сможет мгновенно её зажать двумя руками, или она свободно выходит сама из рук спящего страхующего, – то идущий вторым, когда он подходит к первому не может не видеть, что тот спит и лишь во сне перебирает верёвку. Видеть такое, конечно, страшновато, но не менее страшно, когда ты сам страхуешь своего напарника и с ужасом понимаешь, что только что проснулся и, чтобы опять не заснуть, начинаешь лихорадочно трясти головой точно так же, как засыпающий за рулём водитель автомобиля. И ещё неизвестно, какая ситуация страшнее.
Когда ситуация стала очевидной, группа остановилась на совещание, результатом которого было следующее решение: ясно, что без воды мы больше идти не можем, пора спасать свои жизни, вопрос только: как теперь это сделать и что «дешевле» – вернуться по пути двухдневного подъёма или продолжить путь наверх и при первом удобном для спуска месте «сигать» вниз. Наконец, пришли к общему мнению, что точка возврата уже пройдена и идти «дешевле» наверх. На 8-часовой вечерней радиосвязи с лагерем Лёва Сумецкий доложил, что у нас всё в порядке и завтра мы продолжим путь наверх. По окончании сеанса связи, Лёва изобразил молодцеватую позу бывалого альпиниста с радиостанцией в одной руке и кольцами верёвки в другой для исторического фото и был таковым запечатлён на века. Мы поставили палатку и попытались поесть, но без воды это было невозможно, жажда раздирала наши тела. Немного облегчил наше положение тот факт, что в те времена четвёрочные восхождения считались уже повышенной трудности, как и пятёрочные, и потому на такие восхождения выдавали дефицитные продукты, в частности, консервированные крабы в собственном соку. Вот они-то нас, можно сказать, и спасли. Ничто больше в рот невозможно было взять.
Так случайно получилось, что следующим утром Лёве пришлось идти первым с нижней страховкой и он, не пройдя и половины верёвки, на не очень сложном участке сорвался и пролетев метров пять, царапая скалу, был остановлен страхующим его напарником. В альпинизме рабочий срыв на маршруте и задержание с помощью страховочной верёвки – дело вполне обычное, но на этот раз Лёва выглядел сильно отличным от того, каким он получился на фотографии, сделанной накануне: слава богу, что кроме окровавленных пальцев рук, ничего более серьёзного с ним не произошло, но руки у него теперь тряслись и он никак не мог унять эту тряску. Забинтовав Лёвины руки и посовещавшись уже без него, мы решили, что теперь у нас нет вообще никакого выбора, – ни вниз, ни вверх по маршруту, а только дюльферять (дюльфер – это спуск по верёвке) на ледник Хокель непосредственно от места нашего нахождения, чтобы скорее добраться до снега, не говоря уж о воде. Теперь уже все прекрасно понимали, что ситуация стала критической и только быстрый спуск (чего бы это ни стоило!) может спасти наши жизни.
Прежде чем начинать спуск, мы сбросили камень на ледник и засекли время его падения, чтобы иметь представление, как высоко мы от него находимся. Получилось что-то около шести секунд, что означало нашу высоту над ледником около 200 метров. После этого начали дюльферять, имея две верёвки по 40 метров каждая и всего метров 10 расходного репшнура (никто ведь не готовился удирать с горы таким способом и это была наша вторая ошибка!). После восьми верёвок дюльфера случилось очередное ЧП. На девятом дюльфере, испугавшись, что нам может не хватить либо расходного репшнура, либо скальных крючьев, которые мы должны были оставлять на спусковых станциях, наш руководитель заложил двойную спусковую верёвку за большой скальный выступ. После того, как все четверо спустились, начали продёргивать верёвку сначала вдвоём – она протянулась метров на десять и застряла, затем втроём – верёвка всё равно не протягивается. О том, чтобы залезть к станции крепления и посмотреть, в чём там дело, речи быть не могло – участок этот представлял собой гладкую вертикальную стену, к тому же без трещин. Нам ничего не остаётся, как уже вчетвером дёргать верёвку, прикладывая все силы, которые у нас ещё остались. И, о счастье, верёвка, наконец, падает к нашим ногам. Ещё через мгновение счастье наше исчезает начисто и теперь ему на смену приходит ужас – мы видим, что метров шесть в середине этой верёвки, которая была заведена за выступ, полностью измочалена, т. е. её внешняя оплётка исчезла и остались только внутренние продольные нити. Иными словами, мы лишились рабочей верёвки и теперь придётся спускаться на одной, т. е. на один дюльфер будет приходиться не более 15–17 метров вместо 30–35, которые были до того. А между тем, как поётся в одной из песен Ю. Визбора, «а солнце жарит – чтоб оно пропало» и все мы от этого уже плохо соображаем. Нам, дуракам, ещё сильно повезло, что это ЧП не произошло в самом начале наших дюльферов, а ведь могло? Тогда бы мы наверняка не смогли спуститься на ледник засветло и пришлось бы ночевать на стене, и кто знает, чем бы это закончилось без воды. Теперь, хотя и в два раза медленнее, но мы всё-таки сумели засветло спуститься на ледник и благополучно прибыть в лагерь, где так и не случилось никакой паники по нашему поводу. Зато мы принесли в лагерь почти все наши продукты и бензин. Очень экономно сходили!
И чтобы окончательно закрыть эту тему и показать, какие же мы были идиоты, дополню картину ещё одним фактом из того восхождения: ведь все наши проблемы легко можно было избежать, если бы мы (и в первую очередь сделать это должен был руководитель) обратились за консультацией к инструкторам лагеря. Думаю, что наши тренеры, которые не были инструкторами лагеря, а приехали только на один месяц вместе с нами, сами не имели понятия, что собой представляет этот маршрут, и, очевидно, не настояли на том, чтобы мы проконсультировались у тех, кто на нём бывал. Они бы наверняка озвучили проблему воды на этом маршруте, тем более что они хорошо были осведомлены о погодных условиях последнего месяца. Это тем более необходимо было сделать ещё и потому, что сама гора находится в далёком от лагеря районе и поэтому на неё вообще редко ходят.
Какого-либо резонанса от нашего очень неудачного во всех смыслах восхождения не было вовсе. Объяснение этому я вижу только в одном: разбор восхождения происходил внутри нашего сбора и не дошёл до начальника учебной части лагеря. Тренеры же решили не заморачиваться вовсе, поскольку всё закончилось благополучно, и никто всерьёз не пострадал. Хотя мы сами хорошо понимали уже тогда сколько и какие серьёзные ошибки мы допустили. Конечно, тренеры так поступили и в наших интересах, но с точки зрения безопасности было бы полезнее придать большей гласности и обсудить все наши ошибки в более широкой аудитории. В этом смысле правило «лучше учиться на ошибках других, чем на своих собственных» было нарушено. Кстати сказать, через несколько лет федерация альпинизма совершенно правильно запретила даже второразрядникам самостоятельные восхождения. Теперь всем спортивным группам вплоть до первого разряда надлежало ходить с тренером-наблюдателем. Именно в такой роли я сам отработал четыре смены на месячных сборах с разрядниками в начале 70-х годов помогая им выполнить 1-й разряд.
Несмотря на все неудачи этого месяца, мне всё-таки удалось сходить на вершину Малый Домбай по 4А под руководством очень известного инструктора и сильного м. с. Люси Кораблиной и тем самым закрыть такой желанный 2-й спортивный разряд. Это восхождение, в отличие от предыдущего, было сплошным удовольствием – всегда интересно и очень полезно сходить в одной связке с большим мастером и приятным человеком. Как это ни парадоксально звучит, но на таких классных восхождениях, как правило, ничего не запоминается, в них всё происходит на редкость гладко и ко всеобщему удовольствию.
Неожиданное и сказочное улучшение жилищных условий
Немного выше я рассказал, как Нэля вполне благополучно отъехала из нашей комнаты после своего замужества в 1962 году. Всё было хорошо, но жизнь течёт своим чередом, и молодожёны ожидают прибавления в семье. Вполне понятно, что собственник, где они снимают свою комнату, готов был делить свою квартиру с ними двоими, но точно не готов терпеть их вместе с прибавлением. Наступает критический момент. В семье только об этом и говорят. Естественно, что эти разговоры доходят и до моего слуха, хотя я в этих обсуждениях не принимаю никакого участия.
Теперь пора сделать некоторые разъяснения для молодого читателя. До конца 50-х годов новое жильё в СССР строилось в «наноскопических» размерах по сравнению с потребностью. Монополия государства была не только на его строительство, но также и на его бесплатное распределение, а другого, платного, не существовало вовсе. Рынок жилья отсутствовал полностью, а то жильё, которое строило государство, предназначалось только для самых важных научных и промышленных предприятий страны, к которым относились, в первую очередь, военно-промышленный комплекс (ВПК) и институты Академии Наук, которые обслуживали всё тот же ВПК. Конечно, власти всех уровней себя тоже обеспечивали этим бесплатным жильём, а также и весь пропагандистский аппарат страны – писателей, поэтов, журналистов, артистов, художников и т. д. Но даже и на таких важных для страны предприятиях это жильё могли получить только руководители разных уровней, но никак не рядовые инженеры, учёные и рабочие, о служащих (учителя, врачи и т. д.) говорить и вовсе не приходится.
Таким образом, жилищные условия моей семьи были скорее типичными для 90 % населения крупных городов страны и жилищный вопрос в стране был самым острым из всех, стоявших на повестке дня того времени. Следует дополнить, что даже и в то время существовал порядок, при котором можно было встать на городскую очередь для улучшения жилищных условий, если в семье на человека приходилось меньше шести квадратных метров. Очевидно, что при размерах нашей комнаты в 28 м2 мы могли встать в эту очередь и до Нэлиной женитьбы, но я точно знаю, что мы никогда в такую очередь не вступали. Причина этого до банальности проста: эта очередь никогда не продвигалась, в ней можно было стоять 15–20 и более лет и умереть, так и не дождавшись нового жилья. Не забывайте, что коррупция, хотя и не в современных размерах, была и тогда.
И тут совершенно неожиданно фортуна опять повернулось ко мне лицом. А произошло следующее. Надо же было так случиться, что по инициативе Н. С. Хрущёва за два года до обсуждаемого времени Совет Министров СССР принимает постановление «О кооперативном жилищном строительстве», которое даёт возможность большим и важным (разумеется, с точки зрения государства) предприятиям строить очень дешёвое (совсем некомфортабельное, но куда важнее, отдельное для каждой семьи) жильё для своих сотрудников за деньги самих сотрудников.
Напомню, что фирма, на которой я уже больше года служу, работает на тот самый ВПК, который в СССР всегда был приоритетным. Руководство таких фирм в ранге начальников отделов и выше свои бесплатные и сравнительно комфортные квартиры уже получили в так называемых «Сталинских» домах, а вот инженеры с учёными степенями и без таковых, а также сотрудники попроще, естественно, продолжают ютиться в коммуналках. Вот для таких-то сотрудников и было задумано это постановление. Нельзя забывать, что желающих приобрести такое жильё было во много раз больше, в том числе и на нашей фирме, но одного желания было недостаточно – надо было ещё иметь довольно приличную сумму денег, чтобы такую квартиру купить, а вот с этим у подавляющего большинства были серьёзные сложности – денег часто не хватало от получки до получки даже для покупки продуктов питания. Тем не менее, такие кооперативные квартиры очень быстро раскупались. У себя на работе я «краем уха» слышал, как некоторые сотрудники с предвкушением обсуждали предстоящий уже через месяц переезд в свои новые квартиры, за которые они уплатили деньги ещё год назад, когда начиналось строительство их дома. Понимая, какая существует конкуренция на покупку таких квартир (их ровно сто) среди многолетних служащих нашей фирмы, в которой, между прочим, работало 10,000 человек, мне даже в голову не могло прийти интересоваться этой темой. Однако совершенно случайно до меня дошёл слух, что одна квартира в этом доме, которая расположена на первом этаже и при этом с худшей планировкой, до сих пор так и не продана. Я, конечно, мгновенно среагировал, получил всю информацию о ней и донёс её до своих родителей. Мои родители проявили неподдельный интерес к этой теме и тут выяснилось, что деньги вовсе не проблема, их готовы дать Мишины родители (помните, что они готовы были на всё, чтобы Миша после распределения в институте остался в Ленинграде). Я решил, что шанс приобрести эту квартиру, хотя и не большой, но всё-таки есть. Моя логика состояла в следующем: несмотря на то, что работаю на фирме я, а жить в квартире собирается моя сестра с мужем, тем не менее с их переездом улучшатся и мои жилищные условия, т. е., если сейчас в комнате 28 м2 нас прописано шесть человек (если учесть ещё и Нэлиного мужа Мишу), то после их переезда останется только четыре.
На следующий день я нашёл председателя кооператива, который, как оказалось, работает в моём отделе и изложил ему мою задумку. Он очень любезно со мной поговорил, но выяснились две причины, по которым осуществить её нельзя. Он, безусловно, знал все законы, о которых я и понятия не имел. Оказалось, что эта квартира в 41 м2 состоит из трёх комнат, из которых одна, самая большая, проходная, и потому два человека купить её не могут (слишком «жирно»), а тот факт, что через три месяца у них родится ребёнок, не имеет значения пока он в действительности не появится на свет, т. е. в эту квартиру могут въехать не меньше трёх живых, уже ходящих по земле, людей. Вторая причина, по которой моя задумка не может быть осуществлена, это обязательное условие проживания в ней сотрудника нашей фирмы. За этим условием жёстко следит профсоюз. А мне то казалось, что я всерьёз придумал, как решить почти неразрешимую семейную проблему!
Прихожу домой и докладываю неутешительные новости. Вся семья снова пришла в уныние. Начинаю думать опять с чистого листа и, как говориться, «если много и долго думать, можно что-нибудь толковое придумать». И вот что мне приходит в голову: поскольку там нужен третий человек, да такой чтобы непременно работал в «Электроприборе», получается, что другого такого человека, кроме меня нет. Это означает, что я должен быть прописан в их новой квартире, но тогда для меня возникает собственная проблема: если я захочу (и смогу позволить себе) купить квартиру в ближайшем будущем, у меня будут почти неодолимые трудности, поскольку тогда той острой нужды в улучшении жилищных условий у меня уже не будет. Однако, поняв, что другого выхода из создавшегося положения просто нет, я даю своё согласие на эту сделку. А днём позже мне приходит в голову ещё более блестящая идея: там в квартире есть две больших комнаты и одна совсем маленькая (около 8 м2) и почему бы мне временно не пожить в этой последней. Ведь всем понятно, что мне уже 24 года, образование я получил, и как любому нормальному молодому человеку, мне пора жениться и заводить собственную семью. Основываясь на этом сомнительном предположении, все согласны. Кто же мог тогда подумать, что я не совсем нормальный молодой человек и проживу с ними целых девять лет! Как говорится «нет ничего более постоянного, чем временное». Ну а тогда все были счастливы, буквально за несколько дней сделка официально оформляется и молодые готовятся к переезду, и я с ними. Вот так неожиданно все мы по-настоящему улучшили свои жилищные условия. А лучше всех я, поскольку даже в самых распрекрасных снах не мог тогда себе представить, что со мной, не имеющим «за душой не только рубля, но и копейки», такое может произойти.
Мой переезд в новый дом, помимо очевидной прелести самого этого факта, ознаменовался ещё очень важным событием для моей последующей жизни – у меня появился самый близкий друг – Лёва Шахмундес, который работает в теоретической группе нашего же отдела. Он на несколько лет старше меня, закончил МатМех Ленинградского университета и к тому же кандидат физмат наук. Он сыграл в моей жизни значительную роль, как очень положительную, так и очень отрицательную (конечно, не умышленно), на протяжении следующих 15 лет. Поэтому его присутствие в этой книги будет довольно частым в оставшейся части первой половины моей жизни, т. е. той, которая проходила в Советском Союзе и ещё несколько лет спустя. Нашему сближению, возможно, способствовал тот факт, что мы теперь жили совсем рядом – по одной лестнице, с той лишь разницей, что он на четвёртом этаже с женой и дочерью, а я – на первом без жены и дочери. Мало того, что у нас с Лёвой не было никаких секретов друг от друга, как это всегда происходит с близкими друзьями, так дополнительно в его лице я приобрёл ещё и безотказного научного консультанта в любое время дня и ночи, последнее благодаря близости нашего жилья.