Лариса Кольцова
Земля – павильон ожиданий
– Я слышала, – сказала она, наконец. – А что этот Трол стал нарицательным названием? Вы читали о нём или совершали путешествие в формате «очевидность»? Я и не знала, что о Троле снят фильм. Надо будет просмотреть. Какое-то время информация о нём не была в доступе.
– Совершала, – промямлила Нэя.
Девчонки играли с таксой. Он щерился, не принимая их бесцеремонного хватания себя за уши и за нос. Но дама успокаивала, – Не тронет.
– Тронет, – Нэя загородила от собаки девочек. Пусть её кусает, если что. Жест вышел невежливым, грубым даже, а дама всё равно умильно лыбилась.
– Да что вы! Он старенький, а он и по молодости людей не кусал. Воспитанный идеально по особой собачьей методике, разработанной ещё моим папой. А то, что рычит, так это он их выстраивает по стайной иерархии. Он от рождения альфа-самец. Заставляет всех признавать его главенство. К тому же маленькие дети шумят, а он привык к тишине и раздражается от их визга. Но сколько звучит счастья в этом звонкоголосом гомоне. Я люблю слушать детские голоса, их смех и даже вопли. Вы же понимаете своё уникальное счастье?
– Уникальное? В чём же и уникальность? Да уймите вы свою собаку! – закричала вдруг Нэя, – я её боюсь! Сколько было случаев укусов, когда такие вот милые мордашки обольщают своей невинностью! Это же зверь!
Женщина покорно и даже виновато зацепила собаку поводком за ошейник. – В детях подобной красоты вам явлена милость нашего Всевышнего, – сказала она. – Давно уже любуюсь вами.
– А у вас есть дети? – и тут Нэя поняла свой промах. Дама опять застыла в своей непроницаемости, отвернув лицо в сторону леса. Забыла о поводке и о собаке, а такса тут же умчалась от неё прочь.
– Меня Всевышний, а по вашей терминологии Надмирный Отец, отверг, – сказала она.
– Но… как же? Он не отвергает никого, если только человек сам…
– Я сама. Я пожинаю плоды своей прошлой дурости. Но что обо мне. Это скучно. Ну, и где же ваш папа? – спросила она у Лоры, так и продолжающей слушать не понятные, но заманчивые речи дамы. Надо было отвязаться от неё, да как это сделать, чтобы и деликатно и не обидеть?
– Лорочка, скажи тёте «до свидания»! Мы очень торопимся к нашей бабушке. Мы жутко проголодались!
«Тётя» проигнорировала выпад Нэи. Она присела перед Лорой и ласково спросила, – Так ты Лора? Любопытное имя. Ты любишь своего папу? Где он? Ждёт вас дома? Вы живёте где-то рядом, если тут гуляете столь часто?
– Папа далеко. Он путешествует и работает, – ответила Лора, – но мне он не родной. И Ёлке тоже. У нас есть ещё один папа. Я его помню. А Ёлка нет.
– Какая Ёлка? – не поняла дама.
– У нашей Елены такое домашнее прозвище, чтобы с бабушкой не путать, – охотно пояснила Лора.
– И что же ты помнишь о том папе? – прошептала дама, – который не на дальнем Востоке, а в дальнем Космосе?
– Он был добрый. Мы летали с ним в звездолёте, но уже давно. Теперь он опять улетел куда-то, куда нельзя детям. Поэтому мама осталась здесь с нами. Антон мне не папа, хотя он тоже любимый, наш.
Нэя не стала одёргивать дочь. Девочка не умела лгать. Да и что ей было за дело до случайной попутчицы. Волосы у дамы просохли окончательно, светлели на глазах, мерцая медными бликами и рассыпаясь закрученными спиральками по её плечам. Нэя не могла ни залюбоваться на красоту столь необычных волос. Дама ловко подхватила их шарфиком, завязав бантом как девочка. Но ей это шло.
– А мне сказали, что он погиб… – она остановилась, глядя в глаза Нэе с тем же вдруг поднявшимся облаком со дна странных и печальных глаз.
– Почему погиб?! – отшатнулась Нэя. – Кто сказал? Он на далёком спутнике рядом с вновь открытой планетой земного типа.
– Вы всё равно не знаете того, кто сказал. Да ведь тот человек таков, что у каждой его фразы существует несколько подтекстов. Как и у него самого душа имеет несколько слоёв. Вероятно, он имел в виду, что для меня Венд всё равно, что погиб. У него свой расчёт был, чтобы так сказать. Он хотел стать моим близким другом, чтобы вы поняли. Чтобы я не думала о несбыточном и утраченном, возможно, что и навсегда. Но, кто же может знать будущее? Даже он не может того. Долгие годы жизни вовсе не делают человека всевластным. Хотя его власть невероятная, да мало кто о том догадывается. Только зачем мне-то он? Человек-баобаб!
– Венд! – отозвалась Нэя как во сне. – Я теперь поняла, в чём ваша странность. Вы его знали? Вы знаете и о том, кто я?
– Нет. Не знаю я о вас ничего. А как же вы? Не нуждаетесь в нём? Почему не полетели с ним?
Даже вызвав всплеск острого интереса к себе, дама оставалась тягостной для Нэи. По-прежнему хотелось от неё убежать. Нечто болезненное и тёмное в ней, по виду такой очаровательной и ласковой, мешало Нэе быть простой и искренней.
– Я сказала, что не знаю вас, но такое чувство, что я вас где-то видела.
– Где? Я точно вижу вас впервые, – ответила Нэя. Дама встала напротив, не давая Нэе идти вперёд. Лора умчалась с коляской, прихватив Елену и таксу, уже успевшую войти с детьми в игровой контакт. Они визжали и смеялись, а Алина продолжала крепко спать в коляске, несмотря на их гомон.
– Может, ошиблись? – Нэя неуверенно топталась на месте.
– Нет. У меня память на лица отменная. Вы ведь обедали в Альпах в ресторане у спуска, недалеко от лыжной трассы. Три года назад или чуть больше, да? «Отдых путника», так он назывался, или «Отдых в долине»? Да какая разница. Всё равно надпись была на чужом языке. С вами был пожилой, седовласый человек, но потом…
Нэя замерла.
– Потом с вами оказался Рудольф, – и дама подошла так плотно к Нэе, что Нэя почти уткнулась носом в её плечо. Дама была высокой. – Или же я вас с кем-то спутала?
– Вы когда познакомились с Рудольфом? Уже после его возвращения на Землю? По работе или…
– Или, или! Настолько давно, что у нормального большинства за такое время память превращается в пыль! А я вот памятливая. Да и как забудешь, если этот кот-путешественник ободрал своими когтями весь интерьер моей личной судьбы. Но кажется, он и с вами успел проделать нечто подобное? Нет? Не отвечайте. Я чую, что вы любили его. Да и дети ваши тому наглядное свидетельство. Я проникла очень глубоко в его потайные уровни, настолько, что ничуть вам не завидую. Не думаю, что он изменился, что его вообще может что-то изменить. Вряд ли вы поймёте меня, поскольку вы очень молодая. Я всегда была рядом с ним, даже пребывая в физическом отрыве от него многие годы. Думаете, так не бывает? Этот человек утащил из меня душу, уволок её куда-то в космическую бездну, потом приволок назад, но не вернул её мне, хотя ему она и без надобности. И вот опять куда-то утащил, потому что и сам не ведает, что у него там за багаж в его никогда не убираемой и беспорядочной душе. Таскает за собою просто от того, что бездушный магнит, а моя душа как железная опилка где-то там приклеилась, и что ему? У него таких опилок и не сосчитать. Но у вас хотя бы дети, другой муж.
– А у вас? Разве никого?
– У меня? Муж тоже. И такса, – и дама, вспомнив о своём кобеле, чёрном и бархатном, с красивейшими кофейными подпалами, бросилась от Нэи в сторону боковой дорожки, куда стремительно умчались дети и такса. Нэя помчалась следом. Догнав детей, Нэя выхватила у Лоры коляску, зарылась в неё, проверяя, как там Алина. Она и не думала просыпаться.
– Ваше платье, как и вы, как и ваши дети, уникально. Эти цветы – настоящее волшебство, это же творчество, подобному которому я и не видела, – дама будто и не говорила ей только что непостижимых откровений.
– Папа Антон нас любит, а мы его, – сказала Лора даме, – он настоящий и единственный.
Сумасшедшая прилипала по имени Ксения
Дама без имени остановилась, отрезав Нэю от дочерей и встав напротив, не давая ей идти.
– Он стремительно бежал от своего прошлого, не понимая того, что равно с такою же скоростью это прошлое убегает от него тоже. Чего было бежать? Но от себя человек убежать не может. И если он будет упорно бегать от себя самого всю жизнь, то рано или поздно он окажется в объятиях вечности, то есть смерти, столкнувшись с нею как с беспощадным зеркалом, которое он примет вначале за ту же бесконечную жизнь, с тою лишь разницей, что хлопнется о неё своим растерянным и вмиг очнувшимся лицом.
– Вы о чём? – Нэя смотрела в глаза женщины, будто в зелёное стекло в холле перед дверью Гелии, в них трепетала бесконечность уходящих куда-то зелёных коридоров – аллей. Они казались ей входом или же, вернее, отражением мира, где не было её, Нэи, и не будет никогда, потому что в мире этой женщины ей не было ни только места, но и самой возможности там обитать. И это был не просто мир параллельной жизни, а жизни, которая была несовместима с миром, где дышала Нэя. Наверно, если бы женщина была магом или волшебником, она превратила бы Нэю в межзвёздную пыль. Столько ненависти вдруг заклубилось там в этих коридорах, словно чёрные торнадо вдруг возникли в глубинах зелёных аллей, стремительно приближаясь к Нэе, чтобы её уничтожить. Нэя закрыла глаза, не пуская их в себя.
– А вы считали столь самоуверенно, что у вас нет недругов! – засмеялась дама, пытаясь всё превратить в фарс. – Вот и обнаружили одну такую на солнечной дорожке. Да я же шучу! Какой я недруг? Да и где он сам, ради кого и стоило играть в эти вечные игры соперниц – разлучниц.
Женщина вдруг села на ближайшую скамью, выточенную с художественным изяществом под старый стиль «а ля рус», столь нелюбимый Рудольфом. Она откинула голову, любуясь кронами, закинув ногу на ногу. На изящных узких ступнях Нэя увидела вдруг подобие своих туфель со стразами, и это было смешно и неподходяще под её спортивный комбинезон. Туфли были бальные, к чему она их и обула? Но, похоже, она вообще мало дружила со своей головой, как говорил о таких Антон. На её идеальном по чистоте черт и, всё же, не молодом лице стыла фальшивая улыбка.
– Правильнее было бы спросить: «Вы это о ком»?
– О ком? – повторила Нэя, забыв уже, о чем её спрашивала.
– Да о нём. О вашем муже, бросившем вас.
– Об Антоне? – глупо переспросила Нэя, – разве он бросил?
– Конечно, не об Антоне. Я его не знаю. А о том, кто был с вами на улице возле ресторана в Альпах. Вам было хорошо тогда вместе? А мне, знаете, как плохо? Концентрация боли и отчаяния, настоянная на протяжении всей моей неудавшейся жизни, была столь невыносимой, что я поняла тогда, этот удар независимо от моей воли или желания, эта чёрная молния моего горя найдёт вас! Его и вас, где бы вы там ни блаженствовали, и всё у вас разрушит. Не сразу, но во времени, пусть и отдалённом, но разрушит.
Знайте это, если где-то есть человек, который из-за вас живёт в страдании, это обязательно приведёт к страданию вашему. Это как стрела с острым и беспощадным наконечником возмездия, которое всегда, вы слышите, всегда! Находит свою цель. Если бы люди понимали, как бы мало горя доставляли они друг другу.
– Но… – Нэя встала перед нею, как провинившаяся школьница перед строгим и справедливым учителем, – я ничего не знала. Я, в некотором роде, гость у вас на Земле.
– Вы родились в космической колонии? – Женщина уже смягчилась, – я же вас и не виню. Что вы. Я формулирую законы, исследованные на собственной шкуре, и на других тоже. Мы же говорим о нём, кто заставил страдать и вас тоже. Да и мало ли кого ещё.
– Никто не заставлял меня страдать. Я не собиралась отправляться за ним туда, куда беременных не пускают. А потом…
– Да садитесь вы! – произнесла незнакомка со смехом, морща тонкую и нежную кожу у глаз. – что вы предо мной, как лист перед травой.
– Да нет. Я должна идти. Меня ждут.
– Антон? Муж? Разве он не на Дальнем Востоке? Ведь так сказала ваша дочка. Ах, дети! Они тоже умеют лгать.
– Моя дочка сказала правду. Нас ждёт мама Антона. Она работает в местном Ботаническом Саду. Мы хотели позавтракать, попить соку в кафетерии у озера.
– Так это сын Елены Соболевой? Антуан? Я заметила, те, кто прибывают из дальних колоний, очень оригинальны, но всегда искренни и беззащитны. Там их не учат лицемерию и скрытности. Там же нет социума, а семья. Ещё я слышала, там много мужчин и мало женщин. Почему же вы не выбрали достойного вас, вашей красоты и доброты? Не здесь, а там, в вашей космической колонии?
– В Паралее? Но мы не являемся вашей колонией, мы были сами по себе. Рудольф и не был тем, с кем можно быть безмятежно счастливой. Да и есть ли такие? Антон казался мне идеалом, человеком из Будущего, но и он… – Нэя не знала, что сказать об Антоне.
– Что же? Принёс вам разочарование? Тоже?
– Не знаю, разочарование ли это. Но когда сошла страсть, осталась только привычка, немного нежности, но нет былой откровенности…
Нэя села рядом с дамой. Она теребила платье на коленях. Кроме Елены и той ужасной Риты, ни одна женщина в мире Земли не была с нею столь откровенна. У неё не было тут подруг, кроме Елены, но Елена была как мама. Добрая свысока.
– Неужели у вас нет клиентов, желающих носить столь удивительные вещи, созданные вашим талантом?
– Нет. Да к чему мне? Я уже там, на Паралее, устала обслуживать других.
– Обслуживать? Какое, однако, словечко! Вы разве робот, чтобы обслуживать? Я имела в виду ваш дизайнерский дар. Если бы мне было восемнадцать, ну, тридцать даже, я была бы счастлива, найди я такого художника. Но тогда я и сама была художником.
– Почему же вы были? А сейчас?
– Была такая древняя песня, я нашла в музархиве. «Жил-был я, стоит ли об этом…» Ну и дальше – про мох в древних колоннадах, про лес и про пляж вместе босиком, и про сон, который всё накрыл, то есть про вечность. «Встань, сбрось сон, не смотри – не надо. Сон не жизнь, снилось – и забыл. Сон как мох в древних колоннадах, жил-был я, помнится, что жил». Вот эта песня обо мне. Именно жила-была. А он пришёл в древнюю колоннаду, обутый в пляжные шлепанцы, ногу повредил на тренировке… Вот так прихрамывая, он и впёрся в мою глупую и доверчивую юность. Да что теперь-то? Я не спрашиваю, как было у вас. Что мне в этом знании? Но я слежу за вами давно, и только теперь мне понятно, зачем мне было это необходимо. Каким-то образом я уловила даже на расстоянии, что ваши девочки – его дети…
К ним подошла Ёлка, хныча о Мемеке – «звёздном воине».
– Его съест чёрная дыра! Пошли. Спасать. – Она тянула Нэю за ткань подола, ещё больше пачкая его грязными ручонками.
Дама без имени вдруг подхватила девочку с лёгкостью, посадила на свои колени.
– Нет никаких чёрных дыр. Это же гипотезы, то есть выдумки. Ведь их так и не нашли. Ни одной. Это двери в иные Вселенные, переходы, вот что это. В бесконечность миров. Твой Мемека там путешествует. Пусть. Позволь ему это. Если он воин, ему же было скучно всё время жить на Земле. А мама подарит тебе другого, которого ты обучишь быть достойным его приемником.
Ёлка слушала её внимательно, на удивление став послушной.
– Завтра поедем в Дом Игрушек и выберем другого, – Нэя встала, желая уйти.
– Нет! – заорала опять Ёлка, сползая с коленей женщины, – я сама найду, вытащу, – и она помчалась к озеру. Незаметно они углубились довольно далеко в лес. Нэя беспомощно озиралась, ища Лору. Увидев её в глубине, но одну без коляски, она помчалась искать ребёнка. Лора собирала лесную землянику. Увидев ополоумевшую мать, она застыла с горстью ягод в ладони.
– Где? – Нэя стукнула её по этой руке. – Где Алина? – Ягоды высыпались в узорчатые листья, в белые нежные цветы с жёлтой звёздочкой внутри.
– Да там! У скамьи, где тётя сидит. Сзади же! – обиженная Лора пыталась собрать свой добытый урожай. Ладонь была только что полна душистых ягод и вот… Нэя вернулась к скамье, удивляясь своей панике и тому, что утратила на какое-то время целостное восприятие окружающего. Коляска мирно стояла под старой липой. Все полянки вокруг Ботанического Сада были экспериментальные, и ягоды, вызревающие обычно в июне-июле, зрели уже вовсю в майском лесу. При помощи специальных роботов высаживали рассаду, едва сходил снег, для гуляющих здесь детей, для радости людей.
– За что вы её обидели? – укорила её дама. – Разве может ребёнок потеряться здесь? Это же не дикая ваша колония где-то в Космосе. А кто там жил помимо людей? И как туда попал Венд? Он же был послан на Трол? Насколько я помню в систему Магниус.
– Трол это всего лишь ваша аббревиатура. А наше название Паралея. А кто там жил ещё? Может, он сам вам расскажет, когда вы с ним встретитесь. Мало ли. Это же не невозможно. Похоже, он дорог вам до сих пор. Как и знать. Хотя я не понимаю, как он мог быть вашим другом, если вы по возрасту старше его матери.
Нэю сносило в злость из-за нелепости их беседы, из-за ненужности навязанного общения со столь странной и переменчивой в своих проявлениях дамой. От пугающей ненависти только что она уже перетекала в ласковую фамильярность.
Напоминание о возрасте словно бы стянуло с неё некую маску гладкой безмятежности и фальшивой доброты. Она откинулась на деревянную резную спинку скамейки, приоткрыла естественно и насыщенно розовые губы. Расширила как от внезапного удара глаза. Лицо было беспомощное, обездоленное. Нэя очнулась мгновенно. Стыд за себя. Жалость к женщине, на что-то и надеющейся, в то время как он не хотел любить даже Нэю, молодую и прекрасную. Умчался с лёгкостью в привычную уже бездну, даже не пожелав проститься. И это после их прошлого, зная о скором рождении ребёнка. На что могла надеяться эта? Даже если когда-то она и была молода. Конечно, остатки своеобразной красоты были ещё и при ней, но выставленное напоказ соперничество смешило.
Нет, не сумасшедшая, а всего лишь выпавшая из времени
– Простите меня, – произнесла Нэя, испытывая вину за хамство, ей не свойственное.
– А тут, представьте, вызывает меня одна персона из ГРОЗ… Ну, не важно это, – женщина опять улыбалась, следя за игрой белки, снующей по стволу дерева. Её губы что-то беззвучно произносили, двигались. То ли белке, то ли себе она договаривала нечто.
– Кто? – спросила Нэя. – Человек – баобаб?
– Нет. Она была женского рода. Там у них много весьма странных персон. Что вы и хотите, – прорывные космические технологии! От нас их отделяет реальная бездна под стать самому Космосу, которому они служат как фанатичные сектанты. И очень опасно нам, обычным людям, войти в жизненное пространство этих, по сути-то, чужаков. Они не ведают земного счастья, а потому не способны дать его никому. – Она поникла головой и замолчала, изучая лесную подстилку у себя под ногами. Но как только Нэя собралась её покинуть, женщина задержала её руку, мягко и просительно.
Лора повезла коляску с проснувшейся Алиной к озеру, Нэя даже не заметила этого. За Ёлку она не беспокоилась, там гуляла и ждала их Елена большая. Нэя опять сделала попытку удалиться от безумной собеседницы, но то, что та сказала дальше, заставило её задержаться.
– И тут Ворона мне говорит: «Он хочет, чтобы ты», – то есть я, так она мне сказала, Ворона, – «прилетела к нему на спутник». Вы видели ворон? У них, если по виду, нет возраста у этих птиц. Такая и она. Не поймёшь, сколько ей лет. Но я знаю, что ей много, очень много лет. Вещая и вечная каркунья. У неё и голос гортанный, она слегка грассирует, но больше оригинальничает, я думаю. А сама она, Ворона, так иззябла там, – и дама изобразила очень смешно и похоже, как неведомая ворона «иззябла» на том спутнике. Она прижала к себе кисти рук и показала Нэе забавную пантомиму дрожащей птицы. Выглядело профессионально.
– Только что вернулась, скукожилась до неузнаваемости. Вся позолота с перьев и обсыпалась. Он же это умеет. Да ты и сама знаешь, – она перешла неожиданно на «ты», парализовав Нэю подобным откровенным направлением беседы. – Сразу полезла в Центр омоложения. А это, скажу тебе, дорогущая настолько процедура, далеко не всем доступная. Это не варварская пластика или там инъекции для внешности, недолговечные по воздействию. Там подлинное омоложение. Но только для избранных. Понимаешь? Для скрытой от нас всех касты избранных, духовных пердунов. Но я думаю, омолаживайся там, как хочешь, а душа-то бздит по-старчески. Нет? Если она у них уже издохла от их неправедности и от их лжи всем остальным? Бог же всё видит! И не даст он им, грешным трясунам своими гениталиями, никакого бессмертия. Им оно для сношений без продолжения рода, а Бог этого не любит…
И тут опять открылась вдруг в ней та самая особенность, что давно уже, после первого визита Рамона, так и не проявлялась. Дар Тон-Ата, оказалось, продолжал в ней дремать. И вот очнулся. Женщина скорее всего молчала, они просто сидели рядом на одной скамье, как две птицы на одной ветке, полностью друг для друга посторонние. И время такого вот сидения так и осталось неизвестным, как и всегда при таком явлении. Поэтому содержание мыслей женщины, то есть её образов – воспоминаний, Нэя воспринимала как прямую речь. Тогда как женщина даже не разжимала губ.
– Я ей говорю: «Я старая уже». Я же не проходила по воле мамы программу вскрытия резервов человека ещё в младенчестве, как большинство. И старею, как и положено по биологической программе. Резервы сами по себе не открываются. На какой-то экстраординарный случай скрыты в человеке, но могут не открыться и при случае. Она мне отвечает: «Он знает всё. Он же тебя видел незадолго перед своим отлётом. Сойдёт, говорит, мне и такая в гибельной дыре. Без претензий любить будет. За счастье сочтёт. Мне тут павлиньи хвосты им распускать не с руки. Грубо тут всё». И это так в морду, наотмашь! «А если не подойдёт, пусть не парится, здесь охотников будет много на неё. Баб же почти нет. Она по любому будет королева. Я буду включать прошлую память и любить её по памяти».
И это приглашение к любви? После моих двадцати с лишним лет ожиданий он мне суёт свои откровения в нос, как грязные носки, которые не менял там, не знаю уж и сколько. Ну, про носки, конечно, метафора моего состояния физиологической уже брезгливости. «Сам пусть жуёт свои носки»! – сказала я. Ворона вытаращилась: «Какие носки? Да ты и впрямь неадекватная. Ты же выздоровеешь, как только окажешься с ним рядом». «С ним? А если в объятиях других трансформированных полу машин – полулюдей»? Что у них там человеческого остаётся в этом Космосе? Оно испаряется, как облака газа и пыли, затаскиваемые в воронку чёрной дыры. Они там все, как оплавленные астероиды какие-то, обрывки из прошлого, фрагменты былых космических тел.
Я ей и ответила: «Я люблю того, кого уже нет. А этого? Я не знаю и не люблю». Но каков? «Не я, так другие найдутся». Готов отдать и в настоящем на поругание, как сделал в прошлом. Ну не скотина?
Неожиданно Нэя вклинилась в её внутренний монолог, сказав вслух, – Рита нарочно сказала вам такие слова о нём, чтобы очернить его. Она подлая, и она его ревнует. Почему вы ей верите? Это же Рита – «Ворона»? Он не мог так говорить. Я уверена. Она и меня отвратила, она в свою ложь вплетает фрагменты правды, чтобы ей верили, но всё с таким умыслом, чтобы унизить и добиться желаемого результата.
Казалось, женщина и не удивилась, как будто не понимала, что мысли её через посредство слов наружу выведены не были.
– Да неважно мне уже ничего! Ворону утащил с собой под мышкой, как полетел туда, а затошнило от падали, так подавай ему любви? А вы, в отличие от меня, до чего же и счастливы. Вы нашли в себе силы для любви к другому и родили себе на радость дочку. Вы избавились от своей зависимости, и он будет только уважать вас. Это же так. Верность считают за убожество того, кто её хранит. Вот она правда жизни! Вот я, к примеру, словно застряла на горизонте событий у чёрной дыры, застыла в каком-то безвременном слепке, как бедный Мемека. А кто это Мемека?
– Игрушка. Звёздный воин Микеланджело, – ответила Нэя, слыша свой голос, как из постороннего себе источника, не умея вместить в себя всё то, что поведала ей женщина. Но если всё есть её шизоидный бред? Сочинение на вольную тему с вплетением мечты о невозможном? Рудольф никогда не вспоминал о ней, и она, не желая принять реальность, сочиняет сама себе, якобы она сама его отвергает за его низость, цинизм и несоответствие её внутреннему идеалу.
– Он вас вызывал на Галактическую Связь? Вы бы посмотрели на него, себя показали, а там и решили бы, лететь или нет. А так вслепую? – Нэя пыталась робко разбить её вымыслы о том, чего не могло быть. Рудольф так говорить не стал бы никогда. И ему никогда не надо себя настолько ронять, потому что женщины в любой дыре для него не проблема. Лучшие всегда были его. На Паралее, на Земле. Так считала Нэя. Считала ли она себя лучшей? Да. Считала. Это была её подпитка, её спасательный круг. Это качество любой из женщин. Это милость матери Природы, любящей своих дочерей нежнее, чем вечно её обижающих сыновей, страдающих почти поголовно от тайной неполноценности или надуманного несоответствия какому-то эталону мужа и деятеля, не бывающего никогда в наличии. Каждая женщина лучшая для самой себя. Не тем, так этим. Не красотой, так душой, не талантом, так хитростью. А ум, он у женщины никогда не подвергается её личному сомнению, и женщина всегда себе на уме.
За сброшенной маской открылась… пропасть чужой души
Нэя, поняла всю эту историю как вымысел дамы, как самовнушение ради самоуспокоения, самообмана из-за неспособности принять то, что она забыта тем, кого не сумела забыть сама. Оставалось лишь пожалеть её, странную и всё ещё таящую в себе отсвет былой редкой красоты, играющую в маску, за которой она спрятана, искренняя и трогательная. Нэе хотелось дать ей утешение.
– Разве вы не нашли себе утешения? У вас же есть муж?
– Муж? – дама как бы удивилась, вспомнив, что он у неё есть, – Ах, муж! Но он не муж в том смысле как ваш Антон.
– Не в том смысле? Он ангел?
– Ангел? – дама расширила глаза, но как-то карикатурно, смеясь над Нэей, как над несмышлёным ребёнком, – Вы мне нравитесь всё больше и больше. Можно назвать его плодоовощным ангелом. Если есть воля Творца изменять до неузнаваемости растительный мир Земли, чем собственно люди и занимались всегда, выращивая и культивируя злаки, овощи и фрукты, то он, мой Ксен, вырастил кукурузу размером с ребёнка, один початок. Открыл тайну древних селекционеров, за что и вошёл в каталог знаменитых селекционеров года, и заметьте, без этих трансгенных модификаций. Он не вводил в геном кукурузы ген слона. У него другие научные методики, да и сам подход… Ну да вам к чему? Он вырастил тыкву размером с собачий домик. Мой Харлей мог бы там жить. Но и это не предел. Тыква она и сама по себе не маленькая. А вот что вырастил Венд? В какой каталог он вошёл? А как гордится собой! В юности он был самым высокомерным курсантом из их космодесантного выпуска. У него и друзей не было. Он же мнил себя самым великим из всех. И куда попал? Мечтал войти в элиту Земли. У вас была там элита?
– Да. У меня папа был из военной элиты.
– Надо же. И у меня тоже.
– Почему он не вызвал вас на Галактическую Связь? Антон мне сказал, что с тем спутником есть связь.
– Я не полетела. Звал. Ну, представьте, кого бы он увидел? Пусть помнит меня той, какой я была.
– Вы красивы и сейчас.
– «Да, молода, хороша я, сказала она, уползая, живу я всего лишь сто лет». Это детские стихи о черепахе, которая не хотела быть бабушкой. Вы видели черепах? Морщинистых и гадких? Такой была бы Рита Бете, если бы не её возможности. Представьте только, кого он там обнимал? Фантом. Иллюзорный, по сути, кокон красавицы, в котором щерилась от любовных конвульсий страшная старуха, синяя от древности, как вялый баклажан. Да она, Бете, и от природы смугло-синяя, она же не поймёшь какого расового замеса, только она отбеливается в своих тайных лабораториях. Как бы я хотела посмотреть на её подлинное лицо. Но сдается мне, в минуты наивысшего слияния что-то и открывается внутреннему оку тех её любовников, которых она покупает за всевозможные выслуги и возвышение в их структуре. Потому что ни один из них не хранил ей верность. Никогда! И она не возражала против их личной жизни тоже никогда. Разве это нормально? Разве, если женщина любит, она может делиться тем, кого любит?
– Вы намного красивее Риты.
– Ну и что? Вот вы тоже ангел по виду. Он же вас оставил. А я? Когда-то я была шедевром в своём роде, я говорю без зазнайства, так и было, но он же улетел. А теперь? Что, так с разлёта и полюбит опять? Как там в Альпах. Даже не подошёл. Не узнал толком или же был настолько потрясён переменой…
– Меня никто не бросал. Я ушла сама, – гордо повторила Нэя, – я всегда уходила от него сама.
– Уходила? Не раз? Всегда это сколько?
– Не важно.
– Прощал тебя? – Женщина вновь погрузилась в безмолвие, то есть в тот самый внутренний и сумбурный, как течение через речные пороги, образный поток, не ведая, что он открыт для Нэи, будто стоит она на берегу. Совсем так, как объяснял ей некогда страшный Хагор.
– А меня не захотел. Женился на Лорке. Сидел с нею в нашем студенческом кафе, а я ходила внизу по дорожке, пресмыкалась как гусеница, но уже раздавленная. У него к тому времени не было уже практики по этим космическим модулям. Но он прилетал к ней в Академию. Так ведь ещё и обжимал её у меня на глазах. Злил. Как будто в уединении им кто-то мешал притираться друг к другу всласть. Пальчики ей перебирал, а она сидит, лицо тупое, сисястая, а душа-то плоская и двухмерная как доска. Я его встретила и говорю, как она умотала в лекторий: «Нашёл замену, ромашку, у которой кто только листики и не обрывал»? А он мне: «Таких как она, нет больше, а такими, как ты, у нас в казармах в выходные дни все постели усеяны». «Что», – говорю, – «у вас там, как в каменном веке, пещерный общественный секс»? Он отвечает, – «Ну да, ведь для подобных тебе там самый норадреналиновый полёт. Приходи, не пожалеешь. Кремень согласен тебя взять для полноты существования. Он со Златоглазкой в семейную колонию собирается, а им вдвоём скучно. Ищут третьего партнера или партнершу». А Златоглазка тварь была редкая. Хотела, чтобы вся космическая казарма её была. Она меня и сдала. Он тогда на Лорке женат не был, но уже обжимал её. Я в отместку ему и отлетела в одно место с Сенечкой. Для себя больше. Чтобы с ума не сойти от ревности. Вот Златоглазка – змееглазка и наплела ему. Я честная, лгать не умею и в мелочах. «Да», – говорю, – «ты с Лоркой, а я что»? А Сенечка привязчивый был, не забалованный. Стал в жёны меня звать. Венд его чуть не искалечил. Спрашивается, за что? Если сам… Златоглазка – змееглазка пошла к моему отцу и выдала новостной блок: «Дочка ваша по рукам у курсантов пошла, всю казарму обслужила». Ну, это человеческое поведение? Ей бы только с монстрами воевать, может и воевала потом. Папа её куда-то и упёк потом за подлость. Он же знал, на что я способна, а на что нет. О Венде думать запретил. «Убью», – сказал, – «если с ним увижу»! Но как же, убил! У нас с ним всё заново началось. Как с цепи сорвались оба. Я уже замуж вышла к тому времени. За одного англосакса из западного крыла ГРОЗ. Зря! Зря! Мало того, что чужеродный будто инопланетянин, так и любви нет. Земля одна, а живут люди, будто из разных Вселенных они. И непреодолимой во многом пропасть оказалась между людьми разных культур. Я только теперь и поняла это. Только любовь способна строить мосты, только она. Он был старше, но не старик. С Вендом же пошло – поехало! Как будто он многократно роднее мне стал. Как будто препятствие возвело нашу любовь ещё в несколько степеней воспаления и ненормальности. У людей все обычно, всё прилично, а у нас?
