Лариса Кольцова
Земля – павильон ожиданий
Он прислушался к себе, как будто имел внутри себя неслышного оппонента, если уж снаружи таковой не заявил о себе.
– Земля была в то время чем-то вроде той же Паралеи с её недоразвитыми обитателями. И вот эти пришельцы вместо того, чтобы поднять земных братьев до своего разума, сами развратились, возомнив себя богами, и развратили всё человечество. В ГРОЗ у него было много последователей. А мы живём у себя там, никакой там ГРОЗ, никакой визуальной слежки ни за кем. Село и село. Живём, поля сеем под куполом, сады сажаем, детей делаем. Красота. Давайте к нам перебирайтесь. Будете жить в первозданном мире без владык, без распрей и стремления к карьере. Тишина, спим себе, сколько влезет, дети и то в школу ходят, как выспятся. Зачем природу детскую травмировать? Солдат из них делать? Подъём! – заорал он, дурачась. Дурачество также не нашло отклика у сына. И папа вернулся к теме, занимающей только его одного.
– Ведь это он, «гипербореец», тебя упёк. И ведь как преподнёс-то всё. Сначала, мол, стажировка недолгая, но в плане роста весьма важная, потом побудьте там агентом защиты, а потом замуровали вконец. Всё он, лысый череп! Не простил тебе её, «Белую даму», свою голографическую древнюю шлюху. Потому как, что в ней подлинного-то осталось? Картинка её вечно не тающей ледяной физиономии, нарисованной на неоднократно омоложенной коже? Да и ту натянули на синтетический каркас. А ты не знал? Ну, так знай! Мечтал, что сгинешь там. В империю какую-то хотел тебя закинуть, на гиблые острова, оставшиеся от загубленного неведомыми суками и утонувшего древнего материка.
Да. Такие вот данные. А тебя туда на заклание, по сути, планировали запихать, чтобы отловить местного вождя, обладающего древними и космическими технологиями. Где-то он их раздобыл, или сам припёрся из некого космического «Олимпа» с инспекцией. А планету-то земляне и приглядели себе. Вот тебе и была назначена роль ликвидатора, как это раньше называли? Кажется, террорист-смертник. Да не дали люди добрые. Поняли тщету затей. А лысый сгинул сам. Слышал? Овдовела «Белая дама» его, без «гиперборейца» своего рыщет опять, по чужим судьбам ползает. Змея синтетическая!
Разговор был не просто тягостен Рудольфу, – невыносим.
– Детей много наделал? – спросил он у отца, пытаясь шутить.
– Хватит на мой оставшийся мне век, чтобы на ноги их поставить, воспитать так, как тебя мать твоя не дала мне. Из одного лишь презрения ко мне. Хотела из тебя подобие того лысого изваять. А что изваяла?
– Что?
– А почему ты думаешь, не пускали тебя с женой и дочерью? Каких только монстров не завозят сюда – можно! А тут два существа, абсолютно земного вида – нет! Опасны. Кому это? Подумай. Ей, змее горыновне, не угодны были. А как лысый-то змей сгинул, поглотила его какая-то бездна, – да думаю, что подавится им и выплюнет, явится ещё, – так она, овдовев, решила тебя призвать, куда уж деваться. Пусть и с женой, она подвинет, ей не привыкать. А то бы тот, иерарх дутый, так и законопатил тебя там на всю жизнь. Этой сразу тоже хотелось девочку твою изъять для исследований, на безразмерное время в свои секретные лаборатории, может, и навсегда. А потом сказали бы: Ай и ой! Она не пережила столь трудной адаптации к земным условиям! Может, лицо её на себя решила примерить? Кто знает, что у них там изучается? Как? Да спасибо одному человеку. Человеку с большой буквы, как говорили наши предки.
– Кому?
– Доктору вашему. Франку. Вызволил её оттуда. Не ради тебя. Ради неё. Любит её. И не скрывает даже.
– Ты-то откуда информацию нарыл?
– Есть люди у меня в ГРОЗ, ты что думал? Я так, космический селянин? Я тоже в своё время высоко летал, да низенько сел. И не жалею об этом. Ничуть! Только сейчас и понял сладостную простоту жизни, вкус её, счастье ощутил от женщин моих милых.
– Многоженец, что ли, по-прежнему? – Рудольф продолжал злиться на отца, и я чувствовала. Отец же не хотел ничего замечать.
– Почему многоженец? С чего взял? Одна у меня жена и детишки мои. Двое их. Это я, конечно, считаю самых маленьких, а не тех, кто выросли давно. Детишками их уже не назовёшь. А если всех собрать, то я могу вполне считать себя не без гордости подлинным патриархом рода. Давай и ты не отставай от меня. Приезжайте к нам, как родит твоя чудесная девочка, так и к нам. А эту горыновну гони ты! Пока не наследила опять в твоей жизни…
– Замолчи, – тихо, но свирепо сказал ему Рудольф. – Я земным своим рылом не вышел, чтобы быть рядом с такой женщиной, созданной из звёздного вещества.
– Так ты себе и привёз такую вот, из звёздного вещества.
– Нэя больше чем наполовину земная женщина. И знаешь, Ростислав, эти байки из склепа про каких-то долгожителей из секретных искусственных утроб, оставь для детей. Рита – женщина-загадка. И думаю, она вовсе не от земных родителей родилась. Именно они, эти пришельцы спасли в своё время нашу планету от падения в бездну, в Абгрунд… Вот как тот же Тон-Ат мечтает спасти несчастную Паралею, дав ей новый импульс для развития… Злые, добрые, – это категории примитивного мышления.
– Я всегда тебе говорил, не лезь ты в эту структуру ГРОЗ. Там, как в древнем масонстве, на таких дураках, как ты и я воду возят, да грязь нашими руками расчищают. А карьеру другие за наш счёт делают. Заточили тебя под корку этого Трола на два десятка лет! Как демона какого. А ещё некий нравоблюститель по имени Арсений Рахманов слал бесконечные доносы на тебя. Деградирует, мол. А кто там не деградировал бы? У тебя были способности, как мало и у кого. И что? Хорошо ещё, что данные искусственного интеллекта не подтвердили компромат этого непонятного Рахманова. Чего он там с тобой не поделил? Франк тебя один и защищал. Человек редкой честности и, не побоюсь этого определения, «гиперборейской», как сказал бы твой бывший шеф, чистоты. Человек в своём роде гениальный, но как все гении – сущее дитя по жизни. И Разумов тебя защищал, уверял, что ты был ему там как сын, что ты не способен на мерзости, в которых тебя хотели обвинить. Это же немыслимо и вообразить, что насочиняли о том разложении, в котором ты там благоухал якобы. А фактов не представил никто!
– Раз нет фактов, то слова это: ветер носит, пыль разносит. Прочихались и забыли.
– Разумов так и сказал. И добавил: «Хотите его угробить, и это после незаслуженной ссылки? Замуровали в подземный город на Троле обманов, а теперь ещё и накажите за это? Пропали такие способности»! Я ему послал свою благодарность: «Считай мой оставшийся человеческий ресурс и своим тоже. Если что надо – я к твоим услугам всегда»!
– Думаю, что Разумов от такого дара отказался, – вставил Рудольф., – К тому же, он в ГРОЗ не обладает необходимым влиянием.
– После твоего возвращения было вынесено постановление, отчислить тебя из ГРОЗ как того, кто постоянно нарушал космический кодекс поведения. Но у тебя есть возможности перейти в другие параллельные структуры, куда перешёл и сам Разумов перед тем, как и вернулся на Трол.
– Поэтому он и не прибыл на Трол вовремя? Команда же прибыла без него. Его сыночек Фиолет плакал как девочка, спрятавшись в укромном уголке. Я спросил: «Оплакиваешь свою утраченную мечту»? Он не понял. А этот сосунок возомнил, что займёт моё место, как я отчалю. Папа же будет ГОРом подземного города всея Паралеи. Вот облом у мальца случился! Назначили на моё место того, кто и прибыл с этой целью от имени ГРОЗ. Только никто не знал, кого именно пришлют на должность ГОРа. Мне даже предложили, не останусь ли я на Троле до его возвращения? Я спросил, как же моя команда вернётся на Землю без меня? Мне был дан ответ, что не заблудятся. Но я счёл это за непонятную интригу, а я не интриган и уж точно оказался бы в роли того, кого использует тот, кто понимает больше, чем я сам.
– Может, и зря вернулся… – Ростислав опять задумался, закружил по центру полупустой комнаты кругами. – А тут вдруг узнаю вот что…
– Не томи, выкладывай, – весьма пренебрежительно поторопил его Рудольф. Не похоже было, что его задевает этот разговор.
– Узнал, что тебя оставили в ГРОЗ по приказу самого высочайшего ГРОЗного беляша! И не только это. Ещё и повысил тебя в звании!
– Кто такой беляш? – удивился Рудольф. – С какой начинкой? Кто-то новый вознёсся?
– Вот же ты и отупел на своём Троле! От земных реалий оторвался, никак не приживёшься вновь? Беляш это же Вайс. Он же белый, значит беляш.
– Прежде его так никто не звал.
– Так молодая поросль поднялась, новые клички и завелись. Вот Беляш и взял тебя под своё персональное покровительство. Беляш этот особенный, консервированный продукт для вечного использования. Его теперь не заменишь в ближайшие полвека уж точно. Так мыслю. А того радетеля за твоё нравственное совершенство, Рахманова, выперли. Отблагодарили, что называется.
– Про Рахманова тебе дезу подсунули. Не был он стукачом. Не было там одушевлённых стукачей. А был всего лишь хитро замаскированный ИИ. Да и тот претерпел любопытную модификацию под воздействием, как я думаю, доктора Франка, нашего космического доктора Фауста. Ну, кое-что он оставил, кое-какие обрывочки компромата на тех, на других. Чтобы совсем-то уж не вызывать недоверия. Мол, все вели себя там, как и положено людям, а не космическим ангелам безгрешным. Арсений же сам ушёл из ГРОЗ. Добровольно. Меня никто в Паралее не держал. Я не мог оставить там дочь и остался по добровольному контракту. Как бы я её там бросил? А сюда мою дочь не пускали. И у них были причины более значимые, чем личная чья-то неприязнь. Они нащупали там других демиургов, как ты говоришь. И те оказались им не по зубам.
– Да, да, – отец устал бегать, сел с ними рядом и сокрушённо поник головой. В этом большом человеке было много простодушия и искренности. Как определил он доктора Франка – «сущее дитя». Вот сам он и был таким большим поседевшим мальчиком. В его русых прядях было много седины. На что Рудольф указал ему как на личное неряшество человека, запустившего свой внешний облик.
– Ты почему не восстановишь пигмент волос? Тебе же не сто пятьдесят, когда притворяться молодцом ни к чему уже. Вот тот же доктор Штерн, раз уж ему далеко за сто лет, может ходит сивым мерином, а ты же пока озабочен поисками радостей вовсе не только духовного свойства.
Отец пустился в рассуждения о натуральности, в чём бы она ни выражалась, но опять свернул в сторону прежней темы.
– Загубили твою молодость, а ещё хотят от человека какой-то ангельской чистоты, которой сами не имеют. Сделали тебя, по сути, палачом, а рассуждают о какой-то нравственной вертикали, которая в тебе сломалась…
– Не переживай, Ростислав, – Рудольф называл отца по имени, – бывают судьбы и похуже моей. Зато смотри, какое сокровище я себе привёз, – и он схватил меня в охапку.
Ростислав посмотрел мне в глаза с неожиданной глубиной. Нет, он совсем не был так прост, как казался. Он словно хотел прочитать заключённое во мне моё прошлое и предвидеть моё будущее. И оно ему не понравилось, это будущее.
– Только не повторяй своих прошлых ошибок, не будь ведомым, – сказал он Рудольфу, – Как можно было снова подпустить к себе законсервированную рептилию? Ты всегда мог отказаться от её услуг, ведь в «Сапфире» полно специалистов. Да и так ли уж они были тебе необходимы?
– Я сам не был против неё именно потому, что она мне подыграла, а вовсе не стала влезать в мои сокровенные глубины, что было бы, займись мною другие, как ты говоришь, специалисты.
– Ну да, ну да! – ворчал отец, – вызволила тебя из чистилища раньше времени. Только не ради тебя, а ради себя! Она настаивала, чтобы и Нэю отдали в Центр исследований иноземного разума. Знай это! Она не считала, что на неё распространяются законы Земли, она пыталась доказать, что она не человек, а гуманоид – самка. Меня там не было. Я бы ей доказал, кто есть она сама, блестящая змеиная шкура, в которой двухсотлетняя иссушенная требуха в засекреченном рассоле бултыхается. Хотела вас разлучить. Пусть и на время, но уж она бы в этот временной интервал заползла. Но не вышло! Обитатели Трола – люди, и Разумов доказал это, и никто не доказал обратного.
Ростислав не знал, до какой степени я освоила язык, и был уверен, что я понимаю не всё. Может, я и не поняла всё, но то, что поняла, я тотчас же и записала в своем маленьком планшете, который подарил мне доктор. Конечно, я упростила его речь, соответственно своему пониманию. Но говорил он близко к тому, что я излагаю теперь. Возможно, и Рудольф был не очень высокого мнения о моих способностях в освоении чужого языка, потому что, он выслушал отца довольно спокойно.
– Меня с Ритой связывает только старая дружба. И всё! Ты, кажется, забыл, кому я обязан своим включением в прошлом в такую звёздную корпорацию как ГРОЗ. Уж никак не тебе. Ты-то как раз отказался отдавать меня в детстве в звёздный городок на обучение. Она для меня всё равно что вторая мать, поскольку родная мама мало мною занималась даже в детстве. Как и ты сам. Поэтому вторым отцом был для меня Воронов. И зря ты тут прошёлся по нему, не надо бы тебе его трогать. Я именно ему обязан тем, каким я стал.
– Так уж и доволен собой? Что-то не заметил я, что ты светишься. А сын Рахманова неудачник! Видел я его. Строит из себя этакого воздушного эльфа, будучи откровенным размазнёй, и без поддержки в лице своего заслуженного папы он и к ступеням ГРОЗ не приблизился бы никогда!
– Чего ты на Арсения-то взъелся? Будто ты сам с ним служил.
– Да мне достаточно было одного взгляда на него, чтобы понять всю его исподнюю начинку. Он завидовал тебе чёрной, как сажа, завистью! И откуда уверен-то, что не мазнул он тебе при случае?
– Рита бы мне о том сказала.
– А он Рите ничего такого и не говорил, боялся, знал, что она всегда будет за тебя. И отомстит тому, кто будет нести всякую пургу. Раз уж Воронова нет, кого-то же надо ей выбрать в заместители? Вот тебя и наметила…
– Она в мою личную жизнь не лезет, как и положено мудрой старшей сестре, – при этих словах Рудольф прижал меня к себе. Тогда он ещё любил меня, или я так думала.
– Ты как был, так и остался наивняком! – сказал на это Ростислав.
Земные праздники
Мать Антона Елена поразила меня своей молодостью и своими, настолько похожими на сына, золотисто-карими прекрасными глазами. А поскольку она была женщина, то её красота просто ослепляла. Рудольф тоже не мог её редкой красоты ни оценить. Елена старалась делать вид, что ей ничуть не важно восхищение с нашей стороны. Но мною она сильно заинтересовалась.
– Ваш сын похож на вас, – сказал Рудольф. – На Троле он числился в первых красавцах. Так считали все местные девушки. Он подвергался их атакам, едва возник там. Представьте, какой напор их ревности приходилось выдерживать моей дочери.
Елена знала историю любви своего сына с аборигенкой Паралеи, и историю гибели Икринки переживала сильно, как и положено родной матери, чей сын утратил жену вместе с не рождённым ребёнком. Решив, что тема слишком печальная, она деликатно ушла от неё в сторону. Задумчиво изучая меня, она строила свои версии в отношении загадок нашей планеты.
– А вы не думаете, Рудольф, что туда в прошлом попадали земные экспедиции, которые считаются погибшими? Там бушевали войны. Наши люди гибли там. Но некоторые могли оставить там потомство. Что могли впоследствии рассказать дети? Возьмите Нэю. Её природа наполовину наша – земная!
– Я родилась в древней аристократической семье, – не могла ни похвастаться ей я. Но вообще, я была рассеянна в тот вечер. Я думала о Рите. Не её ли след я нащупала? Тот, что она и оставила в нём? Не её ли тень закрыла блестящий диск Луны? Пусть и отражённый во мне. Отчего и возникло то чувство ущербности от нашей первой и долгожданной встречи на Земле. Рита возникла из его прошлого сразу, как только он ступил на свою родную планету. Она ждала его. Однако, он уверял, что она для него лишь коллега.
Я подумала о той девушке в коротком оранжевом платьице, подарившей мне рисунок в тот предосенний день, когда я впервые оказалась в Москве. Когда такие же оранжевые и красноватые, как и её платье, листья клёнов устилали сад старинной исторической усадьбы за оградой, возле которого она и рисовала. Как-то я догадывалась, что и помимо Риты на Земле живёт немало привлекательных женщин. И доступ к ним такая ли уж и проблема?
– Зря ты выбросил рисунок той девушки, – напомнила я Рудольфу. Разговор происходил в один из наших гостевых визитов к Ростиславу.
– Какой девушки? – спросил он.
– В оранжевом платье. Со светлой и длинной косой…
– С косой и в оранжевом платье? – оживился Ростислав, встряв в наше общение. – Видел я точно такую же девицу в одном из московских лесопарков нынешней осенью. Гуляла с роскошным бело-серым догом. Идёт как струна, волосы светлой волной на ветру колышутся, ниже поясницы она их распустила. а дог едва ей не до плеча. Я познакомился. Я такой! Девчонок пригожих мимо не пропущу. Дог рычит. А я-то знаю, что доги лишь по виду грозные. А так-то, собаки ради украшения дома, скорее. Или как декоративное устрашение для тех, кто девушек задевает не по их желанию.
– А ты, выходит, оказался по её желанию, – поддел его Рудольф.
– Конечно. Я мужчина ласковый, добротной богатырской наружности, всякой девушке всё равно, что охранник. «Чей пёс»? – спрашиваю, – «Ваш четвероногий друг или мужа вашего живая игрушка»?
Она мне в ответ: «Друг мой Рамон его завёл. Вот гуляю теперь. Что уж поделаешь»?
А! Догадался я сразу. Дог всегда затея мужская. Чтобы одинокой девушке дога дрессировать для дома, для семьи это немалая затрата сил необходима. Тут я спрашиваю: «Не Грязнов ли фамилия у него? У друга вашего»?
Она в ответ простодушно: «Да. Он как прибыл из очень долгой космической командировки, так и завёл себе щеночка. Один он жил. Потом уж мы с ним встретились, а щеночек к тому времени вымахал с лошадь». Как думаешь, не тот ли это Рамон Грязнов, кого и знавал ты в святой его юности? Не он ли, кто отжигал на твоей свадьбе с такой же экзотической танцовщицей всем на удивление?
– Не помню, – ответил Рудольф. – Там все отжигали, кто в лес, кто по дрова. Кто за столом, кто под столом. А громче всех дедушка Соловей орал матерные частушки, пока так и низвергнулся в экстазе пения за пределы ограды открытой веранды. Да и с концами, провалившись в лесные заросли.
– Нет, он нашёлся. Вылез потом. Вспомнил Рамона-то?
– Да чего ты пристал?
– А то. В режимной колонии особого типа он сидел, на дальнем космическом объекте. Вот тебе и танцор с лицом человека будущего. Девчонка та, с внешностью русской богини полей, о таком его прошлом вряд ли и догадывается. Дога-то приручить можно, а вот такого героя космических странствий вряд ли. Дог от реликтового разбойника в лесу спасёт, а от домашнего-то разбойника кто её спасёт? Жалко мне ту девочку стало.
– Так и приманил бы к себе, – сказал Рудольф. – Глядишь и пошла бы к тебе в твою земную халупу. А там и сманил бы её в свою космическую уже даль. Раз уж очередная жена тебя опять покинула.
Ростислав тяжело вздохнул, – Молода она для меня слишком. Во внучки годится. А то и дог не стал бы помехой…
Родное единение под домашней ёлкой
После лесной прогулки Ростислав уговорил нас остаться у него, а на другой день опять отправиться кататься с гор всем вместе. Стояли новогодние каникулы, и все жители Подмосковья гуляли, отдыхали, не работали и не учились.
Вечером Ростислав достал фигурную тёмно-бордовую бутыль. Оказалось, что такого цвета она из-за вина, которое в ней было, а сама ёмкость нежно-зелёная, как большинство наших окон на Паралее. Я, конечно, отказалась от этого ужасного напитка, поскольку Рудольф недовольно осматривал затейливую бутыль в виде виноградной грозди на просвет, потом он принялся рассматривать собственного отца, как будто увидел его впервые.
– Никогда бы не подумал, – пробормотал он, – что ты настолько увлечён собственным самоубийством. У тебя же вся нейронная сеть в башке дырявая, а я-то с тобой как с человеком…
Ростислав проигнорировал его замечание, так мне показалось. Каково же было моё удивление, что земляне тоже пьют вина, так называемые виноградные, но очень редко, как дань новогодней древней традиции. Я не удержалась и засунула в высокий бокал кончик своего языка. Оно имело вкус горечи, который я ощутила на своём языке. Наши вина имели сладкий вкус, совершенно другой. Рудольф вышиб бокал из моей руки, но я и не имела намерения пить эту гадость.
– Ну, ты, селянин вселенский! Сам деградируешь, так других в свою компанию не агитируй.
– Я никого не агитирую. Я только пару глотков в честь прибытия на Родину. Я контролирую…
– Чего после этой пары глотков ты способен контролировать? Кроме собственного мочеиспускания. Не ожидал от тебя такого родительского подарка в честь встречи, хотя и дошли байки о спаивании народа в марсианских поселениях. Кому это выгодно, подумал? Или думать тебе уже нечем?
Ростислав покряхтел, виновато и покорно отодвинул прозрачный как воздух бокал от себя в сторону, а Рудольф с отвращением бросил тончайшую ёмкость в посудомоечную машину, где она тоненько звякнула, словно жалуясь кому-то.
– Воспитатель! Свалился тут на голову прямо со звёзд. Кроме тебя некому уму разуму учить в мои-то годы…
В холле Ростислав нарядил приобретённую для этого случая живую ёлку в «кадушке», так он назвал обширный горшок из дерева с землей, и ёлка стояла среди марсианских ландшафтов. После окончания праздника Ростислав посадил ёлку на улице, где она прижилась, об этом я узнала позже.
Папа Ростислав то ли не обиделся на сына, то ли признал его правоту. Он стал непривычно румяным, как будто вино интенсивно окрасило его кровь, ускорило кровоток, и я ощущала жар, идущий от него.
– После этого стоит ли удивляться твоему причудливому вкусу. Я имею в виду твой дом. Это же декаданс – дом- пустыня!
– А я всегда был безвкусен, так считала твоя мать, что не мешало ей домогаться меня. А знаешь, как я избегал её вначале? Боялся. Понимал, что она опустошит меня. Так и вышло. Не было у меня и месяца счастья с ней, а жили мы с нею годы. Вот есть у меня на Марсе приятель. У него с его женой странные были отношения. Почти всегда они врозь, и разлуки их длились годами. Но они сходились, чтобы опять расстаться. Как-то зовёт он нас, колонистов, на свою серебряную свадьбу. Мы там любим сплочённые посиделки. Это не Земля, где каждый сам по себе, в общем-то. И не фыркай! Собираемся за чашечкой чая, и никто там не пьёт. Нельзя там этого, – и он кивнул в сторону машины, куда были заброшены бокалы с виноградным вином, – не выживешь в противном случае. А есть и такие, кто тайком использует накачку эндорфинами, чтобы снять эмоциональный упадок, что и не редкость в неземной среде. Стоит ли и говорить, чем это заканчивается? А я там долгожитель и блюститель за новичками, чтобы ты знал. Ну вот, все собрались, а пара та счастлива как в первый день. А кто-то возьми и скажи: «А из этих своих двадцати пяти лет вы хоть месяц совместной жизни наберёте»? Ну, зачем спрашивается так? Только они ничуть не обиделись. Следующее столетие обещали не разлучаться. У нас там публика не самая рафинированная. Сельхозработники в основном. Учёные живут несколько обособленно. Хотя за хлебом насущным, за овощами – ягодами прибывают исправно, плодами наших трудов не гнушаются. Вот люди – интеллектуалы! Возносят себя выше людей производственного труда. А я сам любого из них за пояс заткну. Таким ли интеллектуалом и сам был недавно. А веришь, задевает их кастовое и тайное превосходство! Но мнимое оно. Ничего не меняется. А уж казалось-то, что все границы между людьми остались в прошлом. Опять же это наша всеобщая иллюзия…
Он мог говорить бесконечно. Наконец он оставил нас в покое, а сам улёгся на диване, похожем на марсианскую скалу, под живой ёлкой в холле. Он долго ворочался и бормотал, уже сам с собою или с неким воображаемым собеседником.
Это была последняя по своей горячей насыщенности наша с Рудольфом ночь. Потому что потом наше единение, как-то незаметно вначале, но всё быстрее покатилось по наклонной в сторону его отчуждения от меня. Потом уже редкой ночью он возвращал себя, относясь с пренебрежительностью, отталкивая и почти не общаясь со мной днём, как было ещё недавно, как было здесь у Ростислава в его нелепой марсианской комнатной пустыне. В те первые наши дни на Земле его двойственная сущность, так мучившая меня на Паралее, ещё не проявила себя, и я мечтала о том, что она, эта двойственность осталась в прошлом и не вернётся уже никогда. А та ночь осталась во мне во всех подробностях, сохранилась под наносами последующих, не всегда радостных дней.
Ростислав спал в своём фантастическом ландшафте, и будь мы и рядом, а не в закрытой спальне, он не услышал бы ничего. Мне было особенно хорошо с ним в ту ночь, как будто предчувствие нашептало мне, что после он уже не будет принадлежать мне полностью. Я любила его так, словно переживала нашу с ним последнюю близость. Но именно та ночёвка у отца стала рубежом, за которым началась совсем другая моя жизнь с ним. Иллюзорная пустыня со стен жилища Ростислава зловещим, магическим образом вторглась на нашу защищённую, как мне думалось навеки, территорию любви, засыпав её едкой ржавчиной, оледенив его, едва не задушив меня. Настолько плохая началась у меня жизнь, что воспоминания о Паралее, наша хрустальная пирамида в садах Гора, казались мне не только утраченными навеки, но и несуществующими никогда, выдуманными моей тоскующей душой.
Ещё утром, когда мы долго валялись в спальне его отца, а сам Ростислав и не думал просыпаться в своей игрушечной пустыне, у Рудольфа в кармане его брюк, валяющихся на полу, а он сбросил своё одеяние вечером, даже не убрав, таково было нетерпение, зазвонила связь. Он взял браслет, перевёл его на беззвучное восприятие слуховыми рецепторами, и я не могла услышать ничего, кроме его односложных ответов.
– Завтра. Всё завтра, – но добавил, – хорошо. Сегодня.
– Что завтра? – спросила я, ласкаясь к нему. Звонок прервал нашу милую игру. Но он встал и быстро оделся.
– Мне пора.
– Как? А катание с гор? – опешила я.
– Оставайся, если хочешь. Будете кататься с Ростиславом. Я улетаю.
– Без меня?
– Тебе не обязательно со мною улетать. Вернёшься позже. Ростислав будет только рад. Да я сам вечером за тобой вернусь, – и он молниеносно ушёл, оставив меня. Я оделась, сварила кофе себе и Ростиславу по старинке, как Рудольф учил меня на Паралее без использования кухонного робота. Я не собиралась отправляться с Ростиславом в лес. Прогулка стала бессмысленной без Рудольфа.
Голографическое пришествие Лоры из базы данных Ростислава
– Он где? – удивился заспанный Ростислав. Я только пожала плечами. Он сел рядом. Массивный своим костяком, но худощавый, в свободном бархатисто-сером домашнем халате, он был трогательно смешон. Смотрел он печально. Он и тогда всё понял. Но мне, понятно, ничего не сказал.
– Когда Артур вернётся из «САПФИРа», я тоже вернусь с Марса. Скучаю по нему. Я воспитал его без отца и, в сущности, без матери. Вначале от обиды на мужа она оттолкнула и сына. Занялась собой, своими поисками. Я ей не препятствовал. И произошло это в самые первые годы становления будущего человека. А потом, когда она опомнилась, Артур был уже подростком, можно сказать, выросшим уже и готовым человеком. Именно я постарался воспитать его достойным землянином, понятно, что совместно со своей женой, а также с социумом Земли. Я на годы оставил свою работу на Марсе и жил тогда на Земле. Ради мальчика. У меня появились и другие дети. Мы жили дружной семьёй. Не скрою, я упустил многие и многие шансы ради своего дальнейшего профессионального совершенствования, и меня превзошли более молодые коллеги. Но я всё равно вернулся туда, пусть и отсталым по многим позициям, но долгожданным для своих прежних друзей. Что уж теперь. Ты же знаешь про Лору и Артура?
Я кивнула.
– Лоре было нелегко с Рудольфом. А может, ей было и труднее, чем тебе. Он не любил её. И почему она не понимала, когда связала себя с ним, я не понимаю. Красивая, развитая девушка, она не сразу нашла в себе силы устранить свою зависимость от неудачного прошлого. А когда нашла эти силы, то устранилась, к сожалению, и от сына тоже. Но я никогда не судил её. Артур был в моей семье сыном, как и прочие дети. Лора не обладала даром тонкого восприятия души другого человека, была поверхностна. Поэтому и связала себя с ним. А вот зачем ему оно было надо, – мутная история, и не стоит её тебе знать. К чему теперь? Поедем с тобой кататься.
И Ростислав запел зычно, думая меня развеселить, конечно, – Поедем, красо – отка, ката – аться, давно – о я тебя – а не ката – ал!
Я едва не оглохла от его воплей, которые он мнил пением, растягивая гласные и отрешившись от окружающего. Но пришлось дослушать до конца всю его странную песнь. А потом и похвалить.
– На настоящих лошадях, – добавил он, – в настоящих деревянных санях, застеленных коврами под старину.
Я отказалась, сказав, что поеду к Елене, матери того самого Антона, с кем дружил Артур во время стажировки на Паралее. Ростислав не хотел меня отпускать и, очевидно, переживал за меня, желал успокоить.
– У них в Центре подготовки к полётам нет выходных. Вызвали зачем-то. Не волнуйся, плохие мысли не держи. Ты же ему веришь? – и он стал смотреть мне в глаза с наигранным весельем, желая отвлечь.
– Я покажу тебе архив. Запись молодого Рудольфа. Там он с Лорой. Но ведь её давно нет, так что ты не будешь ревновать.
Девушка в красном платье с распущенными светлыми волосами, с блестящими красными бусами на стройной высокой шее, ела красные ягоды. Она смеялась, а парень, совсем не похожий на Рудольфа, брал с её ладоней сдвоенные общей веточкой ягоды и тоже их ел. У него были волосы цвета песка с подмосковного пляжа, освещённого солнцем средних широт. Он золотистый и не такой обесцвеченный, как на южных океанических пляжах. Их было много, волнистых завитков, и они вились ниже его ушей. Сейчас стрижка его была короткой. Глаза у парня были нахальные, но весёлые, лицо более узкое, от чего и нос казался длиннее. Это был кто-то, кого я не знала, и уже не узнаю никогда. Этого юного человека нигде уже не было, как и самой очаровательной девушки.
– У неё волосы как у той девушки с догом, о которой вы и вспомнили, – сказала я. Ростислав опять тяжело вздохнул.
– Все красавицы при хозяевах, охраняемые если и не догами, так ритуалами в Храме Надмирного Света.
Про ритуал в Храме Надмирного Света рассказала Ростиславу я.
– Вы лично знакомы с той Ритой?
– Ну вот и отведали праздничных пряников! – огорчился Ростислав, – и чего я вчера наплёл спьяну? Зачем тебе знать? И зачем её поминать, ещё накликаем беду. Давай не будем о ней говорить.
