Лариса Кольцова
Земля – павильон ожиданий
– Даже в бедности я была безупречна. Нет?
Насмешливость его, узнаваемая, всё та же, в такую минуту их первой встречи на Земле показалась Нэе неуместной, почти обидной. Она погрузилась в смакование напитка, давая ему понять, что у неё есть дела поважнее, чем его появление. В белейший взбитый коктейль были добавлены клубника и шоколад, со вкусом земных лакомств она уже успела ознакомиться. И даже страстно полюбить их, найдя земные вкусности невероятно усладительными. Доктор даже вынужден был следить за её рационом, строго ограничивая её походы в ближайшую шоколадницу.
Над губами нарисовался белый контур, Нэя этого не видела, уйдя полностью во вкусовой экстаз. Рудольф, пересев к ней совсем близко, стал на глазах у Франка вытирать салфеткой коктейль с её губ.
– Ты неисправима, «сливочная бомбочка», – комплимент охватил Нэю острой радостью, как и внезапной грустью при упоминании названия любимого пирожного из мира навсегда покинутой Родины.
– Как ты думаешь, не стоит ли мне заняться устройством здесь кондитерской, чтобы разработать на основе земных аналогов те пирожные и прочую вкуснятину, что так любил Антон? Не только я…
– И назови это кафе «Лакомый домик для Антона», – проворковал он без всякой ревности. Он радостно смеялся, он был счастлив встречей.
– На Земле давно уже отсутствует частный мелкий бизнес, – Франк влез в их милования, – Всем управляют крупные государственные корпорации. Конечно, ты можешь пройти курс обучения на кондитера. Никто не смеет оказать тебе в том препятствие. Но ведь ты вначале обязана будешь пройти и курс начального, а потом и среднего земного образования. Изучить языки. При том, что пока что неизвестно, в какой именно стране ты поселишься. На это, моя милая, уйдёт не один год.
Нэя надула губы и погрузилась в смакование коктейля, уже того, что был приготовлен для самого доктора. Но Франк к коктейлю и не прикоснулся. Наоборот, он сам же пододвинул его к Нэе поближе. Дал таким образом ей разрешение на двойную порцию этой радости. Раз уж праздник, чего ж и не позволить маленькой и невоздержанной девочке, выросшей к тому же на другой планете, немного излишества в употреблении лакомств? Он стал рассказывать Рудольфу о подробностях и сложностях их бытового обустройства. О том, как ему удалось всё удачно устроить. Он даже не скрывал, что старался вовсе не ради Рудольфа, а ради Нэи. Говорил только о ней, о выверенном и необходимом ей комфорте в условиях очень сложного для её адаптации мира, о столь удачно подобранной и подходящей ей климатической зоне для проживания, игнорируя тот факт, что жить с нею рядом будет именно Рудольф. Потом добавил, что будь она тут одна без его неустанной опеки, сама по себе, то вряд ли её и выпустили бы или поселили одну в затейливом небоскрёбе в курортном городке.
– Со мною нельзя было посоветоваться? – спросил Рудольф. – Или для тебя тот свадебный пир в подземном городе на Паралее был всего лишь маскарадом? Я её муж! И твоя опека это всего лишь твоя самодеятельность.
– Континентальный климат Русской равнины ей не подходит, – сказал Франк. – Она будет там непрерывно болеть, когда начнутся осенне-зимне-весенние сезоны.
– Здесь тоже есть и осень и зима, – резонно возразил Рудольф.
– Да. Но тут более смягчённые перепады температур от лета к осени. А зимы мягкие и непродолжительные. Субтропики ей также не желательны, не говоря уж о тропических широтах, убийственных, если уж по существу вопроса, для всех белокожих людей. Я всё выверял, прежде чем поселил её тут. Ты и сам можешь тут жить. Тебе оно и подходит с учётом того, что тут твоя малая Родина.
– Моя Родина? Да вовек она мне не сдалась, эта твоя горная Аркадия! Я буду жить в России, и она будет там со мной рядом. Хотя, да, кое-кому очень уж не хочется выделять мне удобное жильё для семейного человека, к тому же заслуженного космического ветерана, офицера, кем я и являюсь. А так, кинули косточку, заброшенный бывший павильон отдыха ГРОЗмена Воронова, пропавшего без вести, и живи там себе. Жена? Какая жена? Нигде не отмечено, что ты женат. То есть, ты даже не разведён, ведь твоя земная первая жена Кларисса Соловей тоже пропала без вести. А почему у жены была другая фамилия? Ты вначале разведись с той, пропавшей, по форме, которой даже не существует. Ведь она тоже не числится в списке погибших. А если живая, то необходимо её согласие на развод. А ну как, она явится и потребует опротестовать ваш развод, произведённый без её участия? Это тянет на нарушение норм законности… и прочая бюрократическая муть и бред, неисправимый и неустранимый со времён, кажется, неолита. Когда люди научились корябать на глине свои закорючки типа всяких мифических и придуманных историками-фантастами законов Хаммурапи. Или на берестяных грамотах, кои найдены, но так и не определились с их возрастом.
– Куда тебя понесло? – перебил его доктор. – Кому какое дело с кем ты будешь жить и где? Тебе по закону положено достойное твоих несомненных заслуг место для обитания. А уж кого ты там поселишь рядом… да хоть гарем размещай.
– По поводу гарема, это ты загнул, дед!
– Ну и не притворяйся обездоленным бродягой. Рита Бете мне говорила, что предлагала тебе на выбор; хочешь, так используй часть её огромного наследственного дома в той же России. Она сама обитает там лишь в нескольких комнатах, а прочие ей без надобности. Да и то она там наездами. У неё и в Альпах, чтобы ты знал, есть своё наследственное гнёздышко. Она дочь швейцарца и русской. Ты отказался. Она предлагала тебе также часть немалого дома Воронова, где целый этаж с отдельным входом заброшен по сути-то. Дом в живописном поселке рядом с массивом реликтовых уцелевших лесов, ландшафты радуют зрение и полезны для здоровья, рядом озёра. Пока новый дом для служащих и военных ГРОЗ находится в стадии строительства. Так она сказала.
Они говорил спокойно, по видимости если, но с затаённой напряжённостью, и очень быстро. Так что Нэя не всё понимала из их речи.
– Жить мне в доме Воронова? – Рудольф прищурился. – Там его дочь со своим мужем живёт! Это ничего, по твоему?
– Дочь живёт на первом этаже. Там свой отдельный вход со стороны леса. Вторым этажом она не пользуется совсем. И что в том особенного, что на первом этаже будет проживать некая пара без детей? Ты ныне обитаешь в небоскрёбе, где и над тобой, и под тобой живёт неисчислимое множество неизвестных тебе людей. Тебе это мешает разве?
– Дочь Воронова… Да, она будет мне мешать своим присутствием.
– Почему посторонняя женщина будет для тебя помехой? Дом на балансе ГРОЗ. Туда могут поселить кого угодно и без её соизволения. Отца же нет.
– Как это нет? Он не числится в числе погибших. Значит, он есть. И может вернуться в любой день или ночь.
– Ну и вернётся. Пока будет проходить реабилитацию и восстановление на островах «Сапфир», тебе подыщут новое жильё. В чём и проблема?
– Она в том, постник ты и молчальник, что дочь Воронова не является для меня посторонней. Она невестой моей была.
– Ну и что? Ты же женился, как сам же сказал, на Клариссе Соловей. А она вышла за другого. Вы с ней посторонние люди.
– Легко мыслишь. Но в жизни, знаешь ли, бывают очень уж непростые и запутанные ситуации. Я не могу и видеть эту дочь Воронова!
– Почему же?
– Потому. Она обещала меня дождаться. Любой интервал времени ничего не значит для неё, так она орала на всю бескрайнюю степь в тот самый день моего отбытия… И вот, видишь сам, как она меня дождалась…
– Так и ты сам, друг мой, прибыл с женой, с которой прошёл ритуал в чудесном Храме Надмирного Света под хрустальной кровлей, по обычаю того мира, где и жил два десятка лет. Старожилом стал….
– Я, кажется, не собирался брать девушку с Паралеи с собой. То есть, она не хотела сама. Но кто-то, не ты ли? Запихал её в самую последнюю минуту в стазис-камеру в звездолёте. Зачем ты так поступил?
– Я? Разве не ты задурманил её голову обещанием?
–Я-то да. Я и не такое мог наобещать, чтобы дать ей ту сиюминутную отраду, которую она и жаждала. Но она вовсе не страдала той юной наивностью, хотя ты и вернул ей юный облик, чтобы верить сказочным обещаниям. Она не хотела покидать свою Паралею! Слышишь, ты!
– Так никто и не заставлял тебя тащить её в Храм Надмирного Света. Она, между прочим, девственницей опять стала. Я пошёл на столь деликатную процедуру, чтобы дать ей возможность второго издания своей местной судьбы. Архаичный мир имел свои особенности, сам понимаешь. А ты опять втащил её к себе…
– Я? Так прямо и втащил? Ты сам-то с женщинами когда был в последний раз?
– Не тебе о том я и расскажу.
На какое-то время доктор углубился в смакование странного блюда, где под видом ракушек красовались изделия из муки вперемешку с розовыми морскими креветками. Всё это было залито красным соусом. Очень душистое блюдо, вызывая любопытство Нэи, отвращало самими креветками, напоминающими жирных личинок по виду.
– Что за чудо эта паста! – промычал доктор, млея от удовольствия. – Ты-то чего не ешь?
– Дома успел пообедать, – ответил Рудольф.
– Кстати, о доме. Та же Рита Бете очень настаивала на твоём заселении в доме своих предков. Она, как я и сказал, бывает там редко, используя к тому же лишь пару комнат для проживания. Почему пренебрёг и этим, поистине доме со всеми признаками архитектурного шедевра? Дом сохранился от тех самых времён, когда и были в моде подобные непохвальные, но заманчивые излишества для бытового устроения. Рите оставили его ради заслуг её отца, и она, поскольку живёт одна, очень хочет, чтобы там поселилась какая-нибудь молодая чета. Она говорит, что там и не одна семья могла бы обрести себе пристанище без всякого стеснения, как для себя, так и для неё, Риты, лично. Вокруг сад, похожий на парк, три этажа. Или Рита для тебя тоже неподходящее соседство? Кажется, она никогда не являлась твоей невестой…
– Она была моей бывшей учительницей. Причём учительницей с большой буквы и без всякой иронии. Учительницей жизни. Вот как и Воронов был моим главным учителем жизни. А сам знаешь, каково это обитать под одной крышей с бывшей учительницей, чьи уроки напрочь! выветрились из памяти и восстановлению уже не подлежат. А ведь она с самой первой нашей встречи, сугубо профессиональной, очень уж хотела мне о тех уроках напомнить. Она же психолог из «Сапфира» ко всем прочим своим нелёгким обязанностям. Ты сам-то согласился бы при таких вот озвученных условиях жить там, где мне и предложено было?
– По любому же заселился в квартире Воронова, – сказал доктор Франк.
– Так временно, сам же понимаешь. Как отстроят мне жильё, соответствующее моему профессиональному уровню и заслугам перед Отечеством, так и покину этот уютный павильон, размером не уступающий иному детскому стадиону. Без восторга, конечно, покину, поскольку там очень уж мне понравилось, к службе близко, но и без грусти. Так что, нам с Нэей местечка на двоих уж точно в этом павильоне для утех хватит. Вот постельку только закажу, супружескую, чтобы не стеснять себя в любовных играх, сам же понимаешь, если я молодожён, так и перевезу Нэю к себе. И твои климатические заморочки мне по боку, доктор Айболит.
– Хамить, как и привык в подземном городе перед своими подчинёнными, не советую. Тут твои привычки не будут никем оценены. С адаптацией ты, видимо, пока что не справился. Судя по тому, что ты тут наплёл… отпустили тебя рановато. Догадываюсь, кто и поспособствовал тому.
– Комиссия же была. По всем показателям высший балл.
Во время их затяжной беседы Рудольф вёл себя так, будто Нэи рядом нет, или же она не имеет к нему никакого отношения. Он вовсе не выглядел помешанным от счастья молодожёном, встретившим свою юную жену после вынужденной разлуки. Похоже, кто-то из земных женщин дождался его, чтобы впитать в себя всю его накопленную и безудержную мужскую страсть. Так померещилось доктору. Франк взглянул на Нэю, самозабвенно уплетающую фруктовый салат. Она облизывала свои чудесные фигурные губына и напоминала того самого ребёнка, по лицу которого нельзя понять, что тот чувствует и что понимает, когда взрослые люди рядом ведут свои непонятные, но явно не дружеские разговоры.
Во время молчаливой паузы Рудольф воззрился на Нэю, устав от своего собеседника, и замер, как будто увидел её только что.
– Бабочка – сладкоежка, где же ты обнаружила в здешних пределах домик «Мечту», в котором тебе и пошили твои умопомрачительные наряды?
– Я сшила всё себе сама. Но используя земные технологии и ткани.
– Виртуоз! – восхитился он, как восхищаются творчеством ребёнка. Ласково и свысока. – С тобой и на Земле не соскучишься…
– Доктор помог мне освоить земную универсальную машинку для шитья, – похвалилась она, не чувствуя, что губы испачканы фруктами. Доктор, полный умиления, протянул ей салфетку. Она поняла его жест и вытерла губы. – Это невероятно сложно, такое вот творчество, – сказал он. – И разобраться в машине мне пришлось на пару с одним дизайнером одежды, которого я и пригласил для помощи. Удивительно, но Нэя разобралась во всём быстрее нас, двух мужиков.
– Да ты как отец родной, – сказал Рудольф. – Да и не всякий отец таким бывает.
Покидать Нэю Франку было не просто. Не хотелось ему уходить. Он всё тянул время, хотя разговор иссяк, не поддерживаемый Рудольфом. Наконец он встал, вежливо и как посторонний кивнул только Нэе, после чего ушёл, не попрощавшись с Рудольфом. Значит, он ничего ему не простил из прошлого. Но Нэя была рада его уходу, тому, что они остались вдвоём с Рудольфом.
Она сама обняла его за талию, полезла к губам, погружаясь в полуобморочное состояние от его ответного захвата своих губ. И только его прикосновения, незабытый любимый запах, держали её на кромке реальности. Его рука скользнула выше, к груди, почти не касаясь, только осязая ткань нового платья, и Нэя подумала, что если она встанет сейчас, то ноги не смогут идти, став непослушными. Это было как в «Ночной Лиане» по своей запредельной остроте, но тут не Паралея, и так как там вести себя нельзя. С причёской он был другой, молодой и лучезарный, как будто бритый череп придавал ему нечто угрожающее и вечно суровое, чему она, привыкнув давно, всё же никогда не давала такой осознанно негативной оценки. На Троле ей никогда не удавалось представить его с волосами, как она ни старалась.
– Ты будешь теперь земным ангелом? – спросила Нэя, охваченная стремлением покинуть это место поскорее, чтобы оказаться за стенами их земного жилья. – Руд, разве это ты?
– Это я, – он выпил её коктейль. Прикасаться к нетронутому бокалу Франка он не захотел, а заказывать себе что либо не имело и смысла. – Но ангелом я не буду. Сегодня уж точно. Да и потом вряд ли. – И он сразу под столом поднял подол её платья. Нет, он совсем не изменился. Она сжала колени, заливаясь счастливым смехом.
– Даже не знаю, сможешь ли ты меня выдержать сегодня. Я переполнен тем, что жажду тебе отдать, – и это было так похоже на него.
– Я выдержу, – ответила она.
– Да куда ты и денешься. У тебя разве есть выбор?
Он с любопытством озирался вокруг. Его ноздри нервически подрагивали, что было у него признаком сильного, как положительного, так и отрицательного напряжения чувств.
– Ты ешь, – Нэя заботливо пододвинула к нему свои нетронутые тарелки с закусками. – Доктор заказал на троих. Ты не голоден?
– Да я за все эти месяцы вообще утратил вкусовые ощущения. Что ни ем, всё как сено. Или я отвык от земной еды, или так скучал по тебе, что пока не попробую тебя, не смогу нормально функционировать во всём остальном. – Даже не смотря на всеохватную свою радость, Нэя отметила его грубую чувственность. Он раздвигал под столом её колени, суя туда нетерпеливую руку, и Нэя с лёгкой грустью, сожалением сравнивала его напор с нежностью и ласковой тонкостью доктора, так поспешно их покинувшего.
– Тебе нравится моё платье, милый? – спросила Нэя, – я как чувствовала, что увижу тебя сегодня. Я вложила в него всю свою любовь и тоску по тебе.
– Ты прекрасна, как всегда, как везде. Но я хочу только одного, стащить его с тебя поскорее. Мы идём? Здесь же скучно. Это стариковский ресторанчик, самый тишайший в городке. Ты знаешь о том, что я родился в этом городке? И тут живёт моя мать? Завтра навестим её. Или нет. Вряд ли я и захочу завтра вылезать из постели. Послезавтра, пожалуй.
– Ты всё же груб, – отметила она мягко, – мог бы и объясниться мне в любви.
– А я что делаю?
Дело было совсем не в его бритоголовости, если и его прекрасные волосы вдруг явили ей, что ничего в нём не изменилось. Даже в такую минуту после долгой разлуки он не нашёл нежных слов для неё.
Маска женщины из видения в "Ночной Лиане"
Рудольф резко повернулся в сторону. Нэя проследила за его взглядом и увидела у стены за достаточно удалённым столиком женщину. Она была в узких брючках, белоснежной кофточке и не обращала на них ни малейшего внимания, разговаривая с некрупным мужчиной, который смеялся, сверкая издали зубами, казавшимися несоразмерными его узкому лицу. Или смех его был так неудержим, или рот огромен, так подумала Нэя. А о женщине то, что у неё слишком беспорядочно разбросаны завитушки её рыжих волос, сверкающих под мягким освещением потолка, от них шло сияние. Но красивая женщина была мало озабочена тем, чтобы придать своей причёске утончённый и более изящный вид. Она была небрежна, и это было уже отмеченным Нэей свойством многих земных женщин. Простота отношения к своей внешности, чего не могла ещё принять Нэя. Женщина не интересовалась окружающими ничуть, не повернула и головы, увлечённая зубастым спутником. И Нэе была заметна застывшая поза Рудольфа, лишённая восхищения этой женщиной, но вообще непонятная. Скорее, та пара была ему чем-то неприятна, потому что развернувшись к ним спиной, он сказал Нэе, – Пойдём, моя радость. Я хочу домой. А ты? Хочешь этого? Скучала?
– Да, – прошептала она ему в ответ, и они встали.
Нэя вдруг увидела, с каким интересом её изучали люди в зале. А та, рыжеволосая, застыла с ложечкой своего мороженого в губах. Рудольф, проходя мимо, подмигнул женщине, вдруг застывшей своими глазами в неведомой никому из окружающих, но ей зримой точке, и внешне она никак не отреагировала на молчаливое приветствие Рудольфа себе.
– Кто это? – спросила Нэя.
– Где? – спросил он, увлекая её на выход, – мало ли. Это же мой родной город. Просто знакомое лицо. А чьё? Забыл.
Они вышли на вечернюю улицу. Мягкий воздух обнял Нэю плотно и ласково за её оголённые плечи. Небо уже не было синим, но оставалось светлым, и этим своим оттенком, наплывами нежного перламутра облаков напомнило небо родной планеты, вызвав неожиданную щемящую грусть, уже повторную за вечер. У стены белого старого здания росло дерево с красными листьями, и Нэя встала от изумления, будто опять они были на Паралее.
– Даже здесь, – сказал он, – ты умудряешься быть не как все, – и обнял её за плечи. Но это странное и разочаровывающее ощущение от него не проходило. В чём была причина? В том, что он нисколько не производил впечатления соскучившегося, влюблённого мужчины, не смотря на свои несдержанные ласки в ресторанчике. Но почему?
– У вас там были женщины? На острове? В Центре реабилитации?
– Конечно. Сколько угодно. Техперсонал, врачи, да мало ли. И что? Ревнуешь? – Он отчего-то топтался у ресторанчика и не уходил. Нэя понимала, что ждёт. Но неуверенно, то порываясь уйти, то останавливаясь.
– Тебе нравится, что я теперь другой? Тебе ведь приятнее будет любить меня другого?
– Почему приятнее? – растерянность от отсутствия его вихревой радости при их встрече, как она об этом мечтала в долгие одинокие вечера, вызывала спазм от подступавших слёз.
– Я же мало похож на того, прежнего. Разве тебе не надоел прежний Рудольф? Будешь любить совсем другого мужчину.
– В чем и другого? Если ты совсем не изменился.
– Я изменился. И уже не буду таким, каким был там. Никогда.
– Мы кого-то ждём?
– Нет. А ты не хочешь погулять?
– Хочу. Но ты так проворно выскочил, что я думала, тебе не терпится домой, и я не съела столько всего вкусного. Не успела. Я голодная.
– Ты осталась всё такой же, маленькой, но большой лакомкой. Или ты расстроена из-за того, что ушёл доктор? Привыкла к нему? Я же вижу, что ты надула свои губки. Он к тебе не лез?
– Он не из таких.
– Он такой же, как и все. Просто старость делает его, что называется тепло-хладным. И целовать пальчики ему приятнее всего прочего. А прочего он просто боится. Вдруг оплошает? Он, кажется, уже и приблизился к ангельскому состоянию. Как Хагор.
– Перестань, Руди! Ты совсем не рад мне.
– Рад. Ты ещё увидишь, как я и рад. Но понимаешь, адаптация у меня очень болезненная. Я даже хуже соображаю от всего того, что навалилось. Сознание будто плющится. Будто вижу я сон. А ты как легко и удивительно быстро вписалась в земной пейзаж. Будто и жила тут всегда. И земная атмосфера делает тебя ещё воздушнее, ещё краше. Даже не верится, что такая женщина и моя. Франк – точно ангел, если мог так спокойно жить возле тебя все эти месяцы. Ты не замечала у него нимба над головой? Ну, я шучу.
– Ты знал ту женщину?
– Я не очень это понял. Я же говорю, как сплю. Но зачем она мне? Да и как она могла тут оказаться? Я же говорю, полу бредовые ощущения. А ты? Как будто мне чужая. Чего ты топорщишься? Чем я тебя не устраиваю? С первого же вечера. Я тебя испугал? Ты разочарована, увидев меня на фоне земного неба? В Паралее сравнить было не с кем?
– Нет. Всё не так. Но мне трудно принять тебя вот таким, с волосами, как будто это кто-то другой. И похудел ты, стал как Антон. Словно я буду изменять тебе, тому, к кому я привыкла, с кем-то и ещё. Это ведь ты? Рудольф?
– Я. Не волнуйся. – Он стал целовать её в губы, придерживая за спину. И в этот момент рыжеволосая женщина вышла со своим белозубым и весёлым спутником. Он уже не смеялся, и рот у него оказался не такой уж и большой. При виде самозабвенно целующейся парочки мужчина повёл свою спутницу в другую сторону. Она висла на нём, еле шла, но была ему послушна и ни разу не обернулась. Рудольф не мог этого видеть, а Нэя заметила их спины перед тем, как они свернули за угол белого, старинного очевидно, здания, возле которого и росло дерево с красной листвой.
– Тебе придётся это сделать. Изменить прежнему. Разве у тебя есть выбор?
Он всё забыл!
Ночью, когда Нэя вместе с Рудольфом пребывали в своём вневременном измерении счастья, Ксения, а это была она, тоже пребывала в таком же вневременном измерении, но одна и без всякого счастья.
Ещё в ресторанчике, не будучи особенно любопытной, но так, в меру, она вдруг обратила внимание на молоденькую совсем, как показалось, девушку в необычном наряде. Словно сошла она со сцены и не успела переодеться после спектакля. Её открытые плечи, стройная шея, хорошая осанка привлекли её внимание несколько пугливой, но изысканной красотой. На ней было детское по исполнению ожерелье из искусственных кристаллов, выдающих свою искусственность идеальной прозрачностью и безупречной формой, как всегда выдают себя этим и женщины, подвергшиеся искусственной пластике и шлифовке. Но эта была какая-то другая. Не искусственная красотка, а скорее необычная, не похожая на всех прочих. Потому что она имела над собой ауру подлинного природного очарования, того незримого глазу совпадения себя самой и замысла о себе Того, Кто и порождает эту жизнь длинной цепью поколений. И если есть нарушения, они имеют где-то внутри скрытую причину. И внешнее устранение недостатков не устраняет причину глубинную. Так всегда казалось Ксении. Обладая красотой природной, она не прощала тех, кто прибегал к услугам медицины и совершенствовал себя при помощи рук человеческих.
Ксения, жалея женщину в побрякушках за её детское безвкусие, давала ей мысленный совет. Надо было украсить себя, например, сапфирами. На худой конец, раухтопазами. Ксения не могла отвести взгляд от игры лучей на её руке, бьющих в глаза. Что был у неё за камень на руке? Когда девушка поправляла волосы, откидывая их назад на спину, тоже открытую, Ксения пыталась понять, на чем держится её странное платье. Оказалось на шнуровке, что была сооружена на спине. Она оголилась со знанием своей, влекущей чужой взгляд нежной шкурки, но в целом ошеломляла своим безвкусием, это если в целом.
Девушка интересовала всех, Ксения это уловила, но чем? Все просто делали вид, что заняты только собою, но наблюдали странную особу. Что в ней было? Нечто такое, как и её камень, бесцветный и вдруг начинающий играть остро пронзающей красотой, особым поворотом, гранью, тотчас же и гаснущей, когда она опускала глаза или голову, рассматривая что-то на тарелке.
С нею был пожилой и высокий человек, статный, в тёмной одежде. Седые волосы говорили об усталости от жизни и о нежелании восстанавливать пигмент волос. Серьёзные глаза привлекли Ксению печалью, которую всегда прочтёт тот, кто и сам редко гостит у счастья. На довольно тусклом фоне случайных посетителей они были необычны. Такие люди запоминаются, хотя бы своей не похожестью на большинство.
«Кто он»? – думала Ксения – «Отец? Муж»? Он был нежен с девушкой, смотрел мягко и внимательно, предупреждая каждый её жест, будто была она больной. Но на больную она не была похожа. И чем-то, но лишь отчасти она напомнила маму, – своей хрупкостью, грустью, потерянностью скорее. Поэтому в заботе человека было трудно выявить его подлинное к ней отношение, мужа ли, отца ли, но очень ею дорожившего человека.
Ксения отвернулась. Изучать людей так пристально было уже и невежливо, неприлично. Она стала слушать Ксена, да и ужин был вкусный. Катание на лыжах по высокогорной трассе вызвало усталость и голод. Поэтому Ксения не заметила момента ухода седого мужчины и прихода совсем другого, молодого.
– Ты чудесно выглядишь. – Ксен любовался ею, как и в их первые дни. – Нам надо чаще с тобой бывать в горах. В следующий раз поедем в Тибет или на Кавказ. Как думаешь? Там старинные базы, тепло и обжито.
– Это в Тибете-то тепло? Вечно ледяной ветер. А Кавказ? Ну его. Здесь лучше всего.
– Почему ты любишь эти сувенирные, в сущности, места?
– Потому. Не знаю. Здесь волшебная атмосфера. Благословенные земли, здесь всегда селились те, кто умели устраиваться в этой жизни с комфортом. В отличие от наших русских предков, не ведающих этого в своих огромных просторах веками и веками.
– Я заметил, ты здесь молодеешь.
– То есть, я уже стара?
– Нет. Я так сказал?
– Но если я молодею, значит, стара?
– Для меня всегда та же. – Ксен ласкал глазами, но отчего-то стал её раздражать. Она почувствовала взгляд сбоку. И быстро развернулась, но увидела лишь мужскую спину в синей рубашке с короткими рукавами. Мужчина был повернут лицом к странной девушке, и Ксении показалось, что он другой, не тот пожилой. Ксения не верила своим глазам. У него уже не было седых волос. Этот был светлый шатен. Он встал одновременно со своей соседкой, собираясь уходить. Их заказ остался нетронутым. Они не стали есть. Почему? Человек был другой. Белокурый, не старый, широкоплечий и…
В общем, здоровый малый, не смотря на стройную в целом фигуру, но избыточно натренированную. Проходя, он умышленно задел её, сделав вид, что случайно. Ксения подняла глаза от своей тарелки навстречу его лицу и едва не закричала. Он подмигнул ей зелёным глазом. Тем прежним и насмешливым, прошлым, но чудесно настоящим подмигиванием. У Ксении застряло во рту то, что она ела. Но это было мороженое, и оно таяло. А тот уже ушёл и не обернулся.
Когда старик успел превратиться в молодого, другого человека? У Ксении поплыло перед глазами. Это же был он! Блудный кузнечик, но откуда он взялся? Через столько лет? Или атмосфера здешнего места дарила ей наваждение, достав его из тайного сундука – памяти?
– Я переутомилась, – сказала Ксения, – так же не бывает.
– Почему не бывает? Ты действительно переусердствовала с катанием. Ты всё же не девочка.
– Спасибо, что напомнил! Вечно портишь настроение.
Да и как она могла узнать о его возвращении, если после исчезновения отца в галактических глубинах она порвала все связи с теми людьми, кто мог ей сказать о его возвращении, кто имел отношение к ГРОЗ. Он вернулся и не стал её искать. Да и чего её искать? Она и не меняла своего места обитания. Всё в том же старом доме отца и матери. Но теперь она жила там с Ксеном. Да что и Ксен!
На выходе она увидела, что этот, всё тот же, белокурый, (интересно, восстанавливал он пигмент или нет?) прежний во всем, целовался, вот только не с нею, не с Ксенией, а с тою, разряженной в декоративное одеяние сказочного персонажа – с девушкой с длинными волосами, распущенными по спине. И его ручища, загребая эти волосы, нежила спину женщины. Сколько было в этих прикосновениях обещания дальнейшего и того, чего не будет у самой Ксении ни сегодня, ни завтра. Она, наконец, увидела, на чём крепилось платье безвкусной идиотки. На тонких, едва заметных плетениях. Сзади она была открыта до поясницы, лишь прикрытая причудливой сеткой. Наряд, как и она сама, как и тот, кто её щупал у всех на виду, всё это вываливалось за рамки привычного обыденного течения привычной Ксении жизни.
Значит, он и не думал её помнить, и уже давно счастлив с кем-то. Ожидаемо ли это было? Всегда ожидаемо. Всегда было понимание своего им забвения. Хороша бы она была, как ломанулась бы ему навстречу, да ещё и с воплем радости. Но молодец, она научилась сдерживать свои чудовищные прежние эмоции. И до чего же хотелось подойти, пихнуть безвкусицу длинноволосую: «Моё! Не трись о то, что не тебе судьбой определено»! И пихнуть в сторону. Та, прежняя Ксения, так и сделала бы, но эта?
Ксен, как прочухал что, поволок её как пьяную подальше и побыстрее. За угол, за горизонт не нужных, а вдруг и скандальных? событий. Ксения прижалась к стене старинного дома. Когда-то русский вор – олигарх построил это здание, думая жить здесь века. Неподкупные века унесли его тлен в безвозвратное прошлое, времени взятку дать было нельзя! А здание, вот оно, стоит до сих пор. Кто-то в нём и живёт или занят какой-то своей деятельностью. Оно сохранилось в этих хитрых и умеющих прятаться от чужих исторических схваток местах до сих пор. «О чём это я думаю? Что со мною»?
– Что с тобою? – спросил Ксен.
– Я слышала, что в далёких космических колониях очень часто женщины становятся не похожими в своих привычках и облике на земных женщин. Меняются порой до не пристойного для Земли идиотизма. Архаизируются в своих привычках и поведении. Заводят свою инопланетную моду, чтобы выделяться на Земле, чтобы подчеркнуть свою обособленность, исключительность, необычность. И мужчины, я слышала, теряют от них головы и ещё некоторые части своей нижней экипировки.
