Лариса Кольцова
Земля – павильон ожиданий
– Что опять-то не так?
– Знал бы твой великий безупречный Вайс, какой же никчемной ерундой набили потом этот его кристалл… – тут Рудольф осёкся. «Никчемная ерунда» вовсе не соотносилась с Нэей. Только с её распущенным персоналом, только с Элей и прочими забавами трольцев. – А уж точно замыслил его как храм величия и вместилище небесного ума. Не себе ли резиденцию мечтал там устроить? А чего не вернулся сам на Трол? Ему для проявления превосходящего всех прочих величия там было бы раздолье!
– Да вот тебя решил там назначить самым главным умом. Решил, что тебе такое величие более подходит, чем ему. Не сомневаюсь, что ты точно там его проявил. Чем тебе Вайс не угодил? Кажется, так расстарался для тебя, как редко для кого… – она не договорила и замолкла.
– Чем расстарался, если он знать меня не знает! Не того я калибра деятель, чтобы он ради меня старался.
– Никогда не угадаешь, какое место у тебя болезненно-чувствительное, психопат ты мой возлюбленный. Давай, выкладывай, что у тебя дома опять стряслось? – Рите не терпелось услышать исповедь о семейных сценах в условном доме своего любимчика. Он молчал, уже сожалея, что затронул эту тему, страдая собственным поганством по отношению к брошенной в Альпах маленькой одинокой девочки-нимфеи.
– Для чего-то же ты прибыл ко мне в свой выходной день. Тебе же плохо. Разве я не вижу? А я, как и всегда, сделаю тебе душевный массаж, приведу в состояние утраченной гармонии. И не только душевный, а и более отрадный, если того захочешь…
– Что на тебя нашло? – спросил он, ища предлог поскорее покинуть её.
– Настроение такое возникло, когда утром проснулась. Очень захотелось тебя увидеть… Ты и учуял мой зов через пространство… Я скучаю по тебе иногда очень сильно. Так и не свыклась пока с мыслью, что ты вернулся. И я могу тебя ощутить рядом. Твои переживания мне важны, как и мои личные. Поэтому говори.
– Утром проснулся, – а прибыл ночью, так что поспать-то не удалось толком, – пошёл к жене порадовать своим возвращением. А она, чтобы ты знала, давно уже отселилась от меня в свою персональную спаленку…
– Чего ж так? Надоел уже? Или храпишь по ночам? – язвила Рита в отместку за то, за что так и не простила. За Нэю.
– Нет. Ей так комфортнее. Я слишком много места занимаю, когда сплю и отталкиваю её на самый край постели. Вхожу в сиянии утра и естественного для мужа обожания своей милой девочки. А в углу сидит, даже не знаю, какое определение подобрать, этакая неземная зверушка – красавица и блестит глазами, как злая киса. Веришь, они у неё и фосфоресцируют, если она злится! Мне стало даже страшно. Вдруг кинется в глаза? И ведь кинулась… Тут я опущу неблаговидные детали.
– Нет уж! Раз начал, повествуй все подробности. Я душевед. Вдруг ей срочная помощь необходима. Она не только твоя жена, но и земная наша гостья. Мы все за неё несём ответственность. Ты всего лишь главный хранитель редкостной штучки.
– О! Сама ты штучка для Вайса, а она моя жена.
– Я имела в виду, что она штучное изделие. Для Земли, во всяком случае, уникальный экземпляр инопланетного разумного существа.
– После того, как этот уникальный экземпляр разодрала мне спину до крови, – я как раз перед этим и снял одежду, уповая на супружескую близость, – она ушла в ванную и решила утопиться. Я туда вломился, поскольку уловил сам миг её безумия, вытянул из воды, а она, посинелая и ледяная, мне говорит: «Я всего лишь смывала свои слёзы». Смотрит скорбными ангельскими глазами, а в них отражается реальный изверг, то есть я! И это ещё мягкий вариант наших милых семейных игр.
– Сиротка. Чего ж ты и хотел, – Рита покачала головой, искренне сострадая, но кому? Нэе или ему?
– Я тоже, если по обстоятельствам детства, сиротка, а в глаза никому бросаться не собираюсь. И укорять мне некого, если только доктора Франка. За то, что поселил меня, нечестивца, на одной тесной территории с инопланетным ангелом.
– Так ты определись, кто она, зверушка или ангел? И сам сироткой не прикидывайся. Сострадания не вызываешь. Здоровый и далеко не юный мужчина двухметрового роста, да ещё с такой же мамочкой в придачу.
– Что мамочка? Она и в детстве моём не особенно себя проявляла, как мамочке предписано. Я всегда сиротой рос, если по ощущению. Не было у меня ни единой близкой души рядом. Отец, конечно, был, да и есть отличный добрый человек. Да он всегда отсутствовал. Ты понимаешь, я всегда жил в доме, где нет дверей для выхода к другим. Вроде, за стеной кто-то шумит и веселится, в окна лучистые женские лица суются, а выхода, настоящего контакта ни с кем нет…
– Ладно уж, пожалуйся. Если сама же вызвалась быть твоим личным психологом, – голос Риты прозвучал мягко, с интонацией доброй сочувствующей мамочки, обращающейся к любимому избалованному ребёнку, которого опять обидели где-то за пределами её контроля. Поскольку ей очень нравилось, что у него в доме непорядок.
– И вот она тут заорала: «Я домой хочу! Я боюсь тебя! Мне страшно! Ты чудовище! Тут все чужие…». И реально коготки в глаза нацелила. Я к Франку отправился за консультацией, чтобы лично, чтобы глаза в глаза, чтобы от чужих ушей тайно. Времени не пожалел, полдня потерял попусту, а он мне с тем самым выражением на лице праведника и постника; «Она в той норме, в какой и должна быть соответственно своему психическому устроению. А вот ты мне не нравишься, Венд»! И в домик свой пряничный так и не пустил. В палисаднике каком-то, сплошь засаженном разноцветными подсолнухами, так и продержал. Он, кстати, и на Паралее никого в своё жильё не допускал. Почему, как думаешь? Может, у него там молельня тайная была. Он похож на сектанта. Я ему не нравлюсь.
– А должен? Ты сам доигрался! – «мамочка» решила немного и повоспитывать своего баловня. Не всё же по головке гладить. – А меня-то зачем вовлёк в свои подростковые, ну честно! игры? Будто я роковая разлучница. Решил отомстить ей за флирт с Рамоном? А было за что? Теперь разубеждай, убеждай. Ты реально деградировал на своей Паралее, ты впал в подростковую дурость, и думаю, это неизлечимо.
– Да ты сама хочешь нас разлучить!
– Ещё чего! Мне абсолютно всё равно, кого ты там трахаешь! – Рита смеялась беззвучно, скаля зубы, как маска африканского колдуна, сделанная из редкого камня, висящая у неё в холле среди прочих диковин. С тою лишь разницей, что сама Рита была белая, а не чёрная. Длинные прорези её глаз смыкались при этом. И он ненавидел её в такие моменты, когда издевательская гримаса уродовала её гладкое, шёлковое и тончайшее лицо, отвращая от неё даже на физическом уровне.
– Не понимаю, что могло настолько непоправимо испортить наши отношения? – спросил он, вовсе не ожидая объяснений от Риты.
Тогда, в Паралее, всё и поломалось. А о только вообразил, что они срослись заново и без всяких последствий. Срослись, да, только уродливо. И теперь он чувствую себя как тот самый граф-урод из древности, у которого на груди под плащом жил недоразвитый сиамский близнец. Граф показывал его за большие деньги на ярмарках и в прочих балаганах. Уродец даже шевелил ручкой, ножкой и, – у него была только одна ручка и одна ножка, второй половиной тела он полностью врос в тело брата, – и кажется, бессмысленно пялился на зевак. Народ валил валом. Никому не был интересен сам граф, а только его уродец. Вот и он бродил по ГРОЗ, и все пялятся на него в жажде увидеть того самого космического уродца, что он, возможно, и прячет, – не под плащом, понятно, а где-то ещё.
Нэя нереальная для земных глаз красотка, но ведь для любопытствующих землян подобна уродцу. Коли уж родилась где-то в ином мире. И сам он, войдя в такой вот мезальянс с инопланетной формой жизни, стал кем-то вроде урода. Во всяком случае, мать так и считает. И Рита тоже. Пришла, полюбовалась, как Нэя, бедняжка, вросшая в егосущество, пошевелила ручкой, ножкой, скосила на неё свои страдальческие, хотя и невероятно прекрасные глазки.
– Ведь ей же тут плохо! – произнёс он с невольной патетикой. – Она буквально зависима от меня, имеет со мною общее кровообращение. И ни на что не способна в чужом для неё мире! А мне-то как тяжело таскать её как неотделимую, да неполноценную же! Часть себя. Родись тот граф теперь, в два счёта избавили бы его от такого довеска, и без всяких особых последствий, как тогда было невозможно. А меня избавить от неё невозможно даже и теперь. Последствия останутся такие, что буду уже нравственным уродом доживать свои оставшиеся годы.
– О каком графе речь? – не поняла Рита. – Или ты на Паралее реально врос в роль инопланетного графа?
– Я веду речь об уроде, в которого врос недоразвитый сиамский близнец. И тот таскал его всю жизнь на своей груди. Средневековье же. Не умели делать операций. Граф был разумен, активен, его часть безумна и обездвижена.
– На то ты и историк, что набит под завязку каким-то странным хламом, – заметила Рита.
– И отчего-то думаю, что жить я буду намного меньше того биологического срока, что нам тут и задан. Она думает, что ей плохо, а мне хорошо. Да я чую её, как себя самого, до самых её глубин, и мне тоже плохо! Но как сделать, чтобы было хорошо, я не знаю! Она умоляет, вернуться нам на Трол. И что прикажешь, стать мне навечно троллем подземным? Давай -давай, уверяй меня, что я впал в маниакально-депрессивный психоз. Тогда вопрос, чего так рано меня выпустили из «Сапфира»?
– Метафору ты подобрал нелепую, смешную и страшную одновременно, только мне совсем не смешно и не страшно. За тебя, во всяком случае, и за твою дальнейшую участь мне ничуть не страшно. А ты для меня главное, тогда как она – второстепенное нечто. Тебе открыты теперь невиданные прежде возможности и дальнейший взлёт на самый верх нашей структуры. И она всегда сможет вернуться на свою Родину, как сама же насытится от пузика тем, для чего и притащилась сюда за тобою. Да похоже, она уже и близка к насыщению нашими земными деликатесами. А ведь именно что-то такое, похожее, я и подумала, когда она высунулась из-за тебя, – маленький, прекрасный и одухотворённый цветок, – жалкая своей очевидной неспособностью прижиться на здешней почве. Хочешь, я устрою для тебя отдельную квартиру в том самом доме, где обитал когда-то Артём? Она так и числится за ним. Его же нет в списке погибших. Ну? – хищная кошка потёрлась о него, притворяясь ручной. – Там ты будешь в полной недосягаемости от всех.
Она была высока ростом, почти ему вровень, казалась кем угодно, только не той, кто необходима даже на короткие минуты. От неё самой хотелось избавиться навсегда. Забыть навсегда. – Ты же такой обильный. Чего ей не хватает? Залей её своей любовью, как Александра Македонского залили мёдом, пусть вся пропитается до мозгов, их у неё и немного. Не жадничай.
– Причём тут Македонский? – разозлился он. Рита часто грешила неряшливостью словесных выражений, была груба и даже нелепа. Как будто за долгую свою жизнь она давно устала от любых человеческих слов. – Тоже мне знаток истории. Он же мертвец был, когда его в меду законсервировали. Ты хоть соображай, употребляя свои дурацкие метафоры.
– Вот и законсервируй её страсть.
– Сама жри консервы со своим старцем – законспирированным жрецом-знахарем, – злость толкала на ответную грубость и выход за рамки приличий. Рита лишь ухмылялась.
– А что старец? Боец, и это при нестарой ещё жене. Которой уж и по счёту?
– Когда же на тебе и женился?
– По существу вопроса это так, а все архаичные гражданские церемонии нам с ним зачем? У меня никогда и не было официальных мужей.
– Как же тогда твой Птич? – поразился он, всегда думая, что она с Вороновым жила как узаконенная жена, а не просто так – от случая к случаю. Она долго молчала. Потом спросила, – О каком птиче твоя речь?
– О том самом стальном Птиче, что улетел в свой запредельный полёт. Где же он провалился? С другой стороны, если ты не была женой, какой же спрос с твоей вечно девичьей памяти? А что же раньше в твоей биологической молодости Вайс – гриб тебя не осчастливил? Он же был соратник и ученик человекообразного баобаба – твоего папаши, как я помню из былей и небылей, коими наполнена ГРОЗ. Что же ни единой спорой своей не поделился с тобою, пока была такая способность? Чтобы ты детишек наплодила матушке Земле на радость.
– Как ты всех любишь уничижать! Все у тебя то грибы, то деревья, то птицы. Один ты среди растительно-звериного царства разумный нарцисс. И почему же думаешь, что Вайс не хотел? Он хотел. Но в то время я не хотела. А когда я была свободна, у него любимая жена имелась. Хочешь, расскажу тебе ещё одну быль-небыль? – прошептала она в самое ухо. – Твой дедушка Венд вовсе не был родным отцом Карине – твоей матушке. Её родная мать, она же твой «бабулёк», погибла где-то в пределах мрачных вакуумных далей, если к вселенскому вакууму вообще применимо такое понятие как даль. А вот отцом Карины был тот, кто тогда другое имя носил. Да у него столько детей было! Иные уж и прахом давно стали, как пелось в прекрасной и древней песне: «От героев иных времён не осталось порой имён…». А вот патриарх рода жив по сию пору. Та неизвестная, ставшая матерью чудесной девочки с необыкновенными белокурыми волосами и глазами-звёздами, унаследованными крошкой от необыкновенного отца, была у того из разряда тех самых отношений, что именуют романтической связью. Издержки чисто профессионального контакта. А для неё, похоже, то сближение было значимым, раз она дочурку произвела на свет. Впечатлила? А сейчас не догадываешься, как его фамилия?
Рудольф молчал, не желая ломать голову над её загадками. Рита крутанула каменную тёмную сферу, стоящую в нише стены. Та осыпала внезапными бликами всю нишу, загорелась глубинным ярко-синим светом.
– И чё? – произнёс он через усилие дурашливо.
– Через плечо. Вайс твой дедушка. Побежишь к нему с родственным визитом?
– Как? Стремительно? Мягко ступая или топоча по всем правилам боевой выучки?
– Не хочешь, и правильно. Да и к чему теперь бросать столь тяжёлый камень и тревожить гладь великого и тихого океана его души? Только т-с-с! – Рита шутовски приложила палец к губам, – маму Карину не тревожь. Она давно не в том возрасте, когда ей папа надобен.
– Как и мне дедушка. Седовласый шалун Вайс слишком много имеет отпрысков, чтобы их помнить всех. Как тот же Воронов… Слышал, что в одном из космических городков едва не половина обучающихся его сыновья.
– Память у таких людей как Вайс не седеет и не дряхлеет. Он помнит всех своих детей и внуков, даже если не всех сумел понянчить на своих коленях. И не всегда седовласым он был, как понимаешь. Я помню его точно таким же белокурым, как и ты. Да он по характеру и по вкусам своим с тобою схож. Но на данный момент времени седовласым ему комфортнее выглядеть, поскольку его нешуточному и мудрому возрасту провидца такой цвет и соответствует. Он не любитель маскарадных шоу на публику. Вот, мол, каков я юноша! Он человек гармоничный во всём.
– Я с такими баобабами многосотлетними родства не имею! Если ему оно вовек было не надо, мне-то зачем? Если он знал обо всём, то он подлец! Что ребёнка-сироту, мать мою, сдали в городок для сирот, а он и пальцем не пошевелил. А если не знал, то какой он великий провидец, как ты его возносишь?. Или вообразила, что я запылаю родственным чувством и помчусь к нему в услужение? Распластаюсь в полной самоотдаче?
– Зря издеваешься. Вайс как раз считает, что не стоит тебе опять лезть на должность ГОРа в отдалённую космоколонию. Вайсу необходимо обновление корпуса личной охраны. И он не раз заводил разговор о тебе. Чтобы ты эту структуру возглавил. Разве не лучше вместо того, чтобы лезть тебе в замороженный вакуум без всякой гарантии возврата, сразу подняться туда, где расположились вовсе не те, кто достоин того? Ты же любимым учеником самого Воронова был, а стал кем? Даже те, кто в подмётки твоему космическому башмаку не годятся, опередили тебя в своей карьере настолько…
– И что? Зачем ему личная охраны? Кого он настолько боится?
– Сама должность подразумевает, что охрана должна быть. Он глава звёздной корпорации, одной из мощнейших на Земле.
– Если он озабочен своим персональным сохранением, если боится посягательств на свою вечность со стороны законспирированных врагов, что же ко мне напрямую не обратился?
– Что за манера у тебя строить невозможные для восприятия предложения? Я через раз тебя понимаю…
– Так наследие Трола сказывается. Я до сих пор думаю билингвами. Ты сама выражаешься порой туманно. Слово по простоте душевной не скажешь.
– Так я и не проста. Я и так сказала тебе больше, чем имею право. Сам понимаешь, если и было у него в прошлом такое вот упущение, как недогляд судьбы собственной дочери, ставшей сиротой, он никому в этом не признается. Тому были серьёзные причины. Его в те времена на Земле не было. А твою жизнь он всегда отслеживал.
– И что? Мне теперь молитвы ему возносить за тайное отслеживание? В чём оно выражалось, его отслеживание?
– Да как бы ты попал, человек со стороны, в такую вот космическую структуру, когда сюда детей с младенчества готовят! Да и то не всех потом берут. Чучело ты тупое, хотя и распрекрасное!
– Вот так опа судьбы! Вот оказывается, кто и расстарался. Я думал, что я честно прошёл все конкурсы…
– А я, думаешь, случайно возле матери твоей отиралась? Возле полоумной музейной старьёвщицы. Поздновато, конечно, спохватились, и твоя мамочка лишь чудом не закопала тебя в геологических породах, как и себя в своё время в груде псевдоисторического барахла.
– Отслеживание, выходит, осуществляла. А вот мамочку-то упустили, верно. Из неё знатная космическая амазонка бы вышла.
– Вроде того. Вайс случайно о ней и узнал. От Пелагеи своей. А той твоя мама Карина перешла в своё время дорожку на территории любви. Вот и заинтересовалась новая на то время жена Вайса сыном Карины. Очень уж ты её интересовал. Всё надеялась, а вдруг ты дитя блуда, и Карина вовсе не любит твоего отца Ростислава? Вдруг получится разрушить счастливый союз бывшей соперницы? Пелагея отца твоего Ростислава до Карины любила, а со Змееловом у неё потом уж союз возник. Изучила, и что такое? Ты родной не только своему отцу, а ещё и её собственному новому мужу? Она бросилась тут в глубокие исследования и всё выявила. Прямую линию родства твоей матери от некоего Змеелова. Для самого Вайса это был больше удар, чем счастье от обнаружения давно выросшей дочери и родившегося внука. И тут на пути твоей будущей комической стези встал, кто бы ты думал? Твой отец Ростислав. Он и не захотел отдавать тебя в космический детский городок. А он отец, он всё и решал. Из рук же ребёнка не вырвешь. Ростислав хотел насладиться счастливым и полным семейным счастьем с той, кто такового ему впоследствии не дала. Змеелов к тому времени опять покинул Землю, но Ростислава за то, что не подпустил дедушку к мальчику, то есть к тебе, не простил. Карине было по фиг, кто там её настоящий папочка. Она женщина весьма необычная, потому и не пожелала принимать к сведению, что любимый отец, воспитавший её, был не родным. А вот Ростиславу не было по фиг, поскольку он вызвал к себе вовсе не безопасную неприязнь очень высоко продвинутого и очень непростого человека.
Тень Ксении в коридорах ГРОЗ
– Хотя сам Ростислав думал, что виной его карьерного провала был Воронов, – продолжала Рита. – Отчасти только так и было. Как друг Вайс таков, что лучшего и не надо. А как враг – врагу такого врага не пожелаешь иметь.
– Заплела, как и всегда! Дед да баба с коварной разлучницей в придачу. Можно было бы всё списать на дурной вкус того, кто это сочинил. Да ты не та, чтобы озвучивать сочинение на вольную тему не пойми кого. А всё же твой исторический архив вовсе не сияющий Монблан, чтобы хотелось им любоваться, а мусорная куча. От неё воняет нечистоплотностью того самого упомянутого лица, кто её и соорудил. А вот моего отца мне жаль, вот уж кто пострадал за чужие грехи.
– Такова жизнь большинства людей. Она часто не соответствует идеальным устремлениям. И, к сожалению, никому не дано прожить её заново.
– Как же нет? Кое-кому такая привилегия всё же даётся. Какое у Вайса омоложение по счёту? Или боишься сказать? Он же всё слышащее ухо, – Рудольф засмеялся. – И сидит сейчас это великое ухо где-то над нами и всё слышит, а может, и видит? Как ты голенькая вертишь передо мною своей опой, но ничего, кроме невинных ласк себе не позволяешь. А он великодушно позволяет своей вечной девочке забавляться, поскольку всё главное ты отдаёшь ему. Ведь и ты позволяешь ему пустяковые забавы с теми, с кем ему вдруг захочется поиграть.
– Завидуешь?
– Чему это? Маринованному огурцу что ли? У меня свой есть, совсем свежий. Не скажу, что только вчера поспел, но отменно твёрдый.
– До чего и неприличный ты человек! Бахвал, каковыми и бывают без пяти минут импотенты.
– Так проверь. И когда у нас с тобою были приличные отношения?
Рита предложила ему перейти в отсек для релаксации и отдыха, чтобы не досаждали неуместные сослуживцы. Он не стал сопротивлялся, поскольку хотел банально выспаться. А у Риты за стеной её рабочего кабинета, совмещающего в себе и огромный холл и приёмную, стояла отличная постель. Вернуться к Нэе требовала саднящая совесть, но страх нарваться на новый скандал, задерживал его же устремление к ней. Тащиться в бывший павильон отдохновений Воронова также невозможно. На данный час туда прибыл человек с универсальным роботом для ремонта. Он готовил Нэе сюрприз, обновленное, пусть и временное, но жилище для совместного и уже неразлучного проживания в Москве. Когда-нибудь отстроится же и свой дом.
– Я немного посплю у тебя. А уж вечером полечу к Нэе.
Диван для отдых занимал едва ли не половину комнаты, и Рита села на другой его край, забравшись туда с ногами и замерев в позе глубокой задумчивости.
Изучая её, он отчего-то утратил сонливость, – Твой маринад не ревнует тебя?
– К тебе что ли? Вас много, а он один такой.
– Какой? Могучий, кипучий?
Она восприняла его вопрос как приглашение покалякать по душам и, подобравшись к нему, прилегла рядом.
– Знаешь, где центр сексуального возбуждения, если женщина умна? Думаешь, как у твоей Нэи или у Ксюньки? Нет. Он в голове, тут, – она ткнула своим пальцем ему в лоб, как маленькому дурачку – ребёнку жестокая мать. Он стукнул её по руке, и она вскрикнула, – Руку же отшиб, Терминатор хренов! Ты где находишься? Забылся!? Всё ещё торчишь в своих подземельях, что ли? Включи башку, ты уже не тролль-король, а мой протеже. А то полетишь подчиняться себе подобному подземному троллю в такую дыру, что и твой спутник отдыхает.
– Не стану я уже никому подчиняться, – он сделал вид, будто собирается встать и уйти. Но она сама уже не пускала.
– Ну, мой котёнок. Ты не тролль, ты мой Ангел.
– Никакой я не ангел. Они бесполые, не знала?
– Это только касательно внешности. Обманчивой. Отсюда и твоя двойственность. От несоответствия оболочки и начинки. Хотя ты и раздался от избыточных своих тренировок, ты же задуман природой для женского любования, обожания. Боже, какое же у тебя лицо! Я никогда таких лиц не видела, а живу я долго… На тебе точно сам Творец оставил свой личный автограф… Откуда же у малышки инопланетянки взялся такой безупречный вкус, что она полюбила именно тебя? Ведь там не могло быть земных эталонов прекрасного…
– Под творцом надо понимать твоего Вайса?
– Бери выше. Змеелов никогда не был настолько совершенен, как ты. Великолепным, да, неординарным, да. Тут же, в твоём случае, возник шедевр, превосходящий природные данные всех участников данного процесса воспроизводства. Тот самый случай, когда безмерно занятый Творец вдруг решил поиграть в сугубо единичное творчество, вынув заготовку из конвейера и завершив её вручную. Увлёкся, одним словом.
– Почему Змеелов решил перекраситься в Вайса?
– Бывшее имя ему порядком поднадоело, вот он и сменил своё обозначение. Конечно, ума дедушки Змеелова в полной мере тебе не досталось. Так, лишь сверкающие крупицы мощного интеллекта тебе и перепали. Ты в этом смысле так себе, не заурядность, конечно, но тут чётко проявило себя стремление к определённому балансу в природе. Что называется, всем сестрам по серьгам, а братьям по коню. Только я не сожалею. Будь ты вторым Змееловом, презрел бы такую как я.
– Почему? Вайс же не презрел…
– Вот именно что презрел, когда была я в полной его власти. Он же был одним из близких учеником моего отца, а меня воспринимал слабоумной дочкой своего выдающегося учителя. Это теперь, когда его покинули все прежние женщины, – или предали, или в силу возраста остыли, или умерли давно, – он оценил мою преданность себе. Но я ценю его совсем иначе, чем тебя. Ты и он – вас сравнивать невозможно. Это всё равно, что спросить: «Скажи, человек, что для тебя большая ценность, – родной лесопарк у родного дома, все тропинки которого исхожены, а все деревья и живущие на них птицы всё равно что твои домашние питомцы, или огромный родной континент, который и держит нас на себе? Всё безмерно дорого. Корни души вросли во всё с одинаковой глубиной. Поэтому ты, каков ты ни будь, мне безмерно дорог… Не помню, чтобы я хоть кого ждала, как тебя, все эти годы.
– Как же твой лысый Ворон Воронович?
Она прижала его к себе больше материнским порывом, дуя ему на волосы, любуясь им. Впитывая сам момент душевного единения, во всяком случае, она к тому стремилась. Но родная мать его не лелеяла, не нежила никогда. А Рита это умела.
Он ответно обнял её, но думал о Нэе. О том, как жить дальше. Потому что дальше вырисовывалась неизбежная разлука даже при том, что она переедет в Москву. Отбытие на новый объект «Спутник Гелия», чьё название считалось на данный момент временным, сугубо рабочим.
Что светило лично ему в ближайшей же перспективе? Трудоёмкие, подчас неподъёмные работы по обустройству новой базы, опять с наличием штрафников, да и просто отвязанных от дисциплины, уставших от неё и хронического стресса молодых космодесантников. Земная и обжитая обитель далеко, её законы слабеют в космической бездне. Только внутренняя самодисциплина, подлинная уже этика человеческих взаимоотношений, а она-то не у всех там и оказываются в наличии. Железный технический ад, которому ещё только предстоит стать семейной земной колонией. Нэя останется пока что на Земле и будет рожать опять в одиночестве. Когда ей будет можно прилететь к нему? Неизвестно. Да и долетит ли он сам туда? Долетит ли и она? Это всегда пятьдесят на пятьдесят процентов. Уже здесь, на Земле, готовят несколько дублеров на случай гибели и исчезновения в глубинах Галактики тех, кто летит первыми.
Но если стать маленьким благостным обывателем Земли, как те счастливцы, что живут тут всегда? Зачем им Космос? Какие ещё иные миры? Если дана Земля, если можно жить в её благословенном сапфировом коконе под заурядным вполне, и всё же гениальным, уникальным Солнцем, их Надмирным Светом, их Подателем жизни. Куда переться? Чего ради? В Совет мудрецов Земли по любому не попадёшь. Вон как Ворон Воронович старался, а сгинул где-то, блеснул лысой башкой, и его возлюбленная перелезла в чертог к Месяцу Месяцовичу, идущему на свою старческую убыль, но всё ещё мерцающему в своей вышине.
– Теперь понятно, от кого моя матушка унаследовала столь специфическую структуру своего характера. А ведь кто-то же мне и говорил, что её сияющие ледяные глаза вместе с манией величия очень напоминают одного деятеля из ГРОЗ. Кто? А вспомнил! Вега Корунд мне говорила об этом. А она, если ты её помнишь, тоже разгуливала по общей с тобою «территории любви», но тогда эта самая территория принадлежала Воронову. Поэтому Вега была носителем всех интимных секретов своего любимого патрона. Воронов всегда намекал мне, что знает, кто был настоящим отцом моей матери. Думал, что оно мне важно знать. Нет. Маме начхать было, а мне тем более.
– Я не помню никакую Вегу или прочую Омегу. Воронов входил в глубоко-личный, да всегда краткосрочный контакт со столькими, что у него сыновей больше, чем численность иного класса в школьном городке. Конечно, Ника была для него особенная, как и их общая дочь Ксения.
Душевед на то и душевед, чтобы влезать в чужие души
Рита встала и подошла к панорамному окну, вглядываясь вниз. Распустила свои волосы, после чего протянула ему красивую заколку, украшенную пластиной отшлифованного ископаемого перламутра -симбирцита. – Не узнаёшь? Твой подарок…
– Когда ж дарил?
– Да не мне, – она опять подошла к окну, но внизу ничего не просматривалось из-за высоты, кроме облаков растительности, окаймляющей площадь у центрального входа. Зато отлично был виден рисунок на плитах – огромный звездолёт среди переливчатых созвездий и дымчатых цветных туманностей. Так и было задумано, чтобы видеть его изображение с высоты птичьего полёта. А внизу покрытие площади казалась всего лишь затейливо-пёстрым. – Ты Ксении подарил. Утащил из сокровищницы Али-Бабы. У своей матери. Комплект был, заколка, подвеска. А заколку Ксения отдала за услугу мне. За то, что я ей сюда пропуск оформила. Пусть гуляет. Здесь есть, где погулять скучающей дамочке – ленивице по жизни. Пусть настоящий кофе в «Башне ветров» пьёт, как дочь заслуженного ветерана.
– Чего ты к окну приклеилась? Что там высматриваешь внизу, как коршун – стервятник какой? – Он слушал Риту, превозмогая усиливающуюся неприязнь к ней. Она не видела его лица, но чуяла резкий упадок настроения, чему и способствовала.
– Скажи уж по сути, что стерва. Ксения там только что бродила. В рощу к фонтану ушла. Через зелень не видно.
– Зачем она там бродит?
– Тебя надеется встретить. Знает, что ты теперь тут обретаешься. Вот и бродит. Я вначале подумала, что она ко мне с утра зайдёт, к своей прошлой мамочке-мачехе, но так и не пришла. Вайс её тоже видел в том кафетерии, что расположен в «Башне ветров». Изменилась сильно дочь Воронова, вот что он сказал. Но узнал её сразу. А была-то, говорит, фея звёздная, а не девушка. Устрой тогда кто архаичный конкурс красоты, как в далёком прошлом, так она точно «Мисс Вселенной» стала бы. А теперь-то остались от былой красоты кошкины слёзки…
– Врёт твой маринованный белый гриб! Она как была, так и осталась Шахерезадой сказочной. Потому он и узнал, потому и вспомнил.
– Шах с хером и задом? Как же шаху без этого и живу быть? И что конкретно у него сказочное, первое или второе в обозначенном списке? – Рита лишь мягко насмешничала в своём грубом, как и обычно, стиле.
– А ещё других поучаешь, не изучив даже поверхностно земную культуру.
– К чему мне те сказки древние читать? Кто время теперь тратит на подобную чушь даже в детстве? А Ксюнька тебе тоже сказки на ночь рассказывала? Чтобы ты её не удавил за очередную измену? А я считаю, котёнок, что ты не только тогда, а и теперь вошёл бы в десятку самых красивых мужчин планеты. Ты доволен моим комплиментом?
