Лариса Кольцова
Земля – павильон ожиданий
Она улавливала его на большом, но несуществующем для неё расстоянии, как бабочка чует своего самца за несколько километров, чем? Чем-то непостижимым, не сознанием, – его предательство, терзающее её и их будущего ребёнка. Эту негодную просто мусорную картинку необходимо срочно втоптать в песок, раз уж саму незнакомку утопить не получится.
Кто она? Мало ли с кем люди ходят на пляж в случайную свободную передышку в тёплый погожий денёк, наполненный суетой. А если довольная собою девушка на самом деле скромница и посторонняя младшая сотрудница по работе? Кому запретишь радоваться собственной молодости, ясному солнышку, дразнить озабоченных подростков?
– Страшно! Как же всё страшно, – бормотала Нэя на языке оставленной Родины. – Кто придумал такую вот жизнь? Противных женщин, настолько невозможных мужчин… Я не хочу принимать в этом участия, не хочу рожать, не хочу… – она слюнявила тонкие шелка Елены, а та утешала. Причина слёз была скрыта от Елены. Иначе, пойми Елена причину, Нэе пришлось бы уйти от Антона. Так было бы честнее и достойнее, чем прятать страдание на груди земной обретённой матери. И Нэя утешалась, что люди не умеют читать в душах друг друга, как ангелы, как Хагор и Тон-Ат.
А где-то, также поблизости, на мелководье в тростниках, свирепым сиянием разгоралось тот самое кольцо с розовым Кристаллом, выброшенное Нэей в день встречи с Антоном. Вода и тина частично гасили его нездешнее пламя, и лишь розовые искры выныривали на поверхность, сливаясь с солнечным и обыденным светом, не привлекая ничьего внимания. Разве что лягушек и другой какой мелкой озёрной живности. Но Нэя не знала, какое страшное оружие выбросила она столь опрометчиво. Кристалл – порождение цивилизации Созвездия Рай мог бы, прикоснись она им к той девушке, умертвить моментально. Настолько сильный и злой импульс послала бы его обладательница той, кто и стала причиной клокочущей внутренней бури. Какой ангелоподобной ни будь женщина, в ревности всякая способна убить, пусть и в мыслях. Но Кристаллы как раз и заряжались эмоциями того, с кем и сосуществовали.
Кристалл бессильно ворочался под водой, не в силах выползти к той, кто его отбросила, а теперь звала, даже не подозревая об этом. Отзываясь на импульсы гнева своей владычицы, он только глубже закапывался в рыхлую грязь, Когда-то Кристалл принадлежал Тон-Ату, был выкраден Хагором, а утащен из обнаруженного тайника в горах Паралеи Рудольфом. И подарен Нэе. Не принадлежи она к клану Тон-Ата, Кристалл разрушил бы её, а так, он стал её родной частью, её охранителем поневоле. И её оружием, о чьей нечеловеческой силе она так и не узнала никогда.
Елена принесла ей фруктовый салат, бело-розоватые крабы. Нэя с брезгливостью их отодвинула, будто это они ползали по бедру блудницы. Быстро перекусив, Елена ушла по своим делам. Нэя осталась одна и успокоилась, приняв доводы своего же рассудка. Нельзя распускать своё воображение. Страдать от придуманных и, конечно, ложных образов, не связанных с реальностью. Разве Рудольф – животное? Разве его случайная спутница хоть чем-то дала понять свою полную негодность? Только то, что купальник резко не понравился Нэе. А что купальник, – какой под руку попался, тот и нацепила.
Те двое, Нэя видела их сверху, уже вернулись. Ничего там не было. Столь быстро они бы не управились. А всё же, было похоже на то, что девушка ему привычна. Пусть и были их встречи краткосрочны, – где придётся, как получится. Внезапно Нэя узнала её! Это же она возникла в огромном мониторе Рамона, когда сняла с себя сверкающие очки. Как же тогда Рамон? Он был, вроде как, постоянный у беловолосой особы, – не муж, не возлюбленный, а партнёр по упорядоченному сексу. Может, и дружба там была. Рамон так и объяснил мимоходом. Рудольф же, видимо, возник из-за её всеохватной женской физиологической доброты. Или он был ей нужен зачем-то, о чём не могла знать Нэя. Ведь девушка устраивалась, как и Рамон, для работы на далёкий спутник. Не могла она любить Рудольфа. Никто его не любил. Это место мистически было занято только Нэей.
Белёсая женщина, бесцветная настолько, что у неё даже на бровях были сделаны татуировки – две тонкие, цвета розоватого шоколада полоски с изящным изгибом, – обернулась полотенцем. Сбросила трусы с лифом, явив свои шары с бледными озябшими звёздочками сосков окружающему миру, так и не проявившему к ней длительного внимания. Подростки уже исчезли с того места, где недавно восторгались ею, да и то лишь пару минут. Удивительно, бывают же такие особы, что привлекают тем, что нереально обесцвечены во всём! Ясно, что у неё и характер блёклый, и ума ноль. Еле проявленная фигура, появившаяся там, где возникла пустота сюжета, внезапный разрыв, и чем заполнить?
А Рудольф? Нэя видела его повернутым к блондинке спиной. Он уходил переодеваться в закрытую раздевалку, и уже сидел на песке одетый в рубашку и штаны, крутя браслет-змейку. Нэя видела, даже не видя. Всё же было далековато. Девица что-то ему говорила, выцарапывая из песка брошенное туда красное ожерелье. Он не смотрел на неё, не слушал. Она ушла одна, бросив ему полотенце. Она удалялась гордо, покачивая бедрами, являя миру свою соблазнительность и намекая на свою доступность, если кто пожелает того. Цветок на ляжке был открыт порхающей и жаждущей нектара колибри. Вся её походка говорила ему, ты не один, а я уникальная. Но он отпускал её к другим залётным птицам. Нектара в ней было много. Может, и с привкусом греховной обильности, да уж топите свой клюв в том, чем потчуют. Это же ваш выбор. А я что? Уж какая есть. Не нравится – не пейте.
Он напомнил вдруг Чапоса у кромки заброшенного парка, позой задумчивого уныния. И возникло неуместное событию ликование. Захотелось, как и тогда, подойти и погладить голову, но не ту, некрасивую и забытую, а белокурую и самую нужную ей. Прекрасную всегда, даже в минуты её ненависти к нему. Он поднял лицо и смотрел, щурясь в сторону кафе, поднятого над берегом. Будто и учуял что, продолжая вертеть браслет. Змея укусила его, цель была достигнута. Нэе стало легче. Видеть её он не мог. Или мог? Она быстро встала и ушла, поспешила скрыться в помещении, примыкающем к оранжереям, где и работала Елена.
– Я тебя не прощаю, – сказала она вслух. Не выдержав, она вернулась и подошла к ограждению площадки кафе.
Зелёный прозрачный тент над террасой был уже убран, поскольку кафе закрывалось, и площадка была полностью открыта для обозрения. Он всё ещё сидел на том же месте. И воззрился в неё. Узнал. Но не сделал и попытки встать, подняться ей навстречу, на холм, где и был устроен кафетерий. Спуститься к нему? Глупо и подло по отношению к Антону! Она повернулась спиной и, оставив ему свои страдания, ушла в здание к Елене. Чтобы, набрав фруктов и цветов, лететь с душистым грузом домой к Антону, вызвав аэролёт для общественного пользования. Своего у них с Антоном не было. Им по их статусу в земном социуме он не был доступен. Пока. Ведь Антон настолько молод, а будущий его путь после трагичных путей Паралеи не будет ни бесцельно-пустым, ни бесцветно-бесплодным.
Неужели, это Ксения?
Странное облако, похожее на вазон, застыло над горизонтом за незримым куполом. Если пойдёт дождь, купол станет заметен. В облачном гигантском вазоне курилось приближающееся ненастье. Здесь же парило и пекло, и подмосковный лес казался фантастической сельвой Паралеи, в которой деревья растут разноцветные. За прошедшее лето из-за обильных дождей разрослась невероятная растительность, и осень всё не могла скинуть густой покров лесов. Они всё ещё рдели, всё еще золотились своими макушками, хотя по календарному расписанию им полагалось быть сиротливо раздетыми и корявыми.
Мысль о Паралее не могла возникнуть просто так. Большие старомодные очки, а Ксения любила несовременные вещи, в камешках-кристаллах на дужках, скрывали её лицо наполовину. Каштановые кудри были полностью покрыты розовой маминой шляпкой с искусственным цветком – орхидеей. Тень – кружево скрыла оставшуюся часть лица, и Рудольф не узнал её. Вот он и был транслятором образа Паралеи с её вечно-розовато-золотыми и прочими растительными чудесами. Так решила взволнованная Ксения, хотя сама же когда-то изучала красоты Паралеи, украв доступ к таким материалам у отца.
Рудольф прошёл совсем рядом и даже, так ей почудилось, задержался взглядом на её шляпке. Она перестала дышать, желая только одного – стать невидимой. Стало страшно от самой возможности узнавания. Он так и не узнал, поскольку не мог и думать о ней в настоящую минуту. Может, и забыл навечно. Он прошёл мимо, оставив после себя бешеное сердцебиение и ещё что-то очень странное. Что? Он пристально взглянул и… улыбнулся! Возможно, что его зацепила и насмешила вычурная шляпа, а уж потом и та, кто под её полями укрылась. Поскольку он даже обернулся в её сторону. Ксения надвинула шляпу до кончика носа, стащив её с макушки, лишь бы спрятаться! «Как бедный зайка от серого волка под осенним листом», – подумала она, дрожа не существующим куцым хвостиком, своей сжавшейся душой.
Они являли собой странный треугольник. Ксения у одной кромки пляжа, у сквозных, полу осыпавшихся и лимонных по цвету ив, в их теневом узоре, который сложно было назвать тенью, Нэя в другой части серпа, в ажурном павильоне. А он в озере. С девицей, не имеющей к данной конфигурации отношения, пусть его руки и шарили по ней.
Нэя и Ксения не знали о том, что находятся здесь одновременно. А он не знал о них обеих, о том, что его испепеляют, любя и ненавидя, изучают, узнавая и не веря себе, четыре женских глаза, с двух точек треугольника, где он являл собою его вершину. Случайная девушка не в счёт. Кто она? Сегодня есть, завтра нет её. Если бы одна из них подошла к нему сейчас, эта проходная фигура была бы и забыта, оставлена там, где она и кокетничала своей неотразимостью, смешной для Ксении. Но ни Нэя, ни Ксения поступать так не собирались, оставаясь зрительницами в театре, прикованные к своим точкам – сидениям тяготением разных и сложных чувств. Пониманием, что на эту сцену им выхода нет. Бездарный спектакль, не нужный никому из тех, кто купался и гоношился вокруг, был нужен им двоим, одиноким зрительницам.
Чувствовал ли он их скрытое внимание? Скорее нет, чем да. Может, кто и глазеет. Он привык к вниманию женщин и не ставил такое внимание ни во что. Но сейчас необходимая, считай любимая, была не в зоне доступа, и он перемогался с этой, отводя своей мужской надобности мизерный сегмент времени, не желая украшать его и обустраивать ничем постоянным. К чему теперь?
Он всё же скользнул взглядом по декоративным ивам, их кронам, подстриженным шаром, на ветвях болтались остатки светло жёлтых узких листьев, по розовой шляпке с дико огромным цветком, задержавшись на фигуре точёной дамочки. Она пряталась не от солнца, дужки очков сверкали нестерпимыми радужными искрами. Она хотела обмануть глядящих на неё, что ей восемнадцать. Обмануть бескорыстно, по женскому прирожденному свойству нравится всегда и всем. Но ему было достаточно и секундного взгляда, чтобы вынести ей приговор, – она была под стать этой декоративной картинке искусственного лета в подмосковном осеннем лесу. Лица разглядеть было нельзя, но губы… он замер. Она так знакомо их облизнула. Да мало ли. Если бы такая вдруг возникла рядом, она могла бы и претендовать на проживание, конечно, условно постоянное в его пустующем личном отсеке. Но не теперь, когда ожидало скорое путешествие, отчасти подобное и загробному отбытию. И он посмотрел на огромное облако, набухающее в тучу и несущее в себе возможность сильного грядущего дождя.
«Странная дамочка», – подумал он что-то близкое к тому, если перевести тень мысли в слова. И явно скучающая. И пожалел, что прилетел сюда не один. Какое новое открытие его ждёт в Нелли? Она не была ни загадкой, ни экзотикой с первого надкуса её сочной, как раннее яблоко, телесности. Она всё приняла покорно, будто родилась на незабвенной Паралее и была обучена кнутом в «доме любви». Но почему так? Она же была земная девушка. От того, что ей любой ценой хотелось попасть на новый спутник, а она боялась, что отбракуют Рамона за её неуступчивость? Сколько же нужно было настрадаться на Земле, чтобы лезть добровольно в космическую запредельность. Ограниченная в силу всегда несправедливой природы, она не принадлежала к числу тех, кто жадно ищет вселенского познания, – к самоотверженным поисковикам новых миров. Сколько женщин перебрал скиталец Рамон, пока нашёл такую же безотрадную скиталицу Нелли, на всё согласную? Даже на то, что за пределами Земли может ничего и не случиться. Провал в сон, из которого реально не проснуться никогда. Но это были чужие потёмки чужой посторонней души.
Сунуться к дамочке в её манящую уютную полутень под лысеющими ивами можно было бы лишь тому, кто был юным дуралеем, одним из тех, кто гоготали на пляже, прогуливая уроки в старших классах. Но и она должна была в этом случае являться их сверстницей. Она же была именно что одинокой дамой в экзотической шляпе – художественном изделии по мотивам давно ушедших времён. Словно она перепутала пляж с площадью, где устроили маскарад. И её очевидная неадекватность окружающему миру заражала его такой же неадекватностью…
Он затоптался, раздумывая, какой придумать предлог и спровадить Нелли отсюда. От сожаления, что Листикова рядом, влияет на его желание сближения с заманчивой шляпкой, сковывает свободу его последних предотлётных дней, возникла досада. Листикова вертела задом, будто нечто ей там мешало и жгло её. Он хлопнул её по ягодицам. Приняв игру, она обняла его у всех на глазах, как будто была его томящейся возлюбленной. Но что она испытывала на самом деле, на словах подчёркивая, что их отношения лишь условие контракта? Если влюбилась, то это была лишь инерция её скудной на яркие чувства юности, очередная иллюзия её недоразвитой головы.
Визжа, она обдала Рудольфа брызгами, впав в подростковую шаловливость, давилась водой, плевалась и висела на его плечах. Радовалась чисто физиологически, – водной процедуре, а про себя могла и жалеть, что рядом не ласковый друг Рамон, с кем легко, а тот, с кем непросто. Но от кого зависела их общая с Рамоном участь. Попадут они в число «счастливчиков» или нет? Или ни о чём таком она и не думала, а ей и впрямь было с ним сиюминутно хорошо. Душа её была потёмки. Тучи сносило на восток, редкие капли присосались к куполу, и их можно было различить.
Когда они с Листиковой вернулись, женщина в маскарадной шляпке всё ещё лежала под ивами на своём гибком шезлонге. Изгиб поясницы, тело – вазочка, слепящая белизна ни на тон не загоревшей кожи, она была без преувеличения природным шедевром. И тут она встала и лёгонько так прошлась, показывая себя в полный рост, ступая одними мысками по явно колючей усыхающей траве. Мерцал, стеклянно-прочно сидящий на ней, закрытый купальник. Идеальные пропорции, – ни худа, ни полна. Точёная высокая шея держала на себе голову в гигантской шляпе, чьи поля препятствовали обзору лица. Из-за шляпы она казалась какой-то человекообразной белоснежно-безупречной сыроежкой. Да ещё очки стрекозиные, как и у Листиковой были примерно такие же. Он отчётливо понял, женщина не юная. В то же время возраста у неё не было, как не имеют его изображённые красавицы на живописных полотнах в музеях. Она была без преувеличения экзотична, не похожа на прочих, и она отлично это осознавала. Поэтому не смешала себя в одну кучу с прочими, отделилась на приличное расстояние. Место не очень удобное для захода в озеро, но уединённое. Он тянул воздух в себя, будто было реально её обонять на расстоянии.
Нелли топталась рядом. От неё тянуло тиной и ненужностью. Хотелось толкнуть её в спину, чтобы она поскорее исчезла, но останавливала жалость к пережитому ею потрясению на острове. Странная точёная дамочка в дурацкой розовой шляпке оказалась из-за этого в недосягаемости. Так что приготовить себе отдохновение на последующие, увы, недолгие дни на Земле, и провести их с определённым изыском, не получилось.
Он вздохнул, но без особого сожаления. Затрат всё одно было бы немерено. Эмоциональное же равновесие как раз то, что необходимо больше всего остального. Во всех одиноких женщинах всегда есть нечто, что выдаёт их с головой, даже если они делают вид своей глубочайшей от мира отстранённости. И уж точно она стала бы манерно ломаться, долго не соглашаться.... Но то, что уступила бы, не было и сомнения. Он и на расстоянии уловил её пристальное внимание, тайное наблюдение. И не ушла. Ждала чего-то…
– Поторопись! – обратился он к Нелли, – Твой шоколадный кекс зачерствеет без своих любимых взбитых сливок. Не стоит тебе его так откровенно дурачить… – и ущипнул её за ляжку, где застыла колибри.
– Ну, ты! – взъерошенная Нелли оскорбилась не на слова, а на болезненный защип. – Я и так вся в синяках от твоих ласк! От Рамона приходится прятаться, когда переодеваюсь, – пихнула обиженно, а засмеялась звонко, придав размолвке вид игры.
Но иерархию нужно было выстраивать уже сейчас на Земле. Там он будет для неё и царь, и бог. О прошлом баловстве ей придётся забыть навсегда. Там будут железные законы и такие же порядки. Эту дурочку защищать там не будет никто. А Рамон против законов или беззакония нечеловеческих миров не восстанет, он будет сам за себя. Если Нелли нужно в одночасье, по меркам жизни, понятно, подняться чуточку выше, у него-то свой путь. Он будет зарабатывать собственные будущие возможности, сложные для понимания Листиковой, да и для многих, живущих на благоустроенной Земле.
– Иди! – повторил уже повелительно, – Когда понадобишься, сообщу.
Она ушла, что-то тихо бурча и радуясь, что расставания не будет.
Укус металлической змейки
Приподняв спортивный башмак, он увидел браслет на песке. Женский. Чёрная, витая в три круга змейка с глазами-бериллами, в них ярко проявился эффект астеризма. Он сразу же забыл о шляпке под ивами. Он поднял глаза в небо, уже утратившее солнечное наполнение, его всё заволакивало серой лавой облачности. На помощь уходящей прежней небесной рати, свалившейся куда-то за далёкий мегаполис, шло подкрепление из-за кромки леса и глухо урчало о своём приближении. Купол почти не гасил звуки, темнело от надвигающейся, редкой для осени грозы. Он не увидел, как ушла чудесная дамочка в пошловатой шляпе с цветком и сверкающая кристаллами столь же нелепых очков от солнца. Скосив туда глаза, он увидел пустоту под ивами. И эта пустота слилась с тоской, вышедшей из него. Он всматривался вверх на открытую площадку кафе, устроенную на холме. Там у ограждения из лабрадорита, похожего цветом на тучу, идущую из-за леса, сидела женщина или девушка. И она вспорхнула таким знакомым движением в своём, тоже знакомом, облачном одеянии. Но её талию не утягивал шарфик или поясок, она была округлая, как настоящее облако.
– Нэя! – но вместо зова он издал лишь полушёпот. Она поспешно скрылась в недрах здания, примыкающего к открытому кафе. Что она там делала? Почему была здесь? А почему бы ей и не быть здесь? Он не уходил, крутя браслет, жалящий в мякоть открытой памяти острым змеиным зубом, в котором был яд, рождающий муку. Облачная дева вернулась и стояла у ограждения. Он видел, что она наблюдает за ним, но не имел намерения к ней подходить. Пусть сама. Она была виновата перед ним. Она посмела уйти. Опять. Она обрекла его на сближение с беспутной девкой, общей подстилкой на двоих с Рамоном… она…
– Кому ты врёшь-то? – сказал он сам себе. Ждал чего-то, понимая, что она не спустится со ступеней, ведущих с холма вниз. И прощения не попросит. И той с её нелепейшей шляпкой уже не было. Куда-то утащила свою игрушечную орхидею, сманивать других одиноких и ищущих того, не зная чего.
Было непонятно, как Антон мог любить чужую жену – брюхатую от чужого мужика. Сам бы он так не сумел. Но многие так умели. Может, это недоступная ему высота отношений. Но, в конце концов, она разродится, вернёт себе своё непобедимое очарование, и тут уж Антон получит её неземное искусство любви. Рудольф даже скорчился, застонав от непереносимости захвата его собственности мальчишкой, бывшим подчинённым, лишившим его и дочери. Если бы не этот Антуан! Дочь Лора была бы сейчас на Земле, как и Нэя. Да какая теперь разница! Что дочь, что Нэя – обе во владении прекрасного ботаника, одна была, другая есть. И дочь будущая, та, что родится на Земле, когда он увидит её? И увидит ли когда?
Рита вводила его в курс дела о том, что происходит с Нэей, сообщаясь с врачами, ведущими над Нэей наблюдение. Он притащился в холл Риты и сидел на её диване-стадионе в позе древнего каменного мыслителя. Голову клонило книзу от дум, не желающих уходить, больных от яда, закаченного змеёй-браслетом. Она видела его с Нелли? Ну и что? А что она ждала? Что он заточит себя в неведомый монастырь, где обитали друзья-монахи мамы Антона, столь же прекрасной и непонятно отчего одинокой Елены – монашки в миру.
– Почему мать Антона одинока? – спросил он у Риты.
– А ты думаешь, что все женщины такие, как Нелли? Только и думают, как бы заполнить свою пустую колбу твоим бесподобным фаллосом? Или ему подобными? Лишь бы чьими. А есть же и другие, способные на любовь и не умеющие без любви совокупляться, ну никак.
– Нэя любила меня, а способна оказалась…
– Тут уже месть. Месть сильнее порой и ума, и любви. Месть близка к безумию. Она будет жалеть, когда месть остынет в ней. На мести ещё никому не удавалось построить долгое счастье. Только его имитацию.
– Всё-то ты понимаешь, всё объясняешь. А если не всё можно понять и объяснить?
– Ну и как там поживает Листикова? Какова она? Всё тот же свежий десерт или уже прогорклый взбитый крем?
Он молчал, негодуя на её пошлый развязный тон.
– Напрасно ты не отвела её к своему озабоченному грибу.
– Что?! – Рита возмущённо приподняла брови. – После того, как ты трахал её в отсеке Воронова? Зря я обольщалась насчёт неё! Думала, ну ладно, девчонка юная, никем толком не воспитанная, любовью родителей не согретая. Что из того, что слегка не в ту сторону направилась искать своё место в жизни? Как раз время не упущено. Выпрямим её жизненную траекторию…
– Запихнём её в хрустальную колбу распутства к трёхсотлетнему моллюску для очередного поднятия его тонуса, раз уж она по собственной воле стала шлюхой, – продолжил за неё Рудольф. – И если в мире равных возможностей она избрала себе такой путь, за что её жалеть?
– Кривляйся, сколько угодно, да только к такому безупречному, выдающемуся… нет, не те определения. К великому блистательному человеку, кто хотел открыть ей совсем другие возможности, я её уже не подпущу. Я даже видела, как она купалась в фонтане перед главным фасадом ГРОЗ, как пьяный десантник, задирала свой подол и мыла свой срам… А за каждым окном находятся тут буквально звёздные люди! Какая же низкая тварь оказалась! Сделанная из перхоти земляной, как было и написано где-то там и когда-то в древности, но так и оставшееся актуальным для иных из представительниц Земли. А уж подобные дщери человеческие, увы! Только для таких, как ты. Но уж никак не для… – Рита замолчала.
– Как известно, сыны Божьи не без удовольствия заходили к дочерям человеческим, ибо были те красивы.
– Кто это сын божий? Ты что ли?
– Никак не меньше. В отличие от тебя я себя ни разу не воспроизводил повторно в некоем Эдеме – «Доме экспериментальной молодости». Поэтому я как был, так и остался потомком звёздных богов, а не копией, созданной из глины земной.
– Почему же тогда к тебе лезут шлюхи? Что в тебе такого ущербного даже на вид, что их влечёт?
– Я влеку их, поскольку я совершенство. Но не тот, кто недосягаем, а кто щедро готов с ними поделиться своим совершенством. Они так и думают, что частичка моего совершенства перепадёт и на их скудную долю. Они заряжаются от моей силы.
– Ты играешь словами, думая, что ты очень возвышен душой и умом.
– Нет разве?
Она не ответила, любуясь им, и явно пребывая в прекрасном настроении.
– Что довольная такая? – спросил он, злясь на её восхваления, адресованные дряхлому моллюску из небоскрёба. – Маринад был сегодня очень сладок?
Рита, как девочка кокетливо передёрнула плечами, разминая мышцы и красуясь собой и своей отличной физической формой.
– Ты ещё не подумал в том смысле, чтобы дать ответ Пелагее, приготовившей тебе райскую планету взамен далёкого спутника и штрафников, опасных для твоей жизни и здоровья? Опять военные казармы, жестокость, неизбежные разборки с неизбежными бунтарями. Опасность всюду. Отовсюду. Охота тебе? Там будет не легче чем на Троле, а то и труднее. Начало всегда тяжкое в таком деле, как обустройство новых планет. А?
– Кто она? Если без шуток?
– Бывшая жена моего, как ты выражаешься неутомимого маринада. Но лишь для меня он такой. А не для неё. А ей он обязан, не то, чтобы многим, но значимым. И поскольку он человек высочайшей чести, никогда не забывающий ничего, как хорошего, так и плохого, кстати! Он иногда разрешает ей то, что она и желает заполучить.
– Она ж некрасивая! Нестройная, реальное страшилище!
– Ну, только для такого, как ты, ценителя. У других мужчин и мнение другое.
– Нет. Я не хочу и близко находиться с этой бабой Ягой. Зачем мне её планета?
– Видел бы ты, каких любят и каких хотят!
– Да мне-то что до этого? Пусть. Я же за себя говорю.
– А планета тебе затем, чтобы её оттуда вытурить. Слишком уж засела там прочно, приросла как реальный моллюск к ракушке. Виталий хочет найти другого человека, чтобы её оттуда удалить. Не думаю, что она сможет тебя одолеть, если ты по-настоящему захочешь приобрести себе столь ценный ресурс как планета Бусинка. Она там хозяйничает, потому что желающих её оттуда турнуть, пока что нет.
– И я никогда не буду в их числе. Нужна мне эта бусинка из периферийного угла. Тоже мне сокровище.
– А что, собственно, тебе и нужно?
– Сегодня на пляже у Хрустального озера в Подмосковье видел я одну особу. Не девочка, в общем, но такая, что и молодых не надо. Изделие на заказ. На мой, может быть… Только я, увы! Как любишь ты говорить, увы мне, я один.
– Ну и что же? Растерялся чего?
Рита усмехалась, но была задета, как и всякая женщина, когда он хвалил других в её присутствии. Только он, увы! частенько забывал, что и она женщина, а не бесполый исповедник.
– Да так как-то. Всё собирался, всё прикидывал хрен к носу, она и ушла к тому времени. Не видел куда. Если бы не Ворон – Череп Судьбы, где бы я сейчас и был. Что мне твои озабоченные старухи, я и сам всего добьюсь. А как я на Троле кичился перед местными, но чем? У нас всё так же, как и у них. Только технически совершеннее. Цивилизацию смрада сменила цивилизация, маскирующего этот первозданный смрад искусственного благоухания. Я, если и соглашусь, то не прощу никакой владычице космической своего падения. Придушу тут же после всего. Ты же это понимаешь. Чего и предлагаешь то, что невозможно мне принять?
– За это я тебя и люблю. А ты думал за что? За твоё выдающееся анатомическое великолепие? Да в вашем Космодесантном братстве каждый второй твоё подобие. А есть и колоритнее тебя. Но я не люблю карьеристов. И придирчиво-нравственные мне к чему? Я в их шкалу ценностей не влезаю. Шокирую до того, что у них пропадает ко мне мужской интерес. Отточенных под стандартную заготовку – тоже не приемлю, скучно с ними. А ты как не все, как я сама. Я же так играю на твоих нервах. Мщу тебе. За твою любовь, что мимо меня. Хотя и понимаю свою неадекватность, своё несоответствие своим же замашкам на власть над тобой. Я уважаю чужую свободу, твою же особенно. Посетил бы Ксению, раз уж о Вороне вспомнил. Там ведь рядом с Хрустальным озером их посёлок. А я, кстати, видела, как ты с Листиковой в аэролёт садился. У меня же просмотр из холла отличный, всё как на ладони, у меня же фасадная стена, а ты «следила»! И вот сидишь теперь, как в грязи вываленный, лицо брезгливое и несчастное.
– Лучше быть монахом. Что-то растерял я свои силы на Троле, как оказалось, да и совершенство моё померкло, видать, – признался он, – «Ты лучше голодай, чем что попало ешь, и лучше будь один, чем вместе с кем попало». Древняя, но какая неизменяемая истина.
– Омар Хайям? Ну и будь один. Кто мешает?
– Разве не ты? На спутнике будешь верна мне?
– Да куда я от тебя денусь?
– Зачем тебе на спутник?
– Эксперимент. Проба ещё неизведанного. Понимаешь? Или всё же правильнее экстрим для полноты ощущений бытия. Закисла я. Я тут решила кое-что для себя. Гожусь ли я на новую семейственность после Артёма или нет?
– С кем собралась?
Рита спрятала лицо, резко развернувшись от него в сторону стеллажа с минералами, но было ясно, чтобы скрыть своё лицо, его выражение.
– Ты не понял? – спросила она.
– Нет. Что я должен понять?
– Что с тобой.
Он изумлённо и долго молчал. И молчание говорило ей больше уже ненужных слов. Он не хотел её как жену. Это было так давно, его подлинная любовь к ней, так немыслимо далеко, в другом временном эоне, в другом мире, стремительно изменившимся с той поры в худшую, и только в худшую сторону.
– Ты всерьёз?
– Ну да. Конечно, я не смогу подарить тебе планету, а с ней золотую клетку с птичками-щебетуньями. Мы с тобой вернёмся через пару лет вместе со спутника. Я буду твоей женой, твоим ангелом хранителем, твоей опорой всегда и везде. А в остальном – ты будешь свободен, как был Артём, и все твои изделия на персональный заказ, если будет в них нужда – это меня не касается. Ну? Не ответил, что ты к Ксении не хочешь заглянуть? Поезжай, разочаруешься и сотрёшь ею настоящей своё прежнее представление о ней.
– Зачем?
– Чтобы её забыть. Нэю же не простишь? А эту, я знаю, держишь где-то в своих запасниках. Будешь свободен от всех своих лю – лю. Значит, и от тоски.
– У неё же муж.
– Да какой он муж? Фикция одна.
– Ты серьёзно?
– Более чем.
– И что я ей скажу?
– Ну, уж! Сам придумай. Всё-таки три месяца ещё будешь тут торчать, если не больше. Может, утешишься старой любовью. А так, терпи. Я буду лишь рада.
– Ещё чего. «Терпи». Ты будешь в маринаде плавать, а я терпи.
– А Листикова-то разве не петляет за тобой? Носится за тобой как девочка за своим первым соблазнителем! И Рамона уж стесняться перестала! Вот тебе и подвиг ради любви! Ведь она же якобы ради него на тебе повисла? Не удивлюсь, что на спутнике он знать её не захочет, а она-то рассчитывает на семейный союз с ним…
Он промолчал, а Риту вдруг прорвало, и стало ясно, как ревнует она его к несчастной Листиковой, – Прежде чем увлекаться ею, мог бы со мной выяснить, какова она. Чего застеснялся-то? Как в отсек Воронова её потащил, не застеснялся, а поговорить начистоту недосуг было? Да у неё на лице всё написано! Приторная и холодная! Что, подташнивает теперь от её форм, как от пустоватого воздушное бизе? Она для стареющих мужчин лишь и хороша, для тех, кто угасает.
