Лариса Кольцова
Земля – павильон ожиданий
Слоняясь, где придётся, я ни разу не посмела зайти к его матери Карине, но часто думала о ней как о возможности завести себе друга. Но я боялась того, что Карина может меня оттолкнуть, что я вовсе не нужна ей без Рудольфа. И вот тут-то я и вспомнила о Елене. Елена только обрадуется, обратись я к ней. Но я отчего-то откладывала на потом свой визит к ней. Было странное чувство, что сделай я это, и с Рудольфом всё будет закончено, как будто место, где обитала Елена, исключало присутствие там Рудольфа. Но в глубине души я уже понимала, почему это так. Елена жила в особом, чистом и ясном пространстве, исключающем путаницу и нагромождение непонятностей, и в таком же ясном мире обитал Антон. Антон на Земле в отличие от Антона на Паралее, не сопрягался с Рудольфом, они исключали друг друга. Они были, как говорил Рудольф о Рите и обо мне, две параллельные и не пересекающиеся вселенные.
Когда раздался мелодичный звон, и экран у дверной панели стал прозрачным, я увидела Рамона. Сам он видеть меня с той стороны не мог. Я могла бы и не открывать ему, но я открыла, не понимая, почему он не знает о том, что Рудольфа нет дома. То, что он может прийти ко мне в отсутствие мужа, мне и в голову не приходило. Зачем я ему? А Рудольф был его коллега. Я это знала. Они были зачислены в один экипаж, набираемый на новый спутник.
– Где же Рудольф? – спросил он и, как человек не умеющий лгать, выдал свою неумелую ложь тотчас же.
– Разве у вас нет его контакта? – в свою очередь спросила я.
Рамон замялся, сказав, что контакт есть, но Рудольф вне зоны доступа, и он, Рамон, был уверен, что Рудольф уже дома.
– Где же он? – спросил Рамон, – Ведь уже вечер? Муж сообщил вам об этом?
– Но он в Центре подготовки к полётам.
– Да ведь уже ночь. Тренировки только утром и днём, а вечером все дома, как правило… – он умолк, вдруг всё поняв. – Рудольф всегда любил эти сборища космодесантников, эти их тусовки, а я нет, никогда. – Так же неловко и неумело он пытался меня утешить, выгораживая Рудольфа. Думал, что я ничего не знаю? О том, что существует «белая дама» из закулисья. Рита.
На нём была та же рубашка цвета моря в жарких широтах. Сейчас она была расстёгнута, и я видела, что его грудь прекрасно развита, но совершенно гладкая, и блестит от тренированных и налитых мышц, смуглая кожа опять невольно приковала моё внимание. Он уловил мой интерес к себе, это вообще невозможно скрыть, ни женщине, ни мужчине, если они друг друга изучают, даже пытаясь быть безразличными внешне. Белые брюки облегали его длинные и стройные ноги. Сколько было ему лет? Определить было трудно, но он выглядел ровесником Рудольфа. Контактный браслет на его руке был в форме матовой золотой пантеры, хватающей лапами диск, и такая же пантера была у него нарисована на руке, у предплечья. В прохладе помещения он смущённо застегнулся.
– Я с пляжа, простите, – сказал он. Я пошла в кухню, чтобы сделать ему кофе.
– Вы знаете, Рудольф не хочет брать меня в свою команду. Из-за той пустой стычки в Центре, помните? Ну что там и произошло? Пара запальчивых фраз, и всё. Мне ничего не объяснил, но из набранной команды меня отчислил, и контракт мой уже удалён из базы данных, я проверял. Его слово всё решило, потому что он назначен там Главным Ответственным Распорядителем – ГОРом. В строящемся купольном городе, в смысле. На спутнике. Я пробовал с ним соединиться, но он сбрасывает мой вызов. Не хочет ничего объяснить. Но это же мальчишество. Разве нет? Ну да, я ему не близок, и он мне перпендикулярен, но там народа тьма тьмущая, что со всеми и лобызаться? Он многих и в глаза ни разу не видел.
– А что это значит – «перпендикулярен»? Как расшифровать?
– Да так это. Когда-то он был у нас консультантом перед первой нашей практикой в купольных агропоселениях на искусственном спутнике. Я же учился на астробиолога. Мы осваивали космические модули. Мы были почти дети. Не он, он был старше, но тоже в общем-то ровесник. Чего ему и было? Едва за двадцать. Но он важничал перед нами. Я дружил с Лорой и… – Рамон опять замолчал, решая, что говорить, а что не стоит. Он долго разглядывал свой браслет – пантеру. К этому времени я уже успела ознакомиться частично с наиболее характерной фауной Земли. И пантеры мне тоже нравились. Особенно чёрные. Но и его золотая была шикарная.
– Она была… – сказал он, после чего долго молчал, – она моя первая. Первая женщина. Тогда я ещё не понимал, что эта любовь останется для меня единственной, в том смысле, что я уже никого не смогу полюбить. Как её. Почему? Я не знаю этого. Он отнял её просто так, по прихоти, чтобы доказать ей, себе, что он лучше, чем я. Ему так захотелось. Она сильно злила его, вот он и отыгрался на ней за всё. А она? Потом она не захотела вернуться, сказала, что я слабак, если уступил ему. «Мне нужен тот, кто будет сильнее, чем он, или такой же, но не тот, кто слабее. А ты слабее. Ты же уступил. Не отнял, не стал с ним бороться за меня. Если ты видел, что он просто утверждался на мне, не любил совсем, почему позволил»? Что я должен был сделать? Убить его? Я и так стал посмешищем всего курса, потому что мы бессчетное количество раз дрались с ним. И он, конечно, побеждал. Но я лез и лез. Это были, несомненно, комичные и безобразные зрелища, если бы кто подсмотрел. Но мы выбирали безлюдные места где-нибудь подальше от свидетелей, и схлёстывались врукопашную. Надо ли пояснять, что на землю всегда первым валился я. А он потом заботливо лечил мне синяки особыми космическими пластырями, чтобы скрыть наши побоища от прочих. Я понял, что одолеть его мне – без шансов. Из-за этого я и вернулся в школу Космодесанта, чтобы отвоевать её. Ну, это же было детство, как тогда казалось. Вскоре он исчез. Куда-то был направлен, а она всё равно уже не нуждалась во мне. Да и я в общем-то остыл к ней. Думал тогда, без тебя найдутся. Там в нашей школе такие девушки были! Но оказалось, что всё, что было потом, это подделка под подлинность и подлинной судьбой, если угодно, не стала ни одна.
Назойливый, а такой милый визитёр
– Я совсем недавно вернулся с Пантеры. Это страшная планета. Там я был в изгнании, это планета для преступников, а я провинился. За определённые заслуги я был отпущен раньше срока… Да зачем вам знать чужую и запутанную жизнь. Вот это, – и он указал на руку, – память себе сделал. Татуировка. Мальчишество, конечно. Там было адски трудно. А спутник Гелия для меня возможность реабилитироваться. А то меня не пустят в Большой Поиск уже никогда. Рудольф же не хочет брать. Почему? Разве те полудетские драки причина для неприязни давно взрослых людей? Я хотел спросить его прямо. Вначале там был назначен другой человек. Кажется, его фамилия Каменнобродский. Бывший сокурсник Рудольфа. По отзывам тоже не подарок к Новому Году. А тут впихнули сверху этого Венда, простите. – Он опять умолк.
– А что было на Пантере? – я села напротив него за столик. Поверхность столика была такая же по цвету, как и его рубашка. Отражаясь в кристаллической поверхности, рубашка делалась невидимой, и его лицо парило в зеркальном отражении само по себе, с шеей и светло шоколадной грудью. Я засмеялась. И он тоже, не поняв причины смеха.
– Вы добрая, – сказал он, – попросите его. Объясните, что это глупо. Я отслужу свой срок, лишь два года, и улечу. А так, меня засунут в такую даль. Может, опять в недра какой-нибудь полой планеты. Я, конечно, заслужил, но…– Он-то и дело обрывал свои монологи. Думаю, от волнения, или обрывал сам себя, боясь навязать свою избыточную искренность.
– А что вы натворили?
– Рудольф знает. По сравнению с тем, кто там у него будет, я-то ангел, – и он опять не захотел ничего пояснить. А мне был он любопытен и приятен.
– У вас есть жена, дети?
– Дети? Конечно. Но жены нет. Я один. Но это теперь и лучше для меня. А ваш муж? Почему вы не знаете, где он?
– Он в тренировочном Центре космодесантников, – повторила я упрямо.
– По ночам там никого нет.
– Есть, – сказала я, – Центр огромен. Только для младшего состава подготовки там утренние или дневные, а у Рудольфа очень сложный график, мозговые штурмы, тренировки для экстремальных ситуаций, не исключая и того, что это длится сутками. – И это было правдой. Но не знаю, был ли Рудольф там на данный момент или нет.
– Ну да, вы как бы деликатно дали мне понять моё место. Что я низший, рядовой так сказать. Это не так. Я уже давно не рядовой. Я, конечно, поставил вас в неловкое положение. Сейчас я уйду. Простите, – но уходить он явно не хотел. Ему надо было что-то ещё мне сказать. Он юлил, имея в запасе это «что-то», я чувствовала.
– Где он нашёл вас? – спросил он неловко. Комплиментов он говорить не умел, хотя глаза его были так выразительны, что и слов было не надо. – Вы фантастическое существо! Не хотите отомстить ему? За то, что он обманывает вас? Это ведь подло! Но таким он был всегда. Я не простил ему Лоры. Она долго болела после того, как он разрушил семью. Жила одна, а ко мне не вернулась. Если бы не её второе замужество, она была бы жива до сих пор. Почему отвергла меня? Нашла какого-то бродягу, куда-то их загнали, где она и погибла. По сути, ей было всё равно за кого выходить замуж, она хотела доказать Венду, что она в нём не нуждается. Зачем надо было строить свою жизнь так, чтобы чего-то и кому-то там доказать? А если просто забыть неудачное прошлое и начать жить с нуля?
– Почему вы назвали его так странно? И он разозлился?
– Терминатором? Да он же прославился своей силищей и безрассудным напором не по существу. Везде, где он появлялся, возникали конфликты. Неуравновешенный, жестокий и эгоистичный. И я не побоюсь этого определения, он личностно недоразвитый, поскольку функционирует на инстинктивно-бессознательных уровнях психики в большей степени, чем в режиме осмысленного разумного поведения. Но у него очень развита пробивная сила – идти напролом, но всегда ли это человеческое качество? А в итоге, видите, где он, а где я? Наш социум несовершенен, увы! Разве вам с ним легко?
Я пожала плечами, – Я люблю его. Давно. У моего чувства глубокие корни. Я не случайная залётная пушинка, как вы можете думать.
– Ну как давно? Сколько вам лет?
– Тридцать.
Он был поражён, – Я думал лет семнадцать, – пробормотал он, – вы такая, совсем девочка на вид. Как он может… – и он замолчал, но не уходил. Его руки не были так заметно развиты, как было это у Рудольфа. Он был изящнее, а если в целом, то человеком с другими особенностями своей комплекции. Примерно таким, каким был… Реги-Мон. Я изучала его пантеру. Татуировка была с голографическим эффектом, казалась выпуклой, и её хотелось потрогать.
– Я сделал эту глупость, ну татуировку, там, на Пантере. Но я её удалю.
Недруг мужа, желающий стать моим другом
Он решил, что я смеюсь над его татуировкой. Но я улыбалась просто от удовольствия, сидя рядом с ним, и мне тоже не хотелось, чтобы он уходил так сразу. Он был удивительно пригож, и эта его милая застенчивость в сочетании с искренностью трогали меня и располагали к нему всё больше.
– Почему вы такой? Как кофе со сливками? – вдруг брякнула я, неожиданно и для самой себя.
– Загорел отлично. Но вообще-то мой отец был родом из мест, где традиционно проживают в большинстве смуглые люди, называемые общим именем семиты или арабы, хотя расовых подгрупп там столько, что и не разберёшься. Мама же у меня русская, – ответил он, не глядя мне в глаза и изучая кофейную гущу в чашке. – А вы знаете, Рудольф всегда был тайным расистом. Но это не было тайной для меня. Он всегда считал, что только гиперборейская раса вела своё происхождение от людей – пришельцев со звёзд. А все остальные – это как бы имитации людей подлинных, получившие разум не по достоинству и испортившие в результате смешения пришлую суперрасу. Чего же ради было и смешиваться тем, кто обладал звёздным нимбом? И заметьте дикую антинаучность. Если я останусь на чужой планете один без потомства, без средств возвращения назад, домой, я не смогу войти в смешение с видами инопланетных зверей, как бы ни были они обильны и сильны. И по этическим мотивам, и по чисто биологическим. Как возможно смешение, если виды были не только разные, но и принадлежали разным мирам? Даже если и были, где-то и когда-то, существа генетически модифицированные, они не могли бы обладать столь длительным существованием во времени. Они неизбежно бы выродились, погибли через несколько поколений, или вернулись бы к исходному природному состоянию. Но у таких людей как Рудольф есть своя замысловатая теория и на этот счёт…
– Да, – согласилась я, – он всегда относился свысока к жителям на Паралее.
– И к вам? Вы же жена?
– Ну, меня он принял. Он такой сложный, и вы правы, что с ним нелегко существовать рядом.
– Вы такая добрая, открытая, вы нездешняя в своей прозрачности, и я не вижу в вас никаких мутных и подводных течений. Хочется рассказывать вам всё. Но не знаю, интересно ли вам?
– Да. Интересно.
Рамон молчал, но во мне вдруг повторно и неожиданно возникла та самая способность улавливать чужие мысли и образы, что и была во мне или активирована, или же внедрена как-то снаружи самим Тон-Атом. Дальнейшее я опишу от лица самого Рамона, тогда как им не было произнесено ни слова.
– Тогда в юности я на тех курсах, что вёл у нас Рудольф, был самый большой над ним насмешник. Я и над всеми смеялся. Но никто не обижался. У меня был статус такой – главный юморист группы. Я знал его кличку Терминатор. Ему сами десантники дали за его надменность и обособленность от всех. Был такой древний актёр-австриец, сыграл в старых игровых фильмах одного синтетического громилу – ликвидатора. Вот кличку и прилепили Рудольфу за его альпийское происхождение, думаю. И ещё за силу, конечно. Кличка его раздражала, а я её выдал нашим ребятам. И он разозлился на меня за насмешки и за раскрытие его ненавистной клички. Мне рассказывали, что он бил в губы тех, кто его так называл. Меня он, конечно, не тронул, но злился. Лора была всегда рядом со мной. Она тоже над ним смеялась, но так, по-девчоночьи и не обидно совсем. Как-то он наткнулся на нас в парке во время перерыва, мы обнимались, ну целовались, кажется. Он всё понял. До этого он не выделял Лору из других, а тут стал к ней приставать. Она вначале фыркала, а потом смотрю, стала обедать с ним в кафе или ходить пить кофе с мороженым. Она смеялась и была очень уж окрылённая его вниманием. Меня это потрясло. Я спросил, о чём с ним можно так весело смеяться? Она ответила, что он невероятный эрудит, много путешествовал, и вообще совсем не солдафон, а происходит по линии мамы из древних аристократических, видите ли, корней. Что он страдает от этой нагрузки, какую на него взвалили, чтобы учить тупых ботаников. То есть нас. И что? Спросил я. Тебе это важно? Это греет твоё сердце? Не знаю, какого он там корня, но он постоянно уединяется с одной девчонкой здесь в глуши парка и мало заботится, что тут довольно многолюдно. Студенты отдыхают между лекциями, гуляют. И было дело, нечаянно на них приходилось кое-кому и напороться. Она спросила: «Кое-кому? Тебе что ли? Никто другой об этом и не сказал бы». И вид у неё был презрительный по отношению ко мне. Ну, думаю, влипла! Я ей уже зло: «Оставь лучше его аристократический корень другой девушке, которая его, судя по всему, любит». Она передала ему мои слова. Он отловил меня и говорит: «Ну ты, шоколадный юморист, если у тебя у самого есть потребность в сексе, не подглядывай, а поезжай в свою родную Аравию и займись там тем же». Я обладаю способностью сильно и быстро загорать, сказывается примесь южной расы. «Причём тут Аравия? Если я родился в Москве? Я русский». Не важно, говорит, где ты родился. Но вас, темнокожих, и так большинство, а я буду делать детей тем девушкам, кого выбрал, чтобы повысить процент белого населения». «Хочешь и Лоре сделать ребёнка»? – спросил я, а тогда я принимал его речи за тупую насмешку над собой. «От такой девушки кто бы и не захотел»? – так он спросил. И я всё это ей пересказал, думая, что она отвернётся от него. Она же только просияла от этих слов. Вскоре она меня бросила. И он увёз её с собой. Она даже на практику не полетела. С ним отправилась в путешествие. Потом… У неё родился ребёнок. Сын. Насмешка судьбы, но ребёнок, мальчик родился темноволосым и ярко синеглазым. Но это так, к слову. Рождение ребёнка не привязало его к ней нисколько, как я и предполагал. Он улетел и с концами. Не вообще, а для Лоры. Она так и не дождалась его ни через два года, ни через шесть. Но ждала.
Рамон так и молчал, но насколько долго, не знаю. Возможно, что пару минут лишь, а возможно, и дольше. Он выпил и мой остывший кофе, который я сварила, чтобы посидеть с ним за компанию, а не ради того, чтобы его пить.
– Вкусно необыкновенно, – похвалил он остывший и, несомненно, уже противный кофе. – Нэя, – он назвал меня по имени и повторил, словно имя ему сильно нравилось и ему хотелось ещё раз услышать его произнесённым вслух, – Нэя… – и опять замолчал. Тогда как внутри меня зазвучало продолжение его откровения, – Никогда и никому не рассказывал я эту историю, в сущности, смешную и полудетскую. Но это было то самое, неудачное начало её и моей жизни, наш общий выверт совсем не туда, куда мы были с нею устремлены. Уверен, не появись он тогда, насмешливый и важничающий космодесантник, и наши, её и моя, жизни сложились бы иначе. Но, возможно, что неудачники всегда склонны винить других в том, в чём виноваты сами, что не преуспели, как о том мечтали. Я знаю, он злопамятен. Хотя внешне при посторонних он как бы и лоялен ко мне. Как бы и не знает меня, а если знал, то и забыл давно.
Последующие фразы Рамон произнёс уже вслух, – Один человек попытался вмешаться, помочь мне, но тщетно. Там такое силовое поле, что не пробить. Венд сделает всё, чтобы я не полетел на спутник в систему «Регина». Но над ним есть и более значимые люди. Поговорите с той Ритой. Она знает мою историю на Пантере, и если ей станет известно, что Венд из мести не хочет включать меня в состав экспедиции, она сделает так, что я полечу. Она справедлива, благородна и умна. Пожалуйста, Нэя.
– Вы знали, что я одна? – мне стало грустно и зябко, и я достала легкую шаль, накрылась ею, но это была нервная дрожь.
Рамон решил, что у меня включен не тот режим кондиционирования, и перенастроил температуру через пульт.
– Почему у вас настолько древняя система кондиционирования? Ваш дом настолько помпезен по виду, что я думал он из серии «умных домов». Даже мой домашний пенал устроен современнее.
– Умный дом? Как это?
– Это, если совсем просто, когда вся система температурного регулирования и прочего обслуживания дома производится через встроенную электронику. Но тут, насколько мне известно, недёшево обитать, как и прежде это было. Внешне дом красив, но внутри, если честно, архаика. – Рамон продолжал бормотать что-то, не интересующее ни его, ни меня, боясь обнаружить своё смятение, уже очевидное мне.
– Почему вы сами не обратитесь к упомянутой Рите?
– Я не знаком с ней лично, только как с официальным лицом. Я не имею к ней доступа. Да, я следил и знаю, где он. Я воспользовался вашей добротой, доверием. Но Рита вам не откажет. А мне это важно настолько, насколько вы не представите. – Он был искренний, мягкий, и опять напомнил Антона.
– Я попытаюсь вам помочь.
– Только не говорите ничего Рудольфу. Рита же не скажет ему ничего. Простите меня, Нэя, но вы были для меня шансом. Вы добрая, я понял сразу. А я, поверьте, заслужил вашу помощь и заслужу ещё. Я на Пантере спас целую колонию поселенцев от уничтожения, ради этого мне и простили моё преступление. Но то преступление не являлось таковым перед человечеством, а только перед тем, кто сам враг, и я в этом не раскаялся. Это слишком обще, но большего я сказать вам не имею права. Вы поможете?
Нельзя было сказать, что он был последователен, но я видела его волнение и чувствовала важность того, о чём он просил. У этого человека был какой-то край в его личной судьбе, и он на этом краю стоял и боялся туда, за этот край, низвергнуться. Ему не было легко вот так прийти, и прийти ему было не к кому. Никому был неинтересен его личный край. Конечно, он не рассказал всего, не мог, да и зачем мне это было нужно?
– Когда я увидел вас в вестибюле ЦээСКИРа, – название расшифровывалось как Центр стратегических космических исследований и разработок, – я понял, что вы не похожи ни на кого, что вы добрая и открытая, глубокая и интуитивная, вы поймёте всё. А он, видели, как смотрел на меня? С ненавистью. Потому что к тому времени, как я подошёл тогда к вам, он уже хотел удалить меня из команды. Поэтому я и дерзил ему. Но вначале я только хотел поговорить с ним. Чтобы открыто, по-мужски. Специально прилетел, отловил его. Не думаю, что сумел бы это. Ничем, кроме взаимного мордобития, не закончилось бы наше общение, так теперь думаю. А тут вы.
– Ваш намёк насчёт моей мести ему непростителен, Рамон. Вы ведь имели в виду себя?
– Мне трудно в этом сознаться, но вы меня раскусили. Вы настолько необыкновенная. Как хотел бы я полюбить такую девушку. Но он и тут опередил меня…
– Я встречусь с Ритой, хотя не думайте, что мне будет легко. Общение с нею меня страшит, но раз вы просите… И Рудольфа я люблю. Конечно, на Паралее всё было иначе… – и я замолчала, не зная, что можно, а что нет говорить Рамону. Он, хотя и нравился мне, внушал доверие, но был мне посторонним. Рамон заметно сник.
– Я думал, что вы с нею общаетесь давно как с давней коллегой своего мужа. Она же ему вроде родной матери. Самый близкий его друг. Даже мать ему не так близка, как Рита. Я так и считал, что она и вам вроде матери и помощницы. Она же психолог, а вы в непривычных вам условиях полностью чужого мира. А вы что подумали о ней? Что Рита как-то по-особому к нему расположена? Не так это! Она по возрасту ему в матери годится, все знают. Да и она ничего не скрывает, хотя по виду-то да! Она же юный ангел, если по виду. Да она и по своему характеру, как я наслышан, великодушна и справедлива, не пристрастна ни к кому, как и подобает ангелу… Насколько же я дурак! – добавил он, заметив, наконец, как я затосковала при одном лишь упоминании имени Риты. Возможно, пожелай я того, я бы и узнала тайну отношений Риты и Рудольфа в том самом объёме, какой был известен Рамону, поскольку он сам был из структуры ГРОЗ когда-то, допущен туда снова даже после своего преступления, неведомого мне. Может, и в условно низшие пока что ряды, но допущен, раз был зачислен в набранную команду. И выброшен из набранных кандидатур Рудольфом. Он вращался там в самой гуще событий и людей, к тем событиям причастных. Только мне уже категорически не хотелось влезать в мысли Рамона повторно. Точно заболела бы голова.Это было как психически, так и физически затратное действие. Я же не была магом, как Тон-Ат, Хор-Арх или не к ночи упомянутый Хагор. Меня и так уже неприятно потряхивало.
– У вас что-то личное? Неприязнь к Рите? Простите, Нэя. Я пойду. – Он взял мою руку и запрограммировал мой браслет на свой контакт. – На всякий случай, – пояснил он. Но на какой? – Нэя, вы не хотите составить мне компанию теперь, поскольку вы всё равно одна? Поверьте, тут не Паралея, и в этом нет никаких этических нарушений, никакого подтекста с моей стороны. Полетим с вами в прекрасное место, в городок, расположенный на прекрасном острове, там есть и ресторанчики, там весело. – Он поцеловал мою ладонь, раскрыв её, в самый центр, и я слегка прикрыла её, взяв его полные губы в горсть, после чего засмеялась. И он тоже.
– У меня нет никакой неприязни к Рите, как и у неё ко мне. С чего бы? Мне будет приятно вам помочь, Рамон. А сейчас я должна отдыхать. У меня режим. Я жду ребёнка. Это не будет скоро. Но надеюсь, всё будет благополучнее, чем на Паралее.
– А что было там?
– Там я утратила ребёнка.
– Как жаль, – сказал Рамон. И это не было пустой фразой вежливого этикета. – Спокойной ночи, Нэя. Простите меня за всё.
И Рамон ушёл.
Недолжное томление по Рамону
Не знаю, на что был похож тот ресторанчик на прекрасном тропическом острове, куда он меня приглашал, но лежа в постели, я отчего-то представляла «Ночную Лиану», похожую на тропический лес. И там, среди цветущих лиан, увивших прозрачные стены, рядом с нарядными девушками смеётся красивый Рамон в яркой рубашке, а глаза у него грустные, и мне казалось, что своими мыслями он остался рядом со мной.
Я повторила про себя его имя: «Рамон», удивившись созвучию с другим именем Реги-Мон. И созвучие имён вызвало понимание и внешней похожести, общий типаж, как говорят тут на Земле. Врождённая смуглость Реги-Мона на Паралее, где не было расового многообразия, делала его необычным и исключительным, всегда привлекая к нему внимание, да и характер его тому способствовал. Я настолько прочно забыла Реги-Мона, как и то скорбное, что было связано с периодом той моей жизни с ним, что и сейчас я в паническом смятении отбросила эти воспоминания.
Усилием воли я заставила себя переключиться на Рамона. Я представляла его татуировку у предплечья и жалела, что так и не потрогала её. Какая она на ощупь? Гладкая или шершавая? Голографическая иллюзия передавала в подробности все миниатюрнейшие шерстинки золотой пантеры, рельефный рисунок её мощных упругих лап. Пантера диковинным огромным плодом свешивалась с толстой ветви, как я видела это в заповеднике, но во сне это было на лаковом дереве, росшем за нашим окном на Паралее, где я жила в детстве и юности с мамой, бабушкой и с Нэилем. Я протянула руку, и золотая пантера лизала её своим шершавым ласковым, но и опасным языком, делая вид, что её зубы не имеют никаких зловещих намерений в отношении меня. Зелёные прозрачные глаза зазывно блестели, глядя на меня в упор, мощное тело нависало сверху, щекоча горячим дыханием…
Я незаметно задремала, но резко вздрогнула, как это иногда и бывает при беспокойном сне. На меня в упор смотрели зелёные и прозрачные глаза. Рудольф. Он вернулся. Я спала в своей комнате – мастерской, она была мне уже привычнее нашей общей спальни. От неожиданности и внезапного страха я оттолкнула его от себя.
– Можешь возвращаться к своей Рите! Я хочу спать.
– Какая Рита? Разве она моя жена? Я соскучился по тебе. Ты не чувствуешь того же? – Он уже успел раздеться и забрался под мой плед. – Почему у нас повышен температурный режим кондиционирования? – спросил он, – жарко слишком. Ты научилась разбираться в технических премудростях, моя умница? И почему на столе валяются две грязные кофейные чашки? Тебе не стоит пить кофе на ночь.
– Я хотела сделать чуть прохладнее, но сделала так, что стало теплее. Технический кретинизм – ты же сам говоришь.
Но он уже не слушал меня, сдавливая мою грудь и пытаясь войти без предварительной ласки, торопясь так, словно голодал несколько недель. Это было грубо, и я не хотела его принимать. Я молчала и саботировала его порыв.
– Ну, откройся, – стал просить он, – сим-сим, откройся…
Я не знала, что это такое – «сим-сим», что за игра, и упрямо не хотела поддаваться ему.
– Я не хочу, – отвернулась я, решив, что «сим-сим» это некий замок к некоему тайному хранилищу, – но можешь стать и взломщиком, тебе не привыкать…
Он положил меня на свою грудь, лаская таким манером, какому я не могла противостоять никогда, и я раскрывалась ему навстречу своим презренным телом, даже не желая этого сейчас своей обиженной душой. Я уже извивалась и стонала, ненавидя в этот миг и себя и его. Чтобы сбить свою похоть, умело поднятую им на нужный градус, я вцепилась зубами в его грудь. Он заорал и скинул меня с себя.
– Озверела?! Больно же, троллиха!
Наконец-то я разозлилась тоже. Я сказала, что у меня есть человек, к кому я могу уйти.
– И кто? – он скривился, потешаясь надо мной.
– Антон.
– Антуан? – как же он веселился. – Этот красавчик? Ты думаешь, что он помнит о тебе? Да он, едва выйдет, будет окружён красивейшими и развитыми девушками, какие могли быть и у меня, если бы я не был одурачен твоим «фимиамом неземной любви», – эти слова он произнёс издевательски.
– Беги к ним, раз они тебя ждут, не дождутся, неси им своё нерастраченное и неутоленное орудие любви, у вас же это ценится, чем больше, тем лучше, а душа – это предрассудки каких-нибудь троллей. А Антон…
Он зло перебил меня, – Ты-то ему зачем? Чудо ты вселенское! Он человек из Будущего, а ты недоразвитая и похотливая самка, подобранная мною на задворках Вселенной. Ты только и можешь, что питать мои низшие инстинкты и тешить комплексы не долеченного владыки, потому что ты моя добыча, и я отношусь к тебе только так. А для такого, как Антуан, ты извращение, он мальчик – идеалист.
Всё, что он наговорил мне в ту ужасную ночь, я запомнила дословно, и добросовестно передала его оскорбления Елене, когда явилась к ней чуть позже. Тогда я была переполнена невероятной обидой на него.
– И ты поверила ему? – спросила меня Елена.
– Не знаю. И да, и нет.
– Я же сразу поняла, его слишком рано выпустили из «Сапфира»…
В ту ночь, когда и произошла наша ссора, он тотчас же уснул, заняв практически весь мой диван. Но спал чутко. Едва я попыталась сползти и уйти от него, он схватил меня и не пустил, прижав к себе. Я же не могла уснуть. Райская, столько лет манившая и вожделенная планета обернулась всё той же Паралеей, только замкнутой в рамки семейного павильона. Всё чаще он стал напоминать мне человека из подземного и тайного отсека Паралеи, в том смысле, что чётко и непереносимо для меня разделялся на две несоединимые в себе части. Такая любовь, похожая порою на взаимную ненависть, ничуть не казалась той драгоценностью, чем необходимо дорожить. И когда он засыпал, во мне колыхалась та самая, мутная медуза моей муки, отчаяния и непонимания, как было лишь тогда, когда в подземном городе возник Чёрный Владыка…
В страхе я закрылась с головой в одеяло, будто опять его увижу. Было ли его существование призрачным или ещё каким-то транс уровневым проявлением в привычной всем реальности? Рядом спал тот, кого я избрала в любимые мужья, но он уже не казался тем, кому я могла открыть свои страдания, прося утешения и их разрешения.
Мне не спалось. Я встала и отправилась бродить по комнатам. Их было лишь три. В спальной комнате я вдруг обнаружила нишу в стене, как бы декоративную полочку для всевозможных пустяков. Там лежали беспорядочной грудой какие-то поделочные разноцветные камни. Я стала их перебирать и вдруг… Нащупала тот самый перстень Хагора! Я сразу же узнала его. Он будто царапнул меня, но так, как это делает игривый домашний кот, желая ласки. Друза сияла как ненормальная. Я вытащила её и вдела свой палец в кольцо. Чтобы оно не свалилось, я сверху нацепила уже своё, с розовым алмазом. Оно тоже хранилось в спальной комнате, но в выдвижном ящичке моего личного комода. Как в приступе лунатизма, я какое-то время побродила по лоджии, озирая сумрачные горы вдалеке. Они казались страшной голографической картинкой неизвестного мира, где я никогда не была. Внезапно ощутив неодолимую сонливость, я легла поверх большой и общей нашей постели, где давненько уж мы и не спали вместе.
