Лариса Кольцова
Земля – павильон ожиданий
– Ты случайно не впал в беспамятство? Попутал мой кабинет со сценой из детского городка, где читал стихи на конкурсе лучшего чтеца?
– И ведь каков оборот речи «било», «стукнуло», – именно что каждый год как удар по лбу. Бум! Семьдесят лет, а уже старушка! Как у трольцев.
– У меня сегодня был Франк Штерн. Личный визит ко мне, заурядному психологу, пусть и из великой структуры ГРОЗ, со стороны человека, не побоюсь и такого определения, мирового уровня значимости, это не шутка. Тему беседы раскрывать не велено. Но тебя она мало и касается.
– А у Франка лоб на диво чистый и молодой, высокий лоб мыслителя. Лоб, таящий в себе много загадок и, не побоюсь этого, вселенских страшных тайн. – Рудольф наслаждался издёвками над Ритой, произнося с выпячиванием слово «лоб». – Чего стоит его чудесное спасение после взрыва в той космической колонии, где погибли его сын и внуки. А вместе с ними и население целого города. А ведь добрый дедушка Вайс, сидя на Земле вот уже… никто и не считал сколько лет он не покидает пределов управленческих небоскрёбов, мысленно похоронил и с тайной радостью отпел там кого-то очень для себя значимого. Значимого, не значит, дорогого, иногда этим значимым является и страшный враг. Да и что есть имя человека? Оно с лёгкостью меняется, как и сама человеческая личина. А вот изменять реакции собственного организма на уровне клеточных структур, пусть и на время только необходимое для проверок – это уже маниакальный бред старого греховодника Вайса. Или же Франк подлинный гений, а не фальшивый как Вайс? Чего бледнеешь? Ты настолько впечатлительна моя девочка-старушка? Ну? Чего же ты медлишь? Я что-то не в меру возбудился всем этим кино для слабоумных старичков и шаловливых детишек, что ты мне показала. Конечно, я тебе не обещаю сеанс супер насыщенного секса, на что способен мой вечно юный дедушка Вайс. Всё же, я натуральный мужчина…
Но Рита опять с ледяным спокойствием прослушала его путаный монолог.
– Так и прыгнула к тебе! Дожидайся. К Нэе себя неси.
– Конечно, после заплывов со старым певцом и шар… ух ты! Чуть не сказал шарлатаном, с шарманщиком папой Карлой, то есть с Вайсом в сказочное блаженство, что такое для тебя нормальные мужчины.
– Ты сам такой же шарманщик для своей любимой марионетки из Паралеи. Поиграл в своём балагане и повесил на гвоздик. И вообще, оставь Вайса в покое! Он слишком высоко организован, чтобы ты смог и понять, в каком режиме функционирует этот человек! И уж тем более упражняться по его поводу в своём остроумии, зависшем у тебя на уровне начального цикла образования. Ты именно что деревянный чурбан в сравнении с ним. Хотя тебя и успели сунуть в звёздную топку, ты как был, так и остался чурбаком, пусть и подкопчённым, пусть и с сучком, да без задоринки. Но для секс куклы Нэлли, которую и раздобыл Рамон среди завалов всяческого хлама, ты и таким сойдёшь!.
И опять Рамон! Лоркин Отелло. Хотя он её не задушил. А пошёл в кусты с Ксенькой, но, кажется, у него не заладилось и там. Отношение не было поднято на должную высоту. Всё же, не аравийский климат, холодно было. Давно это и было, а всё же – тварь!
– Да плевать мне на этого Рамона! Ксюнька же, что ни говори, умела находить самых видных парней! То Кремень с его конскими чреслами, то этот Рамон – шоколадный десерт, как ты говоришь.
– Я говорю? – Рита даже не смотрела в его сторону, занятая понарошку или действительно работала над изучением своих схем, шифров и прочей цифровой и буквенной галиматьи. Она чертила на мониторе многомерные объёмные графики, но Рудольфу казалось, что в них нет смысла. Как и в самой Рите с её помпезным и фальшиво великолепным холлом для пускания пыли в глаза наивным и доверчивым молодым курсантам из тех, кто проходил у неё тестирование перед отлётами как у одного из психологов ГРОЗ.
Ксения – цветок без запаха из гербария души
Ему был неведом поток мыслей Риты, но обо что-то она там запнулась, поскольку неожиданно подобрела. Ввела себя в свой прежний матерински-всепрощающий облик.
– Тревожит тебя Ксюнька? До сих пор так и не увидел?
– Видел в первый же день, как вышел, в Альпах. Ты что ли ей насвистела, где я буду?
– Я? С чего это я? Судьба тебе знак послала, а не я. И как она?
– Хрен поймёшь. Выцвела как-то. Хотя и красивая. Гордая спина. По спинке этой и узнал. Рядом гном с ней сидел, условный кум Тыква. Хотя больше он на синьора Горошка похож. Интересно, гладит он ей спинку, как она любила или нет? На Паралее я так привык к искренности, что чувствую себя тут полнейшим идиотом. В лесу, кажется, тоже её видел. Зимой. Но она далеко была, сияла как снежная фея. Счастливая. Что за фрукт-овощ её муж?
– Фантаст – экспериментатор. Спец по квадратным арбузам и вишням размером с футбольный мяч. А также по огурцам размером с бревно.
– Гигантоман? Кум Тыква всё же.
– Ну да. Вроде того. Сидит всю жизнь в тесном научном отсеке, и только нос торчит на улицу.
– Ты знаешь детскую архаику? Не подозревал об этом. И что Ксюня? Счастлива с ним?
– Не думаю. Если он столь озабочен размером огурцов и бананов, это наводит на определённые размышления. Он вырастил тут корень хрена размером, вернее, толщиной с пень. Выкопал его робот, и все просто катались по земле от смеха. Ну и учудил!
– Ясно. Свой хрен, хочешь сказать, не удался.
– Не знаю. Не проверяла.
– Знаешь его?
– Зотова-то? Знаю. Давно. В общем-то, смех смехом, но он умный и порядочный человек. Тонкий ценитель был балетного искусства. Как и ты, помнится. – Рита издевалась, давая понять его невосприимчивость к сценическому искусству вообще.
– И что же, вместе музицируют на мамином рояле в четыре руки?
– Наверное. Не думаю, что используют рояль как постель. Это же ты был спец по этой части. Где можно лечь, всегда ложился, а где нельзя, так и стоя.
– Ты ревновала меня к Ксюне? Ну, сознайся. Чего теперь скрывать? И про рояль что за шутка? Неумная какая-то, а главное непонятная.
– Да чего я о тебе и не знаю? Сексуальный террорист.
Рудольф молчал, валяясь на её диване.
– Поэтому я верю Нэе, а не тебе. Ты вообще реликт прошлого. Припоздал родиться. Родился бы в Эпоху войн и государственного бандитизма, вот было бы тебе раздолье! Грызся бы со своими альфа-самцами за власть и деньги. Если ты был так хорош, она бы тебе не изменила. Но ты же растрепал ей психику, а она мечтательная была, несовременная. Правда, в другом смысле, чем ты. Как твоя Нэя. Воплощенная мечта. А ты? Носился за нею, трепал, бросал, опять находил. Чего ты и ждал? Каких последствий? Ты же её в узел завязал и затянул напоследок.
– Ну и память у тебя! Отнюдь не девичья. Тебе её жалко? И Нэю?
– Да. Жалко. Я ведь женщина всё же. Я же понимаю, как может быть женщине больно. Ведь вы же тупое в этом смысле племя. Сами женщин выворачиваете наизнанку, сами же, презирая, топчете.
– Тебе, что ли, больно когда было?
– А ты думаешь, нет? Я что, как ты Терминатор, только юбки иногда ношу?
– Что за бредовое у нас отступление в прошедшее?
– Так и иди к Ксюне. Отказа не будет. Вдруг и обретёшь точку равновесия?
– Зачем она мне?
И додумал уже про себя: Пусть со своим синьором Горошком милуется. А вопила у сетки в космопорту: «Лю – лю! И верю в невозможное счастье»! Сделала его там посмешищем. Умирала просто. А прилетел и что? Даже не подошла. И он хорош, стоял, ждал. И в лесу не ответила на приветствие. Умчалась. Да и то подумать лет-то прошло! Сколько? У моих сверстников внуки уже.
– Куда ж я звёздный приз свой дену?
– -В космопорт в багажное отделение сдай, – Рита засмеялась своим невыносимым смехом. – До отправки ближайшего звездолёта на Трол. А то хочешь, я Франку дам знать, что ты утомился от неё? Он примчится…
– Не подошла в том альпийском ресторанчике, значит, оно и к лучшему, – сказал он, удивляясь собственной зацикленности на Ксении. Войдя в него внезапно во время прогулки с Листиковой, Ксения уже не желала его покидать.
– Даже вернись ты на Землю без своей звёздной ноши, не обрёл бы ты прежней Ксюши. Что обронил, то метлой времени выметено уже начисто. Она чудаковатая стала. На голову, в смысле. Слегка, как бы, не в себе дама. Никто не узнаёт её из бывших знакомцев. Как и она всех забыла.
– Почему не лечат её?
– Потому что. Не лечится это почему-то. Любовь это называется, перешедшая в болезнь души. Отказалась от зачистки памяти. А это дело сугубо добровольное. Вот видишь. Дар был дан тебе свыше. А нужен он был тебе? А вот доктору Франку нет подобного дара, а ему – как и нужен. И никого у него нет.
– Франк – несчастливец, это да. А у Вайса, похоже, маниакальный психоз, и я, боюсь, прав в своём диагнозе, что он непозволительно зажился и износил все свои мозговые структуры до состояния дырявой и мягкой ветоши. Только его бывшая жена ничуть меня не прельщает ни с планетой, ни с целым их содружеством. Я и без неё любую планету себе найду, что и делают давно умные люди, покидая старую Землю. Неужели, Вайс тешит себя иллюзией, что люди в Космосе ему подвластны? Мы на Паралее никому не были подвластны, только собственной совести и звёздному кодексу.
– При маленькой поправке, что совести там ни у кого не было. Она, видимо, испарилась в чужой атмосфере.
– Хочешь сказать, что даже у Франка?
– У него свой кодекс, а уж какая к этому кодексу прилагается совесть, мне неизвестно. Лично мне он подозрителен.
– Старческая подозрительность – дело такое, неизлечимое.
– Всем бы такую старость, а, Рудольф? Мозговые структуры не пощупаешь, какие они там, – и Рита выгнула спину, выставив вперёд маленькую упругую грудь, заманчиво просвечивающую сквозь тончайший натуральный шёлк, задранную кверху острыми сосками, и подняв кверху узкий, можно сказать идеально-женственный, подбородок. – Ксюньке, например? Скучаешь без Ксюньки, хоть иногда?
– Там, на Паралее, да – скучал. И сильно иногда. А здесь? Нет, пожалуй. Мне Нэи достаточно. И головокружений от её кружений тоже. Прибью её, чтобы не болтала старому о своём интиме с мужем. Хотя, какой уж теперь интим! Вся ГРОЗ видела меня без штанов.
– Ну, положим не вся. Только несколько спецов по изучению инопланетного разума. И потом, ты думай, что говоришь. «Прибью!» – попробуй только! Она ребёнка ждёт, она достояние научного сообщества Земли! Здесь тебе не Трол. Забыл, где обитаешь? И кому, скажи на милость, нужны твои причиндалы, чтобы их кто-то там изучал? Если кому и были интересны твои забавы с инопланетянкой, ничем не отличимой от земной женщины, то по этому поводу обсуждений никто не вёл. А вот когда Нелька купалась в фонтане, то зрелище было незабываемое. Ты почему её в бассейн не повёл? Что за дикий стриптиз она устроила там, где совсем рядом площадка с аэролётами? Мимо проходящий народ решил, что произошёл провал в какую-то временную яму, когда и были в ходу подобные фокусы с натурой. Небоскрёб рядом наш, фонтан узнаваемый, а шоу из дикой давности времён, когда древние воины – десантники в своих полосатых майках купались в фонтанах вместе со своими подружками.
– А кто видел-то? Ну, припекло голову, с кем не бывает. А девчонка после непривычных собеседований на заоблачных этажах немного поплыла перегруженной душой. Чаёк уж больно пьянящим оказался у дедушки-волшебника Вайса, вот она до конца не смогла от него протрезветь. Попросила, чтобы я её проводил, поскольку она утратила ориентацию в пространстве.
Рита молчала, пуча глаза.
– Паршиво мне в последнее время, – сказал он. – Тут не только в фонтан полезешь купаться, а кое-что и похуже учудишь. Приступ вдруг повторился с головной болью, и такой же адски непереносимый. Я вот и влез в фонтан. Сразу полегчало.
– Влез? После того, как влез под подол к Нельке? Где учудили совместно? Где тут можно без камер слежения? Не поделишься опытом?
– У тебя своего не занимать. И не отвлекай ты меня какими-то пустяками с купанием в фонтане! Тон-Ат – ангел падший чего там намудрил с её головой, когда жила она в его сиреневых плантациях, мы же не знаем. Она, если честно, девочкой другой была. Я всего лишь хотел с ней развлечься, отдохнуть от вселенской скуки. А в садах Гора, понимаешь, она схватила меня за внутренности, жить без неё не мог. Она стала моей частью. Зря я её привез.
– Жалеешь об этом?
– Да. Жалею. И не знаю кого больше – её или себя.
Рита включила подсветку в холле. В нишах и в стеллажах, почти незримо и прозрачно загорелись блики и мерцание самоцветов. И стал её холл словно бы тем самым, что был у него на Паралее, в ЦЭССЭИ. Сходство было таким, что поразило не само это сходство, а то, что он впервые это заметил. И представилось, что вот сейчас он выйдет и пойдёт в свою пирамиду, где ждёт его совсем другая Нэя, та прежняя и счастливая, не истеричная и задёрганная, как та, что сидит в своей комнатушке в доме – многоуровневой нелепице в Альпах. Почему она такою стала? Утратила свою страстность, покорность, не смотрит в глаза, и всё пытается встать со своим смехотворным птичьим гонором вровень с ним. Зачем ей это?
Он представил её глаза, действительно, ставшие птичьими, смотрящими куда угодно, в стороны, но не в него. Убегающие куда-то, как и её мысли. Она стала превращаться в какое-то подобие Гелии. Она лежит рядом и отсутствует, ширит свои глаза в пустоту, но мимо его глаз. Во что она всматривается? И что ей не хватает? Неужели, Рита столь сильно сумела деформировать её чувства, доведя её почти до психоза? Там, на Паралее, он уделял ей гораздо меньше времени, реже любил. Они жили, как чужие люди, каждый в своём мире, соединяясь лишь в их хрустальной пирамиде. Но было прекрасно. А здесь? Рита не влияет ни на что. И всё то, что ей кажется, это не соответствует тому, что есть. У Риты он и днём бывает очень редко. А с Нэей почти каждую ночь. Ему захотелось к ней. Всё объяснить, пожалеть, погладить ей спинку как раньше, поцеловать её пальчики, как делают детям. Он встал и ушёл, ничего не говоря Рите. Она тоже по видимости проигнорировала его уход. А тем ни менее её взгляд достаточно долго продолжал жалить его спину, даже когда он ехал в лифте. Как будто злая пчела воткнула за шиворот крохотное, да ядовитое жало. Ощущение было более, чем реальное.
Повторное бегство
Детские игрушки тайной старушки Риты
Реальное неудобство и жжение за воротником было вызвано полудохлой осой, которую он додавил. Вдобавок к ней вытащен был растительный шип от розы, всё это попало в изнанку его одежды. Рита просто бросила букет на диван, а Рудольф там валялся, небрежно скинув веник на пол. Растительная «экибана» из роз и жирных орхидей была подарена ей кем-то из посетителей. Шипы с роз предварительно удалили, а часть их вместе с насекомым неряшливо уронили в воздушную упаковку подарочка. Подарочка дешёвого, только у беспризорных роз имелись в наличии дикие шипы, декоративные сорта давно их не имели. Да ведь и люди к Рите приходили неустроенные по той или иной причине. Часть из них не получили полноценного образования из-за собственной лени, из-за неспособности к усвоению сложных знаний, а другая их часть была из тех, кто образование и высокий профессионализм имели и даже много успели поработать, и лишь по причине сложных личных неурядиц, разгромивших судьбу конфликтов, не имели устроения. Они устраивались для работ по обслуживанию галактических городов. Рита же и не видела в их дарах ни малейшей ценности.
Она не любила срезанных цветов, их пронзительно-недолгой красоты, их убитой уже души с её последним и ароматным выдохом. Возможно, это был дар и от благодарных клиентов, кои проходили у неё как бы необходимую, но больше бюрократическую проверку на годность для несложной работы в тех же инопланетных городах – поселениях, хотя сама жизнь там не могла быть лёгкой и безопасной ни для кого. Да и на Земле она таковой никогда не была для человека.
Рита брезгливо сунула дар в контейнер для мусора, замаскированный в стене, и тот автоматически и бесшумно скрылся в ней. Осчастливленная же получательница подарка долго и недовольно изучала свои руки, они оказались запачканы пыльцой от декоративных трав, украсивших экибану. Несомненно, то был молодой даритель, почти мальчик, из тех, кого она потрясала своей недоступной красотой в сочетании со статусной высотой. Как любовно он закручивал цветы в затейливую упаковку из детской кружевной бумаги для поделок, из которой и сам совсем недавно что-то выстригал. Как старательно удалял шипы с роз, растущих в уличных городских цветниках, откуда их и спёр. Не исключено, конечно, что они росли в его личном маленьком саду, где находился его домишко обычного обывателя Земли.
И Рудольф испытал нечто вроде мимолётной корчи, вспомнив свои собственные щедрые, трогательные, не всегда нужные и всегда глупые дары юности этой искусительнице. Конечно, бывают и расчётливые скупердяи, циничные притворщики, юные женоненавистники с уже проросшими ростками сорных комплексов в себе, бледно-эмоциональные жадины с младых своих ногтей. Для таких все эти «лю-лю» как кружевная бумажка для сворованных цветов, нужная лишь для обмана так некстати понадобившихся дурёх. Он таким никогда не был.
За прозрачной раздвижной стеной кабинета Риты имелся вечно – зелёный сад – небольшой отсек для тех, кто к ней и приходил для бесед, и там цвели цветы живые в содружестве с тропическими мётлами – юкками и прочими драценами. Рита обожала за ними ухаживать, а приходящих людей всегда уводила в это зелёное тенистое и всегда прохладное пространство, чтобы они полностью расслабились и почувствовали к ней доверие. Там же распыляли водяную алмазную пыль комнатные фонтанчики в виде цветных хрустальных макетов уникальных космических городов, замаскированные в зарослях.
Рудольфа она никогда не приглашала туда, поскольку он был не просто давно свой, а даже её домашний человек, только человек непутёвый, которому всегда можно безнаказанно воткнуть колючку за шиворот – грубое замечание, несдержанное слово, а то и откровенную брань за недолжный проступок. Кто-то недавно подарил Рите фигурку хрустального человечка с крыльями, и тот парил в том саду под потолком с голографическим небом, облетая по замысловатому кругу её дебри. Иногда он скрывался где-то в гущине растений, а когда автономно включался режим его полёта, он выныривал словно из ниоткуда к фальшивым облакам, иногда грозя задеть и посетителя своими крыльями, вызывая инстинктивный мгновенный испуг. По специальной встроенной программе он сделать этого не мог, всегда увиливая от столкновения, как с живыми, так и с неодушевленными объектами. Потом был неловкий, смущённый или неискренний смех, ведь зависимые на данный момент от неё люди не могли выразить возмущения.
Рита же просто наслаждалась эффектом глупого игрушечного аттракциона, развлекалась неожиданным испугом посетителей. Иные пытались рефлекторно отпихнуть, а то и схватить непонятную нечисть, сочтя игрушечного инопланетянина за гигантское, неведомое и живое насекомое. Или же и это входило в перечень необходимых проверок их реакций. Человечек был сделан из материала довольно твёрдого, подобного настоящему горному хрусталю, и подобный снаряд вполне мог ранить человека, когда выскакивал вверх из зелёного густого укрытия или пикировал вниз, случись какая поломка в его встроенной программе. Одно время неизвестные шутники стали запускать их в небо, где они парили в реальных уже облаках.
И если случалось так, что вечером или ночью они опускались к поверхности и начинали кружить вокруг гуляющего человека, то из прозрачных делались видимыми. Активировалась ещё одна программа, и они светились неземными голографическими миражами. Им стали придавать внешность не только бесполых инопланетян, но и красивых девушек в струящихся ангельских ризах. Какой-то опять же неизвестный умелец вложил в них впоследствии ещё одну программу – с лёту и мгновенно входить в личный компьютер, встроенный в персональный браслет каждого землянина. И летающий «дух эфира» начинал общаться с любым, на кого падала его случайная избирательность, обращаясь к тому по имени и озвучивая порой его тайны из тех, которые люди держали в своей информационной базе. Разыгрывал настоящие мистические мини-спектакли, выдавая себя за некоего духа «астрала», кому открыты не только глубины чужой души, а и глубины самой Вселенной.
В первый миг это вводило человека в онемение, если не в ступор. И когда разобрались в чём дело, технически-рукотворную душу опасной игрушки повсеместно уничтожили направленным электромагнитным излучением нужного волнового диапазона. Если на тот момент «дух астрала» пребывал в общении с очередной жертвой, то косвенный удар пришёлся и по самой жертве. У человека сжигался целиком его личный компьютер, в который «звёздный посланец» успел засунуть свой незримый хоботок. Какое-то время немых и обездвиженных летунов находили в травах и камнях, в лесах и в мегаполисах, на крышах и застрявшими в ветвях деревьев. Их расплодилось достаточно, в смысле успели их незаконно произвести довольно много, и понятно, только редкие из них были носителями вредоносных начинок, но уничтожили всех скопом.
Огласки никакой не было, поскольку и сами «летающие пришельцы» явились подпольным художеством, и если статистически, то процент людей, кто с ними сталкивался, оказался ничтожен по счастью. Средства массовой информации Земли в отличие от прошедших времён никогда не тиражировали преступные деяния людей, как серьёзные, так и самые мелкие. Их ликвидацией и профилактикой занимались особые структуры. Происходило это уже порядком давно, и о небесных хрустальных хакерах постарались забыть те, кто с ними сталкивался и был ими одурачен, но не те, кто с ними боролся.
Рита нарушала инструкцию, вначале приняв, а потом и не уничтожив запрещённую законом игрушку. Большинство людей, приходящих к психологу во вращающийся небоскрёб-ракушку ради формальной, по сути, закорючки в их персональном паспорте, означающей, что они годны для отбытия в звёздные дали, тщательно проверялись вовсе не Ритой, а структурами «САПФИРа». Они просто не ожидали столкнуться с бессмысленной штучкой из собственного детства, или и не знали никогда о самом факте её наличия в прошлом, как и о том, какой переполох наделала эта человекообразная птичка, став забавой недобрых шутников. Бестолковая, если не сказать жестокая игра была вполне в духе психолога, кем мнила себя по любому мало стандартная женщина из звёздной структуры.
Рудольф уже давно считал её невыносимой бесчувственной дурой. Но дурой особого свойства – давно своей и почти домашней, от которой пока не мог отвязаться. Он бы даже мог ткнуть её комнатной тапкой в нос, когда она злила. Только мягких тапок под рукой не было, Рита никогда не приглашала его в свой дом. А он туда и не хотел.
«Звёздный ангел», – пробормотал он себе под нос и не понимал, к чему он вертится в мыслях. Та прозрачная и летающая нелепица из зимнего сада никак не тянула на определение «Звёздного ангела». А на деле, промчавшись только что по холлу, выводящему на площадку панорамного обзора, на самом верхнем уровне здания ГРОЗ, он задел взглядом голографическое панно очень старого художника о первых веках освоения Галактики. Оно неизбежно вошло в сознание и вызвало ряд любопытных ассоциаций.
Всплыли как реальные города Нэиля в холле «ЗОНТа» и, обернувшись, он не обнаружил ни малейшего сходства того, что было частью стен, хотя и казалось, что нет никаких стен, с мирами трольского фантазёра. Всё предельно технично и плоско, условно и статично, как и положено. А города Нэиля парили и дышали, зыбко переливались и манили раствориться в себе без сожаления. На обзорной площадке не оказалось ни одного человека. Он послонялся туда, сюда без всякого такого настроения, чтобы нечто обозревать сверху, поскольку для человека, покинувшего хоть однажды пределы земной атмосферы, верх как пространственное понятие теряет смысл.
Задрав голову, он вдруг увидел потрясающий павлиний хвост из перистых облаков, раскинувшийся ровно над самой головой, как казалось. Нет, не банальный павлиний хвост, а путь, приготовленный для того, кому была открыта дорожная карта «Созвездия Рай». И у Рудольфа заломило в области сердца, как не было давно. Только на Паралее и было. И ему настолько сильно, как ни разу ещё после возвращения на Землю, захотелось, чтобы тут рядом стояла Нэя. Чтобы она радовалась, как никто уже не радовался, если конкретно тут, всем надоевшей панораме огромного мегаполиса, туманящегося внизу. Чтобы ветер взметал кверху её пушистые русые пряди, абсолютно земные, а не инопланетные. Чтобы её губы были в доступе, рядом, и к ним можно было прижаться, лизнуть языком, испытав головокружение вовсе не от созерцания смехотворной двухсотметровой высоты. Затейливая ракушка небоскрёба ГРОЗ была достаточно приземистой для своего звёздного статуса.
– А пошла бы ты! – обратился он к отсутствующей Рите. – Не озвучу куда. А то воспримешь ругательство за приглашение. К тому же я воспитанный дядя, и уже давно не мальчик, когда смел ругаться неприличными словами в твоё, до чего же и приличное всегда и при любых обстоятельствах, лицо! И как ты не изощрялась и не изощряешься, а до Звёздного Ангела тебе не допрыгнуть.
Свежее дуновение с тропинок прошлого…
Он с накатившей тоской от яркого зрелища, – не иначе загадочной проекции, упавшей на Землю из того самого «Созвездия Рая», поскольку столько одухотворённой и неслучайной красоты переливалось в атмосферной иллюзии, – стал смотреть вниз, уже устав стоять с задранной кверху головой.
Вдали синела полоса загородных лесов, и он отвлёкся своим воображением от Нэи и от призрачных красот феерических облаков, представив старый загородный дом Воронова. Вслед за домом всплыла и Ксения в нелепейшей зелёной и пышной юбке всегда оригинальной чудачки. Её несколько напряженная, а всё же красивая походка. Как будто она почувствовала, что он за ней мысленно наблюдает, от того и походка представилась такой, не совсем вольной и естественной. И юбка, зелёная шёлковая, прозрачная как штора в старомодной спальне матери, была из того далёкого дня их общей юности.
Да с чего бы она, солидная уже тётя, будет и теперь носить такую вот нелепицу вокруг бесподобных бёдер, бесстыдно и наивно являя прохожим полоску трусишек, как бывает простительно только для смелой и юной девчонки, всё одно ничего ещё не смыслящей в собственной красоте. Возникнув, юбка эта не выходила из головы, и воображаемая Ксения бродила в ней вокруг своего дома. Нагибалась, чтобы поднять сор с дорожки, сорвать сорняк в цветнике, являя бесподобные юные ножки до самого их истока, до тех белеющих трусишек…
А дальше, пошлейшее надо сказать, воображение притормозило. Ножки могли измениться, как в сторону жилистого похудания, так и в сторону наращивания телесной и вряд ли такой же упруго-юной фактуры. То, что Ксения продолжала тянуть к себе, он обнаружил по прибытии на Землю. Он глядел туда, в размытую перспективу пригородных рощ и лесопарков, где её могло и не быть в данный момент, уж тем более в зелёной юбке. Лицо…
Лицо не представилось таким, какое он увидел в придорожной харчевне, куда старый скупердяй Франк притащил Нэю для торжественного ужина. Он забыл, как выглядела Ксении в далёком прошлом до его отлёта, и не мог воспроизвести, каким стало. Встреча в Альпах даже не казалась реальной. У неё не было лица, память утопила его подробности в том, что обзывают подсознанием. Оно не желало проявляться, запрос завис. Приторно красивая маска из экрана его собственного воображения вдруг высунула язык и упала куда-то, явив вместо себя не девичье, когда-то любимое лицо, а белое яйцо какого-то безглазого Шалтая – Болтая.
Приступ накатившей дурноты заставил Рудольфа отшатнуться от ограждения. Не тяга к прошлому была тому причиной, а заурядная разбалансировка систем организма, пока не пришедшего в норму после долгих лет обитания вне Земли.
Рудольф прибыл в Альпы вечером и сразу понял, что Нэя исчезла, сбежала, как было и на Паралее, когда она также покинула «Лучший город континента». Покинула здание-кристалл, обустроенную «Мечту», всё то, что он самоуверенно считал магнитной ловушкой для маленькой и бессильной частички, не способной и дня прожить вне условий ставших ей привычными, необходимыми.
Но она сбежала. И тогда и теперь. Её ненормальная привязанность к нему, болезненная зависимость от него, не стала не обрываемой крепью для неё, как он мнил. И ожидание ребёнка не спасло положения. Ни тогда, ни теперь.
Как только он вошёл, он почувствовал, услышал звенящую пустоту, так и не ставшего семейным, обиталища. Вошёл в её мастерскую, в которую посадил её как в одиночную камеру за преступление полной самоотдачи себя ему. Через полупрозрачные дверцы стенного шкафа просвечивала пустота. Не мерцали её пестрые и милые нарядов. Он с грохотом раздвинул панель, не было её обуви, ничего.
Пустовали стеллажи с её наборами для рукоделия, её архаичного мастерства, от которого она не хотела отказываться. Осиротела прозрачная стенная ниша, откуда пялила глаза её детская кукла, вывезенная с Паралеи. Он включил её компьютер, маленький перламутровый овал на смешном столике, и где она находила подобное барахло, на каких вернисажах – барахолках выходного дня? Увидел её родное лицо, милые плетения косичек, грустные бирюзовые глаза.
– Не ищи меня. Я ушла от тебя. Я не хочу повторения того ужаса, когда из-за тебя я потеряла ребёнка. Я хочу покоя. Я устала от тебя настолько, что даже не знаю, люблю ли я тебя. А ты всё равно скоро улетаешь. А там, может, кого и найдёшь себе для своих вечных и нескончаемых игр, если Рита тебя не оставит. А она оставит. Она же никого не любит. Всё. Прощай.
Изображение погасло. Он сел на её облако – постель.
– Любит – не любит, лю-лю? Нет, не лю-лю, – произнёс он вслух. Кому?
Какое-то время он сидел, повторно ударенный дубиной за этот день. Потом стал бесцельно бродить по пустой комнате, сбрасывая на пол всё, что было можно сбросить, что оставалось. Скинул старинную статуэтку, подарок ей от его матери. Она упала, изящные фарфоровые ручки отломились, голова с диадемой откатилась прочь. Он наступил ногой на фарфоровый хрупкий остов, и он хрустнул, рассыпался на неравномерные осколки. И что?
Ликование Риты
Рита прилетела из Москвы ночью. Спокойная, ироничная, она села в кресло. Села так, будто пришла к себе домой. Откинулась, потянулась и попросила тоном приказа, будто он был тут при ней слуга.
– Включи робот на приготовление кофе. Устала. Нэиных закусок не прошу, так как ты их не сделаешь.
Рудольф проигнорировал её просьбу – приказ. Уловил расходящиеся от неё волны удовлетворения. Что Нэи нет. Что ушла. И вдруг ясно прочувствовал или уловил, как вернее? Она ликует, она задыхалась от сумбура взаимоисключающих чувств к Нэе. Нэя влекла её к себе и вызывала нечто подобное зависти и ревности. Она хочет привычного покоя, и его себе полностью, без дележа, без соперниц. Она согласна терпеть только тех, кто живёт вовне его, но не в нём.
