Лариса Кольцова
Земля – павильон ожиданий
Рита – энтропизатор счастья
Полёт души под земными небесами
Душе всё ещё не хватало сил, чтобы вместить в себя все обрушившиеся впечатления от настолько уже и забытой Родины. Лёгким не хватало отчего-то дыхания, ногам былой лёгкости, и он еле передвигался первые дни, боясь задохнуться, боясь упасть. Но это было уже что-то мистическое, поскольку на острове в «Сапфире» так не было, а проявилось только тут, в родном Подмосковье. Его отпустили с аттестацией «здоров по всем показателям»!
Целую неделю Антон привыкал, не покидая пока пределов того микрорайона, куда его и вселили. Спал до обеда, а выйдя в парковую зону у жилого комплекса, сразу валился на траву в тени желательно старого дерева. Оно обсыпало его падающими листьями, паутиной и прочей мелочью, и от этого тоже было славно. Мысли не толкали одна другую, не дрались меж собой, чувства пребывали в тишине, и он смотрел на окружающий мир как через идеально вымытое стекло, чем стала его душа.
Только конкретная мощная крона безмолвного дерева, только подсинённый купол над ним, кружащиеся алые и золотистые в проблесках света листья настолько и знакомого дерева. Как будто оно тоже совершило звёздный перелёт и вот оказалось тут, покинув почву у «Зеркального Лабиринта» на Паралее.
Осень пребывала в той точке своего гармоничного содружества с летом, когда тепло без зноя, зелень всё ещё густой листвы перемежается с живописным золотом равномерно, а дожди, лишённые затяжного занудства, не оставляют после себя стылой тоски.
В один из дней мама уговорила его приехать в Ботанические Сады, где она и работала. Просто погулять по лесу, посмотреть мамины новинки, уникальные разработки. У неё практически свободный от загрузки день, а это такая редкость.
– Приезжай! – почти умоляла она, и он не мог ей отказать.
Он даже не подозревал, кого там увидит, уверенный, что мама выведет ему навстречу целый штат своих подруг. А те бросятся к нему, едва не плача от счастья, что он живой и здоровый, чуточку постаревший…
Нет! Повзрослевший, возмужавший, неузнаваемый в лучшем смысле, благородно исхудавший, с практически выбритой наголо головой в сравнении с прежним упитанно-щекастым, улыбчивым Антоном – Амуром с кудрями.
«Это мы перетерпим ради мамы. Женский хор плакальщиц и умильных коллег – старушек с их воспоминаниями, как они кормили меня ранней клубникой, а также пичкали белым, как сливки, мёдом с маточным молочком пчёл, а я плевался втихую за их спинами, поскольку не выношу мёда».
Подойдя к служебному корпусу, за кустами, стоящими сплошной стеной, он, не веря себе, услышал, будто опять попал в тот самый «Лучший город континента» на Паралее, знакомый щебечущий голосок. Обогнув непроходимый периметр кустов и обширную поляну цветущих осенних астр, он вышел на аллею старинных лиственниц и остановился, увидев высокую и стройную маму со сложной прической, сотворённой из её косы, идущую рядом с невысокой девушкой. Никакого шлейфа за мамой из числа её подруг, никакого хора старушек – вечных и буквальных ботаничек, изготовившихся запеть ему осанну, рядом не наблюдалось.
Только девушка в бирюзовом одеянии. Именно что причудливое одеяние, не банальное какое-то платье, а нечто фантастическое, впечатляющее окутывало эту особу! Пепельные волосы сверкали заколками – созвездиями, ноги обуты в какие-то почти сувенирные туфельки, усыпанные кристаллами. Она возникла точно такой же, как в лабиринтах подземной Паралеи в тот день, когда в своих небесного цвета лоскутках, лепестках и блёстках, так что казалось, что она посажена в миниатюрную клумбу, из пышности которой и высовывалась её тонкая шея с заплаканным лицом. Как трогательно потянулись к нему её руки, ища спасения…
От чего? И как он не дал ей никакого спасения. Конкретно в той самой точке жизненной линии, в тот самый день и час, всё могло бы пойти совсем по другому пути у всех тех, кто был включён в последующие события. Он перестал бы искать Икринку, обнял Нэю и повёл бы её утешать туда, куда давно и хотел, а она уже не стала бы сопротивляться. Тогда Олег… что же Олег? Икринка осталась бы живой. Посторонней ему, возможно, но живой…
Антон резко сбросил с себя путанные и бессмысленные мысли и окончательно вышел из зарослей на свет солнечного пригожего утра. Она смеялась совсем рядом, щебетала, как в те их незабываемые утренние часы в лесопарке ЦЭССЭИ.
Аллея уходила вдаль к лесному озеру, смыкаясь впереди в непроглядные кущи. Даже через обувь ощущалась мягкость осыпающихся лиственничных игл под ногами. Жёлтые и оранжевые ладошки кленовых листьев золотились вперемежку с тёмным настилом игл. Он поднял голову. Бирюзовое небо можно было пить лёгкими, как густой волшебный ликер и счастливо пьянеть. Это была Родина.
– Нэя?!
От волнения у Нэи дрожали руки. Бирюзовые, как небо, глаза плакали. Она обняла его, обхватив за талию, – Антон! Мой мальчик, больше года тебя не видела! Худой-то какой стал! Почему так долго? Больше года? – и всё это она прощебетала на чистейшем русском языке!
Антон нагнулся её поцеловать. Она тёрлась о его подбородок. Трогала бритую голову. Нэя была прекрасна как девочка. Она выглядела ещё моложе, чем на Паралее в последние дни их пребывания там, будто земная атмосфера омыла и омолодила её, сделала ярче её небесные глаза.
– Зачем бреешь голову? – спросила она и ласково провела рукой по ёршику отрастающих волос. – Совсем как Рудольф на Паралее. Но на Земле он отрастил волосы.
– Так захотелось. Так удобнее. А где Рудольф? Ты с ним?
Нэя не ответила. Мама повела их на открытую террасу, примыкающую к прозрачному куполу Ботанического Сада, где выращивали опытные образцы для околоземных космических поселений. Терраса нависала над одним из маленьких озёр, которых тут было несколько. Под изумрудным прозрачным тентом стояли ажурные столики и летние кресла, где сотрудники пили напитки, чай, кофе и ели лёгкую закуску.
Стояла необычайная для осени жара. Несмотря на листопад, отметка температуры указывала на двадцать пять. И люди купались. Вода озер, если над ними натягивали особый прозрачный купол, позволяла купаться здесь едва ли не до зимних минусовых температур. Намного приятнее среди живописных ландшафтов, чем в закрытых бассейнах. С началом зимы подача тепла прекращалась, временный купол над озером, защищающий от холодов, убирали, устраивая катки и ледяные горы для детей и взрослых.
– Ты выглядишь ещё прекраснее. Никогда не думал, что наша атмосфера так подействует на тебя. Ты другая, хотя и прежде ты была… – Антон не подобрал нужного слова и замолчал.
– А ты тоже совсем мальчик, каким мне не казался на Паралее, – ответила Нэя. Мама ушла заказывать роботу кофе и закуску. Нэя счастливо сияла глазами, как и тогда на своей цветочной террасе у сиреневого кристалла.
– Антон? Ты слышишь, как я научилась говорить? И это за год! Ваши методики фантастичны!
– Где же Рудольф?
Нэя опять не ответила. Антон вопросительно взглянул в её глаза.
– Он? Да мы больше года как жили с ним после того, как его выпустили из «Сапфира». Правда, меня вселили в дом в Альпах, недалеко от того места, где жил доктор Франк. Это позволяло ему за мной наблюдать. А Рудольф жил здесь, в Москве. Он… пока ремонтировали ту квартиру, где мы и хотели поселиться, пока то, да другое, его вдруг и назначили опять ГОРом на вновь открытый спутник. Это такая фантастическая удача, что подобное происходит раз за столетие. Обнаружили ведь не просто одну из планет, каких неисчислимое множество, а пригодную для проживания земных людей! Там место, о котором лишь мечтать, так что все наличные мечтатели бросились в битву, чтобы туда попасть. А уж чтобы стать там ГОРом, это ж и вообще пошли бои без правил, как говорил Рудольф. Понятно, он не может упускать такой фантастический шанс, раз уж его назначили. Там сложнее, чем на Паралее. Уже создали поселение под куполом, строят и подземную базу. Могла ли я его удерживать от такого? Чтобы он впал в страшную тоску? Он же так и говорил после возвращения: « Меня, будто засунули в колыбель и дали соску. Мне нестерпимо скучно»! А я… – она замолчала, с очевидностью погрустнела. Оживление угасло. Она долго смотрела на озеро, щурилась, пыталась улыбаться.
Но Нэя не была бы Нэей. Она осталась такой же открытой, искренней как ребёнок. Как большинство тех людей на Паралее. И плохие и хорошие, они все там были сами собой.
– Я надоела ему. Ты же знаешь, какой он непредсказуемый. Он редко в последнее время появлялся у меня, он… – глаза Нэи замерцали, но она не дала слезам пролиться наружу. – Он… как прав был ты! Прав и Артур! Он разлюбил меня уже на Паралее! Он быстро стал грубым со мной, раздражался на любое моё слово, презирал все мои проявления прежнего чувства, а я не знала, как себя вести. Хорошо было только первое время, когда он вернулся из «САПФИРа». Мы облетели столько мест, мы купались в океанах Земли…
– Ты завела здесь друзей? Или не успела?
– Я подружилась с твоей мамой. С его отцом Ростиславом. С его мамой тоже. Он приглашала меня в гости, но я сама… вдруг она расстроится, узнав, что у нас возник разлад? Да и Рудольф не хочет говорить ей, что скоро опять покинет Землю. Его мама хорошая, но… несколько строгая. Она выглядит как наши девушки на Паралее в расцвете лет. Она приняла меня вежливо…
– Нэя, говори всё, как и есть. Я же теперь твой космический брат.
– Она не приняла меня как родную, а как случайную ненужную гостью. Глаза у неё такие, нечитаемые совсем. Она сказала мне: «Ты приехала на «секс» тур»? Это унижение. Я поняла. Рудольф тоже потом сказал: «Я не могу всю жизнь жить, припав к твоей млечной прекрасной груди. Я исследователь, воин. А тут? Жиреть, если не телесно, то мозгами»?
– А ты верила в его постоянство.
– Да. На Паралее всё казалось иначе. И мне и ему. Он встретил старую подругу Риту, ещё по тому прежнему земному времени, ещё до отлёта на Паралею. Внешне-то не так, не старая она вовсе, но летами, не знаю. Не умею определять я возраст земных женщин, если они не старухи уж совсем. Рудольф вечно где-то пропадал, а я стала жить практически одна.
– Рита? – переспросил Антон. – Какая она из себя? Наверное, я её знаю…
– Она такая… Нет, не высокомерная, но закрытая очень. С длинными тёмными волосами, с серыми узкими глазами. Они светятся из-под ресниц, и мне всегда плохо от её взгляда. Холодно и непонятно. Однажды она обнимала его, на лоджии. В моём доме. Она приехала по делам, но когда я вышла, то и увидела. Она нисколько не смутилась, нет. Вечером он сказал: «Тебе нужен покой. Не бери ничего в голову». Я ответила, что мне нужно счастье, а не покой. И так жить я не буду. Собралась и улетела. К твоей маме. Мы ещё раньше познакомились, когда приезжали с Рудольфом к его отцу Ростиславу, то и навестили твою маму.
– Да. Рудольф остался Рудольфом.
– Днём он всегда в своём Центре подготовки к полётам. И ночью перестал возвращаться совсем. Скоро отправка на тот спутник. Он назвал его Гелия. Ему позволили, у планеты всё равно не было имени. Он будет там главным. Там идёт стройка, обработка самого объекта, то есть большой планеты, там большие перспективы. Планета же полное подобие Земли, но необитаемая, в смысле без разумных людей. Рудольф не может без власти над людьми, а Рита полетит с ним, будет там врачом. Она сказала мне: «Ты свободный человек. У тебя есть выбор, как тебе жить дальше. Никто не запрещает тебе ожидать того срока, когда тебе и позволят полететь к нему, исходя из твоего здоровья и прочих возникших обстоятельств. Никто также не будет против твоих поисков своего счастья уже как земной женщины, а не пришелицы, пребывающей под необходимым наблюдением, как сейчас. Будь выше ревности. Всё равно ты ничего не поймёшь в наших отношениях. Рудольфа ты не переделаешь. Если устала от него, уходи. Ты еще найдёшь своего земного друга». Я учила язык в Лингвистической Академии. Лоролея живёт в закрытой школе, в детском городке, в русской среде, так хотел Рудольф. Скоро, когда её адаптация к условиям другой планеты будет завершена, мне разрешат на каникулы брать её к себе, каждую неделю месяца. И потом…
Нэя отвернулась, – Я не сказала сразу. Но ты же мой космический брат. Какие тайны от родного человека, да?
– Да! – Антон обнял её, прижал к себе, радуясь вовсе не братской радостью, но к чему анализировать, если ему было настолько хорошо с ней рядом.
– Я жду ребёнка. Но ты не думай, я уже не страдаю. Я не имею права плакать. Мне нельзя страдать. Мне доктор даёт особые препараты, и я всякий день живу в гармонии с собой и с миром вокруг. Доктор Франк так и сказал: «Твоя любовь это твоя хроническая болезнь. А от болезней избавляются без сожаления»! Франк звал меня жить к себе. Он сказал, что построил специально ради меня второй этаж в своём доме и застеклил там окна изумрудными по виду стёклами. Что это напоминало мне Паралею. У него возле дома великолепный сад, да и сам посёлок, где он живёт, живописный и тишайший. Мы могли бы с ним гулять, общаться… он стал бы мне отцом. Но я выбрала Елену. Мне ближе русскоязычная среда уже в силу моего прошлого опыта. Так я сказала.
Нэя встала, подошла к краю низкой балюстрады, сделанной из тёмного камня в прожилках искрящихся вкраплений – имитация лабрадорита, похожего на ночное небо с туманностями и звёздами в них. Антон встал рядом, и неожиданно положил руку ей на живот, почти незаметный.
– Сколько уже?
Нэя замерла. Там под её облачным платьем, где набухала неведомая новая Вселенная, зародыш человека будущего, возникло первое движение. Он отозвался на прикосновение Антона! И как было похоже на то, когда на Паралее её будущий ребёнок тоже впервые отозвался на прикосновение не отца, а другого человека…
Нэя тут же оттолкнула возникшее воспоминание. Нет! Повторения уже не будет ни в чём. На Земле всё будет иначе. Тогда было больно, мучительно, а здесь рядом с Антоном от первого шевеления ребёнка её охватила удивительное спокойствие, слившееся с радостью от встречи с ним под земными небесами. Предчувствие новой и совсем не сумрачной главы её жизни, доверие к его родному лицу, к его лёгкой руке. Антон засмеялся, сам не понимая, к чему? Но стало хорошо и просто. Всё ясно.
– Ты ждала меня?
– Да. – Нэя прижалась к нему.
Он потёрся щекой о её пушистые пепельные волосы. Они пахли духами, теми волшебными. Такие были у Икринки. Аромат странной планеты и не думал никуда исчезать.
– Те самые? – произнёс он удивлённо.
– Я нашла их в твоём жилом отсеке, там, когда забирала детскую одежду и зачем-то сохранила. У меня они давно закончились. Я хотела их только хранить, как память, а теперь подумала, что тебе будет приятно. Нет? Эти духи умел производить в своих лабораториях мой… – Нэя помялась, – ну, Тон-Ат в цветочных плантациях. Только он. Они были только у Гелии. И у меня. Больше их не было ни у кого. Я решила подарить Икринке, как память о маме. Если тебе больно или неприятно, я их выброшу.
Антон прикоснулся к её припухлым губам, и она отозвалась.
– Будешь жить у меня? Хочешь?
Нэя не ответила и сняла с пальца кольцо с невероятным, огромным розовым алмазом. Посмотрела вниз и бросила его в озеро. Кольцо упало куда-то в прибрежную и ещё зелёную осоку.
– Зачем?! – оторопел Антон.
– Память, – и вопросительно смотрела снизу вверх, как и тогда на беговой дорожке в «садах Гора», в ЦЭССЭИ. – Я хочу забыть прошлое. А ты?
– А тот другой Рудольф, Разумов, он приглашал меня на Паралею, когда я буду готов. Но не уверен, что захочу туда вернуться. А ты?
Нэя ничего не ответила, а прижала его руку к губам, поцеловала ладонь с внутренней стороны, и он захватил пальцами, играя, её губы и подбородок.
– Ты смешная, – сказал он, – но очень, очень милая, – глядя сверху вниз. И впервые их чувства и мысли были направлены друг к другу и слились в одной точке.
Дневники Нэи. Втайне ущербная женщина, нанёсшая тяжкий ущерб
В те первые дни я ещё не знала о существовании Риты. Но Луна так и осталась ущербной. Её тень, появившись, не исчезала, а напротив, наползала, неприметная вначале, но всё больше и больше скрадывая то сияние, что окутывало наши последние дни на Паралее.
Тщетно пыталась я вернуть себе то, что было у нас с ним в подземельях «Лабиринта» перед отлётом на Землю, когда я вышла из медотсека доктора Франка. Только раз вспыхнуло в нём подобное тому утраченному, когда мы были у его матери, где он, охваченный внезапной вспышкой, утащил меня в спальню, – и это на глазах ледяной и циничной насмешницы! А в процессе земной и семейной жизни, наши взаимоотношения не дотягивали и до уровня тех, что были у нас в хрустальной пирамиде на Паралее.
Прибывая ко мне вовсе не каждый вечер, как уверял поначалу, говоря, что расстояние это фикция при наличии скоростного воздушного транспорта, утром он оставлял меня одну, не обещая скорого возврата. Он забывал о моём существовании, отсутствуя и пребывая там, где мне не было места. Работа, тренировки, какие-то встречи где-то, с кем-то, отсутствуя целыми днями, он не возвращал себя и ночью.
Нет, он был иногда и нежен, но уже не вёл со мной доверительных прежних бесед, проваливался в сон тотчас же, как получал свой сексуальный оброк с бестолковой жены, с которой о чём и говорить? Ну, уж раз она есть и всегда под боком, пусть и будет. Хотя, наверное, для него было бы лучше, не будь меня под его боком.
В тот вечер было невероятное по красоте полнолуние. Он сидел рядом на открытой лоджии и сказал мне, – Не пялься на Луну. Она способна оказывать негативное воздействие на тонус сосудов. Что для тебя очень актуально. Ты опять можешь проснуться утром с синяком на коже от произвольного кровоизлияния.
Мы жили на двенадцатом уровне, и лоджии дома нависали над альпийской долиной. Горы казались такими близкими, и возникла щемящая аллюзия – это Паралея! Именно там находится наше волшебное изумрудное озеро любви. И меня потянуло прыгнуть вниз и оказаться где-то, куда меня и потянуло, очнуться от тягостного резинового ощущения, сдавившего меня здесь.
Он сказал, – Не переживай. Это адаптация. Перетерпи. Пройдёт.
Я свесилась, крутя головой, ища второй спутник, палевый и в тёмных извилинах на нём, как будто я и действительно на Паралее. Если бы он появился, неровно уполовиненный кромкой горных вершин, я бы закричала от счастья. Настолько я уже жалела, что очутилась на Земле. Зловеще краснеющий в начальной стадии своей видимости, будто в нём как в зеркале отражались лежащие за горами ржаво-красные пустыни, он был антиподом ясному великолепному собрату, второму спутнику Паралеи, более красивому и яркому, чем земная Луна.
– Что такое ваша Луна? – спросила я.
Он засмеялся, – Лунка, закрытая кем-то. Вход в параллельные миры. Коридор, ведущий в загробные измерения. Хочешь туда?
Я не хотела. Мне было хорошо и в нашей Вселенной, там, где меня воплотили в моё тело, а он пока что не перестал меня желать, пусть и не так часто, как мне того хотелось. Иногда мне чудилось, что мне снится сон, в котором остыл ко мне мой обещанный в детстве жених – Сын Надмирного Света. Вот-вот я проснусь и брошусь с жалобами к своему мужу на непереносимый сон, приснится же такое! И он бы утешил, – тот, кто был в хрустальной пирамиде. И даже тот, кто приходил в сиреневый кристалл. Но этот? И конечно, никакого второго спутника не появилось. Вокруг простиралась Земля, когда-то манящая, а обернувшаяся такой стылой неприветливостью к инопланетной бродяжке.
«Секс –тур», как назвала моё путешествие мама Рудольфа, по всей видимости подошёл к своему завершению.
Он сидел в крутящемся кресле, и ему было всё равно, что я свесилась и могу запросто свалиться. Внизу же натянута абсолютно прозрачная страховочная сетка, незримая отсюда. Никто не мог упасть так, чтобы погибнуть. Натянутая чуть выше первого уровня здания, она сливалась с небом, если смотреть на неё снизу, стоя возле цветников, высаженных под окнами. Серым днем она была серая, под синим небом – синяя. Она была, но зрительно как бы и отсутствовала. Самоубийством через прыганье вниз тут не сведёшь счёты с жизнью.
Да я и не собиралась умирать. Короткая сорочка едва прикрывала меня, и я, уже дрожа от холода, тем ни менее изобразила нечто в духе незабываемой Азиры, чтобы распалить его. Это было вовсе не желание близости, а скорее издевательство над ним. Мягкое освещение лоджии являлось достаточным для того, чтобы его завести. Закрыв от меня свою умственную вершину, он провоцировал меня на изощрённое, хотя и вызывающее во мне стон души самое низкопробное воздействие. А уж тут копилочка моих познаний была необъятна, чего я только не нахваталась на Паралее, в том числе из чужого опыта. Вот уж не думала, что и этот хлам вытрясу из себя перед его искушёнными очами.
Мои эротические ловушки очень часто заправлялись моей злостью к нему. Разновидность мести, опустить его в животный экстаз, раз уж ему не нужны прежние полёты. Ему редко удавалось не впереться в мои манки, хотя потом он ругался, обзывая меня вампиром. Ему же так необходимы силы для тяжёлых тренировок. А он и так растратил на скверной Паралее – Троле свой былой богатырский уникальный ресурс, став как многие и многие, прочие. А был-то, мне и не представить!
Я и не представляла. Так утром я, принося ему кофе в спальню, надевала на себя кружевной передник с невинными оборочками, – спереди он был похож на незатейливый летний сарафанчик. Входила с безмятежно-ясным лицом безгрешной девочки. Подобие той самой воздушной бабочки Паралеи, созданное моими руками из диковинных тканей Земли, уже здесь трепетало, приколотое к переднику в районе груди. Но поворачиваясь спиной, уже плохая девочка демонстрировала ему, что там ничего нет, кроме завязок, развязать которые она ему не препятствовала.
В отличие от хорошей девочки негодница вызывала бурный всплеск желаний, на реализацию которых не всегда было время по утрам, отчего он злился. Но это и было моей целью – вызвать в нём не совсем возвышенные переживания, вариация всё той же игры «раб-госпожа, господин-рабыня», безмерно мне надоевшая. Я умудрялась порой делать из него нарушителя трудовой дисциплины себе во благо. Ругаясь, он оставался со мной на целый день, раз уж опоздал в свою ГРОЗ на часы и часы. Спешить туда уже и не имело смысла. Тогда мы гуляли с ним, где мне и хотелось, иногда и купались. Я тянула его к маме, он ни разу не захотел. Почему? Не знаю. А мне хотелось повторения того, что и произошло у нас в маминой спальне. Вдруг это подействует как особый мистический ритуал на то, что его чувство ко мне обновится? Вернутся наши прежние полёты с ним в волшебные миры счастья, и он опять будет стремиться ко мне каждый вечер после своей службы и тренировок…
Я гасла во всех смыслах, и чувственность моя также пропадала от ненормальной замкнутости моего существования. Часто я не ощущала ничего от контакта с ним, кроме механического мучительного трения, что всегда вызывало в памяти тот подземный отсек на Паралее. Так что за моими специфическими играми часто стояла вовсе не страсть, а нечто ей противоположное. Моё тайное издевательство над ним, спрятанное от него, давало мне особое извращённое удовольствие собственной власти над животным в нём. Любимое животное иногда соглашалось быть моим, в то время как сам он мне не принадлежал. Вот когда я начинала понимать Гелию!
Я разошлась настолько, что подзабыла отчасти, что стою у холодного ограждения, которое никак не сможет мне ответить на мои пританцовывающие движения и моё якобы раскалённое нетерпение. Наоборот, как только я по неловкости прикоснулась к материалу ограждения лоджии, то сразу и остыла с душевным шипением. Бездушный и твёрдый синтетический камень охладил меня мгновенно, и мне стало стыдно и противно за себя.
Появление Кристалла Хагора
Он не смотрел на меня, он рассматривал свою руку, и я увидела, что на пальцах блеснул зеркальный огромный Кристалл. Луна, вышедшая сбоку и заглянувшая в лоджию, осветила его грани зловещими синими искрами. Так мне показалось, потому что приглушённый искусственный свет на лоджии не был синим, а был как раз розоватым, тёплым. Кристалл Хагора, а это был он! Обладал особенностью отражать иногда в себе всё, как в зеркале. Он поймал Луну и превратился в её ослепительный подвижный сгусток. А до этого момента он, по преимуществу матово чёрный, не реагировал никак на внешнее искусственное освещение. Рудольф вовсе не бросил его на Паралее, как говорил мне! Он взял его с собой.
– Ну что? – спросил он насмешливо, – танцовщица-дилетантка, задеревенела твоя попа от стужи? Иди сюда, я тебе устрою пламенный массаж.
– Если бы дело ограничивалось моей попой, но я и сама вся превратилась в застылый ком от твоих ледяных свирепых глазищ в последнее время. Как в том подземном отсеке, где ты превратился в подземного Чёрного владыку!
– Пошла спать! А то потом Франк будет мои нервы жевать, что я не слежу за твоим режимом!
И я ушла к себе. Я укутала в тёплые пижамные штаны свою обиженную и остуженную попу и легла, завернувшись, как гусеница, в несколько слоёв пледа. Спустя немного времени, он пришёл ко мне и лёг рядом. Я отвернулась, ожидая его слов раскаяния и прикосновений, радуясь тому, что так надежно закуталась, став недосягаемой.
– Покажи мне свой ангельский лик, мой надводный цветок, – после этих слов я повернулась к нему лишь для того, чтобы ему сказать, – Иди к себе! Я уже сплю, не видишь, что ли!
Он занял мой диван едва не полностью. И если ему не всегда удавалось высыпаться, поэтому проблем с засыпанием у него не было, мне такой захват моего дивана обещал сплошное неудобство. Разозлившись, я ушла в большую спальню, оставив его одного. Забралась под наш семейный обширный плед и успокоилась, привыкнув спать в одиночестве.
Ночью я проснулась от его сильных-сильных объятий. Свет Луны в спальне создавал иллюзию включенного голубоватого ночника. Рядом со мной лежал… Чёрный Владыка! Его точёное каменное лицо отливало также голубоватым оттенком. И даже в полутьме можно было разглядеть мерцание прожилок в камне, напоминающих своим рисунком капилляры кожи. Глаза уже не казались ледяными, они излучали любовь! Яркие губы при их касании к моей шее показались воспалёнными и сухими как при температуре. Он даже не дал мне времени раздеться, стащил всё сам, ловко и быстро, оглаживая меня так, словно всё происходящее происходит у нас впервые. В руках ощущался забытый трепет и нежный огонь, и даже нечто иное, большее, чем огонь, это уже была качественно иная субстанция, – плазма, так бы я определила, потому что я в ней испарялась, исчезала, переставала быть…
Так неистово он не любил меня никогда, даже в первый раз, даже в хрустальной пирамиде, даже после моего бегства и возвращения. То ли возникший призрак Чёрного Владыки недр Паралеи, то ли мой муж в облике моего уже бреда, но он опять погрузил моё тело в какую-то алхимическую адскую колбу и плавил моё сознание в пучине, в которой оно умирало и забывало о моём маленьком «я», вытесняя его вверх за границы существования. Его глаза были широко открыты, – это я увидела как-то, выходит, расплавилась я частично, и какая-то моя уцелевшая часть происходящее анализировала. Он вроде бы и не понимал, что в его обладании я, потому что произнёс, – Моя несостоявшаяся жрица, порождение Матери Воды, похищенная пришельцем из звёздного колодца… что вместо меня припадал к твоей чудесной груди, когда ты была юной… а я так тосковал о тебе…
Произошедшее возвращение страсти было хуже его пренебрежения в последнее время. Он продолжал неистово прижимать, лаская так, словно я вот-вот вырвусь и исчезну, и зажим рук причинял мне боль.
– Распусти свои волосы, я хочу их тоже любить… Я хочу каждую клеточку твоего существа. Я тебя исцелю от прошлого сам, без помощи старого Франка…
Он уснул. А я проплакала всю ночь. То ли от перенапряжения нервной системы, то ли от понимания, что произошедшее не может быть реальностью. А чем?
Такая вот, неописуемая нормальными словами, странность повторялось несколько ночей. То, что произошло когда-то в его подземном отсеке, также было трудно выразить в обычных словах, дающих соответствующее им понимание. А когда происходит такое, на что человеческий ум не настроен уже в силу всего своего прошлого и настоящего опыта, слова, данные для обыденности, не всегда способны открыть переживания того, кто соскальзывает в иную мерность.
К тому же я не получила полноценного образования, хотя и являюсь художественно-одарённым человеком. В последний раз я почувствовала, что у меня внутри возник как бы ожог, и я поняла, что произошло то, чего по прогнозам Франка не могло произойти в ближайшее время.
В действительности же, в этом отношении всё обстояло намного печальнее со мною. Отчего произошедшее становилось не странным даже, а невероятным, невозможным событием. Не смотря на ускользающие от ясного понимания прогнозы Франка, он намекал на то, что мне уже не придётся заново познать материнство. Конечно, он не мог сказать открыто, что я после перенесённого осложнения на Паралее, перешедшего в начальную стадию серьёзного заболевания, смертельного для того мира, где я и обитала тогда, осталась бесплодной. Франк спас мне жизнь, вернул здоровье и молодость, но не являлся же волшебником! Или же и он проникал далеко не во все тайны человеческого существа.
После пережитого на Паралее, после вмешательства самого Франка в мой организм, после сложной адаптации к земным условиям, он вынес мне беспощадный диагноз, но не стал его озвучивать. Честнейший доктор врал мне ради утешения, что всё у меня будет в полном порядке, не сразу, но в скором времени…
А вышло так, что оказался честен и в своей лжи во имя жалости. Произошло зачатие! Получалось, что чудо было даром Мать Воды мне. Она заставила Чёрного Владыку дать мне ребёнка? Используя при этом как биологический инструмент моего же мужа?
После безумных ночей он стал даже худеть. Чему было тут радоваться? Кто ему мстил? Чёрный Владыка или Хагор? Я не знаю. Наверное, тут они сошлись в своём акте мести, догадалась я. Хагор лишь присоединился к Чёрному Владыке, чью так и не состоявшуюся жрицу похитил пришелец. Кристалл продолжает выпивать душу этого «звёздного воина», бестолкового, притащившего с собой на Землю то, от чего необходимо было избавиться.
Будоражила и мысль, каким же образом Владыка недр чужой планеты попал на Землю, где он ничему не хозяин? Вопрос не имел смысла, ответа не существовало. Мир фантастики, мир мистики и прочих чудес реальный для души человеческой не является таковым для окружающей нас реальности. Мы живём даже и не в двух мирах одновременно, а в неисчислимом их количестве, разно и весьма замысловато устроенных. У всякого из нас он свой, хотя живём мы все в одной Вселенной, чьи физические закономерности всем более или менее понятны.
