Анна Д. Фурсова
Счастье в мгновении. Часть 2
Ритчелл мгновенно отвечает: «Вы краше самого Милана. Мы за вас с Питером очень рады. Романтического вам вечера, обнимаю».
Глава 48
– Джексон, это был самый незабываемый день в моей жизни… – с чувством поражения и эмоционального, внутреннего удовлетворения говорю я, вот-вот покинув здание, в котором ещё несколько минут назад творилось настоящее чудо – блестящий показ мод.
– Должен с тобой согласиться, ведь даже меня столь… хм… – подбирает он слова.
– Столь занудного и не интересующегося модельной сферой парня восхитило дефиле, – подтруниваю его я.
– Остро, мадмуазель, остро, – пытаясь сделать вид, что его не тронули мои слова, молвит в одном тоне он.
Одоленная увиденным, во мне мысленно витают головокружительные стили одежды, неординарные сочетания цветовых оттенков на известных моделях, потрясающая работа именитых дизайнеров, стилистов, фотографов, видения звезд мировых подиумов, кино, шоу-бизнеса…
– Мадам, вы так мечтательны сейчас… – приобнимает меня Джексон. – Не можете отойти?..
– Джексон, – мой голос звучит, как неуловимый трепет, – как ты можешь так говорить?.. Тебе сейчас удалось видеть показы немецкого бренда «Philipp Plein», романтичную коллекцию от «Max Mara», разнообразную цветовую гамму от «Dolce&Gabbana», дизайнерскую коллекцию в виде симбиоза классики, современности и спорта от «Versace», – развожу руками я, делясь своими впечатлениями, которые так и вылетают из уст. Он внимательно наблюдает за мной, удивляясь моему яркому описанию модельного вечера. – А яркие наряды с жакетами, платьями, розовой, бежевой бахромой от «Bottega Veneta»… – ахаю я от ослепительной красоты, которую мне удалось лицезреть. – Изящество от «Giorgio Armani», «Sportmax», «Prada», Marni, «Tods», «Salvatore Ferragamo», «Alberta Ferretti», «Ports 1961»…
– Продолжай, – вполголоса отзывается Джексон, дабы не прервать вереницу моих мерцающих чувств.
Находясь в ожидании автомобиля, чтобы вернуться в гостиницу, я с выражением сообщаю, скрестив на груди руки:
– Джексон, ты только что видел шоу своими глазами, зачем продолжать?
Он засовывает руки в карманы, обозревает по сторонам, рассуждая:
– Э… м… С твоих уст это раздается небесно.
– Небесно? – хихикаю я, затем серьезным голосом продолжаю: – Джексон, ты внимательно смотрел на показ или думал о чем-то постороннем?
Джексон робко улыбается, прикусив губу:
– Я смотрел на тебя.
– Джексон, – возражаю я, – ты же… ты же?.. Ты же пропустил всё. Известные модели были превосходными… и…
Джексон резким движением своей ладони, лежащей на моей пояснице, прижимает к себе моё тело.
– У меня уже есть своя модель, на других не желаю смотреть… – Охваченный необъятной нежностью, он проводит носом по мочке моего уха. Ощущения подобны дуновению вод на прозрачной глади.
– Но ты же хочешь знать, что было дальше?.. – намекаю я на продолжение толкования своих несравненно ни с чем поразительных впечатлений.
– Ах да, я прервал рассказ своей малышки, – умело острит он. – Готов внимать! – кулаком прикрывая свой смех, восклицает Джексон.
Я расплываюсь в улыбке и произношу далее:
– Меня взбудоражил французский прованс, лавандовые одеяния на моделях от бренда «Hugo Boss»… свободные силуэты, плиссировка на юбках. Безмерно я впечатлена дизайнерами «Fendi», которые совершили весьма рискованный шаг, соединив роковые женские стили, добавив в них глубокие вырезы, кружева, объёмные рукава. А самое непредсказуемое было от представителей бренда «Moschino» – платья-торты.
– Торты? – вылетает от Джексона с поражением.
Я хохочу во всю улицу.
– И это мне заявляет человек, который находился на дефиле, – иронично проношу я. – Джексон, ты не по назначению занимал место в зале!
– Продолжишь? Что за «тортики»?
Я, конечно, понимаю, что он не заинтересован в стиле и во всем том, что с ним связано, но находясь там, не взирать на моделей, – безрассудство.
– Это такие формы платья, – поясняю ему в лицо.
– А ещё что там? Причёски, как у Марии-Антуанетты?
Я энергично киваю.
– И такое было? – смеётся Джексон, заправляя густые чёрные волосы назад, которые с момента первой нашей встречи заметно отросли. – Я, если что, к слову сказал.
Проходит секунда, другая. В сумочке раздается вибрация телефона.
– Звонит дизайнер, чтобы позвать тебя – модель – на следующее дефиле…
На словах – красиво… но так ли это?
– Ты мне льстишь?
– Так посмотри же.
Я достаю устройство. Звонок от мамы.
– О… – настороженно буркаю я, в секунду стирая улыбку.
Джексон замечает напряжение, укутавшее мои ноги.
– Мама, – щиплю сквозь зубы я, перебирая в голове мысли, которые ей скажу.
Что сказать ей?
«Мам, я сейчас в Милане, с Джексоном, и мы снова вместе». Она же устроит такой скандал… Смутные мысли застилают волшебные минуты моей жизни.
– Но Ритчелл же должна была уладить этот вопрос, так?.. – стараясь успокоить меня, рассуждает Джексон.
Мама повторно набирает.
«Вот упрямая».
– Да, но получается, что что-то пошло не так… – смотрю обеспокоенным взглядом в просторную улицу. – И как быть?..
Спокойным голосом Джексон произносит:
– Милана, зная её, она не остановится и будет продолжать звонить. Ответь. Скажи, что это полностью была моя идея уехать в Милан, отдохнуть и обсудить проект.
Нервничая, я покладисто соглашаюсь и лихорадочно нажимаю на кнопку «Принять».
– Привет, мам, – натягивая улыбку на своё лицо, надевая маску «спокойствие, только спокойствие», беру храбрость начать разговор.
– Милана, в каком месте ты сейчас находишься? – «В Милане, в сотнях километрах от тебя». – Почему ты не отвечаешь мгновенно? Почему Ритчелл сказала, что ты отъехала в другой регион? – без приветствий громогласно объявляет она. Через устройство вонзается в меня её устрашающий голос, готовый проявлять обряд растерзания.
Мои зрачки сужаются, страх слепит глаза. Джексон держит мою свободную руку, поглаживая её. В такую минуту хочется взять и отключиться. Как можно продолжать разговор, когда с самой первой секунды человек высказывает даже обычные фразы, облекая их несусветной яростью?
– Мам, что… – заикаюсь я, продолжая, – за тон голоса?..
– Где ты? Куда ты и с кем ты уехала? – ядовитым голосом исходит от неё настолько громко, что ее слова слышатся, если держать телефон вдали от уха.
Окруженная ужасом соприкосновения с незримой злостной душой, не давая волю своим чувствам, как ни в чем не бывало, отвечаю:
– В скором времени начну работать над проектом, который уже через неделю нужно представить публике и…
Разъяренно с ехидством она перебивает меня:
– Где ты, я тебя спрашиваю? Как ты могла уехать, не сказав? Что ты себе позволяешь? Вольной птицей заделалась?
– Мам, что с тобой? – с нестерпимой жутью говорю и смотрю на Джексона, который старается быть невозмутимым.
– У себя спроси! Что, почувствовала свободу? – жестоко дерзит она. – Вырастила называется… Уезжает куда хочет, ведет себя так, словно «королевишна». – Ее голос срывается на визг.
– Миссис Анна, – на моё изумление вмешивается Джексон сердитым голосом. – У меня свисает челюсть. Джексон, боже… Нет… нет… нет… Зачем? О… это всё. Я впадаю в оцепенении, раздумывая, что будет дальше. – Что вы себе позволяете? Как вы можете говорить такое… – и через секунду добавляет, – моей девушке?
Сглотнув горькую слюну, я создаю жалостливую гримасу, умоляя глазами ему не делать этого.
– Ну да, конечно, как я могла не догадаться. – делает ядовитое замечание. – Ты – подлец, только попробуй коснуться моей дочери, уничтожу тебя с потрохами! ОНА НИКОГДА НЕ БУДЕТ ТВОЕЙ! НИКОГДА! – упорно гнет свое. – СУКИН СЫН, КУДА ТЫ ЕЕ УВЕЗ? – Она переходит все границы. – А ТЫ, НАИВНАЯ ДУРА, РАЗ ВЕРИШЬ ЕМУ! – Ее человеческое сердце обращается в камень.
От беспорядочно сыпавшихся сокрушительных обвинений, невыносимо дышать. Нервная система ещё держится, но на волоске: тонком, коротком, мизерном. Ещё слово и с меня вырвутся, как крик, все слова, и я не посмотрю на то, что ей будет больно.
– Мам, следи за выражениями, – почти на грани выдаю я. Дикая злоба разрывает мою грудь.
– КАК ТЫ СМЕЕШЬ МНЕ УКАЗЫВАТЬ?! – вопит от бешенства она.
– Смею так же, как и ты! – дрожащим голосом выражаюсь я, утратив живой блеск в глазах.
– Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО С ТОБОЙ СДЕЛАЮ, КОГДА УВИЖУ ТЕБЯ!
Покрываясь смятением, я горячо шепчу Джексону, чтобы тот остановился, но он, словно покрыл на себя мглу бесконечности, и не в силах прекратить убийственную переброску:
– Миссис Анна, после таких заявлений, я сделаю ВСЁ, чтобы ВЫ не виделись с ней! – Джексон немыслимо разгневан. Даже в сравнении с утренним инцидентом то, каким он видится сейчас, словно другой человек.
– Ха-ха-ха, – злобно усмехается она, – ты этого не сделаешь! Она моя дочь, а тебе она – НИКТО, – рычит, как дьявол, она.
Мама провоцирует Джексона.
Покрывшись краской на лице, он громко рявкает:
– Я люблю её и сделаю ВСЁ, чтобы защитить ее от ВАС!
– Любишь? Ты любишь себя, а не ёё, проклятый ублюдок!
Наконец прорывает меня:
– МАМА, БОЖЕ, ОЧНИСЬ! КАК ТЫ МОЖЕШЬ ОБЗЫВАТЬ ЕГО? КАК? МЫ ЛЮБИМ ДРУГ ДРУГА И БУДЕМ ВМЕСТЕ, ТЕБЕ ЯСНО? – Я трясусь и чуть снижаю голос: – Такими действиями ты усугубляешь наши с тобой отношения и становишься для меня НИКЕМ.
– Что ты сказала, доченька?.. – Её голос противен. – Я – твоя мать. А он – предатель. Он нам не нужен! У тебя есть Даниэль. Вот с ним ты и будешь, ты меня поняла? Уяснила?
– Мэм, это ее дело, с кем ей быть, а не ваше, – сурово вмешивается Джексон. – Вы не имеете права решать за неё!
– Ещё как имею, ещё как!
Из последних сил выдаю:
– А знаешь, мам, я думала, что ты другой человек, человек, для которого счастье собственной дочери, её успехи и карьерные достижения являются действительно важными, но я ошиблась. Ты либо завидовала, либо мстила мне. И продолжаешь это делать. Ты хочешь, чтобы я, как и ты, живя с моим отцом, страдала. Тебя раздражает, что я борюсь за свои мечты и желания, потому что ты всегда боялась и слова вякнуть при отце. Ты хочешь, чтобы я стала похожей на тебя, но ТАКОГО НИКОГДА НЕ БУДЕТ! – В самой резкой форме говорю я. – Я отцу нужна больше, чем тебе! Он хотя бы признает ошибки, в отличие от тебя! – Я вонзаю ногти в руку, сгорая, сгорая от своих же слов.
– ОТЦУ? НЕ СМЕШИ МЕНЯ! ЧЕГО ЖЕ ТЫ НЕ С НИМ ЖИЛА ЭТИ ГОДЫ?
– Будет нужно, уеду к нему! – Я прибегаю к легкой угрозе.
– ВИДИШЬ, МОРРИС? ЭТО ИЗ-ЗА ТЕБЯ ОНА СТАЛА ТАКОЙ! Немедленно возвращайся домой! Тебе ясно? – командует она с неистовой яростью.
Где же Марк? Почему он не с ней? Между ними что-то произошло?
– Я приеду тогда, когда посчитаю нужным! – шумлю я дрожащими губами.
– Я сделаю все, чтобы созвониться с Даниэлем и Беллой. Пусть они узнают о том, что ВЫ их предали. Вот и посмотрим, как вы заговорите. ВЫ НИКОГДА НЕ БУДЕТЕ ВМЕСТЕ, ВНЕДРИТЕ ЭТО СЕБЕ!
Шокированные от услышанного, мы обозреваем друг друга с Джексоном, и я судорожно сбрасываю, выпуская пар, и несколько нецензурных слов про себя в адрес мамы.
Нарастает тишина, словно этот разговор придавил нас свинцовой тяжестью к земле.
Наша чаша любви наполняется только бедствиями, как будто из кромешной тьмы вылезает чья-то рука, наводя на чистую любовь незримое отчаяние.
Вот они… расставленные расстоянием, и чудовищными днями того ушедшего лета, ловушки. И одна из них предстает в облике мамы.
Если она это сделает, то… я никогда ее не прощу.
Мама не принимает мой выбор. Её сознание затуманено болью, ненавистью, негодованием… И это терзает меня, разбивает моё сердце на груду маленьких кусочков. Как она не понимает, что её слова уничтожают гармонию в наших с ней отношений. Чего она добивается? Можно ли излечить ее от ненависти?
Я уже не ребёнок и не тот человек, которым была раньше. Если так будет продолжаться и дальше, то в один из дней я уйду от нее, навсегда, и не оглянусь… Мне жаль её… искренне жаль, что с ней произошли обстоятельства, заставившие её измениться. Иногда чужие раны больнее собственных. Но когда этот человек намеренно переносит свою боль на детей то, что произойдёт с ними, он не задумывается?.. А с их детьми?.. В этом и обстоит вечная в мире проблема – проблема взаимоотношений между родителями и детьми.
Они поменялись ролями с папой? Сначала тот был категоричен к любому моему действию, теперь мама… В настоящее время первый извиняется, а второй, напротив, всё усугубляет.
Сев в машину с Джексоном, я понимаю, как бы я не хотела быть уязвимой в отношении разноплановых событий в своей жизни, – не получается. Когда больно, то болит.
Джексона тоже взбудоражили слова моей мамы, о том что она свяжется с мисс Гонсалес, и та узнает о наших с ним отношениях в самом худшем виде?
– Джексон, – решаюсь я на разговор, – прости…
– За что?
– За грубые слова, за угрозы мамы… – с горечью бормочу я.
– Я должен просить прощения, что позволил сказать твоей матери такие слова, но я не смог выдержать… И не тебе извиняться, Милана. Не ты их говорила. Я не нахожу твоей вины. – Он гладит меня по голове, подбадривая мой индикатор эмоциональности, однако я чувствую, что слёзы уже близко. – Я горжусь тобой, – искренне выражается Джексон. – Я удивлён, как ты сдерживаешь себя. Даже я не смог оставить при себе своего мнения.
– А я – не она, я не мщу людям. При каждой такой ссоре, я могу только поблагодарить человека за то, что он позволил мне ещё раз убедиться, что я совершенно другая и желаю прожить жизнь так, как захочу этого сама, не прибегая к чужим мнениям.
– Горжусь… – повторно доносится от Джексона.
Я лежу на его плече, и в голове продолжаю держать мысль: «Я сделаю все, чтобы созвониться с Даниэлем и Беллой. Пусть они узнают о том, что ВЫ их предали. Вот и посмотрим, как вы заговорите. ВЫ НИКОГДА НЕ БУДЕТЕ ВМЕСТЕ, ВНЕДРИТЕ ЭТО СЕБЕ!..»
Я пытаюсь вселить собственную уверенность в душу, что она не сделает этого. Мне не хотелось бы, чтобы Даниэль узнал всё таким образом.
– Джексон, как думаешь, она расскажет?..
– Милана, это проявление манипуляции, она не сделает этого. Номера Беллы у неё нет.
Мама способна на все. Нельзя считать, что она не сотворит этого. Нет предела неожиданностям.
– Но номер Беллы есть у Даниэля… – тревожусь я.
– Милана, как только возвратимся в Мадрид, то во всём разберемся, – успокаивает он меня. – Мы в Милане, в чудесном городе Италии. И этот телефонный звонок не испортит нам поездку!
Он нежно целует меня в лоб.
– Ты прав, – едва заметно улыбаюсь я, чувствуя боль внутри грудины.
– Завтрашний день обещает быть насыщенным по программе, – подбадривает он меня. – Моей малышке он оставит море впечатлений на долгие годы, – успокаивающим голосом добавляет Джексон.
Я мысленно соглашаюсь с ним. Унывать, когда нам выпал шанс провести время в Италии, – неразумная трата времени.
* * *
Углубившись в полночную темноту гостиничного номера, снимая каблуки, радуясь свободе, я спрашиваю:
– Сколько же время?..
– Поверь, для тебя ещё детское, – с неукротимой чувственностью бросает Джексон и запирается в ванной.
– Ты надолго там?
– На столько, насколько душ и мыло смогут выдержать мое пение, – ребячески шутит он.
Усмехнувшись, я, усаживаясь на пол, начинаю заниматься разборкой новых вещей, пополнивших мой гардероб, и заодно обдумываю, в чем пойду завтра гулять. Откладываю в сторону широкие на высокой талии белые брюки и грязно-розовый с кружевами топ. Мысли окружены мамой, Даниэлем.
«Я сделаю все, чтобы созвониться с Даниэлем и Беллой. Пусть они узнают о том, что ВЫ их предали. Вот и посмотрим, как вы заговорите. ВЫ НИКОГДА НЕ БУДЕТЕ ВМЕСТЕ, ВНЕДРИТЕ ЭТО СЕБЕ!..»
Как сделать так, чтобы мама не рассказала ему об этом? Неужто ее тело и мрамор – одно и то же? Почему она не желает сбросить горечь прошлых лет? Я и так поступила жестоко с Даниэлем и должна сама признаться в этом.
«Любимая, будь моей? Выходи за меня. Я люблю тебя, я хочу с тобой крепкую семью. Я не хочу разлучаться с тобой… ник… никогда. Я понял, что для тебя важным является знать, что ты нужна, знать, что тебя не бросят и не предадут, а у меня на нас с тобой большие планы. Мы будем путешествовать с тобой по всему миру, жить вместе, возможно, когда-нибудь создадим наших детишек. Я хочу всё это только с тобой…» – делал мне предложение Даниэль.
«Ты действуешь, как твой отец! Ты изменница!»
Да. Я поступила, как отец, воплотила в своем образе его ошибку. Но с одним лишь отличием, что я безмолвно соглашаюсь, что поступила не по-человечески и покорно принимаю все последствия, извлекая из них опыт.
– Та-дам, – вскрикивает басовитым голосом Джексон, незаметно пробравшись ко мне в комнату. Я дёргаюсь, не моргнув глазом, приподняв плечи. От таких неподходящих шуток можно и заикой стать.
– Ты нормальн… – начинаю я и замолкаю потрясенно на мгновение. Мои глаза впечатываются в его мускулистое тело, на котором виднеются капельки воды, не успевшие высохнуть. Запах морского бриза в одночасье блокирует разум, оказывая двойное обаяние, отчего грудь вздымается от неровного биения моего сердца. Нижняя часть его тела укутана в белое полотенце.
«Он… он… он… боже…»
Не смирить бушующий огонь моего желания.
Его лицо искажено страстью.
– Что ты сказала, прости, я не расслышал? – заявляет он с ухмылкой, руками проводя по мокрым взъерошенным волосам, приподнимая руки.
– Я сказала, что ты… – Как только я поднимаю на него взгляд, я тут же всё забываю и в безмолвном призыве раскрываю губы.
Уткнувшись взглядом в пол, уже спокойнее выговариваю:
– Ты ненормальный!
Кровь предательски стучит в висках.
– А теперь скажи мне то же самое только в глаза. – В его властном, глубоком голосе слышится бунтующее желание, граничащее с неукротимой похотливостью.
– Ты измываешься надо мной? – Я не позволяю себе шелохнуться с места. Кажется, он уже берет меня в плен.
Его ноги делают два шага вперед. Рукой, с железной хваткой, он приподнимает мой подбородок. Наши глаза на одном уровне.
– Я… – Что же он делает со мной?.. – Нам пора ложиться спать, – необдуманно выскакивает из меня, а в ушах звучит тихий стон зарождающейся страсти.
Его рука опускается мне на талию, скользит по бедру и вниз по ноге к колену. Ощущения пронизывают тело.
– Штраф сам себя не оплатит, госпожа, – чувственно пронзает он голосом и движениями властной руки, отчего вмиг напрягаются кончики грудей, становясь острыми.
Преодолев мгновенную нерешительность, обмякая в обжигающих прикосновениях, невольно острю:
– Милорд, вы что, какие штрафы? Царские особы их не платят. Им все прощают.
Ненасытным взором пожирая моё тело, почти не сдерживая себя, одаренный настойчивостью, он выбирает другую сторону разговора, ведущего нас к неизбежному любовному сближению:
– Мисс Фьючерс, когда-то я говорил, что покажу вам, каким могу быть.
Я напряжно ловлю каждое его слово.
– Что? – едва ворочаю одеревеневшим языком, с пугливой дрожью вспоминая его фразу: «Я могу показать, каким извращенным могу быть!» Он об этом?
Сердцебиение ускоряется.
– Готова? – Убийственная решимость слышится в его голосе. Его глаза неотрывно прикованы к моим губам.
– Готова на что? – хрипловатым голосом отрывисто говорю я. Во рту все пересохло. Пронзает дрожь возбуждения. Предчувствие жара его тела сжимает сердце.
– Я не оставлю тебе шанса ничего вымолвить, кроме стонов. – Прожигая меня взглядом несколько томительных секунд, с жестоким голодным желанием, он сокрушает мой рот требовательным поцелуем, впиваясь в губы с жадностью, будто ощущая в них сок, сок жизни, вбирая в себя его, как можно больше. Проникая глубже, наши языки сплетаются в пленительном танце. Вдавливая ладонью в спину, он прижимает меня к своему телу, как чему-то твердому, как камень. Вздымающиеся холмики грудей упираются ему в грудь. Почувствовав восставшее и пульсирующее естество, я точно лишаюсь разума, изнемогая от желания. Я плавно скольжу руками вверх, обвивая его шею. Пробегая кончиками пальцев по его телу, я чувствую, что его тело, как костер, беспощадно горит, зажженное огнями моей души.
Наши разъяренные сердца, обуреваемые долгой неподдельной мукой, в это мгновение вылетают из тела с неистовой силой. Мы разрубаем сладострастное острие на две части, втыкая каждую из них в сердца. Лирическое излияние овевает нас.
Он с жадностью, судорожными движениями, с неумолимой силой стягивает с меня ткань, как обертку от шоколадной конфеты, намеревавшуюся вкусить, как райский плод. Его очи, точно подернутые пеленой слепого вожделения, полыхающие, как фары. Отдающиеся в минуты головокружительной близости, вдаваясь в сладострастную бездну, мы заглядываем друг другу в глаза, наполненные жаждой соития. Усаживая меня на близ стоящий стеклянный столик, чуть согнувшись в положении, будто раб, преклоняющийся господину, раб обнаженного женского тела, он проникает губами к острой груди, отчего моё тело высвобождается, как тугая резина, расстилаясь по ледяной поверхности прозрачного столика, инстинктивно выгибая спину.
Каждый нерв трепещет в агонии упоения от возбужденных его рук, гладивших мою плоть. Взрываются жгучие молнии от изысканных ощущений.
Мужское колено вклинивается между ногами, раздвигая бедра. С утонченной медлительностью он отодвигается назад, а потом входит в жаркие глубины с мощными яростными атаками. Я даю ему возможность поглотить меня, слиться в единое существо, пылающее от брожения плотских желаний. В беспощадном ритме я подхватываю его движения, стремясь вобрать его в себя глубже. Низкие стоны в горячечной истоме, идущие от глубины души, застилают горящее от чувств пространство, набившееся огненным воздухом.
Он врывается, владеет, захватывает, сближает тела к неразрывно связанному целому, к монолитной скале, цельной глыбе, не поддающейся разрушению времени, но покорно склоняющей колени перед властью вечности. Содрогнувшись в нестерпимой истоме, достигнув высшей точки блаженства, мы становимся узниками жаркого нетерпимого акта любви.
Призраки ночи падают перед сплетением истерзанных душ, сгорая от беспомощных воплей, не сумев подбросить слой ила и подорвать наш любовный маятник, полюса которого стремятся друг к другу. Мы уносимся в бесконечное пространство, готовые к полету в вечность по волнам рек любви.
Грезы его и мои переплетаются в единую нить… и мы растворяемся в ночном мраке.
И в этот миг только Луне с горсткой звёзд удаётся видеть нас. Они единственные знают сокровенные тайны.
