Анна Д. Фурсова
Счастье в мгновении. Часть 2
– Не говори, Милана. Сейчас всё в интернет-ресурсах можно найти.
– Я вообще себя чувствую стариканом, если затронул то время, когда существовали кассеты, – вставляет, смеясь, Питер.
– Ты не один такой, – поддакивает, хохоча, Даниэль, увеличивая громкость звука.
И снова мы заливаемся в смехе, парни плюхаются на диване, и мы начинаем внимательно взирать на экран телевидения.
Смотря романтические сцены, меня охватывает неловкость и в то же время порывы необычайного вдохновения от любви, пусть и искусственной, но которую блестяще играют, безусловно, талантливые актеры, заставляя поверить, зацепить соломинку души. Все чувства, испытываемыми героями, я проживаю словно на себе. Рьяно ощущается живой отклик в сердце. Но… кого я обманываю, убеждая себя, что в этот момент, не снимая взгляда с неистовых поцелуев на экране, я представляю нас с Даниэлем? Возможно, если только саму себя. А в мыслях только о нём. Те зеленые глаза, которые при одном только взгляде на меня, будоражат каждую клетку моего тела, создавая внутри необозримые горизонты счастья. Проскакивающие электрические искры между нами, рождающие бездонный подлунный мир, посильно прочувствовать каждому из нас.
Питер оказался прав, указав мне, что я сама усложняю всё и повторяю ситуацию, произошедшую между мной и им когда-то. Но Джексон неподвижен, он совершенно ничего не делает для нашей любви, казалось, великой любви. Он не расстается с Беллой, либо остерегаясь публичной огласке нового романа (или старого, но с более сильными чувствами), либо за его тормозными действиями стоит еще одна сокрушительная причина, вызывающая в нем опасения, боязнь, сущую неуверенность. Сколько раз он пытался мне что-то рассказать, но я обрывала его? Может, это как-то имеет взаимосвязь с тайной, что мешает нам быть вместе?
С другой стороны, любовь не вечна. И опьяняющие чувства, которые окрыляют нас, уйдут через годы, если наши глаза не будут встречаться друг с другом, не воспроизводя оглушительный взрыв, способный вытеснить с сердца всю страсть, что сурово ослепляет нас, вовлекая в безумства.
Но сердце пламенеет лишь одной любовью, пусть даже и той, что не имеет будущего.
– Сейчас будет самый романтичный момент… – грезит Ритчелл, сжимая подушку, что есть силы. – Смотрите, они становятся на судно… а-а-а…
– Он кладет на ее талию руки… а-а-а-а-а-а-а-а… – протяжно щебечу я, тая, как снежинка на ладони. Играет потрясающая песня Celine Dion «My Heart Will Go On». Роза Дьюитт расправляет руки в сторону, ветерок целует ее кожу, устремляя волосы назад, она закрывает глаза, целиком сливаясь в этом мгновении, заливаясь в лунном свете неба. С какой страстью на нее смотрит Джек… В его глазах – отражение возлюбленной. Переполняющая их нерасторжимая связь, которую эти существа демонстрируют в испепеляющих поцелуях, приводит на мысль, что их сердца словно переполнены чувствами, в них нет места, чтобы дополнить их другими. Погружаясь взорами друг на друга, они показывают любовь в безмолвии. А неведомые голоса им шепчут, передают любовные послания, обогащая каждого упоительными видениями. Каждому хотелось бы, чтобы на него кто-то так смотрел.
– Все, я плачу… – кладу голову на плечо подруги, заливаясь слезами от этого милого момента, настолько они – герои – любят друг друга.
– И я… – сопит подруга, утирая рукой нос.
– Ооо… началось, – с усмешкой вставляет Питер.
– И это только начало, – смеётся Даниэль.
Им не понять, насколько девичье сердце впитывает в себя любовь. Мы отдаемся полностью и сразу в безрассудные мечтания.
– Нечего насмехаться, Питер! – указываю я плачущим голосом. – Ритчелл, сделай-ка громче!
Подруга делает 100 % громкость. Мы начинаем с ней плавно разводить руками в стороны, задыхаясь от слез, погрузившись в нежности этого эпизода в фильме.
– А может, споём? – предлагаю я Ритчелл.
Ритчелл без слов встаёт, и мы вместе подпеваем песню.
– Девочки, не забывайте о соседях, – гогочет Даниэль.
– Именно! – выражает согласие Питер. – Но я думаю, Дэни, их не остановишь…
– Да, Пит, с этим не поспоришь.
Мы с Ритчелл надрываем связки до самого пика. Наш голос сливается в единое голосистое звучание. Но музыка уже подходит к концу.
– Я тоже так хочу стоять на судне, среди океана… – предаюсь я мечтам.
– Да-а, и я, – кряхтит Ритчелл.
– Я смотрю, кто-то уже охрип от пения, – отмечает Питер, обнимая свою девушку.
– Чуть, – шипит она, всхлипнув.
Мы продолжаем смотреть фильм и смеясь, и плача.
Я обращаюсь ко времени, осознавая, что близится восемь часов вечера. Немедленно стоит написать Джексону о встречи завтра, чтобы обсудить эскизы, сделанные Марком и составить план наших действий по работе с моделями.
Как же написать? А вдруг он уже давно произвел мне замену? Я же отказалась от этого проекта. Что же делать?
Бросая короткий взгляд на загоревшийся экран телефона, я, не упуская с виду фильм, тянусь к устройству. Про себя думаю: «Мама в порыве любви и ласки все же решила вспомнить свою дочь и написать ей. Близится день рождения».
Я смотрю на уведомление и у меня начинают произвольно трястись руки.
На экране высвечивается: «Приветствую, Милана Фьючерс. Удобно встретиться завтра в районе Моклоа-Аравака в первой половине дня, дабы обговорить проект?.. С уважением, Джексон Моррис».
Невинное любовное наслаждение от одного его сообщения.
Я перечитываю текст его манящим низким голосом. Как официально он написал, в своём стиле. А почему именно в этом районе?
Отвечаю: «Здравствуй, Джексон Моррис. Для меня не имеет значения место встречи, если тебе удобнее в этом районе, я даю положительный ответ. Встретимся в 11:00».
Следует обратный ответ через секунду: «Я упустил в своём сообщение такую мысль. Встреча состоится рядом с башней Монклоа».
За эти годы жизни в Мадриде, впервые слышу о таком районе и о башне. Помощью послужит навигатор.
Трепет жизни постучался ко мне в сердце.
Пишу: «Да. Выражаю согласие».
Джексон через несколько минут присылает ответ, в конце вставив смеющийся смайлик: «Какие мы официальные, мисс Фьючерс».
Я прикрываю рот рукой, улыбаясь до ушей, горящих, как огонь, и выдыхаю. Проблема решена. Осталось встретиться, определить дальнейшие наши действия по проекту, быстренько защитить его и затем забыть друг о друге, насколько это возможно.
– Милана, как там мама? – спрашивает внезапно Даниэль.
Как обстрелянная, я убираю телефон, оставляя последнее сообщение Джексона без ответа.
– Мама? – недоумеваю я.
– Она же написала тебе?
– Тише… – вставляет грозно Ритчелл. – Ничего же не слышно!
Даниэль подумал, что я переписывалась с мамой? О Джексоне ему не следует ничего знать.
– Всё хорошо у мамы, – отвечаю я, не вдаваясь в подробности, продолжая дальше смотреть фильм и размышлять над тем, почему наша встреча состоится в районе Моклоа-Аравака. Неизвестность пугает меня больше, чем известность.
Отвернувшись мысленно от кинокартин, я подумываю над тем, что у наших мыслей совершенно нет границ, как, например, у слов. Не вопиющая ли нелепость? Мы вытащили с Джексоном из огромного подземелья – мозга – те коротенькие фразы, которые были уместны в этих сообщениях, но, внедрившись в эти глубины, мы, полагаю, смогли бы найти нечто большее, немыслимое множество ответов на все интересующие вопросы. Ведь в моем ответе на его предложение – мелочная, пустынная фраза, не показывающая абсолютно ничего. Если бы он только знал, что творится с мысленной палящей бездной моих чувств к нему, у которых нет границ, которые, как рождающаяся звезда, так свежи, лучисты…
Глава 39
Мы с Ритчелл провожаем наших парней в бизнес-компанию моего парня, так как Питер желает оказать ему помощь с выпуском небольшой книги, написанной одним из сотрудников, об их предпринимательской деятельности. Даниэль, поцеловав меня на прощание в щечку, предупреждает, что ближайшие два дня до моего дня рождения побудет у бабушки с дедушкой. Питер, в свою очередь, намеривается перебраться к родителям Ритчелл, чтобы пообщаться по рабочим вопросам с Эндрю – папой Ритчелл. А мы с подругой вновь остаемся одни.
Копаясь в сумке, мое сокровище выдает:
– Милана, несмотря на тот инцидент, мы так здорово вчетвером сходили в кафе. Наша компания – самая душевная. Даниэль и Питер стали, как и мы, лучшими друзьями за такое короткое время. Я безмерно удивлена и счастлива, что парни так сдружились.
Я пропускаю мимо ушей слова Ритчелл, волнуемая другим, мыслями, зажженные огнем подсознательных сил. Стою напротив дивана в гостиной, заострив взгляд на времени, которое не стоит на месте и гласит с дурманящим призывом цифровым значением, что я должна собираться на встречу с Джексоном.
– А ты, что скажешь? – через полминуты доносится от нее, пока она меняла свой наряд на более легкое хлопковое летнее платье.
– Я тоже, – невольно отвечаю я, не имея понятия, на что я отвечаю «я тоже». Прижавшись к стене, вперив упор в одну точку, я мысленно осуществляю планировку нынешнего дня. «Сначала встреча, после салон и бутик, а затем работа над редакцией книги».
– Я всё поняла, – отчетливо отзывается с ванной подруга. – Ты – в своём мире, а я сейчас говорю о том, что не совсем тебе хотелось услышать, да? – шагает она ко мне.
Я нахожусь в прежнем положении, не моргая глазами, словно застыв на месте, и сухо отвечаю:
– Что, прости?.. Я задумалась.
Уходы в себя саму, погружения, переступания предела жизни слишком часто стали проявляться, образуя опасные миражи.
– Многократно в день ты задумываешься, – посмеивается Ритчелл, обнимая задумчивое существо за плечи, что вызывает немного бодрости во мне, и я постепенно возвращаюсь в реалии, в которых нахожусь. – Вы договорились с Джексоном о встречи? – со взглядом полным презрения, спрашивает Ритчелл. Что это с ней?
– Да, он написал вчера, – безразлично отвечаю я, не выводя наружу своих истинных эмоций о предстоящей долгожданной встречи. – Подруга, окажешь мне услугу сходить вместе со мной в бутик за платьем для моего 22-летия после встречи с Джексоном?
– Конечно. – Коротко отрезает она, погрузившись в минутное молчание, настораживающее меня. – Не надоело ходить с безрассудным унынием?
Я пожимаю плечами.
– Да нет… – спокойно выдавливаю я из себя, слова словно застревают в горле.
Состояние: хочется реветь в подушку. Не имею желания что-то рассказывать, доказывать, пояснять. Чтобы понять другого человека, нужно оказаться на его месте, а все остальное – только на словах. А у меня – тройная жизнь: в книге, которую пишу и две в реальной жизни. Одна – настоящая с частичками неосуществимых мечт, другая – нужная и ее сложно разорвать. Хочется выйти из этой черной стены и жить одной единственной жизнью, где можно свободно говорить о своих желаниях, чувствах… А перескакивать с одной на другую – это не жизнь, а – лишь ее неясные очертания. Как найти спасение ото всего, терзавшего мой разум?
Ритчелл поворачивает рукой моё лицо к себе и видит то, что мои глаза на мокром месте.
– Так, опять она заводит плаксивую песню! – командным голосом высказывает подруга. – Я не понимаю, – разводит руками она, – Милана, что происходит? Что с тобой? Я не стала заводить этот разговор при наших парнях, но ты со вчерашнего вечера не в себе, – горячность ее тона обжигает мою душу.
– Я не знаю, что это, – едва сдерживаю я слезы в глубоком смятении чувств. – Я не хочу своего дня рождения. Сама мысль о нём, делает мне больно.
Ритчелл вздыхает, замолкая на секунду.
– Помимо нашего Чиполлино, грустишь о дедушке?
– Чиполлино? – навешиваю я с трудом улыбку.
– Ну я так о Джексоне говорю, – усмехается она.
– Не могу сказать. Во всем вижу одно – неопределенность. И она меня гложет, не даёт мне покоя.
Ясной картины настоящего нет в моей жизни.
– Во всем? А разве то время, что мы проводили вчетвером, тебе не дало понять, что у Даниэля на тебя серьезные планы? Он со всей любовью к тебе относится.
Я молчком плюхаюсь на диван, подушкой закрывая себе лицо.
– Значит, ответ «нет»?
– Что «нет»? – волочу я через подушку.
Ритчелл усаживается рядом и отбирает со всей дерзостью подушку.
– Ты говоришь Даниэлю «нет»? Ответь!
Я отнимаю подушку, отвечая:
– Я ему говорю «неизвестно».
– Милана, боже, а нужно – либо да, либо нет! И всё. Очнись от своих любовных иллюзий! Не загружай себя тем, чего нет. – С упреками набрашивается она.
Воздух становится тяжелее. А еще пару дней назад она говорила мне, что верит в нас с Джексоном, что мы будем вместе.
– Не всё, Ритчелл, – делаю шумный выдох. – Во мне горит нерешительность и чрезмерная эмоциональность, от которых не убежишь.
– Хм… А зачем сбегать? Остановись, отбрось лишнее, иди дальше. Не топчись на месте. Я знаю, что ты чувствуешь, но Джексон… он же, он же все равно встречается с Беллой. Тут нет жизни, вникаешь?
Сколько раз она будет мне это вторить?
Эти слова прорезают моё самообладание.
– Считаешь, это преградой, когда сама вещала обратное на днях? – не выдерживаю я.
– Нет, – восклицает громко она, – но это его выбор, понимаешь? Я поняла, что я ошибочно дала тебе словами надежду, что между вами что-то возможно. А подумав, поняла, что Джексон не желает менять свой выбор. Это меня и тревожит, – с жалостью произносит она. – Ты страдаешь от него, а Даниэль делает тебя счастливой, он окрылен любовью к тебе. – Окрылена ли я? Наверное, нет, раз прогоняю этого ангела. – Он надежнее, чем Джексон. Он любит, он ценит, он готов на все ради тебя. А что Джексон? Что он делает ради тебя? Использует твое тело и поет песни? – Очередная неизбежная минута отчаяния. Слезы накапливаются в груди по капли. Все просят меня изгнать этот образ, ставший святым ликом, из сердца… Все против меня. Все хотят только того, чтобы доставить мне боль и у этих всех получается. – Я не могу смотреть больше, как ты всеми днями втихомолку ревешь из-за него, ночами не спишь, бредишь им! – Внедряет она в мои глаза. – Ты зациклилась на нем, как будто он твой смысл жизни. Ты уничтожаешь себя. Он рано или поздно улетит с Беллой в Нью-Йорк, а ты так и собираешься отдаваться полностью думам о нем? Ты низвергаешь себя в пропасть! Забудь его наконец! Начни жить согласно воли разума, а не сердца! – Ввергнутая в изумление от пораженной до глубины души речёвкой, казалось, понимающего меня человека, утрачивая последнюю часть самообладания, я чуть ли не задыхаюсь от гнева. Подруга причиняет мне двойную боль. Зачем она так? Почему она подгоняет меня к краю утеса?
– Не можешь смотреть? Так не смотри! – обороненное слово с моих уст, лишает меня разума, отчего дальнейшие слова льются бессвязным потоком: – А я-то думала, ты – тот человек, который поддержит меня, даже если будет не согласен с теми действиями, которые я совершаю, но сейчас ты дала мне ясно знать, что я тебя бешу, раздражаю, вгоняю в ужасное состояние, передаю свои депрессивные начала. А-а, да, точно, – первоначальное потрясение во мне сменяется яростью, – ты забыла добавить, что я психически нездорова, поэтому мне уже следует лечиться, так?! – Я шлепаю себя по лбу, разгораясь дальше. Спокойствие и смиренность рассыпались, подобно тлеющему телу, превращающееся через считанные мгновения в прах. – СМЫСЛ ЖИЗНИ? Да, черт побери, он – мой смысл, даже если каждый раз, – судорожный крик души сливается с моим голосом, образуя губительное сочетание, – когда он обнимает Беллу с моего сердца обрываются осколки, даже если нам не уготовила судьба быть вместе… – В углу моих дрожащих губ вскипает пузырек пены. – Тебе знакомо, какого это любить того, с кем ты не можешь быть вместе? ТЕБЕ ЗНАКОМО? – кричу я, сама того не осознавая. – Ты думаешь, это так просто выкинуть в воздух, чтобы эти чувства погрузились в мусорное ведро? Думаешь, просто э… т… о? – Голос срывается. – Это мука! И я на пути к ее крушению, но это не может быть разрешено в одночасье. КАК Я МОГУ ЭТО ВЫБРОСИТЬ? КАК? КАК? КАК? – размахиваю руками, затем поднимаюсь с места, несусь в комнату и сметываю с полки на шкафу с грохотом прошлый дневник записей и дьявольскую подвеску. – Может, ты знаешь секрет? – Голос с неимоверной силой сильнее хлестнул. Трудно дышать. Я усаживаюсь на край кровати, вися, как на волоске жизни. Так и есть. Я на волоске, приводящему к упадку сил. Я живу на игре воображения. – Так скажи, милая подруга, скажи, прошу… – Я полыхаю болью. Соленые ручьи текут из глаз. Голос чуть стихает. – Скажи, прошу, что мне сделать? Уехать снова в другую страну? Сменить сердце, мозг, чтобы не думать и забыть его? СКАЖИ, СКАЖИ, СКАЖИ, ЧТО, ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ? – в порывах рыдания я вою и через еще одну тягостную минуту своей жизни, я лихорадочно натягиваю на себя первое, что попадается на глаза: атласную белую рубашку с V-образным вырезом и кожаную светло-коричневую юбку длины миди.
– Ты не… не… не… так меня поняла. – Ее голос, доносящийся с гостиной, трясётся. – Я же забочусь о тебе…
Она со смертельно-бледным лицом подходит ко мне.
– Всё я так поняла, Ритчелл, – мое лицо потемнело от злобы, – все только и знают, что говорить о моих ошибках. – Секунду молчу. – Заботишься? – поднимаю я снова голос, как будто взбираюсь еще на одну ступень отчаяния, смотря ей в глаза. – Все только и знают заботиться обо мне, только отец предал, Джексон издевается, играя со мной и с Беллой, мама, заботясь, сбегает к Марку, круто, не так ли? – стервенею я.
– Милана, ты не в себе, – отрезает она, изумленная от выброса моих чувств на волю, оглядывая меня хлопающими глазами сверху вниз. – Остановись, что ты несешь?
– Что надо, то и несу, – злобно рявкаю я.
Ритчелл впивается на меня испуганным взором. С её глаз начинают капать слезы. Она шепчет:
– Ч-что?
– А ничего, Ритчелл, – разрываю я глотку. – Я устала, вот что. Я одна. Меня никто не хочет понять. Все только и вторят, забота, забота, забота. К черту, ваша забота! – Раздражение и гнев переходят все границы. – Оставьте меня все одну наконец в мои 22 года. – Мои губы дрожат от расшатывания нервов. Я думала, что моя подруга – единственный человек, который искренне понимает меня, но, оказывается, что я ошибалась. За спиной она презирала каждые мои действия.
Я делаю небрежный низкий пучок, захватываю ключи от машины и ухожу.
Ритчелл мне ничего так и не ответила. Ей нечего сказать. Всё уже сказано.
Надоело притворяться. Хочется свободы. Хочется быть настоящей. Хочется быть самой собой.
Я прыгаю в машину и щелкаю по магнитоле. Пространство автомобиля насыщается песней «Storm» Lifehouse. «Как долго я буду посреди этого шторма?» Стукнув по рулевому колесу, я утыкаюсь в него лицом, прибегая в внутреннему монологу, погружаясь в минутное забытье. Каждый шаг вперед истребляет во мне пламя жизни, чтобы я не делала. Я не могу срастись с новой оболочкой себя и хватаюсь за прошлую. Любовь оставила неизгладимый след в моём сердце, образуя сердечный огонек, на который все покушаются, которые все желают разрушить, совершенно не зная, что значит для меня этот сердечный огонек. Может, этот огонек и есть свет, небесный свет души, но сию минуту он испепеляет, а не освещает.
«Дедуля, умоляю, помоги мне… Как же ты мне сейчас нужен. Пошли мне небесную благодать…»
Жизненный луч света проникает с расстановкой в моё сознание.
Отойдя в течение десяти минут от внутренней битвы эмоций, я с головокружительной быстротой нажимаю дрожащими руками навигатор, который поведет меня, как путеводная звезда, в то место, в котором я встречаюсь с призраком из прошлого, из-за которого я срываюсь на всех, даже на своей близкой единственной подруге. «Что со мной было?»
«Ты едешь к нему, чтобы снова увлечь себя в пропасть!»
Даже рассудок позволяет себе презирать меня.
Разгоняюсь на скорости свыше 100 км/ч, выпуская образовавшийся, непотухающий гнев, жадно жующий меня изнутри.
Останавливаясь на светофоре, я бросаю взгляд на зеркало заднего обзора, осматривая свой внешний вид: растрепанная, без макияжа, заплаканная, горящая от злобы. Джексон сразу же сбежит от меня, только лишь обозрев. «Может, оно и к лучшему, если сбежит?» На меня это так непохоже. Еще ношу статус модели, называется.
Глава 40
Припарковавшись, обессиленная, я пытаюсь сделать заново низкий пучок. Аккуратно беру волосы, сворачиваю их в спираль, закручиваю ее и фиксирую резинкой. Волосы чистые, поэтому пряди у лица сами вылезают, придавая виду чрезмерную небрежность. Я поправляю пальцами челку, ещё раз смотрю на себя в зеркало, произнося в неизмеримое пустое пространство подземной стоянки:
– Я ужасна. Без единого макияжа. Бледная, как поганка.
– Кто разрешал говорить тебе такие слова в свой адрес? – раздаётся чей-то низкий голос, разносящийся эхом.
Дрожь проносится по всему телу. Я сошла с ума и слышу кругом неизвестные голоса? Это галлюцинации?
Со страхом, я неторопливо поглядываю в стороны, еле поворачивая голову, никого не замечая. В округе темнота. Меня охватывает предсмертный холод, а сознание подбрасывает леденящие душу образы.
«Я одна на парковке, вокруг меня находятся только машины», – успокаиваю я себя, проговаривая шепотом.
– Никто не разрешал тебе произносить такие слова! – призрак продолжает со мной разговаривать, но его голос всё звонче, как будто он приближается ко мне.
Тряхнув головой, выпив глоток воды из бутылки, лежащей в машине, бог знает сколько, я делаю глубокий вдох.
– Милана! – откуда ни возьмись выходит Джексон и распахивает дверцу моего автомобиля.
Я вздрагиваю. Моё сердце начинает трепетать, не успевая подавать мне воздуха для дыхания.
– Дыши! – пленительно высоким голосом молвит он, будто насмехаясь надо мной.
Словно придавленная гнетом, я замираю на несколько секунд.
– Д-Джексон? – запинаюсь я, всматриваясь на Джексона, стоящего рядом с дверцей автомобиля, на котором классические брюки и голубого цвета облегающая рубашка, из которой предоставляется на всеобщий обзор мускулистая грудь.
Он следит за мной?
– Ты чего такая напуганная? – ласково произносит он.
– Чего я такая напуганная? Ты издеваешься? – почти грублю я, чувствуя, как до сих пор дрожит тело.
– Всего лишь спросил, – как ни в чем не бывало произносит он.
Обращая ко мне улыбающееся лицо, он подаёт мне руку, я беззвучно поднимаюсь с сиденья, слегка касаясь его ладони, дабы не возбуждать притягательную силу, образующуюся каждый раз, когда мы соприкасаемся, и закрываю лихорадочно непослушными пальцами машину, отходя от еще одного выброса адреналина в крови.
– Что ты здесь делал? – Почему его отвез не личный водитель?
Мы выходим на улицу из парковки.
– Парковал авто, – усмехается Джексон. – А ты разве не это делала? – У него хорошее настроение? К чему такая сияющая радость? Или он помирился с Беллой?
– Я про… – непроизвольно улыбаюсь и смотрю на него, – очень смешно. Но не нужно так неожиданно пугать меня в следующий раз. Я уже подумала, что сошла с ума.
– Как скажешь, – отвечает он, продолжая смеяться над моим напуганным выражением лица, которое ещё сохраняется.
«Может, поблагодаришь его за то, что он заступился за тебя тогда?» – предлагает мое сознание.
Нет, не хочу, чтобы предметом нашего не столь длительного разговора стала Белла Гонсалес.
Нависает минута молчания и только слышится звук проезжающих автомобилей и разговоры, проходящих мимо нас, жителей города.
– Джексон, почему ты выбрал именно это место для встречи? – осмеливаюсь я спросить.
– Сейчас узнаешь. – Очередная загадка от Джексона, которая снова что-то пробуждает во мне. Что же это предвещает?
Перейдя дорогу, я устремляю взор прямо, видя огромную необычную башню, располагающуюся на площади Монклоа.
– Это же башня?.. – поднимая голову вверх, тихо визжу я. – Джексон, мы идём туда? Скажи «да», скажи «да». – Я прикладываю ладони друг к другу, уговаривая его. «Может, башня сможет утолить мои печали?»
Джексон тихонько смеётся, наблюдая за мной.
– Да, мы поднимемся на нее. – Радость зашевелилась в моём сердце.
– Ура! – щебечу я, сквозь щемящую тоску в груди после ссоры с подругой. – Не могу поверить. Я и не знала, что в Мадриде есть что-то похожее, как в Сиэтле. Она же напоминает мне…
Не заканчивая фразу, я поворачиваю голову на Джексона. Он подобрал эту башню для встречи, чтобы я вспомнила башню Спейс-Нидл? Ту самую, которая символизирует наш первый поцелуй, романтический танец, наши пронзающие друг друга взгляды и бешено бьющееся сердце?
Я не нахожу слов, что сейчас чувствую. Я…я… О боже, Джексон.
– Да… – протяжно басовитым голосом отзывается Джексон, занятым какой-то мыслью.
– Пойдём же, – с нетерпением говорю я, ускоряя шаг.
– Не торопись. Я еще не купил билеты.
– Джексон, – округляю я глаза, не веря, что мы уже скоро поднимемся на это чудо техники, – но как ты узнал о ней? И… а-а-а не верится, что мы увидим панорамный вид, – быстро говорю я, сгорая от желания подняться на башню.
– Изучал окрестности города, – спокойно, в отличие от меня, отвечает Джексон.
– А что ты ещё о ней знаешь?
– Она, скажем так, выражает атмосферу испанской столицы. Мы поднимемся на застекленном лифте на высоту 92 метра, чтобы обозреть вид. И заодно обсудим наш проект в таком неординарном месте.
Я внимательно его слушаю, поглядывая в профиль его лица.
– Вау, хочу скорее туда, – таю от восторга я, давно не отмечая таких радостных чувств в себе.
– Жди здесь. Я быстро. – Я киваю, находясь возле этой мощной башенки.
Горестная тревога всепоглощающе душит меня, крича где-то там вдалеке, что после этой встречи я буду купаться в стремительном потоке пламени. Но… живительный прилив крови вызывает дрожащее сияние. Всё это напоминает мне тот день, тот самый невероятный день в моей жизни. Вернуться бы на мгновение туда, ощутив всё то, что я тогда чувствовала. Прошло уже столько лет, но этот день в моей памяти останется навсегда. Я его так отчетливо помню, словно это было вчера.
– Готово! – Подходя со спины, он предоставляет мне билет.
Я слепо, без слов, пристав на цыпочки, заключаю его в объятия, выражая благодарность.
Джексону неловко от моей нагрянувшей искренности. Я медленно опускаю свои руки от его шеи.
– Прости, я расчувствовалась, поэтому… – извиняюсь я, отводя глаза от его внимательного, смущающего меня, взгляда.
– Тебе не за что извиняться, Милана, – трогательно отвечает Джексон, рукой убирая прядку волос, ветром оставленную, на моих губах. Во мне расцветает нежность. Я покрываюсь ласковым теплом от такого незначимого, на первый взгляд, действа. Я медленно-медленно поднимаю взгляд на Джексона, чуть улыбаясь. И чтобы ни говорили другие, в его глазах – отражение собственного желания, желания быть ближе. Нельзя поддаваться искушению, но так и хочется снова упасть в его объятия в потоке бурлящих чувств.
Обжигающая волна от его глаз пробегает по коже. Давно сдерживаемые чувства оживляются. Застывшая у края чувственного горизонта, я удаляюсь в упоительное забытье. Это поединок с Вселенскими законами?
Незримое чувство во мне позволяет потянуться к нему. Мы так близки сейчас, я чувствую его учащенное дыхание. Теряясь в его пристальном взгляде, я, полная замешательства, закрываю глаза. Он ещё ближе. Сердце, увеличивая ритм с каждой секундой, под его вдохами и выдохами, образует во мне следы грёз. Кончики наших носов соприкасаются друг с другом.
Расстояние все превратило в камень, но магия, несомненно, магия незримой души, оживила этот камень, разрубив его на части, которые осталось лишь собрать воедино.
Я чувствую нашу нить, она есть, она намагничена так же, как и мы, сближая нас неведомой силой. Мы хватаемся за нее. В эту секунду, минуту происходит час возрождения. Я вижу сердцем, как мы вспыхиваем. Вот она жажда жизни. Открываются просветы небес. Изживается туман. Сходятся звезды. Открываются тайники души. Распахиваются все двери сердца. Плодятся проблески страсти.
Наши губы в миллиметре друг от друга. Я тону, погружаюсь, задыхаюсь. Брожение плотских желаний увеличивает чашу безумия.
– Вы долго будете стоять и мешать прохожим? – грубым голосом заявляет женский голос, причём настолько резко, что мы раздаём тихое: «А», обернувшись на неё. – Вы мешаете посетителям! – повторяет она, но мы ничего не отвечаем. Мы ошарашенно смотрим друг на друга, не отходя от какого-то транса. Нет, этого не может быть. Как так? В тот день, в Сиэтле всё было также. Нам помешал охранник, который заявил, что мы мешаем прохожим идти на башню Спейс-Нидл, встав посреди тропы. Я не верю в знаки, случайности, но… – Либо уходите, либо проходите внутрь башни, – строго приказывает женщина, следящая за порядком. Мы, как отрешенные от реальной жизни, ошеломлёнными глазами беззвучно качаем головы, пребывая в шоке. Как такое возможно? Это же… Мои ноги перестают чувствовать. Возникает ощущение, что я упаду сейчас в обморок.
«Снова помешали нам собрать все части рассыпавшихся осколков наших душ».
– Вы что замерли, что ли? – повышает голос женщина. – Я сейчас вызову охрану, и они уведут вас отсюда.
– Не нужно охрану, – отмирает Джексон, не отрывая от меня своего горящего взгляда. Его зрачки расширены, а брови подняты вверх от удивления. – Мы уже идём.
Он хватает мою ладонь, и я, подобно роботу, совершаю действия, идя вперёд, не осознавая реальности.
– Ну, молодёжь пошла, – недовольно вслед бросает нам женщина.
В моей руке – его рука, а большего ничего не нужно. Счастье в простоте. И как бы мы не пытались все усложнить, найти… даже расстоянию это неподвластно. Всё зависит только от нас.
Мы заходим в лифт с другими посетителями башни и становимся напротив друг друга. Колкий озноб поражает меня, отчего я закусываю нижнюю губу, не веря, что случай из прошлого нагрянул в настоящее.
Я смотрю на него, и во мне пробегают мысли.
* * *
И снова эти зеленые глаза не дают мне покоя.
Я сейчас смотрю на них,
Не отводя взгляда,
И чувствую себя находящейся средь солнышка, тёплого ветра и шумного прибоя.
В них скрыта вся магия, любовь и теплота,
Которую можно увидеть, когда в них образуется слеза.
Когда он влюблёно взирает своими очами,
Я не нахожу никаких слов, я теряюсь и ухожу в отчаяние.
В отчаяние от любви, которая живет внутри нас,
Но которую так актёрски, так профессионально,
Мы скрываем от лишних глаз.
Когда мы наконец-то сможем забыться ото всего вдвоём?
Сбежать бы, как подростки, в далёкую даль,
Наслаждаться, сидя на берегу небрежных волн,
И убеждаться, что наше счастье живет тогда, когда мы вдвоём…
Когда наши ладони сплетены друг с другом,
Когда наши сердца бьются в один такт,
Когда наша любовь, кажется невероятной,
Когда мы сгораем друг в друге, робко касаясь каждого, в полумрак…
– 50 секунд и мы на месте! – говорит Джексон, как только мы поднимаемся на высоту. «Он напряжен. Удивлен. Поражен».
Почти минуту я сочиняла очередную прозу, и, как всегда, вдохновение живет там, где есть он.
