Анна Д. Фурсова
Счастье в мгновении. Часть 2
– Нет, я хотела сказать… – смеюсь снова. – Не бери в голову. – Я убираю назад, обрамленные у лица локоны, ощущая мокрый затылок. Жарко. Очень жарко.
– Ревнуешь? – звучит игриво из уст Джексона. Он насмехается надо мной?
Я давлюсь и начинаю кашлять.
– Кхе… – Пью напиток. – Что? Как ты мог подумать?
– Скажешь, что я ошибаюсь? – соблазняющим тоном сообщает он, бродя взглядом по мне. Улыбка по-прежнему сохраняется на его лице.
– Нет, то есть да, ты ошибаешься, – отрезаю гордо я, убирая дрожащие руки вновь под стол.
Почему так тяжело думать в его присутствии?
– Я понял тебя. – Он смотрит на меня в упор, продолжая: – Нервничаешь?
– Нет, ты что? – уверяю его я, делая изумленную от его слов гримасу. – Как ты мог… – смеюсь я, – совершенно нет.
– Я же вижу, – прикрывает он рот ладонью, дабы не расхохотаться. «Снова поглощает эмоции».
– Все в порядке, просто мне душно, очень… – Я показываю ему, что мне не хватает воздуха, дергая несколько раз платье в области груди. Эта открытая часть моего тела не раз за вечер подвергается осмотру зелеными глазами деляги.
– После ужина можем прогуляться по ночному городу, если ты не будешь против, – предлагает Джексон, интеллигентно употребляя десерт – «Тирамису».
– Отличная идея! Хочу сказать, что в Мадриде, – удачно перевожу тему о погоде, – в летнее время очень жарко, поэтому я стараюсь гулять вечером и…
Джексон обрывает меня на полуслове:
– Со своим парнем?
Зачем я проговорилась ему про Даниэля? Он же теперь тысячу вопросов будет задавать.
– Я имела в виду «гулять» в широком смысле слова, – показываю я руками. «Боже… Милана, ты бы себя видела со стороны».
– Вот как, – сухо отзывается он.
Я не понимаю значение действий, слов, которые говорю.
Мои чувства к Джексону давно уже в прошлом. Наша история закончилась ещё тогда, в аэропорту, когда мы расставались друг с другом.
Между нами многое стоит даже сейчас. Я до сих пор, кажется, испытываю приглушенное, но заметное чувство обиды на своего отца, Марию. Мне стыдно за то, что я в своё время предала Джексона, а он не рассказал мне всю правду о семье, которую скрывал его отец. У каждого из нас сейчас прямо противоположные цели и стремления в жизни, поэтому мы не имеем шанса на отношения. Он пуст, как бездна.
Доедая блюда, Джексон молча оставляет счет за нас обоих, оставляя немалые чаевые официанту.
– М-м-м… я бы и сама… – смущенно выражаюсь я.
Он не дает мне закончить мысль, показывая ладонью ответ «нет». Легкая печаль в его глазах, которую он деланно прикрывает бесстрастностью, не дает мне покоя. Узнать бы, о чем он сейчас думает. Ах, если бы я умела читать мысли других… Но то, что он слегка озабочен чем-то другим, очевидно. Я же знаю его, как никто другой, несмотря на то, что между нами были годы разлуки.
Мы выходим из ресторана и следуем по ту сторону, откуда мы приехали на машине Тайлера. Джексон надевает черные солнечные очки, когда солнце почти ушло в закат.
– А заче…
Я не успеваю закончить, и он выдает:
– Так нужно. Тебе не понять.
Он от кого-то прячется, боится, что нас могут увидеть вместе?
Я оставляю его фразу без ответа.
Мы проходим среди различных бутиков, кафе, которые располагаются чуть ли не на каждом углу.
– Джексон, а с Питером вы общаетесь?
– Редко, но общаемся. Он живет в Нью-Йорке, поэтому время от времени мы встречаемся. Он полностью погружён в творчество, да ещё и стал директором издательского центра.
– Да, мне говорила Ритчелл, – киваю я.
– Ритчелл? – изумляется Джексон, как будто услышан что-то непонимающее в моей фразе. – Откуда она знает? Вы продолжаете общаться с ней?
– Да, конечно, – улыбаюсь я, осознавая, как соскучилась уже по ней, – хоть и на расстоянии, но мы с Ритчелл остаёмся преданными друг другу. Она общается с Питером, поэтому мне и известно.
– У… у… – Он делает чуть удивленное выражение лица, покачивая головой. – Можно сказать, что ваша с ней дружба проверена годами…
– Да, – радостно говорю я, припоминая в памяти последнюю встречу с Ритчелл, которая приезжала в гости около месяца назад. Мы так замечательно погуляли по известной улице Мадрида – «Гран Вия», на которой бурно кипит жизнь. Торговые ларьки, кинотеатры, бутики одежды, в последних мы застряли на три часа, подбирая новые образы одежды. Я помню, как дойдя до здания «Телефоники», который представлял собой небоскреб, нас охватил восторг. В сравнении с Сиэтлом у Мадрида есть большое преимущество: архитектура. Если смотреть на Мадрид на обложке книги и вживую, то в реальной жизни он представляет собой исторический отрывок прошлого, насыщенный глубокой историей и потрясающими достопримечательностями.
– Мы давно с ней не поддерживали общение… – Его взгляд задумчивый. – Как она?
– У подруги всё замечательно. Ритчелл является специалистом по маркетингу. Со временем они с родителями переехали в Италию, развивают бизнес, продвигая деятельность бутика «Рассвет», устраивают дефиле, модельные кастинги, – с упованием рассказываю я, понимая, как меня вдохновляет моделинг. – Однажды мне выпала честь принимать участие на дефиле в Италии. Это было полгода назад во Флоренции. Эмоции переполняли меня в тот момент. Идя по длинному подиуму в серебряном длинном платье перед тысячной аудиторией…
Я принимаюсь ярко, эмоционально вещать Джексону о модельной жизни, вспоминая фантастический показ в Италии, который остался в моём сердце навсегда. Излагая подробности, я как будто снова проживаю незабываемые дни модельной карьеры.
– Ты талантливая, Милана, и я доволен, что ты добилась своей главной цели в жизни и стала моделью…
Я разгораюсь от этих слов.
– Спасибо, Джексон!.. – восклицаю, широко улыбаясь, я.
Гуляя вдоль улиц Мадрида, мы болтаем с Джексоном обо мне: о моих показах, участиях в конкурсах красоты, моем обучении основ модели и психолога. Джексон с глубоким интересом внимает мои рассказы и не упускает возможности смотреть на меня своим завораживающим взглядом, от которого я начинаю забывать мысль, которую говорю. Мы предаемся воспоминаниям о детстве, к тому периоду, когда размышляли и мечтали, живя в Сиэтле, о том, кем мы будем в будущем. Воспоминания заставляют меня и смеяться, и плакать, но только от счастья… Я как будто мысленно возвращаюсь в наше с ним беззаботное детство. Наш разговор прерывается, когда мы внезапно слышим уличных музыкантов.
– Невероятно! – восхищаюсь я, ускоряя шаг к ним. Мои слова и действия что-то надламывают в Джексоне, возможно, гордость или скрытность и он, улыбаясь, сообщает:
– Предлагаю остановиться и послушать. – С чего это его так заинтересовала игра на гитаре?
Звучат мелодии на испанской гитаре, которые безупречно вписываются под стиль города, его особенности и глубокие традиции. Эти яркие и четкие звуки, исходящие от инструмента, покрывают моё тело мурашками. Остановившись неподалеку от музыкантов, мы таем от восторга от великолепной испанской музыки, под которую у меня ассоциируются счастливые моменты в Сиэтле, незабываемые мгновения с Джексоном…
Я смотрю на Джексона, который ахает от восхищения. Нашу душевную гармонию портит какой-то мужчина, средних лет, стремящийся напролом в толпу. Он случайно дергает Джексона за плечо, отчего у последнего падает на асфальт содержимое сумки.
– Что за?.. – кричит угрожающе Джексон незнакомцу, – мог и извиниться, – возмущается он, показывая кулак.
Я, обозревая реакцию Джексона, сначала прихожу в удивление от его эмоций, сглатываю слюну, и затем смеюсь, видя, как по большому пространству дороги разносятся листы формата А4.
– Иисусе! – рычит Джексон. – Я этот договор несколько недель составлял… Я промолчу о подписях к нему…
Джексон разъярен.
«Откуда в нем столько появилось злости?..»
Событие, изменившее судьбы каждого, кто был к ней причастен, заставило стать нас другими. Джексон не желает открываться изнутри. Он тщательно скрывает истинного себя под маской равнодушного и в то же время жёсткого кооператора. А когда-то болтали без умолку, смеялись безостановочно и шутили без повода.
Я закатываю глаза и слегка раздраженным голосом произношу:
– Сейчас все соберём, не переживай.
Усаживаясь на корточки, мы, как грибы в поле, собираем бумаги в общую корзину-папку. Я вскидываю голову, чтобы посмотреть на Джексона, медленно тянувшегося к упавшим на землю предметам. Его хладнокровность сливается с мрачным настроением, что не может не вызывать у меня приступ смеха. Я собираю бумаги, бегая за одним забавным листком, желающим улететь на край света, но не могу его поймать, держась за живот, который вибрирует от смеха.
– Очень смешно… – резко втягивает он воздух.
С каждой минутой я всё меньше и меньше узнаю в нем настоящего Джексона. Неужели время и обстоятельства в силах кардинально менять людей?
– Да, – гогочу я, удивляясь, что заразила Джексона.
Музыканты продолжают как ни в чем не бывало играть, а мы под струящуюся музыку собирать несчастный, разлетевшийся, договор аренды, оформленный Джексоном. Он заделался юристом, что ли?..
– Смотриии, – тяну громко я, – вон там еще файл с документом, – указываю я в левую сторону. – Он тоже хочет убежать от тебя.
– Ну-ну, не посмеет убежать, – игриво толкая меня в плечо, усмехается Джексон.
– Эй-й! – хохочу я.
Во мне загорается огонек надежды, когда он совершает такие действия. Огонек надежды, который не перестает верить, что…
«Милана, к чему такие мысли?! Имеют ли они жизнь? Зачем думать о том, чего не может быть?»
Ветер словно заигрывает с нами, усиливая скорость порыва. Мы вместе бежим за последними листами бумаги и, смеясь, как дети, поднимаем совместно файл с документом, коснувшись за него руками по разные стороны листа. Чтобы не встречаться с Джексоном взглядом, я мимолетно перевожу его на вещь, оставшуюся лежать на сухом асфальте.
– Вот же ещ… – громко начинаю я и продолжаю шепотом, обрывая себя на полуслове.
У меня дрожат руки. Я тянусь до этой, могло быть, потерянной вещи, уткнувшись в нее, как будто нашла самый драгоценный камень в мире. Хотя раньше она им и являлась. Разум напрягается, выбирая из миллиарда событий моменты, которые имеют взаимосвязь с мелочью, лежащей у меня в руке. Я помню, как выбирала Джексону эту подвеску, помню, как находясь в полёте на воздушном шаре, мы обменивались подвесками друг с другом, поражаясь тем, как мы смогли подарить каждому одинаковые подарки.
Я невольно вспоминаю всё до последней мучительной боли.
– Милана… – Джексон напрягается, приглядываясь в мой ошарашенный взгляд.
Я сижу на корточках, как вкопанная, и не могу оторвать взгляда от подвески, так много значащей для меня. И для Джексона?..
Мы синхронно поднимаем головы с Джексоном друг на друга.
– Джексон, – произношу трепетно я, – ты помнишь? Ты не… – мягко, будто пою, говорю я.
Опустив голову, я продолжаю взирать на нашу фотографию, запечатленную на подвеске и выгравированную на ней надпись «Счастье в мгновении». Наша клятва. Наши слова. Наши тайны, любовь, мгновения…
«Неужели Джексон носит ее с собой? Я не верю. Он хранит ее у себя? В сумке? До сих пор? Но…»
– Милана, – занервничав, бурчит Джексон, глядя мне прямо в глаза. – Этого не забыть… – «Этого не забыть», – эта фраза проносится раз десять, как эхо, в моем сознании. Он со свистом втягивает в себя воздух и тянется к моей руке, но замирает и, так не прикоснувшись, осторожно забирает у меня с рук подвеску, потянув её за конец. Я медленно привожу свою ладонь в движение, пытаясь осознать реальность настоящей действительности.
Джексон поднимается, выпрямляя спину, и укладывает с лихорадочной поспешностью все свои вещи нужным образом в сумку, плотно застегивая ее с такой резкостью, будто проявляет свои эмоции на ней.
Я встаю в полный рост, демонстративно кашляя, так как тяжело подобрать слова в эту секунду, описав то, что чувствую сейчас. Между нами воцаряется молчание. Лишь только наши взгляды сосредоточены на каждом под звуки испанской гитары.
– Джексон, но ведь это было так давно… – говорю я так, словно лгу самой себе, что подвеска для меня – пустырь. Это же ложь, черт… – Я думала, что ты…
Он снимает очки.
– Милана, – от Джексона это звучит, как комплимент, – она для меня многое значит. Этот кулон – часть меня… – «Она для меня многое значит. Этот кулон – часть меня…» Я раскрываю рот, запуская туда воздух. Что он хотел сказать такими словами? Меня снова начинает трясти. – Каждое утро я начинаю свой день со взгляда на эту забавную фотографию. – Его глаза светятся. – Эти воспоминания – это часть меня, часть моего прошлого, и я буду носить их с собой, до конца своих дней… – «Эти воспоминания – это часть меня, часть моего прошлого, и я буду носить их с собой, до конца своих дней». Его нежный и трепетный голос врывается в мои мысли, развивая их до небес. Сердце так щемит в груди. Он точно это сказал? Или это мои фантазии, которые порой не дают мне покоя? Спрашивать, чтобы он повторил последнюю фразу – не буду. Нет. Но. Боже. Он будит носить всегда с собой фотографию меня?
«А любит ли ещё он меня?..»
– Я… ты… что… ка… к – Я мямлю, как трехмесячный ребенок, не моргая.
Мои коричневые с золотистым отливом волосы по сторонам разносит летний ветер, позволяя глазам на доли секунды не видеть Джексона, который осмелился сообщить мысли, подобные первому лучику солнца, пробравшемуся к нам через сотни километров.
– Хочешь сказать, что ты всё забыла?.. – Каждый его вопрос затормаживает меня, устраняя речевые навыки.
Джексон чешет затылок, его глаза бегают в разные стороны, а рука крепко сжата в кулак возле кармана его классических брюк. Он явно сожалеет о сказанном мне.
– Нет, Джексон, – приходит ко мне умение говорить. – Я тоже обращаюсь к этому кулону, иногда… Просто я перестала жить прошлым и стала создавать другое будущее.
– В котором нет места прошлым… – делает паузу, думая: сказать или не сказать, он добавляет, – счастливым воспоминаниям?
Джексон приводит меня в тупик. Он изумляет своим загадочным поведением мое состояние.
– Есть, но как можно меньше… – старясь не обидеть его, отвечаю мягко я.
На этом, кажется, наш весьма откровенный для первой встречи разговор прекращается. Джексон ничего не отвечает на мои слова и отходит вперед, намекая на дальнейшую прогулку. Я иду и никак не могу поверить в то, что Джексон носил все это время с собой подвеску, эту бесценную подвеску…
Нашу тишину разбавляет звонок моего телефона. Доставая его из сумочки, я вижу имя контакта «Даниэль» и отклоняю вызов. Я и не предполагала, что встреча затянется надолго, поэтому сейчас мне никак неудобно разговаривать с Даниэлем в присутствии Джексона.
– Ответь своему ухажеру, – выплевывает Джексон. Ему неприятно то, что у меня есть парень?
Если поразмыслить и вспомнить, что все эти годы мы толком не общались друг с другом, то какой смысл сейчас так относиться к личной жизни каждого? Или мы ждали инициативы друг от друга?..
– Да нет, потом, – отвечаю быстро я, чтобы не заводить разговор о Даниэле. И как он узнал, что это звонит именно он? – После прогулки.
– Пора завершать нашу встречу, так как мне нужно поработать сегодня с документацией… – спонтанно сообщает Джексон, впиваясь взглядом в экран часов на руке, уже как пять минут.
– Ночью? – сообщаю я с легким смешком.
Он так резко решил разойтись?
Он буркает что-то под нос себе.
– Хотя и у меня тоже есть дела, – притворяюсь я.
Неловкость одолевает нас. Мы смотрим по сторонам. Каждый из нас пребывает в своих мыслях, представляя что-то своё, или ожидая иного исхода от этого вечера и насыщенного дня.
Нас так отдалили друг от друга годы… Время меняет всё. Оно учит жить по-другому в отсутствии тех людей, которые имели для нас большое значение, изменяя напрочь прошлые привычки.
– Я провожу тебя? – предлагает Джексон, переминаясь с ноги на ногу.
– Я возьму такси, не стоит, – мгновенно отвечаю я, не желая, чтобы еще Даниэль узнал, что Джексон провожает меня до дома.
– Но мой водитель… – вставляет он, показывая рукой на подъехавшую машину.
– Джексон, – обрываю его уставшим голосом, – я доеду сама.
Джексон по-джентльменски бредет со мной до машины таксиста. Я сажусь, он захлопывает дверцу, и я решаю открыть окно, чтобы не было так душно… Я нуждаюсь в двойном кислороде…
Как только машина трогается с места, Джексон, пробежав вслед за машиной, вскрикивает:
– Милана…
– Джексон… – невольно исходит от меня. Я высовываю голову в окно, дабы увидеть его… Но с каждой секундой мне мерещится лишь его тень, стоящая на тротуаре, постепенно исчезающая и растворяющаяся в сумерках. Создается ощущение, что я встречалась с его призраком.
Мне показалось, или он что-то хотел сообщить, но… чтобы там ни было уже поздно. Мы несемся с достаточной скоростью и просить водителя остановиться посреди дороги, создавая себе лишние проблемы, я не желаю.
И как мантру, я повторяю про себя, сказанные им чувственные слова: «Эти воспоминания – это часть меня, часть моего прошлого, и я буду носить их с собой, до конца своих дней…»
* * *
Проезжая места Мадрида, смотря по сторонам, я везде замечаю безупречный силуэт Джексона Морриса: бизнесмена в смокинге, с которым дороги наших жизней столкнулись. Мы так изменились… Нас отдалили друг от друга обстоятельства, которые заставили меня уехать из Сиэтла, бросив в одночасье родное гнездышко.
Мое сердце стучит в бешеном ритме.
«Почему спустя столько времени, он способен снова волновать меня, заставлять думать о нем?»
До этого дня, все эти годы, я не испытывала в себе поражающую бурю эмоций. Каждый мой день был похож на предыдущий. И жизнь развивалась своим чередом, где предпочтение я отдавала спокойствию и стабильности. Но сегодня, встретившись друг с другом, во мне будто перевернулся весь мир…
«Что произошло со мной?»
Я задумчиво кусаю нижнюю губу, медленно самой себе киваю головой, поддаваясь рассуждениям, которые прямо связаны с прошлым.
Мальчик, который был когда-то неуверенным в себе, жутко застенчивым, боязливым, плачущим от обычной житейской проблемы, подпитывая себя мыслями об ушедшем из его семьи отца, стал поистине смелым и потрясающим на внешность мужчиной, от которого не оторвать женские взгляды… Его целеустремленность и умение добиваться результатов, несмотря ни на что, заслуживает обращению внимания со стороны тех, кто считает, что после какой-либо трагедии, психологической травмы или любого психического дисбаланса личности на фоне стресса и переживаний, не предполагается шанса на другую жизнь. Он предполагается. Он есть. Он есть у каждого. Нужно только «протянуть руки». Как это сделал Джексон. Самим «протянуть руки». В отсутствии помощи со стороны кого бы ни было. Без исключений. Его слава в двадцать один год – показатель этому. Даже не то, чтобы слава, скорее, уважение, которое, как мне кажется, является важнее. Общественные массы, жалко пытающиеся заполучить тот или иной автограф, внедряют в каждый отдел своего мозга излишний фанатизм о публичных личностях, обожествляя их. Индивид с таким сознанием ассоциируется у меня с «грязным» человеком, человеком, который кланяется в ноги каждому встречному выше его по статусу, видя в знаменитости не человека разумного из семейства гоминид в отряде приматов, а Вседержителя, способного выполнить любое его желание и заполучить, наперекор обстоятельствам, надпись на листке бумаги или (общество не стоит месте) на руке, на лбу, где угодно. А затем, как под гипнозом, вбивать в мозг заклинание: «Я никогда не смою эту руку… Я никогда не выкину этот лист бумаги… Он будет висеть у меня над кроватью в комнате, и, просыпаясь, я буду смотреть на него и получать от этих каракуль энергию». Чушь, не так ли? Каждый из нас – биологический вид. Подчиняться и видеть в ком-то «золотого» человека – сущая глупость. Слава приводит к «звездной болезни», а вот заслужить уважение со стороны общества, не ставя себя в положение выше и круче, – достойно гордости.
Высота унижает человека, облагораживая его в аморальную оболочку, надевая невидимые крылья ангела смерти.
Я уверена, что Джексон, независимо от статуса, занимаемого им на сегодняшний день, – человек, который делает своё дело, руководствуясь как раз, исходящими от чистого сердца, мотивами, а не целью быть известным. Я искренне, с глубокой долей любопытства, желаю узнать поближе нового Джексона.
Сегодня большую часть времени мы говорили обо мне, так как при каждом моем вопросе, содержание которого имело взаимосвязь с его жизнью до нашей встречи, он отпирался и старательно искусно увиливал от ответов.
И все же. Вопрос остается открытым. Зачем он решил приехать сюда спустя такой промежуток времени? Быть может, открытие филиала в Мадриде – предлог, чтобы встретиться со мной?
Ощущаю, что между нами построилась стена, которую чтобы преодолеть требуется круглосуточное общение и время. Как всегда… время. Куда без него. За что не возьмись. Время дает нам всё: возможности, шансы, миллион дорог, которые можно выбрать и забирает у нас всё… родных, любимых, тысячу возможностей.
И снова мне кто-то звонит, не давая тихонько думать о Джексоне, рисуя мысленные картины. Нет. Стоп. О жизни. О своей жизни. Не о Джексоне.
– Да, – отвечаю моментально я, проводя машинально по экрану телефона, не посмотрев на экран, – я слушаю.
– Милана, я уже начал переживать… – с тревогой, но одновременно улыбаясь моему ответу на звонок, что очень заметно, произносит Даниэль.
– Даниэль, прости, – торопливо извиняюсь я, взбодрившись, – я не думала, что моя встреча с Джексоном Моррисом долго продлится. – Слишком долго. Слишком эмоционально. – Я еду домой.
– Я тебя встречу. Уже поздно, чтобы в такое время тебе идти одной домой.
– Не стои… – говорю я, но Даниэль настойчиво перебивает меня:
– Я уже вышел и иду к парку «Оэсте». Встретимся там? – Хотя, чтобы проветрить голову, мне свежий воздух нисколько не помешает. – Вечерняя прогулка, а, точнее сказать, ночная – не будет лишней. – Его шаги доносятся в трубке, образуя своеобразную грубую мелодию.
– Да, – по-прежнему отстраненно от реальности отвечаю я. Как будто у меня есть другой выбор.
– Буду ждать тебя, целую, моя испаночка, – с коротким смешком, лепечет мой входящий контакт, в голосе которого чувствуется радость.
– Хорошо, – зевая, говорю я, отключая звонок.
Даниэль Санчес – заботливый парень, и я полностью могу положиться на него и быть уверенной в его искренних чувствах ко мне. Я ощущаю крепкую защиту, когда нахожусь рядом с ним. А для меня это безмерно ценно.
Я была с ним честна, когда на предложение стать его девушкой с чистой совестью сообщила, что не могу оценить всю совокупность чувств, которые испытываю к нему. А точнее, понять, эти чувства связаны с отношением к нему, как к другу, или как к парню. Отчасти, мои сомнения имеют связь с прошлым опытом. Оказаться в похожей ситуации и разрываться между кем-то – не горю желанием. Даже под предлогом, если это принесет мне своего рода вдохновение. Нет. Ни за что. Такого вдохновения и землетрясения в душе, мне не нужно. Двуликая бездна вызывает душевные смятения, которые подчас непостижимы для сердца. Но Даниэль отреагировал на мои сомнения – я считаю – как настоящий мужчина, произнеся слова, которые я не успела выкинуть из памяти: «Я просто хочу быть с тобой, позволь мне это. А со временем ты примешь решение: остаться со мной в отношениях или быть хорошими друзьями».
Живя с ним в одном квартале, мы большую часть свободного времени проводим в парке «Оэсте», располагаясь прямо на траве, и разговаривая о затрагивающих каждого из нас мелких проблемах, о карьере Даниэля, о моей модельной работе… да о любой теме, но за исключением темы о моих бывших бойфрендах.
На самом деле редко встречаются в наше время такие отзывчивые люди, как он.
С самой первой нашей встречи Даниэль помогал нам с мамой во всем, когда мы только начали осваиваться в Мадриде. И поэтому маме он сразу пришёлся по вкусу, отчего она постоянно твердит мне, что я должна держаться за него и не терять с ним связь ни при каких обстоятельствах. Может быть, мама в чем-то и права. Но пока я не определюсь со своими чувствами к нему, то не смогу быть полностью согласной на это выражение, сказанное, весьма командным тоном, моим любимым командиром.
