полная версия

Анна Д. Фурсова
Счастье в мгновении. Часть 2

– Да… – мило произношу я, следуя за Джексоном, но уже без его нежной и властной руки.

Мы подходим к балкону, демонстрирующим нам достопримечательности Испании, неземной красоты виды.

Я раскрываю рот от чрезмерной красоты.

– Это так прекрасно… – всматриваясь на виднеющийся Королевский дворец, восторгаюсь я.

– Великолепно, согласен, – улыбается Джексон, таивший в себе какую-то загадку, осматривая город. Он озабочен мыслями. – Смотри, во-о-о-н там, – показывает пальцем, – арка Победы, деловой комплекс «Четыре башни», включающий себя башни: «Космос» – самая первая из построившихся, «ПвК», построенная в честь крупнейшей консалтинговой компании, «Кристалл», «Каха Мадрид» – самая большая по высоте из них. Я читал, что она имеет высоту 250 метров.

– Это же превышает в два раза ту, где мы сейчас, да?

– Верно.

– Как я могла и не знать, что в Мадриде есть башни, похожие на башни в Сиэтле.

Как же хотелось бы заглянуть внутрь его разума и покопаться в его мыслях. О чем он думает сейчас?

– Теперь знаешь.

– Это великолепно… Не знаю почему, но я так тащусь от этих высотных зданий.

– А я знаю, – пылко выражается Джексон, косясь на меня.

Я не смотрю на него, но улыбаюсь и произношу:

– Почему же?

– Малышки все хотят быть, как можно выше.

Я расплываюсь в счастливой улыбке:

– Угу.

Легкое волнение постепенно покидает меня, и я ощущаю гармонию в душе, наблюдая за красотами с высока.

– Вещай, что вы там надумали ещё по проекту с Марком и Ритчелл?

Я принимаюсь рассказывать Джексону все задумки, показывать эскизы, сделанные Марком, сообщать идеи Ритчелл, связанные с оригинальной демонстрацией одежды моделями.

– Что скажешь?

– Что? – бормочет он, зависая взглядом на мне.

– Я же только что минут пять рассказывала обо всем…

– Да, – ляпает он. – Пять минут? – слегка удивленно добавляет.

– Да, – коротко смеюсь я.

– Мне нравится.

– Да ты не слушал даже… – обижаюсь я. – Вот кому я сейчас все говорила?

Погруженный другой мыслью, он произносит голосом, нашептывающим о страсти:

– Как же она немыслимо ангельски красива… – Джексон указательным проводит пальцем по своим губам.

Знакомые строки. Мои строки. Губы невольно раздвигаются в улыбке. Он все-таки прочел то мое стихотворение?

Изгоняя улыбку, я зажимаю губы, иначе… иначе он все поймёт. Но нам же нельзя. Да, любовь очевидна, ее не спрячешь, но нельзя переходить границу. Я ещё не забыла о том, куда могут привести наши переглядывания друг на друга и приятные до боли слова. Нам стоит только сделать ещё один шаг по отношению друг к другу, то тогда все кардинально поменяется и затем каждый будет расплачиваться последствиями, на которые никто не рассчитывал первоначально.

– Джексон, нет, не будем, – неубедительно прекращаю я бессмысленный поток его слов.

– Что, Милана? Я просто выразился и… – В упор смотрит на меня. Я делаю все, чтобы быть максимально серьёзной, напрягая своё тело и мышцы лица.

– Просто? – выпаливаю я, бродя взглядом по его груди. – Мы проходили через «просто», но всё не просто, а…

– Тебе не кажется, что… – говорит протяжно Джексон с ноткой волнения и останавливается.

– Что?

– Наши слова они ведь… – загадочно выражается он и потухает в мыслях.

– Что они, Джексон? – смирно стою я, не шевелясь, словно моё сердце стучит только в ритме его голоса.

– Они ведь ничего не значат.

«Наши слова… наши слова они ведь ничего не значат…»

Мы горим, как живые звезды. Я чувствую его сейчас, чувствую его всем телом. Как запретить развиваться этим мыслям и плотским желаниям?

С криком внутри я ухожу от своих грёз:

– А по-моему, все было предельно ясно пару дней назад. Ты желаешь меня забыть, и я желаю того же. Не будем мучить друг друга, – говорю с колом в сердце.

– Нет, подожди, – возражает рьяно он. – Именно это я и хотел обсудить с тобой. – А как же проект? – Приношу извинения за действия Беллы, полагаю тебе все рассказали уже. – Какой толк от этих извинений? Они что-то меняют между нами? – Она перешла границы дозволенного и…

Зачем все это продолжать выяснять? Я не понимаю.

– Спасибо тебе за всё, но, Джексон… – мнусь я, прикусив щеку изнутри, дабы не заплакать. – Опустим. Как ты там говорим? Выкинуть любовь с умалишенного сердца? Выкинем. Сделаем проект и выкинем. И всё.

Поворачиваюсь к нему.

Он смотрит на меня щенячьими глазами.

– Что «всё»?

– И будем дальше бродить по дорогам, обособленных друг от друга, жизней.

– А если я уже выбрал дорогу?.. – утончённо произносит он, напирая на слово «выбрал».

Выбрал, но что он предпринимает для того, чтобы закрепить ее – эту дорогу – в сердце?

– Джексон, так и нужно. У тебя – одна дорога, у меня…

В эту же секунду он меня обрывает:

– А если…

В его глазах – ответ, но не тот, который нам нужен обоим. Всё это ошибка. Если бы он хотел быть со мной, то сделал бы совершенно другое.

Мы не подчиняемся голосу разума, мы все ещё руководствуемся нашими инстинктами, чувствами и желаниями, имеющимся в сознании нас.

– Без если! – твержу я, уходя от наших бессмысленных и не приводящих к цели разговоров. – Перейдём к обсуждению проекта?..

– А разве мы не всё обсудили?

Как он может так выражаться, если и словом не обмолвился о проекте?..

– А как же сроки? – фыркаю я. – Нам необходимо выбрать день, когда мы вместе поработаем с моделями, чтобы дисциплинировать детей, отрепетировать весь сценарий.

Джексон не отвечает, стоя и размышляя над моими словами, нахмурившись.

О ЧЕМ ОН ДУМАЕТ? ЧТО ЕГО ГЛОЖЕТ? ЧТО ОН УТАИВАЕТ В ГЛУБИНЕ СВОЕЙ ДУШИ? ЧТО ЕГО БЕСПОЩАДНО МУЧАЕТ?

Проходят мучительные пять минут.

– Я организую этот день, примерно через неделю, может, чуть меньше. Я вышлю приглашения родителям детей, чтобы осведомить их об этом. – На секунду останавливается. – Ритчелл, подготовила сценарий?

Вопрос Джексона накрывает меня безутешной грустью. Впервые мы крупно поссорились, потому что я встала на защиту своих чувств, своих бессмысленных чувств. Как так получилось? Ритчелл для меня, как сестра, а я набросилась на неё, заступаясь за Джексона.

– Милана, я что-то не так спросил?.. – Он спрашивает на мое молчание. Его взгляд, полный нескрываемой тоски, глубокой задумчивости, тревожащих мыслей, скользит по моим рукам.

«С ним что-то творится. Будто по его душе скребутся кошки. Я это чувствую».

– Все так, – ухожу я от своих думок о нашем последнем с ней разговоре, – да, она почти подготовила сценарий мероприятия.

– Повернись ко мне, почему ты все время, что мы здесь, говоришь и смотришь, куда угодно, но не на меня?

Его вопрос ставит меня в тупик, а волнение вновь приближается к моему лицу, обдавая его яркой краской и рисуя его на щеках.

– Нет-нет, – выдавливаю я из себя улыбку, разворачиваюсь к нему и чешу нос, – что ты?!

– Я же вижу, что там у вас произошло? – произносит волнующе он.

– Ничего, так мы всё обсудили? Можем, быть свободными? Мне там нужно по делам ещё съездить, – начинаю я фальшиво перечислять свои планы, дабы сбежать от истинной правды.

– Со мной ты можешь быть откровенной, Мила.

Джексон касается моего подбородка, усиленно приподнимая его на уровень своего лица.

– Вы поссорились?

В моих глазах нарастают капельки слез, и я без всякого согласия и слов в отношении парня, стоящего передо мной, припадаю к нему в объятия. Джексон незамедлительно обнимает меня, прижимая сильнее мою голову к себе, положив свои властные мужские руки на мою голову.

– Мила, ну что ты?.. – ласкательно исходит от Джексона, на что у меня стекают слезы. – Что мне сделать, чтобы ты успокоилась?

Я молчу, лишь мотаю головой и ухом слышу его тяжело бьющееся сердце.

– Милана, не плач. Каждая твоя слезинка приносит мне боль. Что я могу сделать, ты только скажи?.. – трепетно с волнением произносит Джексон.

«Быть со мной рядом, всегда…» – шепчет, сжимаясь, сердце.

– С-спасибо за объятия, – шепчу я вслух через слезы, продолжая обнимать этого человека.

– Мила, я не хочу, чтобы ты плакала, пожалуйста, успокойся. Так ты расскажешь?..

– Можно я не буду рассказывать?.. – стараюсь успокоиться я.

– Но я могу выслушать тебя, если хочешь.

– Джексон, спасибо, но не стоит.

– Скажу одно: вы помиритесь уже в ближайшее время, уверен. Вы же с ней больше, чем подруги.

Мы гораздо больше, чем подруги. Он прав. Поэтому боль сильнее от этой ссоры.

– Спасибо… – отпускаю Джексона, пальцами утирая слезы. – Я обмочила тебе рубашку, прости.

Он улыбается, произнося:

– Это сущие мелочи.

Я вздыхаю, вытираю пальцами глаза, пытаясь собраться с павшим духом.

– Я сейчас накажу, если продолжишь плакать! – шутливо произносит Джексон с сексуальным подтекстом.

Я дергаюсь от этой фразы.

– Джексон, я немаленькая, чтобы меня наказывать! – почти детским заплаканным голосом произношу я.

– А что, наказывают только маленьких?

Я улыбаюсь. В слезах, но я улыбаюсь. Удивительно, насколько он может мгновенно поднять мне настроение, успокоить, подзарядить энергию.

«Но снова зачем? Зачем всё это?»

Где конец этой путаницы?

– Тааааааак, кто у нас расширяет свои ямочки?.. – лепечет Джексон, сам расплываясь в улыбке.

«Редко мне дозволенно видеть его таким…»

– Я-я-я-я, – смеюсь я, отмечая, как щиплет глаза от слез. Как хорошо, что сегодня я без макияжа, иначе была бы, как панда.

– Почаще улыбайся, малышка, – восторженно произносит Джексон, и я широко-широко развожу улыбку, почти до ушей. – Твоя улыбка – мой кислород. Предупреждаю второй раз. Иначе… я безжизнен.

«Твоя улыбка – мой кислород. Предупреждаю второй раз. Иначе… я безжизнен».

Всё безжизненно. Не только он. Наша любовь тоже.

– Спасибо за… – не отрывая взора от него, благодарю я.

– Милана, – не даёт договорить мне Джексон, – я могу без устали тебя обнимать.

Давно не видела эту счастливую улыбку, сводящую меня с пути, на его лице. Я бы горы свернула за нее.

Такое чувство, что улыбка не только образуется на моём лице, видя его, но и она возникает в моём сердце.

Скажет ли Джексон что-нибудь про наши дни рождения? Или он успел позабыть?

– Джексон, спасибо за эту встречу и идею побыть на этой башне, – разбавляю нашу завесу тишины. – И спасибо, что подбодрил.

– Я рад, что тебе понравилось здесь.

– Очень, – радуюсь я, сообщая мысль из своей книги: – В этом месте рождается вдохновение, подобное миллиардам сияющих звёзд.

– Писательница, закончила работу над книгой?

– Мне ещё несколько деталей осталось отредактировать, и я свяжусь с Николасом.

– Он очень ждёт. Я несколько раз созванивался с ним по поводу тебя, – тут же исправляет, смутившись, – точнее твоей рукописи.

Меня? Джексон ведёт с кем-то разговоры обо мне?

– Мне потребуется максимум неделя на последнюю доработку.

– А мне позволишь дать почитать?

– Возможно… – играючи говорю я, улыбаясь ему.

«Если он прочтет, то догадается, что большая часть мыслей в книге посвящена ему».

– Можно кое о чем тебя попросить?

Такие вопросы от Джексона заставляют меня врасплох.

Я киваю.

– Можем сделать фотографию на этом фоне?

– Тебя сфотографировать? Конечно, давай телефон, – не до конца поняв, бросаю я, протянув руку.

– Нет, – смеётся он, – совместно.

– Вместе со мной? – удивляюсь я, засияв внутри.

Он улыбается.

Как ему можно отказать?

– Да, пожалуйста, – уговаривает меня своим манящим голосом.

– Ты же знаешь, что я люблю фотографироваться, поэтому, конечно.

Джексон включает переднюю камеру на смартфоне, фотографируя нас обоих, улыбающихся, на фоне панорамного вида на Мадрид.

Сделав несколько шагов назад, я слышу, что камера Джексона продолжает издавать звуки создания фотографий.

– Я не поняла, – командным тоном, смеясь, говорю я, – ты что, меня фотографируешь? Как ты посмел?

– Я? Ты что? – делает округлённые глаза Джексон, хохоча от моего тона.

– А ну-ка быстро отдай телефон! – заявляю я. – Я удалю себя. Я же не подготовилась!..

– Милана, ты бредишь, тут ничего нет! – выражается он, строя удивленную гримасу.

Я, приподняв голову, протягиваю свою руку, чтобы он отдал мне телефон. Джексон безостановочно гогочет:

– Милана, что тебе нужно?

В порыве смеха я пытаюсь отобрать у него телефон, чтобы удалить свои неудачные снимки, но рейдерский захват телефонного устройства находится во власти высоты, а учитывая длинный рост Джексона, я прыгаю так, словно хочу достать Луну с неба.

– Джексон! Дай мне свой телефон! Я не шучу! – лепечу я, продолжая со всех сторон подходить к нему.

Джексон закатывается в смехе, наблюдая мое ребячество.

– Милана, ты ещё не доросла! – отрезает игриво он.

– Знаешь, что?.. – громко выражаюсь я.

– Какая дерзкая дама… – исходит поражено от него.

Я смеюсь и произношу условие:

– Если ты сейчас же не отдашь мне свой телефон, то я…

– То ты… – продолжает за мной Джексон.

– То я, – обдумываю, – я… э… – мысль не приходит, – сделаю из тебя… э… м… сосиску в тесте! – Что я сказала? Его смех, как будто с незапамятных времен, врезается в мою душу. – Точнее… я не это хотела сказать. Это… – Черт.

– Что за извращенная фантазия, мисс, – играется Джексон, пробегая похотливым взглядом по моим губам.

– Извращенная? – громко произношу я, побагровев. В кого я превращаюсь рядом с ним? Я и здравый смысл по отношению к Джексону несовместимы. – Ты сам извращенец, раз подумал о другом! – заключаю я, до жути смутившись.

– Я могу показать, каким извращенным могу быть! – пылко шепчет он, медленно облизывая губы.

Мои зрачки загораются пламенем. Стены башни как будто начинают смыкаться. Спазмы сжимают горло. Губы, опаленные внутренним жаром, становятся сухими, что я с трудом их расцепляю. Колкие мурашки пробегают вмиг по коже. А в мыслях крутится акт жгучего блаженства, когда мы сплетались с ним в безумных объятиях.

«Милана, даже не смей подумать!»

Воспользовавшись моментом погруженности Джексона в размышления, я сильней подпрыгиваю, тянусь за телефоном, но он, просчитав всё, прижимает меня к себе за поясницу, сближая наши тела, доводя расстояние между нами до минимума. Мы впадаем в бездну зеленых глаз. Мы зажигаем наши звёзды, сплетая их в единую звездную нить, образуя собственную галактику под названием «Любовь», зашивая взглядом ее края, так чтобы в ней оставались места только для нас.

Мы стоим, не проронив и слова, все наши слова, как сказал Джексон, ничего не значат. Вся правда о нас с ним только в глазах, которые сейчас, как и наши души, борются с разумом, вселяя в него мысли о новых путях развития будущего, заставляя уйти с прежней жизни на новую дорогу, не оглядываясь, и не учитывая то, что нас разделяет.

Разносится жужжание смартфона в его руке у меня за спиной, за которым я охотилась минуту ранее.

Мы не двигаемся.

– Джексон… – горячо шепчу я взволнованным голосом. Ему же нужно ответить, но он даже не отпускает меня из объятий.

– Милана… – не отпуская своего взгляда, притягивающим своё внимание голосом, исходит от него.

Туман безысходности ложится на наши плечи.

– Прости… – трезво мыслю я, нежно отцепляясь от него, и уводя взгляд в окно.

Быстрым взглядом пробегая по экрану смартфона, недовольно, судорожно выдохнув, он засовывает его в карман.

Белла. Я уверена. Она хочет помириться с ним. Ну, или… пригласить его на ужин к себе домой.

Джексон отпускает мою руку.

– Я хотел сказать, что… – начинает он, прерывая мои думы.

– Что нам уже пора, так? – Развив его мысль, я понимаю, что мы снова погрязли в своих мечтах, думах, но они – всего лишь инстинкты, ими нельзя руководствоваться, иначе мы погубим не только себя, но и наших близких.

Джексон отвечает неестественным голосом, словно ситуация повторно сложилась не так, как он этого хотел:

– Ты права, нам уже пора…

Делаю небольшой вдох:

– До встречи через неделю?..

С каждой секундой надежда на нашу любовь умирает.

– До встречи… – доносится опустошённо от него.

Он с величайшей неохотой отпускает меня.

В сознании начинает играть песня группы «All I Want» Kodaline.

– Тогда прощай? – отчаянно говорю я, желая расплакаться. Мучаюсь, словно меня пытают. Я в рабской зависимости от этого чеоловека.

Джексон стоит с напряженно-сосредоточенным лицом и смотрит вдаль. В его глазах притаилась печаль.

Что же с нами творится? Почему мы не можем уехать далеко-далеко ото всех? Почему? Что нам мешает сказать Белле, Даниэлю всю правду?

– Прощай… – протяжённо выражается Джексон. В его голосе – стальная боль, но он не позволяет себе противиться ей.

Мир падает в руины, которые для моего сердца стали почти домом.

Он снова отпустил меня. Снова совершил ошибку. Снова ранил меня.

Бессильно отчаявшись, сгорая внутри, как бумажка, брошенная в огонь, оттягивая этот горький момент, в надежде, что всё еще может вмиг измениться, я, чуть сгорбившись, держась на ногах от остаточных сил, медленно ухожу, чувствуя на себе его тяжелый, мучительный, душераздирающий взгляд, полный безысходности, крутящийся в алмазной пыли. Он даже и не подозревает, что уничтожает каждый раз своим, незначащим для будущего, появлением мой мир: внутренний, душевный, хрупкий, немыслимо хрупкий.

Ветер развевает непослушные пряди, незрячая железная рука выдирает мои внутренности, а по щекам ползут тяжелые слезы.

Стоит нам приблизиться друг к другу, каждый из нас осознаёт, что это – грубая ошибка, и всё снова становится на прежние места. Мы проходили через это. Безжизненные прикосновения, безжизненные взгляды, безжизненная любовь. Может, это любовная инфекция, лишенная нравственных начал, которой неведомо, что есть боль? Как задушить эту любовь? Как избавиться от этого микроба в сердце?

Неужели наша любовь оказалась не более, чем порождением собственного воображения?

Глаза, подернутые пеленой, пусто взирают в сторону. Эта нерешительность, сидящая в сознании нас обоих, губит всё. Мы точно, как две крупинки, летающие за пределами нашей галактики «Млечный путь», не находя свой путь, свой истинный жизненный путь.

Не умерить пыл наших сердец, чтобы мы не делали.

Может, мы чего-то ждем помимо своей воли?

С глубокими рассуждениями, беспредельным отчаянием, я записываю в электронный бумажный носитель то, что рвется на свободу.

* * *

Знакомые незнакомцы в звездном полумраке,

С единством мечтаний и близостью тел,

Разделены расстоянием в потоке света

И, казалось, нет больше расплывчатых грез и проблем.

Неотвратимая жестокая участь

Осудила влюбленных на мучительные муки,

Но неодолимая потребность друг в друге

Возрастала всё больше в разлуке.

Им не дозволены плотские желания,

Им нельзя подвергаться искушению,

Их дороги немыслимо разные,

А их столкновение приведет к крушению.

Соприкоснувшись в толпе незримыми душами,

В них тотчас вспыхнула та самая искра,

И как бы далека не была бесконечность

Чистая слепая любовь вновь соединит их сердца…

Глава 41

В одиночестве приобретя бархатное, тёмно-синее платье на бретелях, со стразами и сборкой, скромным вырезом на груди и длиной чуть выше колен для празднования дня рождения, если, конечно же, оно ещё состоится, я еду неспешно домой под включенную на всю громкость, что возможно, песню «I Know You» Skylar Grey.

Ритчелл так и не звонила со вчерашнего дня. Мы охвачены обидами друг на друга. Я одержима водоворотом тоски. Она не хочет понять мои чувства, а я продолжаю за них хвататься и защищать их. Спрашиваю себя: «Зачем?..» Ответа не нахожу.

Если до завтра мы не созвонимся друг с другом и не поговорим, то мой день рождения полностью превратится в обычный мадридский день. Тогда не имеет никакого смысла его отмечать. Даниэль все часы будет занят рабочей деятельностью в компании, мама увлечена Марком и замечательно проводит с ним время, ей не до меня, у Ритчелл есть замечательный мужчина, который, наверняка, в любой ситуации будет на её стороне, а не на моей, подумаешь, что я прихожусь ему сестрой, а Джексон… Он с Беллой, хоть и в ссоре, хоть и не общаясь, хоть и кричал о любви ко мне, хоть и при наших прикосновениях губами доносится чистая, прекрасная песнь малиновок… но официально остаётся с ней и не собирается ничего менять. С ним все покончено. Я в этом убедилась раз и навсегда. Ритчелл была права. Я ему не так уж и оказалась нужна. Я жила иллюзиями. Но мне только не совсем ясно, почему он губит эти чувства, почему не хочет полностью им отдаться, почему никаких поступков с его стороны в отношении нашего будущего нет? Вероятно, в этом и есть ответ. Ему не представляет это никакой важности. Но он же любит, я это вижу…

Каждый по своим парам, по своим жизненным уголкам. А у меня никого не остаётся, кроме той, ценной для меня жизни, жизни, которую я создала сама, и которую описываю ежедневно, доводя её до совершенства. Выпуск мною книги исключительно связан с желанием поделиться с другими своими мыслями, эмоциями, добавить лепты в удивительный мир творчества.

И вроде бы вокруг меня сейчас целый мир, бурно протекающая жизнь в Мадриде, но внутри я немыслимо одинока. И моё одиночество, кажется, кто-то разбавляет входящим телефонным звонком.

Я делаю чуть тише музыку, нажимая одновременно «принять».

– Да, слушаю.

– Здравствуй, сестрёнка! Ой, прости, забыл. Мисс превосходство и совершенство, – с ноткой юмора, как и всегда, с выражением мелит Питер.

– Питер? – Это наш первый телефонный разговор после длительной разлуки.

– Питер, вы не знакомы с таким? – шутит он. У Питера, помимо брата и сестры, есть ещё один брат – юмор.

– Знакома, – не реагируя на его шутки, безразлично отвечаю я, покрытая налицо неизбывной грустью.

– Милана, а теперь по делу. Есть возможность встретиться со мной на Пласа-де-Сибелис через 30–40 минут?

– Думаю, да.

– Я хотел поговорить с тобой и заодно охвачу взглядом ещё одну достопримечательность города.

– Да, договорились, – отвечаю я, осознавая, что сейчас мне безумно хочется выговориться, а так как я в ссоре с подругой, то Питер, человек, хорошо знающий меня, тоже подойдёт на эту роль – роль слушателя.

– Отлично, сестренка!

Мое чуткое сознание и интуиция подсказывают мне, что наш разговор будет затрагивать двух персон, полностью овладевавших мое эмоциональное состояние: Ритчелл и Джексона. И я буду только рада этому, так как хочется обсудить с кем-либо свои душевные проблемы, придти к согласию внутри себя, разорвав внутренний конфликт, образовавшийся с момента встречи с человеком из прошлого, так спонтанно ворвавшегося в мою жизнь, таща за собой весь груз воспоминаний, так открыто и неожиданно накрыв меня им с головой.

От прошлого невозможно уйти. Возможно в единственном случае, – попасть в аварию, заиметь черепно-мозговую травму и впасть в кому, и то любящее сердце поможет вспомнить сознанию имя избранного человека с кусками оборванных, но все же моментов связанных с ним. (Такого было прошлое Питера)

Порочный круг.

Именно из-за несогласованности наших инстинктов и разума и возникают все проблемы, образуя личностный конфликт с самим собой. Но как выйти из этой дурной бесконечности? Может, принять решение? А если, кажется, что нет выхода из ситуации? Опрометью сбежать? Только куда? От мыслей не сбежишь. Я пыталась. Попытки тщетны.

Хоть я и не отношу себя к заядлым фанатикам определённого направления, субъектом пропаганды фанатизма, я всё же верю, что порой, в жизни, трудный выбор решается сам собой. Да, бесспорно, какие-то усилия ты предпринимаешь, но все равно, словно кто-то там, среди границ Вселенной, помогает тебе, рисуя новую дорогу, которая сперва казалась незаметной. И ты, пораженный до глубины души, хватаешься за эту дорогу, следуешь по ней до тех пор, пока она будет находиться в состоянии пригодности и не нагрянет очередная неизбежная минута в виде долгого стояния на одном и том же месте.

Я также слепо верю в эти, любимые всеми нами, чудеса. Верю, что они есть, что они бывают, и что они дарят тайком счастье. Но только с иной позиции. Чтобы чудо пришло к тебе, незаметно подкралось в потаённом местечке, нужно постараться опробовать все пути выхода из той или иной ситуации, посмотреть на неё с разных ракурсов. Ведь, когда мы смотрим на что-то и понимаем, что выхода нет, выход, быть может, просто ещё не был продуман. И когда наш генератор грандиозных революционных идей – мозг посмотрит на эту ситуацию с другого бока, то и заметит это «чудо», ещё один путь, ещё одну новую тропу, по которой свободно можно пройтись, даже на шпильках. И в этот момент нам-то и кажется, что как будто эта новая линия была кем-то незаметно очерчена, пока мы лежали на тёплом и мягком диване, плача от беспомощности в подушку, или набивали себе желудок едой без аппетита, удовлетворяя физиологическую потребность. Вот так. Чудо есть. А быть может, его и действительно кто-то подбрасывает, видя все наши муки и боль, от которых мы задыхаемся, как от дыма, вследствие пожара.

Или чудо – это благодатная сила, спустившаяся на нас с небес, как свет исцеления?

Иногда лучше принять это чудо, не углубляясь в последствия его возникновения. Быть может, Вселенной, Луне, Солнцу, вовсе не нравится, что мы вечно что-то ищем, анализируем доказательства, пытаемся сделать вывод, исходя из причинно-следственных связей, вот они и заявляют о себе катаклизмами, имеющимися в нашем мире. Может, нам стоит просто принять некоторые факты, не вдаваться в подробности их возникновения и стать счастливыми здесь и сейчас?

Ну что ж, где ты моё чудо ненаглядное? Или я ещё не совсем намучилась, чтобы ты спасло моё положение, нарисовав тропинку?

* * *

Я выхожу с машины, стремясь в сторону улицы, на которой мы договорились встретиться с Питером. В округе меня – самая известная площадь Мадрида – Пласа-де-Сибелис. На выраженной солнцем земле покоится величественная архитектура дворца Де-Сибелис, обилие декоративных элементов фасада. Эти по-настоящему потрясающие виды на дворец вызывают чувства неописуемого восторга. Всматриваясь в них, я произвольно улыбаюсь этой чарующей и дивящей архитектуре с витиеватыми изгибами, удивительным строением, изысканными украшениями.

– Милана, – слышу я голос Питера и оглядываюсь в сторону, откуда издаётся звук.

Широко улыбаясь, он направляется ко мне.

– Питер, привет! – говорю я, обнимая его.

– Сестренка моя, – заключая меня в объятия, щебечет он. – Ну что, сделаешь для меня краткий экскурс об этом месте?

Неиссякаемого оптимизма, веющего от Питера, мне не доставало все эти годы.

– С учётом того, что я была здесь два раза, полагаю, смогу поделиться интересными фактами. И вообще, с чего ты, не планируя, решил встретиться со мной? – в шуточном стиле спрашиваю я.

– Соскучился по сестренке! – искренне отвечает Питер.

– За два дня успел соскучиться по моей натуре? – посмеиваюсь я.

– Милана, столько лет не видел тебя, конечно! – улыбается он. – Нам нужно столько всего обсудить.

Под этим «столько всего» становится чуточку тревожно.

– Да, – соглашаюсь я.

– Отлично! Фото на память? – игриво, подобно ребёнку, предлагает Питер. Они что, с Джексоном сговорились, что ли? Все хотят со мной сфотографироваться.

– Почему бы и нет? – тихонько смеюсь я.

Мы, делая смешные рожицы, запечатлеем нас на камеру смартфона Питера, затем отдельно меня на фоне фонтана Сибелис.

– Питер, слушай, – образуется во мне неожиданный шуточный поток. – Сейчас учитель будет учить ученика! Исторический момент! – припоминаю я слова Питера, сообщенные им мне когда-то. – Правда, речь не об учебе, а о моих знаниях об этом месте.

– Милана, – резвится Питер, – что за пошлость, исходящая из ваших уст?!

Я смеюсь, ведь эту фразу я ему сообщала в ответ, когда-то в прошлом, когда мы катались на роликах.

«Не забыл».

– Совсем нет. Никак нет.

– Ну-ну, – хохочет Питер. – Я не верю. – На секунду задумавшись, добавляет: – Больше четырех лет прошло, Милана. И ты уже моделька.

– Извините, извините, – подбегает какая-то к нам женщина, тараторя на испанском языке. Мы с Питером перебрасываемся недоуменными взглядами. Питер без конца смеется, ничего не понимая, что ей от нас требуется. – Вы же Милана Фьючерс?

– Да, – киваю я, продолжая смеяться от звонкого смеха Питера.

– Можно ваш автограф? Я восхищаюсь вами, как моделью. Вы… вы… такая диковинная девушка.

Меня шокируют слова женщины. От смущения, приятных чувств и мгновенной выработке гормона счастья на моё лицо ложатся красные пятна.

– Да, конечно, спасибо Вам большое! – говорю я, доставая ручку из сумочки и подписывая своими инициалами ежедневник женщины.

– Успехов Вам в модельной сфере! – искренне отвечает она, не веря в то, что встретила меня в этом месте.

– Вам спасибо! Хорошего дня.

Женщина делает со мной фотографию, продолжая обсыпать приятными словами и покидает нас с Питером.

– Милана, – не перестаёт удивляться Питер, – я не понял. Это… это… – опускает уголки губ Питер от изумления, медленно качая головой. – Это ж… моя сестренка, так известна?!

– А ты не знал? – выражаюсь, хохоча, я.

– Но… но… ого. Детка…

На его «детку» невозможно не увеличить размер улыбки.

– Ха-ха-ха, – безостановочно смеюсь я. – Питер, я что и говорю, тебе удостаивается честь провести часы времени с известной личностью, – подшучиваю я, задирая голову вверх.

– Милана, я горжусь тобой. Я горжусь своей сестрой! Это вообще… – ахает он.

– Спасибо тебе, кудряшка-брат! – радостно и с гордостью отвечаю я.

Со смешком сообщает:

– Вы меня с Джексоном доводите до сумасшествия. Тот, настолько публичная личность, что каждая деталь о нём подлежит огласке, поэтому у него и личный водитель, и телохранитель, – поражается Питер, – а ты… раздаёшь автографы на улице.

Не успела я насладиться этим моментом, как снова слышу это имя.

Он продолжает:

– Мои брат и сестра такие популярные, даже не могу поверить. С вами страшно находиться рядом, – гогочет он.

– Ничего страшного, не выдумывай!

– Ага, а потом читай какую-нибудь новость в социальной сети, что меня заметили с великой Миланой или великим Джексоном, – с выражением говорит Питер, размахивая руками.

– Никаких великих. Мы обычные. По крайней мере, я, – говорю я, прекратив свой смех.

– И тогда Ритчелл меня задушит своей ревностью.

Моя улыбка окончательно сходит с лица. Ритчелл, Джексон… Он, сверля по мне взглядом, замечает это.

– Я смотрю, что тебе есть, что сказать мне?

Есть. Много. Очень много.

– Сначала краткий экскурс! – молвлю я, оттесняя мучащие мысли на задний план.

– Я слушаю. Начинай! – командует Питер.

– Мы сейчас на площади… – торжественно начинаю я.

Перебивает:

– Пласа-де-Сибелис.

– Я сейчас перестану говорить, если ты будешь перебивать меня!

– Сестренка зла, лучше молчать! – подкалывает он, прикрывая рот от смеха.

От остроты шуток своего брата я даже иначе дышу. Словно Питер – моё болеутоляющее средство. Он привнес в мою жизнь исцеление. И хоть в моей душе сияет огненным пламенем непереносимая боль, этот человек, находясь рядом со мной, умиряет ее, пожирая края при каждом слове, слетающем из его уст. Боль повинуется под воздействием его голоса, как кобра. Такие люди, как свет Божий, освещающий всё земное пространство. К ним тянешься, как к теплому солнышку. Ведь они понимают нас не без слов. Они чувствуют, что нам нужна душевная поддержка, лицезря наши глаза, полные неумолимой печали. В них столько ошеломляющей силы, неиссякаемой энергии, с которой они благородно делятся, надевая на нас особый дождевик, спасающий от недоступного зрению дождя печальных чувств, захватывающих полностью тело. Вступив в союз с нашей болью, они надежно укрывают нас в гавани своей души и доброго сердца.