полная версия

Анна Д. Фурсова
Счастье в мгновении. Часть 2

Глава 26

Большими шагами мы двигаемся к выходу так, словно сбегаем от нечто опасного. Бессильные слезы подступают к горлу. Я делаю всяческие попытки успокоиться и не разреветься. Для этого есть дом, чтобы плакаться в подушку, а сейчас не следует показывать себя слабой, особенно перед Джексоном. Всё позади. Даниэль не сможет меня больше унизить. Как он мог так поступить и опозорить меня перед друзьями?

Я запоздало начинаю соображать, что в зале я так и не видела Беллу с тех пор, как мы с Джексоном вернулись с крыши, как будто она испарилась.

– Джексон, а Белла и… – заминаюсь я, припоминая, что трижды за вечер говорю похожую фразу, вообразив себе, что у него будут из-за меня личные проблемы.

– Тайлер увёз ее домой, к родителям, – сухо произносит Джексон с нежеланием говорить о Белле. – Ей нездоровится.

– А-а… – отвечаю я.

Моя рука в его руке… Может, отпустить или?.. Или он сейчас в своих думках, что забыл об этом? Но меня это так успокаивает и вызывает непроизвольную, немыслимо приятную дрожь.

Мы молча спускаемся на первый этаж. Джексон находится в дёрганном состоянии, насыщен чувствами злости, никак не отпускающими его.

– Это твоя машина? – озадаченно говорю я в момент, когда Джексон снимает блокировку автомобиля.

– Да, – басовито отвечает он и ждет пока я сяду в машину, придерживая мне дверцу.

– Благодарю, – щебечу я, скольжу на сиденье и пристёгиваюсь.

Джексон садится за руль, заводит машину и с отчаянной лихостью устремляется вперед. Он рассержено вздыхает. Ревность съедает его душу. Он готов был разорвать Даниэля в клочья. Джексон мчится, рассеивая встречавшиеся по пути машины.

Тишина. Тишина, кажущаяся мне благословенным облегчением. Неприятные воспоминания кружатся вереницей у меня в голове. Джексон встал на защиту меня, везет домой. Мысленно я ругаю себя за то, что обременяю его своими неприятностями.

Его властность и диктаторский стиль поведения сражает меня на повал. С одними, я борюсь за свою личную свободу, не давая контролировать свою жизнь, а с другим, одним единственным – невольно подчиняюсь всем тем, что он велит мне.

– Я приношу свои извинения, – с обманчивым спокойствием цедит он, вырывая меня из раздумий. – Я был груб с ним, но я не позволю, чтобы он сообщал подобные фразы в твой адрес… – без обиняков молвит он. Голос Джексона уже не так взбешен, но напряжение имеет место быть.

Мои плечи со вздохом устало опускаются. Я не могу точно определить, верно ли поступил Джексон, но… но он прав в одном: Даниэль не имеет иммунитета к тому, чтобы выражаться в присутствии других людей о наших близких отношениях. А с прессой… я виновата, я не сказала ему об этом ранее. И все же как он узнал? И что теперь подумают Итан с Джуаной, в частности, о том, почему Джексон так заступился за меня?!

– Я не узнаю его сегодня… – бессильно протягиваю я, замучившись от эмоционального перенапряжения за весь день. – Он никогда при мне не принимал столько спиртного. – Мое перламутровое платье сверкает, как драгоценный камень, в свете уличных фонарей.

Руки Джексона конвульсивно сжимают рулевое колесо при одной мысли о Даниэле.

– Вы поругались? – скрывая нетерпеливое раздражение спрашивает он. – Или его обуревала ревность? – продолжает Джексон сыпать вопросами, а мне так не хочется сейчас ничего отвечать. Даже говорить лень.

– И то, и другое, возможно… – нерешительно соглашаюсь я и прислоняюсь щекой к креслу, взирая в окно, наблюдая за кипящей жизнью ночного Мадрида.

– И все-таки нужно было влепить ему, – шипит он, на что я ничего не отвечаю.

Может, и стоило бы… но ведь у него нет родителей и… ему больно, плохо, тоскливо… Да и я не такой уж и ангел. Я предаю его каждый раз, когда думаю о Джексоне. А в эту секунду и вовсе нахожусь с ним рядом.

– Устала? – нежным голосом доносит Джексон. Его слова, как тёплое одеяло, которым укрываешься в период холодов.

– Чертовски, – заверяю искренне я, искоса отмечая на себе его взгляд, который вызывает во мне неумолимое желание поцеловать его.

– Можем поехать ко мне, если хочешь?.. – тонко спрашивает Джексон, словно остерегаясь получить отказ.

– Нет, – резко вставляю я, вскочив и машинально подняв на него глаза, пытаясь найти понимание, – отвези меня домой, пожалуйста. – А ведь каждое мое слово действует на него. Не нужно было так грубо заявлять. – Прости, я… – извиняюсь я, не зная, что вообще творю. – И спасибо за то, что… – Как сформулировать бы?.. – За всё, – договариваю я, но Джексон без слов лишь напряженно смотрит на дорогу.

– Хорошо, – спустя непродолжительное время тихо отвечает он. Тепло его улыбки, ленивая грусть в зеленых глазах, вызванная дерзостью отказа, зажигают в моей крови пламя. Я бы очень хотела к нему домой, очень… Но это только вызовет лишние, не нужные никому из нас, проблемы и еще больше усложнит и без того странные отношения между нами.

– Джексон, можно спросить? – смело спрашиваю я.

– Говори, – чуть мягче соглашается он.

– Я по поводу той прессы и…

Он остро прерывает меня:

– Милана, если ты об интервью, – которое я не смотрела еще, – то это всё для того, чтобы не было проблем в карьере ни в твоей, ни в моей… Всё остальное, сказанное в нем, – забудь. – Все остальное? Не понимаю.

– Спасибо тебе, что помог. – Обязательно нужно посмотреть это видео, которое мне с ужасом разрекламировала Ритчелл.

– Абсолютная мелочь, – цедит он, выражая нежелание беседовать на эту тему. Что в том видео такого особенного? – Я думал, ты возненавидишь меня за то видео, но я на него решился по причинам, которые указал ранее. Это единственное, о чём тебе надо знать.

– Возненавидеть? – вопросительно произношу я. – Наоборот, ты же помог мне. – Ничего не понимаю. Но любопытство его посмотреть накрывает меня волной.

– Я признателен тебе, что ты поняла меня, – мягко молвит он.

– Джексон, твоя невеста, – заносит меня не туда, я быстро поправляюсь, – то есть Белла не будет против, что ты возишься сейчас со мной? И как она отреагировала на этот случай с газетой?

Джексон останавливается у светофора и с недоуменным взглядом выражается:

– Где ты прочитала или услышала, что она – моя невеста? – На другие вопросы он намеренно не обращает внимание? Его интересует лишь одна фраза «моя невеста»?

– Белла сказала, – хрипловато шепчу я, бросив взгляд на выделяющиеся среди темноты в машине его серебристые швейцарские часы, придающие ему невероятно сексапильный вид.

– Это не так, – быстро проговаривает он, явно недоговаривая что-то.

– Благодарю за крайне содержательный ответ, – колко выражаюсь я. Зачем так открыто лгать мне, своему прошлому близкому другу? – Не нужно обманывать, Джексон. – Чувство горечи сливается с грустью. – Вы давно встречаетесь. Ты еще скажи, что между вами нет близких отношений. – Мой голос звенит едкой иронией или чертовской ревностью.

Джексон молчит. Ни слова. Ни действия. Он боится меня расстроить, поэтому и намеренно укрывается длительным молчанием. Смотря прямо, вздохнув, после короткой напряженной паузы, он все же объявляет:

– Скажи я, что это правда, что между нами действительно ничего не было, ты бы поверила?

Я нервно смеюсь, украдкой взглянув на него, закрыв истинную эмоцию отчаяния, и бормочу:

– Да, я была бы наивной дурой, если бы поверила в это…

Джексон усмехается, слегка покраснев, дополняя:

– Но это так, Милана, – весьма правдоподобно звучит из его уст. – Хочешь верь, хочешь нет… это так.

– Так и есть, да-да. – Я корчусь от смеха.

– Где бы это было видано, я признался в самом сокровенном… – Он сверлит меня взглядом. – А она мне не верит. Безрассудный, ей Богу.

Озадаченная его жесткой откровенностью о своих интимных отношениях я вздрагиваю, чувствуя, как сжалось сердце. Так это правда? ОН НЕ… НЕ… ЧТО? Я не могу поверить… Я дважды выдыхаю, не в силах поверить сказанному и все же наполовину убежденная в том, что он говорит правду. Но как так может быть? Он такой мужчина… такой… что я думала, что он и Белла… Чувствую себя и правда дурой, оттого, что верю этому, но… в его глазах – правда.

– Что-о-о-о? – Я смотрю на него сумасшедшим взглядом. – КАК? Но вы… не ЧТО?

– Да, – отвечает Джексон, сдержав улыбку от моей реакции.

– Но…но… – Боясь, что он заметит вспыхнувшие щеки, я поспешно отвожу глаза и отворачиваюсь на несколько мгновений.

– Милана, – смотрит он на меня, – это прозвучит странно от мужчины, но я – несчастный романтик, – слегка улыбается Джексон, повторяя слова, которые я ему говорила на веранде, – для меня тоже важны чувства.

С бьющимся сердцем я взираю в эти зеленые глаза, понимая, что всё то, что он сказал – для меня многое значит, но, к сожалению, совершенно ничего не разрешает между нами. Но счастливую улыбку я не могу скрыть, как бы не старалась.

– А ты стала энергичной… заулыбалась сразу… – В его глазах появляются веселые искорки. – Я знал, что тебя эта мысль взбодрит. – Я закатываю глаза, смеюсь и шуточно толкаю его в плечо.

– Что ты?.. – смеётся Джексон, – больно же. – Как же я люблю его смех.

– А я и не говорила, что будет приятно, – хохочу я. Что со мной сейчас? Что за вдохновение и прилив счастья? Я одержима. Крепко. Безумно крепко.

– А я бы хотел, чтобы было приятно, – ласково произносит Джексон, окинув меня коротким, страстным взглядом.

Я делаю вид, что не вижу и не слышу его и продолжаю улыбаться.

– Люблю твою улыбку, малышка.

«Малышка…» Я улыбаюсь шире так, что мои ямочки начинают выпирать.

– Кто это у нас такой улыбающийся?! – игриво говорит он, что бесконечно радует меня.

Я сохраняю улыбку на своём лице, отворачиваюсь и закрываю глаза, соображая, что путь домой ещё не близок. Слова Джексона успокоили мои душевные терзания, укрыли меня пушистым одеялом. Мои мысли на мгновение прекратили сталкиваться друг с другом, а тело желает как можно скорее уснуть, набраться сил. Перебирая слова, трепетно сказанные Джексоном, я незаметно для себя погружаюсь в сон. Мне представляется дедушка, сидящий в своей комнате достопримечательностей, перелистывая очередную книгу.

– Дедуля? – С изумлёнными глазами я захожу в его кабинет. Мои волосы встают дыбом, наполняя сердце леденящим ужасом. Это дедушка? Мой любимый дедушка? Но… что он здесь делает? Точнее, как? Он же… – Но как ты здесь оказался? – ошарашенно я волочу языком, для себя осознавая, что дедушка уже давно умер.

– Милана, внученька, заходи, заходи. Я тебя ждал… – добрым голосом произносит дедушка. Этот голос… Родной голос… Как же я давно его не слышала. Свыше четырнадцати лет. Я на подламывающихся ногах подхожу к нему и присаживаюсь на огромное коричневое кресло, в котором мы когда-то помещались втроем: я, дедушка и Джексон.

– Мне известно, зачем ты заглянула ко мне, любимая моя внучка, – убирая пенсне с глаз молвит дедушка, теплой улыбкой озаряя меня.

Объятая потрясением виденного, я судорожно сглатываю, почти теряя сознание.

– Дедуль, но к-к-как ты з-здесь? Ты же… – делаю запинки я, распахнутыми глазами вперив на него контуженный взгляд. Я бегаю глазами по нему, как обезумевшая. Он не изменился. Добрейшее лицо, широкая улыбка, седые волосы… и тельняшка на теле. – Тебя же нет в жив… жи-вых… – бормочу я срывающимся голосом. Дедушка накрывает своей шершавой рукой мою и меня обжигает страхом. Я накапливаю большое количество вопросов, которые жажду спросить у него.

– Я всегда жив в твоем сердце… – Я дрожу от каждого его слова, как будто у меня лихорадка. Я сошла с ума?

– Дедуль, – с глаз текут горькие слезы, – как же я скучала… – Я поднимаюсь с кресла, приближаюсь к дедушке, сажусь на корточки и бросаюсь к нему, наклонив голову на его колени. Его рука опускается на мою голову и поглаживает волосы. От этих прикосновений, которых я так долго не ощущала, слезы усиливаются и льют летним дождем.

– Мне тоже не хватает тебя, внучка… – Слезы дедушки повисли на ресницах.

Я смотрю плачущими глазами на этого человека, который был для меня всем, дедушкой, отцом, наставником, чувствуя душераздирающую боль.

– Как ты, дедуль? – лихорадочно, трясущимся голосом, слетает из моих уст.

– Как и положено, внучка, как и положено, – смиренно отвечает он, указывая головой наверх.

– Дедуль, не уходи больше от нас… – воплю я, бешеным взглядом пронзая дедушку. – Мне так тебя не хватает. – Я прижимаюсь мокрой щекой к его груди, зажимая его в объятиях так сильно, насколько я могу это сделать. – Ты бы знал, как я одинока… – навзрыд плачу я. Я гляжу на него и с глаз начинают стекать соленые ручьи, обжигая веки так, что передо мной всё плывет. – Я так скучала… Божечки… деду-у-у-у-у-ля, – протягиваю с неимоверной болью в грудине.

– Милая, – безнадежно вздыхает дедушка, вытирая подушечками пальцев, бегущие по моим щекам ручьи, – мое время на Земле давно исчерпалось. Я не могу попросить у Вселенной еще, хоть кусочек… – Рыдающее, прерывистое дыхание постигает меня. – Милана, не плачь, всё не вечно в этом мире… Ты же помнишь?

– Да, дедуль, но ты… ты… Я хочу к тебе… – Дедушка улыбается, а его глаза набухают морем слез. Он гладит меня, приговаривая:

– Внученька, тебя ждёт долгая жизнь со взлётами и падениями. То, что ты пишешь, сочиняешь, даришь людям частичку себя, – великое дело… – Я зачарованно гляжу на дедушку, сжимая двумя руками его ледяную руку, чтобы отогреть ее. Я дышу на нее горячим воздухом, но она по-прежнему холодная. – Однако, милая, – почёсывает бороду дедушка, – я смотрю, ты в последнее время много унываешь… Не стоит. Да, жизнь с нами порой так жестока, но я же не раз тебе говорил, что она бесценна.

– Дедуль… – Я захлебываюсь в слезах, стекающих дедушке в большие ладони, – ты сказал, что ты знаешь, зачем я пришла?

– Да, дорогая внучка. Тебе предстоит сделать в скором времени важное решение. Милана, принимай его сердцем. Помни, что другой жизни для этого не будет. Если не сделаешь выбор душой, будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

– Дедуль, о каком решении ты говоришь? – внимательно, слушая каждое слово дедушки переспрашиваю я, недоумевая, что он подразумевает под словом «выбор».

– Всему своё время, милая моя. – Он оглядывает меня, не убирая ладони с моих щек. – Как же ты выросла… Как же ты повзрослела… – Дедушка плачет вместе со мной, но сквозь сильную улыбку, никогда не сходящую с его уст.

– Ну, пожалуйста, скажи-и-и-и… – умоляю его я.

– Всё в тебе, внучка. И береги маму, папу, чтобы не произошло между вами, для них ты – смысл жизни. Вы нужны друг другу… Держи эти слова в голове.

Я опускаю глаза, не зная, рассказать ли дедуле про папу. Но дедушка, как будто знает от этом и произносит:

– Милана, все мы неидеальные… нужно научиться прощать. И я уверен, ты сможешь. Ведь, счастье в мгновении?

У меня перехватывает дыхание от слов дедушки. По моему телу пробегают мурашки. Он п-помнит?

– Счастье в мгновении, – отвечаю таинственно я, пошатнувшись от изумления.

– Ты сейчас, подобна звезде, освещающую всю Вселенную…

Я застываю в оцепенении, очарованная выразительностью слов сказанных дедушкой.

– Дедуль, это самые красивые слова, – с нежностью говорю я, крепко-крепко обнимая дедушку, как никогда ранее.

– Я знаю, ты счастлива, ты идёшь верной дорогой, но запомни, что и карьера – не самая важная вещь в жизни. Есть то, чего нельзя вернуть ни при каких обстоятельствах, – человеческая жизнь.

Я прижимаюсь к дедушке еще ближе, чувствуя от него запах моря.

– А сейчас, дорогая моя, нам пора прощаться… – неохотно молвит дедушка, и я вижу, как громадные капли скатываются с его щек, вырываясь из самых глубин его души.

– Нет! – громко восклицаю я с глубокой беспомощностью. – Я не отпущу тебя, идём к нам домой, мама так обрадуется, – тараторю я, тянув его за собой, за руку. – Ты ей нужен, очень… очень.

– Милая, настал час прощания, – душераздирающе произносит он в миг ставшими стеклянными глазами. – Другого выхода у меня нет, а у тебя – тысяча возможностей, пользуйся ими. Я люблю тебя всем сердцем, всей душой… Я горжусь своей внучкой!

– Нет! – кричу я страдальческим голосом. Дедушка кидает на меня полный безнадежности взгляд. – Не отпускай меня. Я не хочу снова тебя потерять, дедулечка, прошу, не покидай меня… – кричу я изо всех сил, не вытирая море слез.

– Ты меня не теряешь. Запомни, я живу в твоем сердце… Захочешь увидеть меня – посмотри наверх на небо, и все ответы на вопросы ты увидишь там.

– Я так люблю тебя, не уходи… – скулю я, не видя уже перед собой ничего, кроме белой пелены от судорожных рыданий.

– Я люблю тебя, внучка. Ты – моя ценность. Береги себя.

– Нет, – хныкаю я. – Не уходиии… не бросай меня, ну пожааааалуйста… ДЕДУУУЛЬ, НЕ УХОДИИИИИИ, – ору я изо всех сил плачущим навзрыд голосом.

– Пора… – с самым глубоким вздохом говорит он и начинает исчезать на моих глазах, превращаясь в черный силуэт, преобразуемый в невидимое полотно, уносящее его в другой мир, мир павших теней…

– НЕТ! – громко ору я, а слезы продолжают струиться непрерывным потоком. – Дедушка, где же ты… УМОЛЯЮ… ВЕРНИСЬ! – И осталось пустое кресло.

Я встаю с пола и начинаю кричать.

– ГДЕ ТЫ??? ОТЗОВИСЬ… – Я обхожу комнату в поиске дедушки, но его нет. Он ушел. Кажется, в этот раз навсегда. – Дедуль, я хочу к тебе… – еле выговариваю я, – умоляю, вернись. – Горесть затмевает мое сердце. Я бью себя в грудь, что снова упустила его.

Стекающие слёзы с моих глаз представляют собой таявший лёд, который создаёт половодье, топя беспощадно всё в округе.

– МИЛАНА, БОЖЕ, ВЕРНИСЬ КО МНЕ! – невообразимо кто-то шумит. – Милана, Милана, – Я слышу оханье и чувствую, как меня дергают и трясут за плечи с немыслимо громким и тревожным криком: – Милана, очнись… ОЧНИСЬ.

Я открываю глаза, окутанная непониманием.

– Милана, малышка, как же ты меня напугала… Я чуть с ума не сошел, – взволнованно высказывает Джексон, судорожно привлекая к себе. – О боже, твои слёзы… Что, что это было? Милана? – взбудоражено голосит Джексон.

Я смотрю на всё окружающее меня, как будто я очутилась не там, где должна. Где я?

– Где я? Что… – Я не могу отойти от того, что было сейчас.

– Ты уснула, но я минут десять не знал, как разбудить тебя. Ты словно была в бреду. Я уже начал переживать, щупать пульс, слушать твоё сердце и дыхание. – Его голос трясётся, а глаза широко раскрытые. – Почему ты плакала и кричала?

– Я… – заторможено мямлю я.

Не в силах сказать что-то я прижимаюсь к Джексону, обнимая его со всей силой. Джексон прижимает меня к груди, касаясь губами моего виска. По моим глазам начинают снова течь слёзы, и я всхлипываю.

– Мила, скажи, что тебе снилось? Что с тобой было? – шепчет нежно Джексон, сжимая мое трясущееся, мокрое тело.

Я вырываюсь из объятий и беспомощно взираю на него.

– Я была с дедушкой… И это было так, словно наяву. – Вспоминаю сон и начинаю плакать. – Он снова ушёл, Джексон, – рыдаю я, повторно прижимаясь к нему.

– Детка… – печально срывается от Джексона, – мне тоже не хватает твоего дедушки, – издает глубокий вздох, – для меня он был больше, чем дедушка.

Джексон сильней прислоняет мою голову к своей груди, поглаживая по голове, как это делал дедушка.

– Он снова ушёл… – скулю я, не останавливаясь от слез.

– Милана, прошу успокойся… – Сердце Джексона вылетает из груди.

– Джексон, дедушка мне говорил о ценности жизни, о выборе, который будет стоять передо мной, и он тоже плакал, не хотел уходить… – рассказываю я, находясь не в своем теле.

– Да, этот человек – великий мыслитель. Мы с тобой должны многому поучиться у него. И не думаю, что твоему дедушке понравилось бы то, что ты плачешь. – Его слова снижают поток моих слез. – Перестань плакать, родная, – настаивает, успокаивая меня, Джексон, – слезами мы никак не вернём прошлого… Пора и мне начать исправлять свои ошибки и следовать тому, что говорил когда-то дедушка.

– Спасибо тебе за всё, – щебечу я, желая остаться как можно дольше в таких нежных и тёплых объятиях. Они мне напоминают те, в которых я была во сне. Таких же родных.

– Тсс, нам не нужно слов, помнишь? – Он знает как заставить меня улыбаться.

– Помню… – Он пристально смотрит на меня, вытирая слезы под моими глазами.

– Ты сейчас, подобна звезде, освещающую всю Вселенную…

Я резко вскакиваю и ошарашенно смотрю на Джексона.

– НЕ… НЕ… не может быть… – отрезаю я, как очумевшая. Я берусь за голову.

– Ты меня доводишь до безумия сегодня, Мила… Что такое? – округляет он глаза.

– Э-то… – Я теряю дар речи. – Дедушка мне точь-в-точь сказал это во сне… – Я внимательно смотрю на него. – Я не могу поверить, Джексон…

– Как это так? – разводит руками Джексон, распахивая свои зеленые глаза. – Возможно, ты ошиблась и не до расслыш…

– Я тебе правда говорю! – Я твёрдо восклицаю, перебив его. – Слово в слово мне сказал дедушка… Джексон, это знак…

– Милана, это магия какая-то, как такое возможно?

– Как и с нашими подвесками… – отмечаю я.

Джексон широко улыбается. Между нами разгорается молчание, а лица располагаются в этот момент близко друг к другу. Возникает неловкость.

– Джексон… – говорю я, отводя взгляд в другую сторону, – мне пора домой, я хотела бы поговорить с мамой и…

– И завтра встреча с Максимилианом, не забудь, – добавляет медленно Джексон, продлевая наш разговор.

Я качаю головой.

– Милана, если что – звони.

– Да, спасибо, – улыбчиво отвечаю я, застегивая свою сумочку и прикладываю руку к дверной ручке. Я замедляю свои действия, испытывая жгучее желание остаться рядом с мужчиной, от одного взгляда которого я иду против себя, своих правил и принципов жизни.

– Милана… – Я поворачиваю голову к Джексону, но он замолкает.

– Мм?

– Нет-нет, я просто… – врет Джексон, желая что-то сказать, перебирая костяшками по рулю.

– Джексон, ты скажешь?.. – проглотив слюну, не отступаю я.

– Я не… в-все в порядке, – вытирая лоб рукой, говорит Джексон. Его что-то терзает.

– Уверен? – Я оглядываю его беспокойный взгляд в свете уличного фонаря.

– Да, – отрезает молниеносно он и через долю секунды: – Нет. – Что с ним? Он панически встревожен.

– Тогда я пойду? – странным хриплым голосом провозглашаю я.

– Нет, – строго кричит он. – Стой! – дополняет он, сжимает мои виски ладонями и ошеломительным натиском овладевает губами, начиная с легкого, мучительно-сладостного касания. Возрастает сознание собственного бессилия под этим напором чувств и проницательного взгляда. Воля к сопротивлению истощается. В слепой тяге, в сумеречном свете, я покорно прижимаюсь к нему. Он притягивает к себе моё тело, выбитое из колеи испытаниями последних дней. Мы замираем в долгом, томительном поцелуе… Нет. Нельзя. Никак. Я – марионетка в его руках. Я намеренно отстраняюсь, окончив поцелуй, которым был мне безгранично нужен и наблюдаю охваченное в Джексоне смущение и страсть.

– Стоит мне прикоснуться к тебе… – хриплым от возбуждения голосом, бормочет он в мои глаза.

Я зачарованно слушаю как он шепчет, но… но нам нельзя. Это невыносимая пытка, мучительная агония для обоих.

Я сокрушенно бормочу, отводя от него взгляд, от которого сердце перестает биться:

– До завтра… – Я распахиваю дверцу, аккуратно вылезая из машины.

– Милана… – ласкательным голосом щебечет Джексон после шумного выдоха.

– Джексон…

– Спокойной ночи, – словно он извиняется за поцелуй под предлогом этого слова.

– Спокойной ночи… – беспомощно тихо произношу я и закрываю дверь немыслимо страстных терзаний… и двигаюсь медленно к дому, нехотя уходя от Джексона. Как бы там ни было, этот поцелуй был мне нужен. Я нуждалась в нём, как в воздухе. Только он совершенно бесплодный.

Оборачиваюсь, вижу, что Джексон не уезжает. Через стекло автомобиля заметно, как он таращится на меня таким взглядом, который манит меня вернуться к нему и продолжить сладостный, запретный поцелуй, за которым последуют очередные несчастья… Я слегка приподнимаю уголки губ и следую дальше своим путём, поднимаясь на лифте.

– Мам… – громко говорю я, захлопывая входную дверь. – Ты дома?

Разуваясь я обращаю, что в квартире потушен свет, пространство всех комнат снабжено мертвой тишиной.

– Мам?! – снова кричу я, но ответа на мой вопрос не следует. Я прохожу в ее комнату. Открываю шкаф. Полки пусты. Большей части маминых вещей нет. Она ушла? Я устало опускаюсь на ее кровать и первый раз за день спокойно глубоко выдыхаю.

* * *

Я резко вскакиваю с кровати, улавливая обрывки сна, наполненные неизъяснимыми разговорами с дедушкой.

На часах 04:39. В мыслях вихрем проносятся строки, которые я немедля должна оставить на бумажном носителе. Оставив позади себя мучительные сновидения, я тянусь за ручкой и трясущейся рукой, корявым почерком, впопыхах пишу.

* * *

Я приду к тебе на могилку,

Растянусь своим телом к земле,

Чтобы быть к тебе ближе, родимый,

Ощутить отклик твой на себе.

Я лежу на пороге вечности,

Сотрясаясь беспомощно от рыданий…

Это невыразимое словами молчание,

Подбрасывает в сердце дрова, разгораясь в пламени.

Хватающий за душу твой голос,

Разливается по моей коже,

А крупные слезы не отступают,

Струясь по щекам, до дрожи…

Окутанная отчаянием,

Я судорожно зажигаю свечу.

Надгробная, ужасающая тишина

Подгоняет ко мне тоску.

С молящим взором на огонек я взираю,

Обозревая в нём страшные тени,

Будто ты уходишь всё дальше,

Оставляя за собой лишь хриплое от рыданий сопение.

Ты умоляешь, что хочешь вернуться,

На мгновение… только попрощаться,

Но тебе неустанно твердит чей-то грубый голос,

Что время вышло, ты не сможешь там остаться.

Слезы-горечи тушат свечу,

Я ещё раз ее зажигаю.

И снова смотрю на бесконечное пламя,

И застываю… почти умирая.

Ты будешь ВЕЧНО жить в моем сердце,

Я не предам нашу любовь забвению.

И наши потомки будут всегда носить в себе,

Наше счастье, «счастье в мгновении».

И крик в небеса с горьким упреком о несправедливости раннего ухода дедушки в мир мрака – ничтожен.