полная версия

Анна Д. Фурсова
Счастье в мгновении. Часть 2

Смех сближает. Это точно. И расслабляет.

– О… – Глаза Джексона округляются, когда он отмечает в руках подвеску, которую когда-то мне дарил.

Сердце куда-то проваливается. Как она оказалась внутри? Я же… Я же хотела отнести ее к мастеру, чтобы он посмотрел застёжку, которая расшаталась и потому бросила её случайно в эту сумку неделей ранее. Кто же знал, что Джексон будет стоять и вот так копаться в моей сумке.

– Джексон, – запинаюсь я, судорожно глядя на него, – там застежка повреждена, поэтому…

– Да, я вижу. – От его смеха не остается следа. Он осматривает её со всех сторон. Я выхватываю у него ключи от квартиры, так как не желаю стоять возле двери, да и нас могут увидеть соседи.

Он молчком идет за мной, полный дум. Почему стоит нам с ним найти предмет из нашего общего прошлого, то мы становимся такими несчастными, ослепленные грустью?..

– Проходи, чувствуй себя, как дома, – говорю я словами Джексона, сказанными мне, когда я была вчера у него в гостях.

Джексон, разуваясь, заходит, держа в руках подвеску, как талисман, без которого он не пройдет порог моего дома.

Он обозревает квартиру и его внимание заостряется на моих профессиональных модельных снимках, повешенных в рамки на одну из стен коридора.

– Как просторно… – исходит от моего старого друга детства.

– Да… – Я натянуто улыбаюсь. В груди нарастает паника. – Я поставлю чайник.

– Нужно оказать помощь? – думая о другом, предлагает он.

– Нет, я сама.

Не торопясь я иду на кухню. Джексон, побродив по квартире, занимает место на диване, не переставая крутить подвеску, пытаясь её починить застежку.

Подавляя робость внутри себя, я составляю компанию Джексону и сажусь с ним рядом, сохраняя дистанцию.

– Ну как? Получается? – решаю спросить я, не веря в то, что в стенах моей квартиры сидит Джексон. Сам Джексон. Надеюсь, стены – молчуны, иначе мне не поздоровится, и они доложат Джексону, сколько раз было пролито слез и образовано мыслей, связанных с ним.

– Нет, но я отдам мастеру, – его рука чуть дрожит. – Он починит ее и тогда я верну тебе подвеску.

– Спасибо, Джексон.

Он поворачиваясь в мою сторону, откидывает голову набок и разглядывает меня, отчего я ни жива, ни мертва. Я смотрю прямо на кухонный шкаф и на чайник, закипавший, как мой желудок, булькающий от страха.

Никто из нас не начинает разговор первым. Я и сама не готова приступить обсуждать всё, что между нами происходит. Это кажется легким до тех пор, пока не окажешься один на один с этим человеком, с которым нужно обсудить важные аспекты, прорепетированные раз двадцать заранее в голове. И вот он, подходящий случай. Никто не мешает. Мы одни. Но ты сидишь и даже не открываешь рот. Одна ли я такая странная?

– Милана, как ты вообще проводишь время? – интересуется Джексон, заводя беседу. Нашелся смельчак.

– По-разному. В моей жизни не бывает так, чтобы каждый день был чем-то похож на предыдущий. Съемки и занятия в модельном агентстве разноплановые. Мне приходится подстраиваться под них с условием того, что я ещё обучаюсь на психолога.

– Ты мне рассказывала, что ты пишешь книгу.

– Да, это моё хобби, – слегка поворачиваюсь к нему, но не смотрю в глаза.

– Ты планируешь ее выпускать в свет?

– Да, но только тогда, когда доведу до совершенства каждую строчку, – незаметно улыбаюсь я.

Мое разгулявшееся воображение когда-то подкидывало мне такую мысль: «Милана, если бы твой папа знал, что ТЫ пишешь свое произведение… Гордился бы он тобой? Помог ли он бы тебе в работе с ней, как Питеру? Его деятельность же напрямую связана с издательством книг…»

Несколькими годами ранее во мне проявлялась безжалостная зависть, когда он круглыми сутками сидел с Питером, уделял ему больше времени, нежели мне… Он был так доволен, горд им. Папа восхвалял талант Питера.

Но в настоящую секунду мне не нужна его помощь. И знать ему об этом не требуется.

– Милана, ты здесь? – Джексон наклоняет ко мне голову и его удивленный голос вырывает меня из рассуждений.

– Да, – неуверенно бросаю я, не переставая думать о папе.

– А я вот неуверен, – пристально смотрит он на меня, пытаясь разобраться в моих мыслях. – О чем задумалась?

– Да так… – боль в груди начинает понемногу отпускать, когда я твердо осознаю, что я научилась жить иначе, в отсутствии дум о том дне, уничтожившим прочность моей невинной души в тысячи осколков. Жить… но не любить.

– Ты в книге описываешь сюжет на основе своей собственной жизни?

Любимый вопрос большинства. Какая разница, что я описываю? Если в ней – я, груда чувств и поток бесконечных эмоций, вставленных в каждое слово.

– Скорее нет, чем да… – пожимая плечами, отвечаю неубедительно я. – Ты знаешь, любая книга – это вложенная в неё частица автора. Я не могу утверждать, что в ней нет ничего общего с моей жизнью, так как она все-таки придумана и создана мной, поэтому я с ней неразрывна связана. – Задумавшись, я продолжаю: – Благодаря книге я сбегаю от реальности, которая иногда терзает и мучает меня событиями.

– Ты сейчас о…

Это вышло случайно. Не хотела говорить таким образом, но сказала. Я быстро объясняю:

– Я сейчас говорю о том времени, когда мы с мамой только переехали сюда.

– Аа… – Опускает он голову, изучая пальцы рук, постукивающие по его коленям. Я продолжаю:

– Я создала для себя мир, в который я возвращаюсь каждый раз, чтобы забыть прошлое. Это как жить «двойной» жизнью, но только в отсутствии лицемерности. Правда, удивительно, что мне комфортнее, иногда, жить в придуманном мной мире, нежели в реальном.

– Тебе не кажется, что ты, сбегая, хватаешься за то, что поможет тебе забыть на конкретное время свои проблемы? Однако не так они решаются. Ты должна их отпустить, отпусти то, что беспокоит тебя. – С чего он взял, что я буду впитывать его философию?.. Если автором моей боли отчасти является он.

– Ты прав, но это непросто. – Мои глаза пылают. – Я не могу взять и в одночасье выкинуть то, что когда-то было частью меня…

– А может тогда и не нужно этого делать? – О чем он? Я думаю и смотрю в пол. – Милана, мы же дарили эти подвески друг другу с определенной целью. Почему ты в своей жизни не пользуешься ей? – «Счастье в мгновении». – В жизни нет только хороших или только ужасных дней. Нужно из каждого дня своей жизни находить что-то полезное, важное для себя.

Его слова проникают в меня, просачиваясь в каждую пору.

Я улыбаюсь. Даже не верится, что этот человек сообщает мне такие мысли. Что-то похожее я внедряла в него ранее.

– Ты прав, Джексон… – покачиваю медленно головой. – Ты прав.

– Я хотел кое-что сказать тебе… – сообщает Джексон, срывающимся голосом, и наши с ним взгляды сливаются.

Он наконец-то хочет раскрыть все секреты?

– Мне тоже нужно сказать кое-что тебе, – признаюсь я и гляжу на него. В его глазах мелькают сомнения. Словно он передумал то, что желает высвободить наружу в виде слов.

В эту секунду гудит чайник, давая сигнал, что вода вскипела. Как и всегда, на самом интересном всё обрывается о скалу.

Нижняя губа дрожит. Я собираюсь с мыслями.

– Я наведу нам чай и вернёмся к разговору, – вставая с места, тараторю я.

– Да… – размышляя о постороннем, бурчит, напрягшись, Джексон.

Я достаю кружки, одна из которых чуть ли не падает и не разбивается от моего волнения, которого не может не быть, так как все это время, что я на кухне, Джексон не сводит с меня своих зеленых глаз.

– Тебе какой чай? – уточняю я тонким голосом.

Что с моим голосом? Я словно птенчик, вылупившийся из гнезда и пищащий, зовущий маму.

– Я бы хотел зеленого с долькой лимона.

– Будет сделано, – уже лучше, осознаннее, отвечаю я.

Я навожу нам горячие напитки, аккуратно ставлю кружки на поднос, закидываю пачку воздушного печенья с банкой клубничного варенья, и возвращаюсь к прежнему месту наших сокрушительных разговоров.

– Удобно, когда кухня и гостиная расположены вместе, – он намеренно избегает, заданной, самим же им, темы о его тайнах. – Далеко ходить не нужно.

– Да… угощайся. – Он берет кружку и держит ее в руках, не поднося ко рту. Пары от чая впитываются в его бездонные глаза. – Джексон, ты хотел что-то сказать? – склоняю его к разговору.

– Благодарю. Да.

И тишина. Путь к правде непрост.

Я маленькими глоточками пью травяной чай, обладающий силой успокоительного средства, не беря печенье, зная, что вся буду в крошках и Джексон не обойдет это стороной и будет подшучивать.

– Милана, я подумал и пришёл к выводу, что не хочу не поддерживать с тобой общение, – он говорит мне прямо в глаза.

Я прикусываю щеку изнутри от волнения.

– Я тоже не хочу тебя терять, но… – продолжаю его мысль я.

Моё сердце с каждым его словом бьется сильнее, будто повинуется тембру его голоса и скорости речи.

– И я решил, что почему бы нам не… – Он не моргает и залипает на чём-то через мое плечо.

– Быть друзьями? – заканчиваю я фразу, совершенно не понимая, кто или что внутри меня подтолкнул к такому ответу.

Что происходит? Что сейчас было со мной? Я сидела и молчала. Это не я сказала. Черт. Боже. Нет. Это мне услужливо подбросил мозг?

Джексон нервничает, почесывает нос, вздыхает и бросает:

– Да, это я и хотел сказать. Мы же друг другу, как брат и сестра…

Джексон говорит искренне, но в его голосе – печаль, которую он всеми силами не демонстрирует.

– А почему так грустно ты говоришь об этом?

– Ну что ты?.. – по-доброму исходит от него. – Нет.

Он тянется к печенью, заедая им свои истинные чувства.

– А знаешь, я с тобой согласна, – делаю очередной глоток, добавляя: – Друзья навсегда? – Сердце ухает в пятки.

Джексон улыбается, смотря в чашку чая, и кивает в ответ.

Разве это он хотел мне сказать? Значит, мы друзья?.. Друзья? Я и Джексон?

Ещё вчера мы целовали друг друга, как парень и девушка, но сейчас мы договариваемся с ним о «вечной» дружбе.

Кто тянул меня за язык? Стоило выслушать его и молчать. А может, все к лучшему?

Мы сливаемся с необъятной тишиной и только слышен звук, льющийся от работы холодильника, и мощные удары моего сердца.

– Джексон, а помнишь, какую вечеринку для нашего с тобой совершеннолетия устраивала Ритчелл? – обращаюсь я к воспоминаниям, желая воспользоваться этим моментом и не страдать, находясь рядом с ним, позволив заживо съесть себя тишиной.

– Я часто вспоминаю тот день, то незабываемое место среди деревьев… – красиво толкует Джексон. – Мне кажется, что она и на приближающийся твой день рождения что-нибудь придумает.

– Она может, да, – смеюсь я, заправляя за уши волосы. – Но твой подарок никто ещё не переплюнул. И, думаю, что ни у кого не получится.

– Серьезно? – Его настроение улучшается. Но не моё.

– Да! Полёт на воздушном шаре. Как тебе вообще в голову пришла эта идея?

– Хотел удивить тебя. – Улыбка ложится на губы Джексона.

– Удивил, так удивил.

– Милана, а можно почитать твои стихи или это будет считаться вторжением в твою личную жизнь?

Я посмеиваюсь и сообщаю:

– Нет. Конечно, можно. Они у меня хранятся в двух вариантах: на телефоне и на бумажном носителе. Но мне не хочется идти в комнату за сборником стихотворений, поэтому держи телефон, открой заметки и там увидишь все.

– Да, с нетерпением хочу прочесть. – Он заинтригован.

Открыв приложение, он пробегает глазами по последним строкам.

– Ого, когда ты успела написать сегодня? – Я открываю рот, не зная, что ответить. Он, обдумав, договаривает, вздыхая: – А-а, да, точно…

Тишина. Джексон внимательно вчитывается в каждое слово.

– «Раз любовь – это же так просто, а может, дело обстоит в том, что я отношусь к ней слишком серьёзно?..» – цитирует он вслух строчки моего стиха. – Глубоко мыслишь… – Ему понравилось, но я все равно уточняю: – Нравится?

– Нахожу в твоих стихах тебя, твою душу, твою боль. – Я распахиваю глаза от удивления от того, как четко он произнес чистую правду. В стихах – моё всё…

Он потирает пальцем кончик носа, желая что-то еще сказать.

– Прости меня… тысячу раз… – срывается с трепетом с его губ.

– Джексон, не будем обращаться к этому. Мы же друзья, так? – через живую боль внутри себя, выдавливаю я.

– Да… – Его глубокие вздохи поднимают грудь.

Мне нечем дышать. Обдает огнем. Следующий стих – очень личный. Очень терзающий. Очень трогательный. Сейчас он всё поймет. Он догадается, что я сочинила прозу про наши с ним отношения.

– Джексон, всё хорошо, – вру я.

Никак нехорошо все. Я же продолжаю любить его и мне больно, что у наших чувств нет будущего. Или мы сами ставим крест на наших отношениях?

– «Почему мы сбегаем от любви сами, спасаясь дальним расстоянием между нами…» – повторяет несколько раз он строчку того самого стиха. – Хм… Хороший вопрос.

Зачем я дала читать ему стихи?

Его глаза находят и прожигают меня. Мы смотрим друг на друга, осознавая, что эти слова написаны про нас.

Джексон сообщает строки моего стихотворения с такой выразительностью в голосе, от которой пробегают мурашки по моему телу:

– «И что остаётся теперь?

Снова попрощаться нам на веки?

Но только нам известно, сможем ли встретиться ещё раз, когда-нибудь…

И, как раньше, просто поговорить обо все на свете…»

Наши лица приближаются друг к другу, как действием магнита. Его ладонь ласково касается моей щеки. Большим пальцем он проводит по моим губам, отчего я замираю и невольно закрываю глаза, желая ощутить вкус его алых губ, тянусь к нему, нарушая клятву нашей «вечной» дружбы. Получится ли у нас дружить?

Вибрирует его телефон. Я чуть ли не подлетаю к потолку.

Джексон отстраняется в замешательстве.

– Вовремя, – изъявляет сарказм, испугавшись, мой друг. Я прихожу в себя, чувствуя стыд. Я же сейчас могла разорвать свое обещание. – Милана, это Белла. Нужно ответить.

– Да… – неровно дышу я, запивая трясучку в теле оставшим чаем.

Джексон отходит в сторону моей комнаты, тихо мямля, оправдываясь, в трубку. Он прямо ей врет, сообщая, что заехал с другом в офис дописать договор, который завтра должен заверить нотариус.

Но что происходит со мной? Я предложила стать ему другом, но сама же желаю целовать его, несмотря на все обиды, горевшие у меня внутри.

За сегодня мы с ним успели поругаться, сказав, что больше мы не будем тревожить друг друга, затем умудрились встретиться в кафе, снова поссориться, а затем помириться и поехать в больницу, а сейчас придти к выводу, что нам лучше быть друзьями. Лабиринт.

– Милана, спасибо тебе за гостеприимство, – врывается его голос в мои мысли. Я поднимаюсь. – Мне было комфортно поговорить, побыть у тебя в гостях. Но мне нужно ехать.

– К Белле? – вырывается у меня, на что Джексон на секунду замолчав, отвечает:

– Я обещал, что… – протягивает он, уничтожающие для моей чуткой и эмоциональной души слова, и обхватывает руками шею, разочарованно вздыхая, глядя сквозь меня.

– Всё в порядке, не нужно оправдываться. – А в глазах – слезы. – Мы договорились, что с этого дня мы – друзья, поэтому это здорово, что каждый из нас следует своей жизнью… – глубоко вздыхаю я. Моя грудь медленно разрывается пополам.

– Возможно… – тихо отвечает Джексон, смотря в пол, нервно перебирая пальцами по смартфону.

– К тебе Даниэль придёт? – внезапно интересуется Джексон.

Он забыл, что отшил его?

– Ты же сам сообщил ему, чтобы он завтра ко мне пришел, – натягиваю улыбку я.

– Я же шуточно, – находит быстро ответ.

– Конечно. Я так и подумала, – с издевкой отвечаю я.

Сам поедет к Белле, а Даниэлю запретил ко мне приходить.

– Милана… – начинает он, потом останавливается.

– Джексон… – говорю я, смотря отчаянно на него.

– Береги себя, пей прописанные доктором лекарства и…

– И? – отрывисто выдаю я.

– Я дам знать, как починю твою подвеску… – медленно произносит Джексон.

Я чувствую, что он не хочет уходить так же, как и я не хочу отпускать его.

– Спасибо тебе за всё, друг, – доношу я, выделяя голосом последнее слово.

Джексон слегка усмехается и поддерживает мою фразу:

– Подруга, спасибо за приглашение. Был рад пообщаться, вспомнить былые времена… – Меня он не проведет, как Беллу.

«Подруга, ха…»

– И я… – Черт. Как же больно.

Получается, что занятие любовью ночью у нас тоже было по-дружески? Но как долго мы сможем так?..

– Милана, мне пора… – заявляет Джексон, идя медленно-медленно, как черепаха, к выходу.

– Ну что ж, пока… – бурчу себе под нос.

Джексон приобнимает меня, и я отвечаю ему взаимностью, легонько кладя руку на плечо. Эти объятия значат для меня гораздо больше, чем он может себе предположить. Руки Джексона постепенно отпускают меня.

– Милана, до встречи.

– До встречи, Джексон, – отвечаю я, пытаясь удержать слезы.

Наши глаза прощаются… До самой секунды закрытия двери, мы убийственно смотрим друг на друга, как только это возможно. Секунда. Другая. Всё. Джексон ушёл.

Я сажусь на пол, прижимаясь спиной к двери, и подтягиваю колени к груди, обнимая их руками. И машинально, резкостью действий, включаю, поставленную на паузу песню, ранее недослушанную мной, – «Shallow» Lady Gaga, Bradley Cooper. Опускаю голову на руки. Глаза горят в ожидании слез, которые через доли секунды захлестывают меня, заставляя всхлипывать. Обрывки наших счастливых воспоминаний кружатся в воздухе и застывают на ледяном полу.

Я чахну, как огонь. Если сердце опечалено любовью, то душе вдвойне тяжелее.

Если ранее мне казалось, что меня к нему влечет, то сейчас я чувствую, что схожу по нему с ума.

Что-то внутри меня подсказывает, что мы безумно любим друг друга, но нас так многое разделяет… Нас разделяет всё, начиная от расстояния и заканчивая списком других обстоятельств. В наших отношениях – глубокая трещина и починить ее, кроме нас самих, не сможет никто. Но как дальше жить с живой раной, если её не лечить?

Я знаю, мы не сможем… мы не готовы вот так разорвать наши новые жизни из-за того, что мы любим друг друга…

Приняв лекарства, успокоившись, я ложусь на свою постель и крепко засыпаю, уходя ещё в один мир – мир сновидений, где возможно всё: выйти на время из существующей реальности, увидеть и пообщаться с теми, кого давно уже нет в живых…

Глава 21

Наслаждаясь вкусом утреннего бодрящего кофе с молоком, дважды заваренного мной, я читаю пришедшее сообщение от Максимилиана: «Доброе утро, модели. Среда и четверг объявляются выходными днями. Идеальная возможность подготовиться к масштабному мероприятию, которое состоится уже в пятницу в честь открытия нового филиала нашего агентства. Начало в 18:00. Просьба вести себя приветливо, не искать себе приключений и быть осторожными, когда будете давать интервью, дабы не сказать ничего лишнего. Всем хороших будничных дней! В пятницу я напишу в чат адрес места, в котором состоится вечеринка года. Будем называть ее так!»

«Ну и хорошо». За это время я должна придти полностью в себя после вчерашнего удара дверью. Небольшой синяк, ощущаемый при прикосновении рукой к голове, который проявляется болью при расчесывании волос, думаю, успеет затянуться к торжеству.

Нажимаю вызов Даниэлю, который уже трижды звонил за утро, когда я принимала душ.

– Привет, – жевавши печенье, произношу я смешным голосом.

– Привет, Милана. Почему не отвечаешь? Как ты? Как себя чувствуешь?

– Мне уже лучше, почти все прошло. Извини, была занята.

– Я рад, и кстати я вчера звонил вечером…

Заливавшись слезами на холодном полу, я явно была не в состоянии ответить на его звонок. А если бы взяла, то пришлось бы рассказывать всё, как есть. Но не сейчас. Я не готова к роковым признаниям.

– Да, я видела, – мнусь я, придумывая на ходу, – я легла рано спать, поэтому не ответила.

– Понял. Милана, я через пару часиков загляну к тебе. Что купить тебе?

– Да, отлично. Я как раз успею поработать над книгой. На твой выбор.

– Может, что-то нужно? Из лекарств, например?.. – заботится он. Без моей воли мозг начинает сравнивать Даниэля и Джексона. Его забота так отлична от заботы Джексона. Она не вызывает во мне тех самых ошеломляющих чувств… которые искрятся, как огоньки на фейерверке, в сердце.

– Нет, всё есть, – отвечаю я, перебирая в памяти события вчерашнего дня.

– Скоро буду. Мне нужно откровенно с тобой поговорить.

Я шарахаюсь от его заявления и давлюсь кофе, начиная кашлять. Откровенно поговорить со мной? Неужели он все узнал о нас с Джексоном? Он ему рассказал? Он увидел прессу? У него же есть его номер. О нет. Душа уходит в пятки.

– Что? О чем говорить? – В моем голосе страх.

– Разговор не телефонный, – весьма серьезно бросает Даниэль. – Всё, я побежал.

Я откладываю судорожно телефон на стол, волнуясь о предстоящем разговоре. Я замираю на месте, обдумывая, какие аргументы скажу, почему вчера уехала с Джексоном, что нас связывало ранее, почему мы расстались… Но как он узнал? Не понимаю. А может, он сообщит мне другую мысль, которую хочет со мной обсудить?..

Отбрасывая тревожные мысли, я ухожу в думы о маме. Игнорирование с её стороны приводит меня в замешательство. Позвонить ей снова или нет? Я же переживаю за неё… Она не так хорошо знает Марка, чтобы жить у него.

Тянусь за телефоном, звоню ей, включая громкую связь, пока ставлю грязную посуду в раковину. Она не желает брать мой вызов. Злится, обижается или что-то случилось у неё? Если первые два варианта, то будет ли мама обижаться и злиться, в случае извещения ей информации о том, что произошло со мной вчера?

«Захочет – перезвонит», – пробегает мысль в моей голове.

Домыв посуду, прогоняя через себя мысли о Джексоне, о предстоящем разговоре с Даниэлем, о маме, я принимаю лекарства, прописанные врачом, запивая их большим количеством воды. Ставя кружку на стол, я вздрагиваю от громкого жужжания телефона. Давно нужно снизить звук уведомления, а то так до сердечного приступа не далеко. Беру в руки устройство в надежде, что мне написала мама, но сообщение поступило от другого контакта.

«Доброе утро, Милана. Ты приняла таблетки? Как ты?» – пишет Джексон и присылает после смайлик, чмокающий в губы.

Я расплываюсь в улыбке, таращась в экран мобильника. Друг написал.

Строчу по клавиатуре, как пулеметом: «Доброе утро, Джексон. Я прекрасно себя чувствую, следую указаниям доктора. Спасибо». И ставлю такой же смайлик. Нет. Я убираю смайлик и нажимаю «отправить».

Чтобы избежать беспокойных мыслей и не развивать их до небес, я иду в свою комнату и усаживаюсь в кресло, продолжая заниматься работой над романом.

Три часа над редакцией книги проходят незаметно. Так происходит каждый раз, если человек занимается тем, что действительно ему нравится.

Даниэль задерживается. Его пунктуальность сегодня обещает желать лучшего. Странно. Он четко говорил, что через два часа придёт ко мне, а самого и след простыл. После моих думок, раздается звонок в дверь.

Я вскакиваю и подбегаю к двери.

– Я рада тебя видеть, проходи! – лепечу я на бегу.

– Куда ты так разбежалась? После того, как тебе было плохо, нужно не совершать резких движений! – Нашелся еще один указчик того, что мне разрешено делать, а что – нет.

«Но от Джексона приятнее звучат команды», – подбрасывает мозг.

– У меня все уже прошло, Даниэль, – уверяю его я, пока он развязывает синие кроссовки, которые мы с ним вместе подбирали часа четыре в обувном магазине. Даниэль не является любителем моды, стиля, покупок одежды, но если мы идем приобретать для него какую-то вещь, то нужно запастись немалым терпением, так как ему редко, что нравится и приходится на его вкус.

– Тебе нужен отдых! – таща пакеты с продуктами на кухню, он выражается наставническим тоном, но искренне.

– Куда ты столько накупил? – смотря на количество купленного, спрашиваю я.

– Чтобы ты приходила в себя! – отзывается он. – Моя любимая…

Я помогаю раскладывать ему пакеты с продуктами, совсем забыв, что он хочет откровенно со мной о чем-то поговорить.

– Я так испугался вчера за тебя… Джексон оказался таким храбрецом. Не растерялся, отвёз к врачу. – Его голос на удивление спокоен. Я предполагала, что его разозлит, что не он поехал со мной.

Я едва заметно улыбаюсь.

А не намеренно ли он начал беседу таким образом, чтобы узнать, как я отношусь к Джексону?

– Даниэль, спасибо за заботу, но не стоит так волноваться. С каждым могло произойти. Я оказалась невнимательной, поэтому не увидела, что кто-то распахивал входную дверь.

– Хорошо, что все обошлось, – улыбается он. – Я купил тебе фрукты, овощи, молочную продукцию и твои любимые кукурузные палочки, чтобы ты скорее поправлялась, – взглядом показывает он.

– Спасибо, – радуюсь я кукурузным палочкам. Любовь проявляется к ним с самого детства. Помню, когда папа купил кукурузные палочки, которые, как оказалось, принадлежали Питеру. Столько ревности и негодования было с моей стороны. – Что мне для тебя можно сделать? И сколько отдать тебе денег за продукты? – Даниэль не должен тратить на меня свои сбережения.

Он фыркает, говоря:

– Чтобы больше я не слышал этого! Но от нежного поцелуя не откажусь.

«Есть у них общие черты с Джексоном».

Я делаю пару шагов к нему и чмокаю его в щеку. Он облизывает языком нижнюю губу и тянется ко мне.

– А в губы? – нежно настаивает Даниэль, касаясь пальцами моего подзатылка, пододвигая лицо к своему, и ласково целуя меня тёплыми губами, отдающие мятным привкусом.

Через мгновение он на сантиметр отстраняется:

– Ты напряжена. Я не ошибся?

– Э… – смотрю чуть ниже его глаз, – нет вроде… – мнусь я, стараясь держать свои эмоции в равновесии.

– А я вижу, что да, – верно чувствует он. – Что-то не так?

В жизни есть такие люди, которые, как будто чувствуют, что с нами не всё в порядке. Мы скрываем истинность эмоций под улыбкой, не отличающейся искренностью, а они насквозь видят нашу оголенную душу.

– Нет, все отлично, – неубедительно вру я, поджимая губы. – Я просто думаю.

«Слишком много думаю».

– Думаешь? – играется он с моими пальцами, сжимая подушечки.

– Да, ты говорил, что нам нужно серьёзно поговорить и…

Даниэль усмехается, выдавая:

– И ты все это время думаешь об этом? – Уголки его рта приподнимаются в улыбке, что успокаивает меня. Значит, дело не в Джексоне. Зато я уже мысленно создала приблизительный наш разговор, насыщая свой словарный запас аргументами, объясняющими каждый его вопрос. – Я просто хотел уточнить две детали. Присядем?

– Конечно, да.

Я откидываюсь на спинку стула и внимательно его слушаю.

– Милана, у нас же все хорошо? – на мое удивление, спрашивает он.

Я быстро смотрю на него, приподнимая левую бровь.

– Ты о чём? – недоумеваю я.

Что-то мне не нравится начало наших переговоров. Ему стало о чем-то известно. Я уверена. Мои скулы напрягаются.

– Наши отношения.

– Да, но почему спрашиваешь? – взволнованно уточняю я, устраняя волосы с лица.

– Мне показалось, или… – закусывает нижнюю губу, думая, – или ты держишь обиду на меня?

– Ты чего, дорогой? Всё хорошо, правда, – уверенно говорю я, – не думай так. За что мне на тебя обижаться?

– За то, что не поехал с тобой в больницу… – оправдывается Даниэль, – просто я не смог бросить Мэри, да и с ней ехать – не вариант.

А в моем сознании был вариант, что это он обижается на меня. Какая же я глупая… Даниэль очень заботлив и добр ко мне.

Я со скрежетом пододвигаюсь вместе со стулом к нему и опускаю голову на плечо, тихо проговаривая:

– Даниэль, не говори глупостей.

– Точно не обижаешься? – водит он губами по моему лбу.

– Конечно, – по-доброму отвечаю я. – Мэри не обиделась, что вчера я так резко пропала?

– Нет, пожелала тебе выздоровления и кое-что передала тебе.

– Правда?

– Да. Сейчас.

Даниэль наклоняется корпусом тела к полу и достаёт из пакета игрушку.

– Она передала этого плюшевого мишку и сказала, что он обязательно вылечит тебя.

Я расплываюсь в улыбке, представляя, как этот милый ребенок передавал мне слова выздоровления.

– Как это мило… Передавай ей спасибо и обними за меня, крепко-крепко.

Я беру в руки плюшевую игрушку, прижимая её к себе. И сколько бы мне не было лет есть то, что я буду любить всегда – мягкие игрушки и воздушные шарики. А ещё сахарную вату и мыльные пузыри. И аттракционы. Мне точно скоро исполнится двадцать два года?

– Скорее, ты милая… – Мы взираем друг на друга, отчего мои ямочки от полученной дозы умиления расширяются.

Я переношу свой взгляд на коричневого мишку, держащего в руках розу, и вспоминаю своего мишку «Томми». А ведь он остался в Сиэтле вместе с моими другими вещами. Уезжая, я брала только самое необходимое… Вернуться бы на мгновение туда или… Я и так часто блуждаю мыслями в прошлом, стоит ли?..

Я вздыхаю.

– У меня тоже такая была игрушка в детстве. Его звали «Томми», – машинально меня захлестывают воспоминания, и я делюсь ими с Даниэлем. – Я с ней не разлучалась никогда, словно она являлась моим талисманом. Таскала своего мишку повсюду, где бы я не была.

– У каждого есть какая-то игрушка с детства, при виде которой, во взрослой жизни, нас охватывает ностальгия. Лично для меня – это корабль, который я до сих пор храню в своей комнате. – Его карие глаза сверкают, как лунный свет.

– Да… Корабль? Ты не рассказывал.

– Как будто ты про «Михаила» говорила, – смеется Даниэль, заражая меня.

– Мой дедушка был путешественником и у него весь кабинет был обставлен разнообразными кораблями, сделанными из спичек и привезённые им из разных стран. Ты бы был в восторге, – отмечаю я, прокручивая в голове моменты. Дедушкин кабинет мне так хорошо запомнился, что я и сейчас могу с точностью сообщить, где и что там находилось, как все было уложено, какие книги были на полках… – Я практически всё детство проводила с ним время, замирала от каждого его слова, рассказа о том или ином кругосветном путешествии… Его мозг был полон неисчерпывающим запасом волнующих историй, – толкую я и количество воспоминаний возрастает, словно они тянутся друг за другом, как караван кораблей.

– Ты так трогательно говоришь. А для тебя дедушка был…

Я завершаю его мысль:

– Всем. – Я бросаю взгляд в окно и мысленно ухожу в прошлое. – Он был для меня отцом, наставником, учителем. Дедуля сообщал мне о таких вещах…

Меня накрывают воспоминания, что я и не замечаю, как останавливаюсь.

– А можешь поделиться? – накрывает мою руку своей ладонью Даниэль.

– Да… – Минуту молчу. – Дедушка знал, в чем состоит ценность жизни и умел жить по-настоящему, наслаждаясь каждым её мгновением…

Слова льются беспорядочным потоком. Я делюсь воспоминаниями из детства, связанные с дедушкой, как будто эти события были вчера.

Даниэль искренне улыбается, предельно внимательно перенося через себя каждое мое слово.

– Ты никогда не говорила этого. Милана, получается, что умение не сдаваться и добиваться своего заложено в тебе от этого великого человека?

– Наверное, – коротко отвечаю я, поглядывая в оконце.

Накрывает тоска… когда осознаешь, что человек, о котором ты любовно выражаешься, так далеко от тебя, безмерно далеко. Там, куда не дано взглянуть человеческому глазу.

– Желаю побольше узнать о тебе! – оживляется он от моих рассказов. Его глаза расширяются в ожидании продолжения.